Таоку хоронили дважды. Сначала в кругу представителей респектабельного общества. Во второй раз похороны устроили гангстеры. Ведь и бизнес Таоки делился таким же образом: на легальную и нелегальную половины.
На первых похоронах вместе с лидерами делового мира города Кобэ и района Кансай собрался цвет японской эстрады и кино: Хибари Мисора, Бунта Сугавара, Синтаро Кацу, Нидзико Киёкава. Фамилии, написанные на лентах к траурным венкам, могли украсить программки по меньшей мере сотни концертов. Певица Хибари Мисора, дольше других пользовавшаяся вниманием Таоки и больше, чем кто-либо из деятелей японской эстрады, способствовавшая обогащению гангстера, произнесла от имени артистов прочувственную панихидную речь.
Связи Хибари Мисора с якудза не ограничивались выплатой синдикату «Ямагути гуми» дани. Брат Мисоры принял от Таоки ритуальную чашечку сакэ, что означало его вступление в синдикат. К тому времени, когда братец возымел желание петь дуэтом с сестрой в концерте, в его послужном списке значились два ареста — за подпольные азартные игры и ношение огнестрельного оружия без разрешения. Возмущенная общественность добилась запрещения Мисоре выступать в течение года. Певица очень обиделась и заклеймила власти: «Абсолютно антидемократично не разрешать брату, даже если он якудза, появляться, где ему угодно. — Мисора явно смешивала публичную концертную эстраду с бандитским притоном. — Человеческие права моего брата попраны!» — трагично возвестила миру певица. Поэтому вознесение Мисорой до божественных высот заслуг Кадзуо Таоки, как самого преданного друга искусств, можно было считать искренним.
Вероятно, и Бунта Сугавара горевал по-настоящему. Билеты на его концерты частенько распространяли гангстеры из «Ямагути гуми». В Осаке они продали однажды все 1300 билетов на концерт Сугавары, выручив 3 миллиона иен, из которых 2 миллиона забрали себе. Газеты написали об «аншлаге» — Сугаваре как раз нужна была реклама, а не деньги. Артиста не встревожило, что на концерт пришли лишь 700 слушателей. Это означало: якудза силой навязывали билеты главным образом хозяевам осакских баров и ресторанов, зависимым от гангстеров.
Не исключено, что горевал о смерти Таоки и киноактер Кэн Такакура, воплотивший в десятках фильмов образ якудза — этакого задумчивого убийцы, неизменно переживавшего за судьбу человеческих моральных ценностей, вонзая меч или номе в тела жертв. Однажды полиция попыталась воспрепятствовать выходу на экран фильма, особенно восторженно воспевавшего преступное подполье. Главную роль исполнял в фильме Такакура. Актер забеспокоился, не пропадет ли напрасно его труд. «Не волнуйся, — сказал ему Таока. — Будь уверен, мы выпустим фильм. Слишком много денег в него вложено. Да и какие законы мы нарушаем?» Продюсером фильма был сын Таоки — Мицуру. Деньги на съемки отвалил сам Таока. Фильм, разумеется, вышел.
Прослезились по Таоке, наверное, Хаппо Цукитэй, Мэдака Икэно и Нобуо Муротани, артисты разговорного жанра. Гангстерам нравилось слушать их на своих праздничных приемах и вечеринках за не слишком затейливый юмор, а актерам нравилось выступать у гангстеров — они платили слишком высокий гонорар.
Но испытывали ли к боссу гангстерского синдиката такие же чувства все артисты?
Киноактер Кодзи Цурута дебютировал в фильме «Якудза и его стая», который привел Таоку в восхищение. Особенно растрогал гангстера главный герой картины, сыгранный Цурутой. Время для знакомства со своим кумиром Таока выбрал, когда к ногам босса уже склонились одна за другой многие банды. В дорогом двубортном костюме с жилетом и в фетровой шляпе явился Таока на киностудию в сопровождении телохранителей, которым босс строго-настрого наказал не садиться в присутствии дам и не плевать в павильонах на пол. Соприкосновение с возвышенным искусством несколько будоражило Таоку.
