Лорис‑Меликов употребил все силы своего красноречия и настойчивости, чтобы сделать это. 13 (25) августа он встретился с наследником у государя и подробно изложил ему свои взгляды.
На следующий день состоялось их второе свидание с глазу на глаз, во время которого Лорис‑Меликов постарался еще более настойчиво повлиять на цесаревича. Это свидание не прошло бесследно. Во всяком случае, в тот же вечер Лорис‑Меликов писал госпоже Ш.: «Насколько я могу судить по внешним признакам, сообщение, сделанное мною сегодня наследнику, не произвело на него плохого впечатления. Слава Богу!».
Во время этого свидания министр внутренних дел, конечно, не раскрыл всех своих карт и не изложил своих затаенных желаний. Быть может, он не сделал еще этого даже перед государем.
Тайный брак царя, в который он, как один из немногих, был посвящен, давал ему новый и смелый способ добиться осуществления своей политической программы. Надо было доказать государю, что дарование конституции может оправдать в глазах народа возведение морганатической супруги в сан императрицы.
В конце лета обстоятельства так сложились, что Лорис‑Меликову представился случай начать проведение своего плана: он получил приказ сопровождать царя в Ливадию.
* * *
Александр II с княгиней Юрьевской и двумя старшими детьми выехал 17 (29) августа.
Впервые Екатерина Михайловна ехала в царском поезде. Свита государя, адъютанты, церемониймейстеры и другие придворные чины были изумлены честью, оказанной царем княгине Юрьевской, и не понимали ее причин.
Изумление еще усилилось, когда княгиня Юрьевская остановилась не в Бьюк‑Сарае, как раньше, но во дворце. Она жила там уже однажды, осенью предыдущего года, когда императрица Мария уезжала в Канн. Но тогда ее пребывание скрывалось. Теперь оно сделалось открытым.
С этих пор княгиня Юрьевская не покидала больше императора. Они вместе обедали, вместе выезжали в коляске и верхом, вместе проводили долгие часы на веранде, наблюдая за игрой детей или любуясь открывающимся перед ними видом. Подолгу засиживались они по вечерам, проводя время в тихих беседах под звездным небом и пользуясь полным и неомраченным счастьем.
В этой обстановке любви и семейного счастья Лорис‑Меликов продолжал обсуждать с царем, почти всегда в присутствии светлейшей княгини, свои преобразовательные проекты.
Граф М. Т. Лорис‑Меликов (1825–1888 гг.) – российский военачальник и государственный деятель; генерал от кавалерии (1975 г.), генерал‑адъютант. Член Государственного совета (1880 г.); почетный член Императорской Академии наук (1880 г.) В последние месяцы царствования Александра II занимал пост министра внутренних дел с расширенными полномочиями. 1878 г.
Уже несколько раз в течение своего царствования Александр II останавливался на мысли о возможности введения в систему управления представительного начала. После отмены крепостного права он даровал дворянским собраниям значительное расширение их прав. В 1864 году были учреждены земства, вызывавшие по ассоциации представления о Земском соборе, игравшем роль представительного учреждения в Московской Руси. Вопрос, выдвигавшийся теперь на первый план, был много более обширен. Среди высших органов государственного управления, находившихся на вершине здания империи, были лишь два учреждения: Правительствующий сенат и Государственный совет. Правительствующий сенат был высшим судебным учреждением, в компетенцию которого входило также право обнародования законов. Что же касается Государственного совета, в состав которого входили великие князья, заслуженные генералы и чиновники, то, хотя в его права и входила важная обязанность составления законов, все же это учреждение не пользовалось ни правом инициативы, ни властью самостоятельного решения: он был лишь подсобным и послушным советчиком царя‑самодержца, высшего законодателя, и исходящие от Государственного совета постановления нимало не связывали монарха, который мог утвердить их или изменить по своему желанию. Таким образом, вопрос стоял об изменении основных принципов всей системы самодержавия.
В этом отношении были возможны несколько проектов. Можно было, например, предоставить Государственному совету известную независимость в деле издания законов и контроле над финансами; при этом можно было несколько расширить состав членов, привлекши ряд представителей страны, назначаемых государем из числа членов земского самоуправления. Можно было создать и новое совещательное учреждение, Думу, очень ограниченную в своей компетенции, стесненную строгим наказом, причем члены Думы могли бы избираться или земствами, или же отдельными избирательными коллегиями дворянства, духовенства, земельных собственников, купцов, университетов, крестьян и так далее. И, наконец, можно было более решительно приблизить Россию к типу западноевропейских государств и рискнуть ввести более последовательный парламентарный строй – тот строй, который обер‑прокурор Священного синода Победоносцев называл в своих беседах с наследником «дьявольским измышлением».
