– Железо внутри, Верховный, – сказал Форрикс, почтительно склоняя голову.
Фальк повторил этот вежливый жест:
– Верховный Сюлака. Железо внутри.
– Железо снаружи, – отозвался апотекарий, коротко поклонившись.
Этого Сюлаку Кроагер не знал, но невзлюбил с первого взгляда. У него было лицо с приятными чертами, не вызывавшее, однако, доверия, темные волосы и голубые глаза; будь он простым смертным, то показался бы красивым. Он улыбался, как плохой итератор: вроде бы с чуткой искренностью, но совершенно неубедительно.
– Так это и есть кузнец войны Кроагер? – сказал Сюлака, протягивая тому свободную руку.
Кроагер ответил на жест, сжав запястье воина, и почувствовал в нем неожиданную силу.
– Приветствую, Сюлака.
– Здесь ко мне обращаются «Верховный», – заметил воин. – Единственный титул, которое признает это собрание равных. Но так как ты новичок в ордене, я не обижен.
Кроагер сдержанно кивнул в ответ на мягкий упрек.
– Чувствуй себя свободно в нашей компании, – продолжал Сюлака, уводя их вглубь зала. – Здесь есть чем заняться.
– Например? – спросил Кроагер.
– Я покажу тебе.
Длинные цепи, свисающие с высокого потолка, удерживали горящие факелы, дым от которых пологом накрывал зал, зрительно сужая пространство. Гул приглушенных голосов звучал спокойно, но и в нем слышалась яростная гордость, которую рассказчики не могли сдержать при каждом упоминании убитых врагов, брешей, эскалад и линий наступления.
Сюлака провел их мимо одного из столов, заваленного, как показалось Кроагеру вначале, строительным мусором; приглядевшись, он понял, что куски серого камня используются для обозначения боевых отделений и артиллерии.
– Мы реконструируем сражения прошлого, – пояснил Сюлака. – И наши, и наших братьев, чтобы учиться на их ошибках и совершенствовать тактические протоколы.
За широкими спинами воинов, обступивших стол, Кроагер разглядел с любовью изготовленную модель большой башни, вокруг которой расположилось еще большее количество пронумерованных единиц, на этот раз окрашенных в черное.
– Здесь кузнецы войны 34‑го и 88‑го гранд‑батальонов воссоздают осаду Дюлана, – сказал Сюлака с улыбкой, – но, надеюсь, на этот раз, в отличие от оригинала, до потасовки не дойдет. Вот цитадель аурейской технократии, где мы выяснили, что Ангрона стоит выпускать в бой как можно раньше – тогда список погибших стал бы гораздо короче. Для Сынов Хоруса, по крайней мере.
Он указал на третий стол:
– А это из недавних приобретений: битва за Совершенную крепость, где наши братья из Третьего легиона потерпели поражение несмотря на то, что планировать фортификации помогал Железный Владыка.
Кроагер остановился, чтобы полюбоваться моделью Совершенной крепости, которая была представлена на гололите в огромном каменном корпусе. Между гражданскими зданиями и военными не было никакой разницы: каждое строение представляло собой в равной степени и место для жилья, и укрепленную точку – бастион обороны. В архитектуре стен и зданий чувствовалось, что их создатель руководствовался прежде всего принципами эстетики, но вот дороги и инфраструктуру проектировал явно кто‑то более прагматичный.
– Само население – это щит, – заметил Кроагер, ища в городе уязвимые места.
– Или же силы гражданской обороны, если посмотреть с другой стороны, – заметил Сюлака.
– Они просто заслонка из мяса, – повторил Кроагер, – но тот, кто так спроектировал крепость, – идиот.
Призрачное движение, а затем благоуханное дыхание совсем рядом:
– Крепость спроектировал сам Фениксиец, – сказал Люций на ухо Кроагеру, с излишней фамильярностью проведя рукой по его шее. – Ты утверждаешь, что мой примарх идиот?
Кроагер оттолкнул руку воина и с трудом сдержался, чтобы не оторвать самоуверенному наглецу голову. С одной стороны от себя он чувствовал громаду Фалька, с другой – Форрикса, и то, что они стоят рядом с ним, внезапно наполнило Кроагера гордостью. Атаковать Люция было бы ошибкой по целому ряду причин, и мечник это знал.