Босса встретил менеджер Цуруты — Рэнкити Канэмацу. То ли менеджер еще не проникся сознанием, сколь могуществен Таока, то ли мысли его были поглощены предстоявшими съемками, только приветствовал он гангстера без подобающего уважения. А услышав предложение Таоки принять участие в концертах, организуемых синдикатом «Ямагути гуми», безразличным тоном сказал:
— Ну что вы! График Цуруты заполнен на год вперед. — И в знак того, что считает разговор законченным, встал, холодно бросив: — Честь имею.
Таока с места не двинулся. Долгим внимательным взглядом посмотрел на менеджера. Канэмацу и теперь ничего не понял. А будь он посообразительней, то догадался бы: Таоке очень нужно общество Цуруты — кумира нации. Отблеск славы актера, падавший на гангстера, должен был, по мысли Таоки, облагородить в глазах людей и облик самого босса. Сколачивание империи приближалось к завершению, и Таока беспокоился о реноме великодушного, смелого и верного традициям отцов ее главы. Именно такими великодушными, смелыми, чтящими традиции играл Цурута гангстеров.
Кроме того, ценный «груз» в лице Цуруты — «грузом» якудза именуют и девушек, вербуемых в проститутки, и артистов, которых знает вся страна, — принес бы новые доходы синдикату. Менеджер Канэмацу расстроил планы Таоки. Этого босс не прощал.
Холодным январским вечером в маленькую гостиницу cn «Бидзэнъя», где обычно останавливались приезжавшие на гастроли в Осаку артисты, вошли четверо мужчин.
— Господин Цурута вернулся? — вежливо поклонившись хозяйке, спросил один из них.
— Нет, — ответила хозяйка. — Концерты господина Цуруты не заканчиваются так рано.
— Спасибо! Мы придем приветствовать господина Цуруту попозже, — сказал мужчина.
Когда Цурута подъехал к гостинице, девушки-поклонницы крикливой стаей окружили его, требуя автографы. Появились прежние четверо.
— Господин Цурута всем даст автографы. Я помогу вам, девочки, — пообещал поклонницам мужчина с татуировкой на переносице и под глазами. — Идемте к нему, идемте!
С восторженными возгласами толпа ввалилась в гостиницу и поднялась в номер Цуруты. Вдруг мужчины вытолкали девушек из комнаты и бутылками из-под виски, которые оказались на столе в номере, камнями, принесенными с собой, принялись избивать актера. Обливаясь кровью, Цурута рухнул на пол. Четверо, расшвыряв в коридоре визжавших от ужаса, в голос рыдавших поклонниц, вышли из гостиницы, сели в машину, дверцы которой были предусмотрительно распахнуты, и укатили. Человек с татуировкой на лице был Кэнъити Ямамото, которого прочили в наследники босса «Ямагути гуми».
Врачи спасли жизнь Цуруты. Когда актер смог подняться с постели, он тут же отправился к Таоке. Стоя на коленях перед Таокой, беспрестанно складываясь в поклонах, Цурута попросил босса о покровительстве. Актер был прощен. И скоро снова появился на экране. И опять в фильмах о якудза. Фильмы финансировал Таока. Они приносили ему прибыль и создавали гангстерам — помните документ Национального полицейского управления об организованной преступности? — «образы робин гудов, которые связаны друг с другом узами преданности и которые стремятся не только не наносить ущерб невиновным, но и активно помогать им».
Что чувствовали, что думали на похоронах Таоки артисты с судьбой, похожей на участь Цуруты? Никто не даст ответ. Таока умер. Но власть якудза над японской эстрадой и над кино сохранилась.
Незадолго до смерти Таоки журналисты поинтересовались у босса, как он, редко покидавший дом, умудрялся руководить множеством промышленных и торговых фирм и одновременно влиять на эстраду, на кинематограф? «За консультациями люди приходят ко мне сами, — сказал Таока. — У меня есть небольшой опыт преодоления финансовых трудностей, — скромно пояснил он, подразумевая, наверное, способы, какими создал к концу жизни фантастическое богатство. — При нынешней инфляции кинокомпании сталкиваются с нехваткой средств на съемки фильмов, — посетовал Таока. — Они вспоминают обо мне, и я помогаю советом, деньгами. — Таока говорил с видом мессии, который явился спасти мир киноискусства. — Некоторые острые углы я сглаживаю сам».