Александр II не высказывался определенно ни за один из предлагаемых ему Лорис‑Меликовым проектов. Он откладывал свое решение до возвращения в столицу, где он думал собрать под председательством наследника комиссию для выработки подробного проекта.
Но если Александр II не высказывался определенно по вопросу о размере и значительности предстоящей реформы, то в принципе на нее он был согласен. Он сейчас же увидел, насколько эта реформа удобна, чтобы узаконить в глазах народа возвышение морганатической супруги в сан императрицы.
В одной из своих бесед с государем в Ливадии Лорис‑Меликов сказал: «Было бы большим счастьем для России иметь, как встарь, русскую императрицу». И он напомнил, что первый Романов, царь Михаил Федорович, был женат на Долгорукой.
В другой раз, когда император работал со своим министром на веранде, сын Александра II Георгий, игравший около них, вскарабкался к нему на колени. Поиграв с ним немного, Александр Николаевич сказал: «Теперь поди, мы должны работать». Лорис‑Меликов, посмотрев вслед уходящему ребенку, о чем‑то задумался, а потом, обратившись к царю, сказал: «Когда русский народ познакомится с сыном вашего величества, он весь, как один человек, скажет: «Вот этот наш»».
Эти слова произвели сильное впечатление на Александра II, так как ему показалось, что министр отгадал одну из самых заветных его мыслей.
30 августа (11 сентября) генерал от кавалерии, генерал‑адъютант, министр внутренних дел граф Лорис‑Меликов был удостоен величайшей царской милости. Государь пожаловал ему орден Андрея Первозванного, самый высокий знак отличия, которым может быть удостоен русский государственный деятель.
* * *
Общественное мнение было совершенно не осведомлено о том, что происходило и подготовлялось в Ливадии. И оно вновь заволновалось, видя, что ни одна из ожидаемых реформ не осуществляется. Каждое утро надеялись найти в «Правительственном вестнике» радостное известие, магические слова о неиспытанном лекарстве, которое должно было восстановить Россию. И каждое утро эти ожидания оказывались тщетными.
В либеральных кругах царило не только разочарование, но и возмущение Лорис‑Меликовым. Его обвиняли в неисполненных и лживых обещаниях, в том, что он пользовался для создания популярности «невыносимым лицемерием», доходило даже до того, что называли его просто мошенником и с недоумением спрашивали себя: не надул ли нас армяшка?
Задетый этими обвинениями, Лорис‑Меликов решил открыто выступить. Он призвал к себе всех редакторов больших газет и убежденно заявил им, что теперь больше, чем когда бы то ни было, он будет работать в согласии со свободной печатью. Вместе с тем, как бы призывая их в судьи, он изложил им всю невероятную трудность его задачи и умолял вооружиться терпением и не возбуждать общественного мнения бесплодными и гибельными иллюзиями.
В конце своей беседы он набросал свою политическую программу. По этой программе он постарается прежде всего облегчить деятельность земств. Он даст земству все необходимые права для успешного руководства местными делами и улучшения экономического положения страны. Вслед за тем он преобразует полицию, дабы сделать впредь невозможным тот произвол, который имел место раньше. И, наконец, он установит сенаторские расследования с целью точно узнать волю населения и согласовать старые порядки с новыми потребностями. Для проведения этой программы потребуется не менее пяти‑шести лет. В настоящее время, по его словам, не может быть и речи об обращении к народу в форме созыва представительных собраний европейского типа или древних земских соборов. Все, что писалось об этом в последние месяцы, – выдумки и мечтания.
Эти заявления произвели потрясающее впечатление. Лорис‑Меликова нельзя было обвинять в лицемерии… После короткого обмена мнениями редакторы газет удалились в подавленном настроении, к которому, однако, примешивалась и некоторая доля гордости, ибо впервые министр самодержавною царя снисходил до подобной откровенности в беседе с журналистами.
А на следующее утро тон либеральной печати резко изменился. В кое‑каких органах появились заявления, что они никогда не распространяли выдумок и не питали мечтаний. Все газеты были сдержанны и опечалены.