Сдержав злость, Кроагер кивком указал на Совершенную крепость:
– Рассчитывать на сострадание врага – ущербная стратегия. Город выживет, только если нападающие побоятся стрелять по населению, но если бы я возглавлял атаку, с этим проблем бы не возникло.
– Имперские войска думают иначе, – сказал Люций, и шрамы на его лице исказились. Многие из его ран или плохо зарубцевались, или намеренно поддерживались в открытом состоянии; Кроагер подумал, что это, должно быть, болезненно.
– Они изменят свое мнение, – возразил он, – и быстрее, чем ты думаешь. К тому же, эта «Совершенная крепость» все‑таки пала, ведь так? Значит, до совершенства было далеко.
– Пала, но не потому, что в ее устройстве были ошибки.
– Тогда почему? – поинтересовался Фальк.
– Потому что она нам надоела. На тот момент нас устраивало, что крепость достанется Кораксу и его чудовищам, – ответил Люций. – Мой легион – воины, а не тюремщики. Мы не предназначены для того, чтобы охранять завоеванные миры, и эту задачу оставляем другим легионам, тем, кто менее… предприимчив.
Колкость была настолько мелочной, что Кроагер только рассмеялся и, оттолкнув Люция в сторону, двинулся к топографической арене, состоявшей как из физических моделей, так и из гололитических конструктов. Она занимала всю заднюю часть зала, и более мощной крепости, чем та, которую представлял этот макет, Кроагеру видеть еще не доводилось. Укрепления ее создали не человеческие руки: какое‑то великое существо преобразило целый континент, сделав его самым прочным, самым прославленным и самым неприступным бастионом во всей Галактике. В этом шедевре титанических масштабов сложность конструкции соединялась с функциональной красотой так искусно, что у Кроагера перехватило дыхание. Он знал, что это за сооружение, хотя никогда не видел его воочию.
– Императорский дворец.
– О да, – отозвался Сюлака. – Обязательный экспонент Додекатеона.
С десяток воинов собрались вокруг стола, и каждый руководил частью атаки или обороны. Подчиняясь их приказам, голографические модели огромных армий вступали в бой: десятки тысяч воинов в пронумерованных дивизиях атаковали или отступали, кроваво‑красным приливом окружая осажденный дворец. Зрители, наблюдавшие за симуляцией, давали сражавшимся советы, предупреждали возгласами о внезапных нападениях из тайных подземных ходов, указывали слабые места на парапетах, бреши, которыми можно было воспользоваться, и ворота, которые не выдержали очередного артиллерийского обстрела.
Императорский дворец осаждали миллионы легионеров и армейских ауксилиарий, но Кроагер сразу увидел, что у них ничего не получится. Защита была слишком хорошо укреплена, стены – слишком высоки, оборона слишком хорошо скоординирована, а сами фортификации – слишком хитроумны, чтобы их взять. Шанс подняться на стены был только у некоторых частей атакующего войска, и лишь немногим из них представится возможность этот шанс осуществить. На генералов, командовавших осадой, со всех сторон сыпались предложения, начиная от тривиальных «Больше пушек, больше штурмов!» до совсем уж нелепых в духе «Не сдавайтесь!»
Но на практике все советы оборачивались ничем: воины, руководившие обороной, с легкостью, прилагая минимальные усилия, отбивали каждую атаку. Понаблюдав за этим круговоротом маневров, Кроагер заметил в нем систему, в корне отличавшуюся от той, в рамках которой обучили его самого.
Кузнецы войны, защищавшие дворец, использовали тактику чужого легиона.
– Они действуют согласно доктринам Имперских Кулаков, – сказал Кроагер.
– Конечно, – рядом с ним вновь появился Сюлака. – Именно Дорн и его легион трудяг укрепляли дворец, так что логично играть по его правилам.
– Особо нового тут ничего не изобретешь, – заметил на это Кроагер.
Тем временем в окрестностях Катманду захлебнулась еще одна атака, а штурм возвышенности Дхаулагири закончился поражением с ужасающими потерями: число убитых составило сотни тысяч.
– Согласен, – отозвался Сюлака. – Но у нас преимущество в численности десять к одному. Рано или поздно наша армия пробьется внутрь.
– Может быть, – Кроагер покачал головой. – Но все, что достанется победителю, – это величайшие на Терре развалины.
– Думаешь, что справился бы лучше? – сказал кто‑то за его спиной.