Сейчас кинематографисты приходят за «консультациями» к новым боссам, тщательно оберегающим, подобно Таоке, свою власть над кино. Кинематографисты знают: в противном случае они рискуют, что якудза станут «сглаживать острые углы» при помощи бутылок из-под виски и булыжников, как это случилось с Цурутой в отеле «Бидзэнъя».
«Сокайя»
«Возможно, мы имеем в Японии изначально извращенную форму капитализма». Эти слова принадлежат ответственному сотруднику японского министерства юстиции Такэо Инаба. Он имел в виду симбиоз «большого бизнеса» и организованной преступности, а именно: сожительство хозяев концернов и банков с «сокайя» — с той частью гангстеров, которая кормилась со стола крупного капитала. Начало сожительства относится к концу XIX века, потому министерский чиновник и сказал об изначальной извращенности буржуазной системы в ее японском варианте.
«Мы являемся средством, которое помогает гладко функционировать машине японского капитализма» — оценка, данная «сокайя» самим себе. Ее выразил Сэйго Мацусима, персонально «заботившийся» о «гладком функционировании» 30 фирм в городе Киото и зарабатывавший на этом 50 миллионов иен в год.
Механизм хлопот о функционировании машины японского капитализма был подсказан гангстерам-«сокайя» правилами, по которым жили до 1 октября 1982 года японские акционерные компании. Эти правила отличались от тех установлений, какие определяют деятельность акционерных компаний в других капиталистических странах. Там воля мелких держателей акций попирается открыто. В Японии это делалось с соблюдением внешних приличий. Но и там и тут политика акционерных компаний диктуется владельцами контрольных пакетов акций, то есть наиболее крупными капиталистами. Тем не менее, располагая одной акцией какой-нибудь фирмы, номинальная стоимость которой 50 иен, дешевле пачки сигарет, владелец ее имел право присутствовать на ежегодном собрании акционеров, задавать по ходу собрания вопросы и требовать на них ответь!. «Сокайя» пользовались этим правом широко.
В тех случаях, когда дань, выплачиваемая фирмой, гангстеров удовлетворяла, «сокайя» активно помогали быстрому завершению акционерного собрания и единодушному одобрению рядовыми акционерами всех угодных руководству фирмы решений. Однако стоило фирме проявить строптивость по отношению к криминальному сожителю, как акционерное собрание превращалось в сущий ад. «Сокайя» принимались громогласно задавать вопросы, приводившие в панику руководителей фирмы. Хотя и известно, что капиталистическое ведение хозяйства и порядочность несовместимы, но обнародование, скажем, фактов мошенничества способно вызвать гнев и протесты общественности. «Сокайя» действовали так, что присутствовавшие на собрании остальные акционеры не могли подать голоса даже за самые безобидные предложения руководства фирмы — чему-чему, а насильственным приемам гангстеров обучать не надо.
Короче, участие, скажем, одного-двух десятков гангстеров в акционерном собрании в состоянии было или дать фирменной машине сработать как по маслу, или застопорить ее ход, что влекло утрату престижа в глазах общественности и делового мира и, как следствие, вызывало падение на бирже стоимости акций. На языке уголовного кодекса подобные действия именуются «шантажом».
Однажды профсоюз концерна «Мицубиси», главного японского производителя вооружений, решил воспользоваться правом акционеров и, приобретя несколько акций, получил возможность послать своих членов на акционерное собрание. Рабочие хотели заявить протест против деятельности концерна, идущей вразрез с мирной конституцией страны, и тем самым привлечь к этому общественное внимание. Стоило, однако, представителю профсоюза подойти к микрофону, как «сокайя» свалили рабочего с ног и здесь же, в зале, жестоко избили.
Химическая фирма «Тиссо» отравила ртутными отходами море у острова Кюсю и погубила или превратила в калек тысячи рыбаков. Жертвы преступления намеревались потребовать на собрании акционеров денежную компенсацию, которая полагалась, кстати, по решению суда. «Сокайя» разогнали рыбаков.
На акционерных собраниях торговой фирмы «Марубэни» и авиатранспортной компании АНА «сокайя» заткнули рот акционерам, пожелавшим выяснить, почему руководители этих предприятий служили посредниками при выплате американским авиаконцерном «Локхид» взяток членам японского правительства, в том числе премьер-министру.