* * *
В спокойной прелести крымской жизни Александр II не переставал думать о том, что готовит ему будущее.
Несмотря на свое мужество и присущий ему фатализм, император часто думал о том, что его жизнь подвергается ежедневной опасности. Он думал о новых покушениях, подготовляемых против него революционерами. Он думал о том, сколько раз еще Бог сохранит его жизнь.
Под влиянием этих мыслей Александр II решил обеспечить материально свою жену и детей, у которых не было никакого личного состояния, и 11 (23) сентября он составил следующее завещание:
«Процентные бумаги, опись которых при сем прилагаю, внесенные от моего имени министром двора 5 сентября 1880 года в Государственный банк, в сумме трех миллионов трехсот двух тысяч девятисот семидесяти рублей, являются собственностью моей жены, светлейшей княгини Екатерины Михайловны Юрьевской, урожденной Долгорукой, и наших детей.
Ей одной я даю право распоряжаться этим капиталом при моей жизни и после моей смерти.
Александр.
Ливадия, 11 сентября 1880 г.».
Несколько дней спустя полиция захватила кипу прокламаций, распространяемых по приказу исполнительного комитета среди студентов и рабочих. В этих прокламациях были перечислены имена всех революционеров, осужденных и казненных в течение последних месяцев. Прокламации называли их мучениками за свободу и грозили скорым и страшным мщением.
В эти дни наследник с женой приехали в Ливадию, чтобы остаться там в течение нескольких недель. Александр II, зная любовь сына к себе, без колебания поручил его заботам, в случае своей смерти, свою жену и детей. Александр Александрович поклялся, что он всегда будет их защищать.
Тогда царь к своему завещанию присоединил следующее письмо на имя наследника:
«Ливадия, 9 ноября 1880 г.
Дорогой Саша!
В случае моей смерти поручаю тебе мою жену и детей. Твое дружественное расположение к ним, проявившееся с первого дня знакомства и бывшее для нас подлинной радостью, заставляет меня верить, что ты не покинешь их и будешь им покровителем и добрым советчиком.
При жизни моей жены наши дети должны оставаться лишь под ее опекой. Но если Всемогущий Бог призовет ее к себе до совершеннолетия детей, я желаю, чтобы их опекуном был назначен генерал Рылеев или другое лицо по его выбору и с твоего согласия.
Моя жена ничего не унаследовала от своей семьи. Таким образом, все имущество, принадлежащее ей теперь, движимое и недвижимое, приобретено ею лично, и ее родные не имеют на это имущество никаких прав. Из осторожности она завещала мне все свое состояние, и между нами было условлено, что если на мою долю выпадет несчастье ее пережить, все ее состояние будет поровну разделено между нашими детьми и передано им мною после их совершеннолетия или при выходе замуж наших дочерей.
Пока наш брак не будет объявлен, капитал, внесенный мною в Государственный банк, принадлежит моей жене в силу документа, выданного ей мною.
Это моя последняя воля, и я уверен, что ты тщательно ее выполнишь. Да благословит тебя Бог!
Не забывай меня и молись за так нежно любящего тебя
Па».
Сняв с души своей тяжелое бремя заботы о будущем своей семьи, Александр II приказал готовиться к отъезду 19 ноября (1 декабря).
Приближенные думали с ужасом об этом отъезде, ибо за несколько дней до этого полиции удалось открыть взрывчатый снаряд, заложенный под полотном железной дороги около станции Лозовой.
По дороге в Севастополь Александр приказал остановиться у Байдарских ворот. Оттуда открывался чудесный вид на серебристые волны Черного моря и голубоватые склоны вершины Яйлы. Небо было ясным, и последний осенний день был сказочно прелестен.
Очарованный открывшимся перед ним видом, Александр II приказал накрыть стол на воздухе. Его сопровождали лишь близкие и преданные ему люди: его жена, его дети, госпожа Ш. и граф Адлерберг. Прислуживал единственный слуга.
Обед прошел весело и оживленно, и счастье сияло на всех лицах.
Императорский поезд 21 ноября (3 декабря) около 12 часов дня прибыл в Санкт‑Петербург. Он несколько задержался по дороге в Колпино, куда прибыли на встречу наследник с супругой, все великие князья и великие княгини. Александр II их вызвал в Колпино, чтобы представить свою жену в скромной, не требующей официальной пышности обстановке. Сделал это он еще и потому, что на официальном приеме она должна была по церемониалу следовать за великими княгинями ввиду того, что была лишь морганатической супругой.