Железный Владыка появился из сумрака, великолепный в своей боевой броне, и все разговоры смолкли. Сокрушитель наковален был закреплен у него за спиной; кибернетические порты на голове тускло блестели в свете факелов, а лицо, остававшееся в тени, казалось мрачным. На плечи примарха был наброшен горностаевый плащ Фулгрима, скрепленный блестящей пряжкой‑черепом, и драгоценный камень, украшавший пряжку, мерцал золотыми прожилками.
– Милорд, – заговорил Форрикс. – Мы не знали, что вы здесь.
– Я так и понял, – сказал Пертурабо, и следом за ним из теней показался Железный Круг.
Форрикс поразился тому, как незаметно тяжеловесные телохранители примарха проникли в зал, не выдав себя ни звуком. Боевые роботы держались по обе стороны от Пертурабо, а тот медленно обошел стол с макетом Императорского дворца, качая при этом головой, словно воины разочаровали его недостатком смелости и изобретательности. Холодные голубые глаза примарха окинули быстрым взглядом диспозицию армий, бессильных перед стенами дворца, и увиденное заставило его губы сжаться в тонкую недовольную линию.
Досада на лице Пертурабо напомнила Кроагеру, почему его, собственно, и приняли в Трезубец:
– Да, думаю, что справился бы.
Примарх повернулся к нему.
– И ты бы захватил объект, перед которым так показательно спасовали другие кузнецы войны?
– Именно так.
– В таком случае ты или дурак, или гений.
– Наверно, и тот и другой в какой‑то степени.
– Посмотрим. Верните симуляцию к началу, и на этот раз пусть кузнец войны Кроагер командует штурмом. Остальные параметры оставить без изменений. Начинайте.
Пертурабо отошел от голографически улучшенной модели, на которой армии отступили на начальные позиции, а мертвые воскресли. Но Кроагер, покачав головой, сжал руку в кольчужной перчатке в кулак и указал на примарха:
– Нет. Не все параметры останутся одинаковы.
– И что же ты хочешь поменять, мой храбрый триарх? – спросил Пертурабо и, упираясь руками о край стола, наклонился вперед так, что жесткие зеленоватые лучи проекторов окутали его лицо призрачным свечением.
– Я не хочу сражаться с воинами, которые следуют стратегии другого примарха.
– Тогда с кем ты хочешь сражаться?
– С вами, – сказал Кроагер. – Я хочу посмотреть, что будет, если Императорский дворец станет защищать Пертурабо.
В апотекарионе царила тишина, и Кадму Тиро не хотелось ее нарушать, но здесь находился единственный, с кем он мог поговорить. На самом деле этот зал уже не был местом исцеления – он превратился в склеп, пропитанный холодом смерти, последнее пристанище храбреца, который давно должен был скончаться от полученных ран.
Тиро сидел рядом с контейнером, в котором спал Ульрих Брантан. Положив руку на заиндевевшую стеклянную крышку, он благодаря гаптическим сенсорам чувствовал холод и мог измерить энергию, запертую внутри стазисного поля, но этим и исчерпывались ощущения, которые давала аугметика. Бионический протез превосходил некогда утраченную конечность по силе, точности и быстроте реакции, но Тиро не хватало той непосредственности контакта, которую давала живая плоть.
Странно, что воспоминания о плоти настигли его именно здесь, в месте, где органика имела наименьшее значение. Его собственное тело более чем на шестьдесят процентов состояло из механических деталей: ноги, одна рука, легкие и существенная часть сердечно‑сосудистой системы. Все это – результат фагоклеточной инфекции, вызванной разрушающим лейкоциты биопатогеном, с которым он столкнулся во время зачистки Галианского кластера. В то время он был совсем не против замены, ибо столь быстрое и масштабное избавление от бренной плоти всегда было знаком избранности. Только Вермана Сайбус мог соперничать с Тиро по количеству гибридных биомодификаций, но остальные давно уже считали поклонение, с которым Сайбус относился к машинам, и его ненависть к органике патологическими. Даже боевые братья не могли долго находиться рядом с ним из‑за этой фанатичной убежденности в превосходстве аугметики – убежденности, которая начала распространяться среди легионеров еще когда Феррус Манус был жив и предупреждал Железное Братство о том, что такие настроения недопустимы.
Гаруда, чувствуя, что Тиро расстроен, потерся металлической головой о грубую кожу на его шее, словно желая успокоить. Место, где сталь аугметического протеза соединялась с плечом, было подвижным конгломератом вживленных тканей, которые тонко переплетались с мышцами у основания шеи – и ужасно чесались, но анальгетики, которые обычно смягчали зуд, теперь требовались для работы контейнера, поддерживавшего Брантана.