«Обычно накануне акционерного собрания начальник управления общих дел концерна или фирмы приглашает нас зайти к нему, — рассказал «сокайя» Сэйго Мацусима. — Вместе с ним мы стараемся предугадать, чего можно ожидать на собрании от тех или иных акционеров, и выясняем, какие меры фирма хочет, чтобы мы предприняли против них. Затем начальник управления знакомит нас, — продолжал Мацусима, — с разделами годового отчета, опасными с точки зрения возникновения на собрании нежелательной дискуссии. Теперь уже мы решаем, какими методами дискуссию предотвратить. В итоге сообща вырабатываем, — заключил гангстер, — сценарий проведения акционерного собрания».
По таким сценариям и состоялись собрания акционеров «Мицубиси», «Тиссо», «Марубэни», АНА. Да и не только там. В 1980 году, например, годовые акционерные собрания в 95 процентах японских концернов и фирм длились менее 30 минут, в том числе в 66 процентах случаев собрания закончились через 10–20 минут после открытия, как произошло это, скажем, на акционерном собрании автомобильной фирмы «Исудзу».
138 участников собрания, предъявив у входа в конференц-зал Токийской торгово-промышленной палаты документы, которые подтверждали наличие у них акций фирмы, заняли места, крутой горкой подымавшиеся от сцены. В первых рядах — «сокайя». Действиями гангстеров дирижировал Эйдзи Симадзаки. На его визитной карточке значилось: «Президент Института экономических исследований». С таким же успехом шайку лесных разбойников можно было бы назвать компанией грибников. Не кто иной, как Симадзаки, избивал рабочего на акционерном собрании концерна «Мицубиси», за что и был арестован. Повторному аресту он подвергся за вымогательство 3 миллионов иен у инструментальной фирмы «Дугами» и за шантаж металлургической фирмы «Дайдо».
Ровно в 10 часов президент «Исудзу» Тосио Окамото объявил: «Акционерное собрание объявляю открытым» — и зачитал годовой отчет, из которого явствовало, что продано 466 тысяч автомобилей — на 11,5 процента больше, чем год назад, что сумма продаж достигла 688 миллиардов иен, но что прибыль сократилась с 25,4 миллиарда иен до 8,5 миллиарда иен. Чтение отчета заняло 15 минут. По сигналу Симецзаки «сокайя» аплодисментами проводили Окамото с трибуны и, чтобы обычным акционерам не вздумалось проявить интерес к причинам падения прибыли, Симадзаки выкрикнул с места, что собрание хочет перейти к следующему пункту повестки дня. Аплодисменты «сокайя» заглушили протестующие возгласы из задних рядов зала.
Когда с трибуны был оглашен проект решения о назначении новых директоров фирмы и о выплате директорам, уходящим на пенсию, выходного пособия, Симадзаки опять прокричал с места: «Акционеры надеются, что долголетний труд директоров будет достойно вознагражден согласно славным традициям фирмы. Предлагаю, — сказал Симадзаки под одобрительные восклицания «сокайя», — оставить вопрос о конкретной сумме на усмотрение председателя собрания». Сумма была столь неоправданно велика, что руководство фирмы не осмеливалось называть ее вслух. «Сокайя», рукоплеща, поднялись с мест, давая президиуму понять, что акционеры считают собрание законченным. Оно продолжалось 23 минуты. Симадзаки и его «сокайя» получили в том году от «Исудзу» около 40 миллионов иен.
Минули годы. Руководство компании «Исудзу» сочло, что ее расходы на «сокайя» слишком велики, и сократило гангстерам довольствие. К очередному акционерному собранию «сокайя» подготовились весьма тщательно.
Сведения о деятельности фирмы, о частной жизни ее руководителей гангстеры собирали в экономических газетах и журналах, в справочниках, выпытывали у биржевиков, покупали у частных детективов, подслушивали в барах, где развлекались работники фирмы, записывали посредством микрофонов, тайно установленных в квартирах любовниц членов совета директоров.
Как и обычно, в 10 часов утра, президент Тосио Окамото открыл собрание акционеров. Президент объявил о завершении работы собрания только через 5 часов 50 минут. На головы пришедших в ужас членов президиума, ошалелых акционеров и распаленных обилием сенсационного материала репортеров гангстеры обрушили поток разоблачений финансового жульничества, производственного надувательства, личной нечистоплотности руководителей «Исудзу». Казалось, вызови президент фирмы полицию — и репутация «Исудзу» была бы спасена. Но не протянул Окамото руку к телефонному аппарату. «Мы ничего не можем поделать с «сокайя», потому что они — «сокайя», — объяснил крупный чин из Национального полицейского управления. — Мы в состоянии что-то предпринять, если «сокайя» совершают явно видимые противозаконные действия, например насилие, членовредительство, нанесение ущерба имуществу».