Прием на Николаевском вокзале был отменен. Император, выйдя из поезда, сел в экипаж вместе с княгиней Юрьевской и проехал во дворец.
В Зимнем дворце княгиню Юрьевскую ждал приятный сюрприз. По приказу царя для нее были приготовлены большие и пышные покои вместо занимаемых ею раньше трех скромных комнат.
Глава XIII
Александр II соглашается на ограничение самодержавия. – Секретная комиссия под председательством наследника и при участии великого князя Константина вырабатывает проект политических реформ. – Подготовка к коронованию княгини Юрьевской. – Александр II хочет отказаться от престола. – День 28 февраля 1881 года. – Арест Желябова. – Тревожные слухи о готовящемся покушении. – Лорис‑Меликов убеждает царя не ездить 1 марта на развод. – Александр II подписывает манифест, объявляющий введение в состав Государственного совета членов по избранию, и приказывает опубликовать этот манифест в понедельник, 2 марта. – Радость княгини Юрьевской. – Вечер 28 февраля; Александр II настаивает на своем желании присутствовать на разводе
1881 год счастливо начался для Лорис‑Меликова. Его настойчивость и упорство должны были наконец увенчаться успехом. После нескольких новых отсрочек Александр II согласился ввести в государственный аппарат представительное начало. Мало того, наследник‑цесаревич выразил свое полное согласие с волей отца, и это было едва ли не наибольшим успехом, увенчавшим настойчивость и ловкость министра. 17 (29) января, возвращаясь после продолжительной беседы из Аничкова дворца, Лорис‑Меликов сказал Екатерине Михайловне: «Теперь наследник всецело с нами». И в это же время завсегдатаи дворца наследника, подавленные и возмущенные, говорили: «Россия погибла. Она на краю пропасти. Цесаревич попал в сети армянского шарлатана».
По существу, предполагаемая реформа была чрезвычайно скромной. Она расширяла только права земств, которые должны были посылать своих делегатов в Государственный совет и получали таким образом право принимать участие в выработке законов. Государственный совет и после реформы оставался лишь совещательным органом.
При всей своей скромности и ограниченности это нововведение, тем не менее, было значительно. Благодаря ему в государственные учреждения вводился основной западноевропейский принцип – принцип народного представительства. Впервые русский народ должен был принять участие в осуществлении законодательной власти. Преобразованный Государственный совет, конечно, не мог бы считаться парламентом, но он становился его зародышем и предшественником. В этом отношении император не обманывал себя, сознавая, что, раз встав на этот путь, он уже не сможет на нем остановиться. И в разговорах с великим князем Константином и Лорис‑Меликовым, слишком рьяно расхваливавшими ему значение этой реформы, он неуклонно отмечал, что все несчастья Людовика XVI начались с того дня, когда он созвал нотаблей. Тем не менее, он учредил комиссию под председательством наследника, в задачу которой входила разработка подробного проекта; в заседаниях этой комиссии принимал участие и великий князь Константин в качестве председателя Государственного совета.
Наряду с этим Александр II сам занялся изучением вопроса, много больше интересовавшего его: вопроса о возведении княгини Юрьевской в сан императрицы.
Этому вопросу он приписывал тем большее значение, что он не скрывал более своего брака, и Екатерина Михайловна открыто принимала участие в жизни двора и царской семьи.
Будучи лишь морганатической супругой, она должна была уступать место великим князьям и княгиням. Так, на семейных обедах по воскресеньям она сидела не против императора, но в конце стола между принцем Ольденбургским и герцогом Лейхтенбергским. Александр II мечтал как можно скорей избавить свою жену от этого унизительного положения.
Юридически коронация княгини Юрьевской не представляла никаких трудностей: достаточно было, чтобы царь подписал соответствующий указ. Практически, однако, возникал целый ряд щекотливых вопросов. Коронация императриц совпадала обычно с коронацией их супругов. Было лишь одно исключение при Петре Великом, когда он в 1711 году отстранил от себя царицу Евдокию и женился на Екатерине. Но в это время церемониал не отличался еще той сложностью и торжественностью, которые он приобрел после – при Екатерине II и Павле I. Таким образом, необходимо было установить новый церемониал, устранить кое‑какие старые обычаи, установить кое‑какие новые, что, принимая во внимание сложность, выработанность и внимание, с которым относились к сохранению старого этикета, было сделать нелегко. Князю Ивану Голицыну было поручено специальное изучение этого вопроса в московских архивах.