– Не волнуйся, капитан вернется к нам, – сказал Тиро, понимая, что говорит с птицей, которая ответить не сможет. Нет, не так: которая не захочет ответить. Гаруда и Ульрах Брантан были закадычными друзьями, и часто казалось, что они каким‑то неведомым образом общаются.
– Ну вот, Ульрах, теперь я разговариваю с твоей злосчастной машиной, – продолжил Тиро, ритмично постукивая пальцами по стеклу. – Хотя, надо признать, в верности она нам не уступит.
Ответить капитан не мог, но он на это и не рассчитывал. Апотекарий Тарса предположил, что звук знакомых голосов пойдет на пользу Брантану, станет связующим звеном между тем миром льда, в котором он сейчас находился, и миром тепла снаружи. После Исствана они стали все по очереди приходить в апотекарион и рассказывать бывшему капитану о повседневных мелочах, о миссиях, которые планировали, и о страхах, которые внушала им грядущая война.
Почему‑то Тиро казалось, что Саламандр предложил эти беседы скорее ради живых, чем ради полумертвых.
С тех пор как они достигли внешнего района огромного варп‑шторма, Варучи Вора, держа обещание, ловкой и умелой рукой направлял «Сизифей» сквозь бури и грозовые фронты Имматериума. Обычно путешествие в столь опасных условиях превратилось бы настоящий кошмар, но эльдарские Нижние пути защитили их от самых жестоких последствий. Даже в полях Геллера не было нужды, но Тиро все равно приказал держать их включенными. Вора утверждал, что они продвигаются в хорошем темпе, но проверить, так ли это, не представлялось возможным: ауспексы показывали искаженные данные, регистрируя только невозможные всплески от физических аномалий, а все хронометры на борту или встали, или случайным образом начинали ускоряться или отставать.
Вокруг действительно было царство невозможного – и «Сизифей» направлялся в самый его центр.
– Скажу честно, Ульрах, я не знаю, что делаю, – Тиро покачал головой. – Остальные ждут от меня ответов, но мне нечего им сказать. Именно ты всегда был капитаном, который видит всю картину целиком; я же – просто рядовой воин, получивший звание. Не уверен, есть ли у тебя сейчас хоть какая‑то связь с кораблем, но мы забрались в самое сердце безумия. Только представь, мы поверили одному из эльдар на слово и позволили ему направить «Сизифей» в самый большой варп‑разлом, который я когда‑либо видел, – и все ради какой‑то выдумки о древних богах и оружии Судного дня. Будь ты на моем месте, ты бы без раздумий пристрелил этого эльдар, и мы все смогли бы заняться наконец чем‑то полезным.
Гаруда спрыгнул с плеча Тиро, заставив его на мгновение умолкнуть, и опустился на край контейнера. Прохаживаясь по скованной льдом поверхности, птица чистила перья, и Тиро задумался, понимает ли это создание, что его бывший хозяин уже не вернется.
– Все пошло вразнос, Ульрах. Мы сражаемся с мерзавцами, клянусь, сражаемся до сих пор, и не без результатов. К тому же, есть еще и другие: мы установили связь с двадцатью пятью боевыми ячейками. Мы перекрываем вражеские пути снабжения, мешаем их продвижению, нарушаем коммуникации. Мы уже убили тысячи предателей, соотношение потерь как никогда выросло в нашу пользу, но я не уверен, что этого достаточно. Не уверен, как бы поступил примарх, и это… это меня пугает.
Тиро был поражен, что сказал такое вслух, так как думал, что давно уже избавился от этой вредной эмоции. Страх был уделом простых смертных, но его душой завладеть не мог – благодаря десятилетиям тренировок, психообработки и строжайшей дисциплины. Тиро доводилось сталкиваться и с чудовищными ксеносами, и с ордами зеленокожих, жаждавших искромсать его моторизованными топорами, и с ужасными созданиями эфира, которые с воплями пытались прорваться сквозь границу между варпом и реальностью. Тиро сражался и с ними, и со многими другими врагами без всякого страха, но он боялся, и вправду боялся неизвестности будущего.