В 1982 году в Японии насчитывалось 500 групп с 6300 «сокайя». Четверть из них — члены «Ямагути гуми» и «Сумиёси рэнго». Гангстеры вымогали у большого бизнеса 65 миллиардов иен ежегодно. «Полиция не могла, — я цитирую слова того же чина из Национального полицейского управления, — добиться сотрудничества от корпораций и фирм. Они не хотели, — сказал полицейский, — давать нам показаний». Почему деловой мир уклонялся от показаний, догадаться нетрудно. До поры он имел от симбиоза с «сокайя» больше выгод, чем потерь. Но когда «сокайя» чаще стали прибегать к тривиальному вымогательству: «Плати деньги или на акционерном собрании устроим дебош», крупные предприниматели с целью избавиться от «сокайя» провели через парламент в октябре 1982 года закон, который предусматривает: для участия в собрании акционеров надо обладать не одной, а тысячью акций; сотрудничество с «сокайя» карается шестью месяцами тюрьмы или штрафом в 300 тысяч иен.
28—29 июня 1983 года, через девять месяцев после вступления закона в силу, 700 корпораций и фирм провели очередные акционерные собрания. Две с половиной тысячи полицейских следили в одном лишь Токио за соблюдением нового закона. И все же в 30 фирмах «сокайя» побывали. Акционерные собрания затянулись там с традиционных 30 минут до четырех часов, а в одной фирме собрание продолжалось целых девять часов. «Сокайя» устроили обструкцию на сей раз не ради денег. Они продемонстрировали свою мощь. «Война между корпорациями и «сокайя» только начинается», — написала газета «Джапан тайме».
Якудза «спасают» Японию
«В тюрьме я зачитывался биографией Мицуру Тоямы, самурая, который в конце прошлого века рвался в Азию, чтобы избавить азиатские народы от европейского гнета и сделать их счастливыми под сенью Японии, — написал Кадзуо Таока в воспоминаниях о восьмилетней отсидке за убийство. — Мысли Тоямы захватили меня на всю жизнь. Его именем — Мицуру — я назвал своего сына».
Как известно, кто чего хочет, тот в то и верит. Кадзуо Таока хотел обладать силой и влиянием, чтобы, не занимая, подобно Мицуру Тояме, никаких официальных постов, вершить политику — разумеется, ту, что приносила бы ему, Таоке, максимальную прибыль. Поэтому пылко поверил Таока в идеи Тоямы об исключительности японцев, в отличие от других народов, происшедших непосредственно от богов, минуя «посредников» в лице Адама и Евы.
Тояма — патриарх японского фашизма, агрессивного, человеконенавистнического, оголтелого — сделался духовным отцом Таоки, а затем, естественно, и преступного подполья, поскольку «для прихожан, по утверждению японской поговорки, нет иного будды, кроме того, на кого указывает им их священник». Надо ли посему удивляться, что значащийся в официальной статистике контингент якудза совпадает с числом участников правых и фашистских организаций? Это одни и те же люди. Кэндзи Иино, журналист, хорошо знающий закулисную сторону японской политической жизни, пришел к выводу: «Говорить об ультраправом движении в стране в последние годы, не связывая его с гангстерскими бандами, невозможно, и если все эти преступные элементы изъять из современного ультранационалистического движения, то способных к действиям организаций в нем почти не останется, а само движение неизбежно рухнет».