Екатерина Михайловна Долгорукова (княгиня Юрьевская).
«Он находил счастье в том, чтоб быть приятным другим людям, и во множестве случаев забывал о самом себе; его снисходительность равнялась доброте его сердца…»
(Екатерина Михайловна об Александре II)
Кроме этого, необходимо было совершить еще некоторые формальности. Гражданское состояние Екатерины Михайловны, то есть ее положение законной супруги, имя княгини Юрьевской и титул «светлейшей» должны были быть засвидетельствованы сообразно всем требованиям законов. С этой целью царь передал министру юстиции Набокову подписанный им 6 (18) июля, в день бракосочетания, указ и приказал тайно зарегистрировать его в департаменте герольдии Правительствующего сената. Все это время Александром II руководило одно основное желание, о котором он не говорил ни с кем, за исключением, конечно, Екатерины Михайловны. Он хотел после обнародования политического преобразования и коронации своей супруги, то есть после того, как он исполнит свой долг по отношению к своему народу и избраннице своего сердца, снять с себя тяжкое бремя верховной власти. По истечении шести месяцев или, самое большее, через год он намеревался отказаться от престола в пользу наследника и покинуть Россию с женой и детьми. Он мечтал о том, чтобы, отказавшись от власти и величия и обратившись в простого смертного, пользующегося лишь сладостью личной жизни, поселиться где‑либо во Франции, в По или в Ницце, чтобы прожить там остаток своих дней. И картины будущего тихого счастья вставали перед его глазами как райские видения.
* * *
Несмотря на все принятые меры для сохранения в полной тайне подготовляемых событий, в обществе кое о чем догадывались.
В столице циркулировали странные слухи. Без всякого доказательства и, казалось, без всякого основания утверждали, что в годовщину освобождения крестьян Александр II обнародует конституцию, которая уничтожит самодержавие и установит новый союзный договор между русским народом и династией Романовых. Эти слухи возбуждали у одних досаду и злобу, у других – надежду и радость. Но исторический день прошел, не принеся ничего нового. Тогда возбуждение еще более усилилось, и стали с новой настойчивостью ждать, что ожидаемая конституция будет обнародована 12 (24) апреля, в день Светлого Христова Воскресения.
В революционных кругах тоже царило возбуждение. Однако не потому, что в их глазах обнародование конституции имело какое‑либо значение. Они стремились не к возрождению царской власти, но к ее уничтожению, не к улучшению существовавшего социального строя, а к его разрушению. Но они инстинктивно чувствовали, что наступило благоприятное время для того, чтобы проявить себя грозным революционным актом.
В конце января и начале февраля полиция установила оживление деятельности в революционном подполье. Ей удалось арестовать нескольких считавшихся наиболее опасными анархистов. Благодаря этим арестам полиция узнала, что исполнительный комитет партии «Народная воля» подготавливал серию покушений, которые должны были по своей жестокости превзойти все предыдущие; удары, подготовляемые революционерами, должны были быть так сильны и так близко следовать один за другим, что на этот раз революционеры были уверены, что царский режим рухнет. Руководителем анархистов был 29‑летний Желябов, воплощавший в себе типичнейшие черты анархистов. Его фанатизм, непреклонная воля, холодная расчетливость, необычайная властность, страстность и смелость внушали страх даже его сообщникам, называвшим его «страшным Желябовым». Его возлюбленной была Софья Перовская, делившая с ним тревожную и полную опасности жизнь затравленного зверя. Софья Перовская происходила из аристократической семьи, она была красивая, страстная, с непреклонной волей. По силе своего влияния она, быть может, даже превосходила Желябова, и про нее говорили, что она приказала некоторым своим сообщникам покончить жизнь самоубийством в наказание за проявленную слабость. Вокруг этих двух руководителей группировалась «боевая дружина», человек пятнадцать бесстрашных смельчаков, которые, пренебрежительно отнесясь к теории и пропаганде, посвятили себя террору, то есть изготовлению взрывчатых веществ и выполнению покушений. Инженер Гриневицкий, студент Рысаков, химик Кибальчич и Геся Гельфман, казалось, играли в этой дружине главную роль. Полиции удалось напасть на их след.