– Может, нам следует вернуться на Терру, перегруппироваться вместе с остальными легионами? Или нужно оставаться здесь, где мы ведем настоящий бой и действительно убиваем врагов? Мы – Раздробленные легионы, и мы причиняем урон противнику, но достаточно ли большой этот урон? Я не знаю ответа, не знаю, как можно сражаться без уверенности. Раньше эту уверенность обеспечивали ты и примарх, но как нам быть теперь?
Его железные пальцы сжались в кулак.
– Кровь Азирнота, ты нужен нам, Ульрах. – Тиро разжал ладонь и ударил ею по стеклу. Контейнер отреагировал на это мерцанием и гудением стазисного поля. Позвенел предупреждающий сигнал, и на терморегуляторах зажегся красный огонек.
Гаруда вспорхнул в воздух, издав при этом резкий крик на бинарном коде, от которого череп Тиро пронзила боль. Он отодвинулся, обеспокоенный. Неужели он помешал работе какой‑то жизненно важной системы? Как узнать, может, стоить позвать Атеша Тарсу?
Красный сигнал погас, и Тиро с облегчением выдохнул. Абсурдно даже думать, что внутри стазисного поля может что‑то измениться.
– Видишь, это эмоции. Мы все на грани срыва, Ульрах. – Тиро встал и принялся мерить шагами зал. – С тех пор как Феррус… После Исствана мы начали терять эффективность и контроль, и я не знаю, как это остановить. Ульрах, мы теряем то, что делало нас великими. Раньше железная воля наполняла наши сердца, но теперь она… она ржавеет и крошится.
Тиро остановился у торца контейнера и наклонился вперед, опираясь локтями на закругленные края. Он глубоко вздохнул, и в этом вздохе чувствовалась тяжесть, накопившаяся за долгие месяцы партизанской войны на севере.
– Меня готовили не к такому. Я буду сражаться и дальше, и мы пустим кровь врагу, но можем ли мы выиграть эту войну? Я не уверен.
Тишину нарушали лишь гул механизмов да постукивание когтей по крышке контейнера. Тиро вглядывался в размытый силуэт человека внутри, того, за кем он сотню раз шел в бой. Состояние Брантана – это не жизнь, а ее бледное подобие. Он как замороженный труп, ждущий дня, когда неведомый археотехник извлечет его из‑под вскрывшихся слоев льда.
– Знаешь, раньше мы, насколько помню, никогда так долго не беседовали. Если бы ты не был заперт в этом гробу, ты не стал бы слушать и половины моей болтовни, а дал бы мне хорошего пинка и приказал взять себя в руки. Сказал бы, что я как дурак позволяю слабой плоти влиять на разум. И правильно сказал бы.
Гаруда постучал серебряным клювом по стеклу, и Тиро выпрямился с тихим смешком, который совершенно не соответствовал его мрачному настроению.
– Да, ты прав. Пора идти, капитану нужен отдых.
Он ударил кулаком по нагруднику, исчерченному боевыми шрамами, а затем вытянул руку, чтобы механический орел мог на нее запрыгнуть. Однако птица отошла и опять постучала клювом по стеклу. Как Тиро ни подзывал орла, тот упорно отказывался подходить. Да, у механического создания бывали свои необъяснимые прихоти – если такое слово можно применить по отношению к автоматическому устройству, – но сейчас орел проявлял совершенно не свойственное ему упрямство.
– Иди сюда, – приказал Тиро. – Сейчас же.
Птица даже не шевельнулась.
Он потянулся к орлу, но Гаруда клюнул его руку, и клюв, потрескивающий электричеством, распорол железо латной перчатки, словно силовой клинок. Тиро отдернул руку, но не успел выругаться: он заметил, что привлекло внимание птицы, но вначале не понял, что именно он видит.
Мозг отказывался принимать факты, но чем дольше он смотрел, тем труднее становилось отрицать увиденное.
Брантан, как обычно, лежал неподвижно, застыв в объятиях Железного Сердца, похожего на цепкого механического паразита. Конечности его были все так же изувечены, торс все так же обезображен четырьмя воронками от попаданий масс‑реактивных снарядов.
Нет, не четырьмя.
Тиро видел только три раны.
Глава 12
ОСАДА ДВОРЦА
ВКУС РАЗВРАТА
ГЕНЕРАТОРЫПОМОЩНЕЕ
О неуязвимости и неприступности тираны говорили еще с тех древних времен, когда вокруг их великих дворцов начали возводить самые первые фортификации. История же в своей мрачной манере доказывала, что их слова были лишь пустым хвастовством, что время и огневая мощь способны обрушить любые укрепления. Не было неприступных твердынь, не было неуязвимых стен и не было таких человеческих сооружений, которые нельзя бы уничтожить.