Из социально-политических уроков, преподанных жизнью, — расправа над профсоюзными активистами в порту Кобэ — один из них — Таока вынес твердое убеждение: в буржуазном обществе выгодно иметь поближе к телу антикоммунистическую рубашку, особенно если тело покрыто гангстерской татуировкой. Высокая рентабельность исповедания крайне реакционной идеологии превратила Таоку в фанатичного адепта фашистского вероучения. Приступая к завоеванию Хиросимы, Таока заявил:
— Я ставлю своей целью оградить хиросимские доки от коммунизма. — Таока понимал, что было бы нелепо говорить об истинной цели: грабеже хиросимских докеров. — Меня не беспокоит смерть трех или четырех мелких якудза, — сказал далее Таока. — Их жизнь ничего не стоит, когда мы думаем о будущем страны. — Таока допускал прямой плагиат изречений Мицуру Тоямы. Тот ни во что не ставил людскую жизнь, если речь шла о Великой Японии, правящей миром. Таоке же безразличной была человеческая судьба, если речь шла о великой «Ямагути гуми», правящей миром преступным. — Что больше всего меня заботит, — еще раз подчеркнул Таока, чтобы наверняка заручиться полицейской индульгенцией на разбой, — так это защита доков от коммунистического нашествия».
Сколь исступленно ни грозят «сокайя» большому бизнесу войной, начать ее развернутым фронтом гангстеры вряд ли осмелятся. Они нашли другой выход. Группы «сокайя» объявляют себя политическими ассоциациями и лигами антикоммунистов, регистрируются положенным образом у властей в качестве общественных организаций и легально взимают с корпораций и фирм прежнюю мзду — теперь уже под видом широко практикующихся в Японии так называемых «политических пожертвований».
За год, прошедший после вступления в действие 1 октября 1982 года закона против «сокайя», в «Ямагути гуми» появилось 20 антикоммунистических групп бывших вымогателей, в «Сумиёси рэнго» — 11, в «Инагава кай» — 4. Все они включили в свои названия самые ходовые выражения из лексикона японских фашистов: «патриотическое служение», «почитание духа предков», «сокрушение коммунизма». Большой бизнес не стал скупиться, ожидая от гангстеров действий, соответствующих этим политическим ярлыкам преступных объединений.
Появление фирмы или организации принято в Японии отмечать пышным и многолюдным банкетом. Отели отводят для этого самые большие свои залы. 24 июня 1981 года «Токио принс отель» принимал гангстеров. 3 тысячи якудза из «Инагава кай» отпраздновали здесь возрождение довоенной организации «Дайкося», что в переводе означает «Громкий рев». Лидером организации сделался один из боссов «Инагава кай» Эцуро Киси. В пригласительном билете на банкет Киси написал: «При полной поддержке главы «Инагава кай» и бескорыстной помощи патриотически настроенных представителей делового мира мы можем вернуть к жизни организацию «Дайкося» и унаследовать гордый дух ее довоенных членов». Гангстеров и предпринимателей в равной степени привлек дух шовинизма и национализма, который прославлялся в милитаристской Японии организацией «Дайкося».
Назначением Кодзи Ватанабэ начальником «Молодежного отряда обороны государства», вошедшего в «Дайкося», синдикат «Инагава кай» дал понять, что якудза вполне готовы к осуществлению принципа фашистов: «Одно конкретное действие весомее ста или тысячи споров». Ватанабэ возглавлял шайку «босодзоку», название которой — «особо сумасшедшие» — как нельзя точно характеризовало ее участников. Это они совершили нападение на здание ЦК Компартии Японии. «Босодзоку» предпринял попытку убить премьер-министра Масаёси Охира. По мнению «особо сумасшедших», правящая либерально-демократическая партия и ее правительство потакают коммунизму.
В 60-х годах якудза из «Сумиёси рэнго», из «Инагава кай» заключили политический союз, образовав «Канто кай». Объединиться гангстерам помог Ёсио Кодама, военный преступник, закулисный политический воротила, подсудимый по «делу Локхид», обвинявшийся в получении и даче взяток на общую сумму 1,5 миллиарда иен. Кодама не дожил до вердикта. Он умер в 1984 году. А незадолго до смерти он довершил свой политический портрет, заявив в журнальном интервью: «Есть 50 или 60 организаций якудза, которые считают меня своим лидером».
Кодаму прозвали «куромаку», то есть «руководителем, действующим за черным занавесом». Обычно он не афишировал свои связи, а если говорил о них, то старался придать им скромные масштабы. Поэтому цифру гангстерских банд, что считали Кодаму лидером, следует увеличить по меньшей мере в 10 раз. Только cn «Канто кай» их было около двадцати. Кодама, как и подобает лидеру» составил для «Канто кай» политическую программу. Она открывалась клятвой «отдать жизнь во имя интересов нации», они заключались, судя по пункту второму программы, «в борьбе против коммунизма и в насаждении патриотизма в сердцах японцев».