По крайней мере Форрикс всегда так считал.
Он с мрачным весельем наблюдал, как Кроагер осаждал Императорский Дворец и как Пертурабо отбивал первые атаки. Хотя сам Кроагер и заявлял раньше, что кузнеца войны из него не выйдет, держался он хорошо, проводя осторожные маневры, чтобы оценить врага, и смело атакуя в попытках застать его врасплох. Пертурабо не поддавался на эти уловки, и всякий раз, когда начинало казаться, что Кроагер берет верх, потери примарха оказывались гамбитом.
Чрезмерно растянутые прорывные фланги обрезались, а виртуальных воинов, оказавшихся в огневом мешке, окружали и уничтожали. Осада шла в ускоренном времени, и дни проходили за минуты, пока армии Кроагера кровавой волной обрушивались на стены Дворца. Фортификации Халдвани, которые Железные Воины давно считали неудачными, выдержали все, чему подверг их Кроагер, а занимавшие их легионеры даже совершили несколько разрушительных вылазок сквозь почерневшие от огня врата.
Дивизионы людей и величественные группы титанов исчезали, едва успев вступить в битву. Орбитальные платформы вели по полю боя бомбардировку, от которой тряслась земля, а орудия на огневых позициях, безостановочно обстреливавшие долину Ганга зажигательными снарядами, накрыли ее адскими огненными штормами.
Кроагер в одиночку контролировал армии, которых хватило бы на целый континент, и напряжение такой сложной задачи начало сказываться. Он стал совершать ошибки. Как талантливый новичок, играющий в регицид против команды гроссмейстеров, он был не в состоянии оценить бой со всех сторон и предусмотреть все возможные ответы на свои атаки. Остальные кузнецы войны, бывшие в зале, собрались вокруг них; их собственные боевые симуляции рядом с этим титаническим сражением перестали иметь какое‑либо значение.
Город Просителей пал под натиском кроагеровских армий, и огромные боевые машины, сделавшие город местом сражения, выровняли его до состояния каменной пустыни. Обездоленные обитатели города сражались вместе с легионами Императора, организовав разношерстное воинство в попытке защитить поваленные дома и разрушенные жизни. Квартал Навигаторов исчез в бурлящем вихре пламени, когда безостановочные потоки имперских снарядов и контратакующие боевые роботы испепелили стремительно десантировавшиеся отряды, не дав им выйти за его пределы. Кроагера поймали на наживку, и теперь его передовые ударные части погибали впустую.
Если раньше, на первых ходах битвы, собравшиеся вокруг кузнецы войны одобрительно восклицали и комментировали происходящее, теперь они наблюдали молча, пораженные мастерством своего примарха, который выплетал музыку битвы, как виртуоз. Кроагер отчаянно пытался уследить за имеющимися у него отрядами, порой пропуская открывавшиеся пути для атак, у Пертурабо же этих проблем не было. Он легко использовал все свои силы, не упускал ни одной возможности, превращал каждую потерю из потенциальной катастрофы в убийственную контратаку.
Битва была неравной, но Кроагер не собирался сдаваться.
Брахмапутру, огромный проспект, ведущий в сердце Дворца, удерживала золотая армия Кустодиев, и Кроагер довольствовался тем, что запер их там и начал проводить атаки в каньонах Карнали и мрачных районах вокруг Города Прозрения. Погруженный во тьму псайкерский анклав предлагал не самый простой путь во дворец: его охраняли Черные Стражи при поддержке таинственных полков, никак не обозначенных на гололитических проекторах.
Фальк склонился к Форриксу и прошептал:
– У него ведь не слишком хорошо получается?
– Лучше, чем я предполагал.
– Пожалуй, – согласился Фальк. – Думаешь, ему не помешала бы помощь?
– Верней всего, – сказал Форрикс, кивая на проспект Дхаулагири. – Но посмотрим, как он справится с атакой Кустодес.
– Какой атакой Кустодес? Их силы развернуты только на Брахмапутре, и они никуда не уйдут.
– Подожди и увидишь.
По украшенным статуями проспектам Дхаулагири зашагали неудержимые сотни боевых титанов. Объединять столько сильнейших своих военных машин в одной атаке было рискованно, но оценив расстановку сил, Форрикс решил, что нельзя винить Кроагера за подобный, могущий стать завершающим, маневр. Однако Кроагер не видел того, что видел Форрикс.
«Кустодес», удерживаемые в Брахмапутре, были никакими не Кустодес, а имитацией, призванной скрыть, что преторианцы Императора находятся в каком‑то другом месте. Две серповидные золотые линии наступления вырвались из полуобрушенных сторожевых башен за пределами Дхаулагири, как стремительно сдвигающиеся клещи. Артиллерийские установки, превратившие огромный проспект в груду обломков, оказались в руках имперцев, горящих жаждой возмездия, и орудия оказались нацелены на титанов, которые громили Дхаулагири, словно неразумные варвары, разоряющие столицу гибнущей империи.
И едва боевые машины покачнулись под первыми выстрелами орудий, как Пертурабо обрушил на них свой железный кулак.
Львиные врата распахнулись, и второй эшелон титанов вступил в бой, будто рыцари древности, налетающие на врага с выставленными вперед копьями. Кустодии накинулись на мечущуюся пехоту, поддерживавшую вражеских титанов, и считанные мгновения спустя Дхаулагири превратилась в пустошь, усеянную трупами убитых наступателей.
А когда пала последняя боевая машина, битва была окончена, и Дворец был спасен.
Кроагеру больше нечего было противопоставить, и он поднял руки, признавая поражение, – злой и гордый одновременно. Выглядел он так, будто провел дуэль с Железным Кругом.
Время опять отмоталось назад, и сцена вернулась к начальным настройкам, однако на этот раз отстраивать пришлось лишь небольшую часть Дворца. В предыдущей битве от него остались только обломки – мрачные руины из разбитого мрамора, опаленного стекла и расплавленного золота. Под обороной Пертурабо же Дворец сохранил все свои стены, кроме самых ключевых для сражения.
– Вы победили, повелитель, – сказал Кроагер.
– Разумеется, я победил, – ответил Пертурабо. – Дорн – глупец, он тратит время и ресурсы, носясь с идеей, будто все, что он сделал со Дворцом, можно будет исправить. Он строит крепость, держа одну руку связанной за спиной, и думает, что сможет потом вернуть все как было. Сломанное навсегда останется сломанным, но мой брат никак не может это принять.
– Выступить против вас было честью для меня, повелитель, – сказал Кроагер.
Пертурабо странно посмотрел на него, и Форрикс понял, что дальше будет, за мгновение до того, как примарх жестом подозвал его и Фалька к себе.
Примарх покачал головой:
– Думаешь, мы закончили?
– Повелитель?
– Теперь моя очередь атаковать, – сказал Пертурабо.
Все закончилось, едва успев начаться.
Армии Пертурабо пробились через мощные фортификации Халдвани и Шигадзе. Небо пылало огнем. Несмотря на бомбардировки с орбитальных платформ и постоянные рейды «Грозовых птиц» и «Крыльев ястреба», легионы Железного Владыки продвигались вверх по Брахмапутре, вдоль дельты реки Карнали.
И вновь по долине Ганга прошли континентальные огненные штормы.
Когда они преодолели внешние укрепления дворца, шквал орудийных залпов приветствовал его бурлящую, завывающую орду и шагающие боевые машины. Орудия рявкнули с каждой огневой точки Дхаулагири. Лучи лазеров распороли ночь неоновыми нитями, уничтожая все, к чему прикасались. Градом посыпались снаряды. Титаны загорались, взрывались, валились на землю, давя кишащих у их ног солдат. И все же они шли. Режущие лучи ударили в бронированные стены, словно молнии. Стены пали. Они обрушились, подобно сходящим с гор ледникам. Облаченные в золотые доспехи тела летели вниз, захваченные потоком.
Дворец запылал.
Пали Врата Примус, Львиные врата, подвергнувшиеся атаке с севера, Врата Аннапурны. Наконец дивизионы Пертурабо прорвались во дворец через Последние Врата и принялись уничтожать все живое на своем пути. Возле разбитых врат огромными грудами лежали тела Титанов, повалившихся друг на друга в попытках преодолеть стены. Победное воинство карабкалось по их корпусам, текло во Дворец, дабы обрушиться на своего повелителя и сорвать с его золотого трона во имя нового владыки Галактики.[8]