Кадзуо Таока импонировал Кодаме. В совершеннейший восторг привела Кодаму беседа Таоки с газетным корреспондентом, в которой гангстер со свойственной ему безапелляционностью изложил кредо мракобеса. «Знаете ли вы, к чему привели так называемые свобода и либерализм? К дикой инфляции и растущему беспорядку, — зло отчитал якудза журналиста, который, начиная интервью, посмел усомниться в правомерности идей Мицуру Тояма. — Как вы думаете, — справился далее гангстер у журналиста, — кто извлекает выгоду из всего этого? — И сам же поспешил ответить, не желая, видимо, чтобы журналист, отрицавший идеи Тояма, мучился в догадках: — Коммунисты. Япония нуждается, — подытожил Таока, — в очищении нации от социалистической заразы». О подобной «очистительной» работе Кодама и повел разговор с Таокой в Кобэ, в ресторане, километровый путь до которого от вокзала Кодама проделал по живому коридору: его образовала тысяча якудза, выстроившихся в два ряда.
После хлебосольного ужина в ресторане пройдет время, и вместо «Канто кай» на свет появится «Дзэнъай кайги» — «Всеяпонский патриотический совет», организация не столько политическая, сколько террористическая. Помните, вице-президент «совета» на сборище гангстеров в префектуре Тиба призывал отдать жизнь во имя нации, но прежде, чем погибнуть, убить 50 врагов?
И якудза — те, кто еще в убийстве не поднаторел, — приступили к тренировкам. В горных лагерях гангстеры обучались разгонять митинги и демонстрации, стрелять, орудовать мечом и кинжалом. Кодама оплачивал «туристические поездки» гангстеров на Гавайские острова — там стрельба из боевого оружия входила в программу «культурного обслуживания» гостей наряду с «сёрфингом» — катанием на досках в волнах океанского прибоя — и с приобретением в местных лавках ярко расписанных рубашек «алоха».
В спортивном зале, арендованном гангстерами, — тренировка рукопашной схватки. На стене лозунг: «Убей одного — и в живых останутся многие». Ниже — подпись тех, кто намеревается воплотить кровожадную сентенцию на практике: «Антикоммунистические ударные силы». За тренировкой следил главарь банды. Обращаю его внимание на татуировку, что покрывала тела низколобых недорослей, самозабвенно дубасивших друг друга.
— Ну и что? — вызывающе сказал главарь. — Общество ставит якудза вне закона, но мы выше личных обид. Как раз мы, — главарь повел рукой по залу, где упражнялись полсотни гангстеров, — и спасем страну от нашествия коммунистов.
— Кого вы считаете коммунистами? — попросил уточнить я.
— Не только Россию, — уверенно ответил якудза, — но и японских радикалов, социалистов…
— Знакомы ли вы с Ёсио Кодама? — следующий мой вопрос.
— Конечно! — Гангстер даже растерялся от моей наивности. — Он для нас — учитель.
Не исключено, что именно после общения с бандой «Антикоммунистические ударные силы» Кодама сказал: «Время от времени я встречаюсь с молодежью, которая серьезно задумывается о будущем нашей страны, выступая против коммунистов, социалистов и даже против либерально-демократической партии. — Кодама явно гордился своими выучениками. — Я потрясен пылом этой молодежи — он тот же самый, каким горел я в годы моей юности. — Ностальгические нотки в повествовании Кодамы быстро сменились, однако, деловой интонацией. — И я помогаю молодежи деньгами и другими способами», — сообщил Кодама.
Что касается пыла, обуревавшего Кодаму в молодые годы, то он был сродни маниакальной горячке: Кодама подымал руку на премьер-министров и министров каждый раз, когда фашисту мерещилась медлительность довоенных правительственных кабинетов в подготовке к агрессии в Китае и к нападению на СССР.
Кодама стремился заразить такой же «горячкой» нынешних якудза и преуспел в этом. В 1981 году полиция зарегистрировала 349 общественно опасных выступлений правых и фашистских организаций, носивших политический характер. За шесть месяцев 1982 года подобных выступлений полиция насчитала 265, в том числе покушение на жизнь председателя Генерального совета японских профсоюзов Мотофуми Макиэды.