* * *
В субботу 28 февраля (12 марта), накануне Великого поста, император, согласно установившемуся обычаю, причастился в церкви Зимнего дворца. Княгиня Юрьевская со своими детьми, наследник и великие князья Владимир и Константин с супругами сопровождали его. Члены императорской семьи заняли место по правую руку от государя, княгиня Юрьевская с детьми по левую. Император по праву своей священной власти собственными руками причастился у алтаря плотью и кровью Христовой, после чего приблизились великие князья и княгини, чтобы получить причастие из рук священника. Не подошла к причастию лишь супруга великого князя Владимира, не перешедшая еще в православие из лютеранства. Вслед за этим Александр II вновь приблизился к Царским вратам, чтобы стоять рядом во время причастия жены и детей. Он даже поднес двух своих дочерей к чаше.
По окончании церковной службы государь вместе с княгиней Юрьевской отправился завтракать. Когда он вставал из‑за пола, ему передали спешное письмо от министра внутренних дел, извещавшее его об аресте Желябова.
Несколько времени спустя Лорис‑Меликов сам прибыл во дворец, чтобы в подробностях доложить, как удалось полиции захватить страшного анархиста. Он сообщил, что, по данным следствия, надо предполагать серьезное покушение в ближайшие дни. Он посоветовал ввиду этого не ездить на следующий день на развод. Александр II был очень изумлен этим советом: «А почему же мне не поехать на развод?». Министр, не будучи в состоянии привести никаких определенных данных, не счел себя вправе настаивать, тем более, что государь тотчас перевел разговор на другую тему, заметив у министра папку с бумагами. Взяв из его рук папку, Александр II внимательно прочел один из документов и подписал его. Это был манифест, сообщавший русскому народу о введении в состав Государственного совета членов по избранию. Этот первый акт, ограничивавший самодержавие, должен был стать началом новой эры русской истории.
Александр И поспешно подписал еще две или три бумаги и, простившись с Лорис‑Меликовым, прошел к княгине Юрьевской.
«Дело сделано, – сказал он со вздохом облегчения, – я только что подписал манифест, он будет обнародован в понедельник утром в газетах. Надеюсь, что он произведет хорошее впечатление. Во всяком случае, Россия увидит, что я дал все, что возможно, и узнает, что я это сделал благодаря тебе». – «Как я счастлива», – ответила княгиня Юрьевская.
В это же время госпожа Ш. в прихожей дворца встретилась с Лорис‑Меликовым, который с сияющим видом спускался по лестнице. Он отвел ее в сторону и сказал: «Поздравьте меня, дорогая Варвара Игнатьевна… Это великий день в истории России».
Госпожа Ш. была давно посвящена во все подробности предполагаемой реформы и являлась ее жаркой сторонницей. Лорис‑Меликов вынул из портфеля манифест, под которым она прочла три подписи:
«Александр.
Александр, наследник‑цесаревич.
Константин, генерал‑адмирал».
Прощаясь с госпожой Ш., Лорис‑Меликов сказал: «Я сейчас же отвезу его в типографию, чтобы он был опубликован послезавтра».
Вечером этого же дня император обедал с женой. Он просил госпожу Ш. прийти к девяти часам вечера, чтобы вместе с нею закончить ознаменовавшийся столь важным событием день. Когда она пришла, Александр II предложил ей сыграть партию в ералаш. До начала игры госпожа Ш. обратилась к государю и, основываясь на сообщении Лорис‑Меликова о подготовляемом покушении, со всей силой настойчивости умоляла царя не ехать завтра на развод. Ее поддерживала княгиня Юрьевская, повторяя просьбу, высказанную уже ею за несколько часов до этого. Но Александр весело и беззаботно возразил: «А почему же мне не поехать? Не могу же я жить как затворник в своем дворце». Затем он переменил разговор и раздал карты.
Глава XIV
Трагический день 1 марта. – Церемониал развода. – Проезд по набережной Екатерининского канала. – Покушение. – Первая бомба. – «Не слишком ли рано вы благодарите Бога?» – Вторая бомба. – Умирающего Александра II привозят в Зимний дворец. – Новый император подтверждает Лорис‑Меликову приказ опубликовать манифест. – В течение ночи этот приказ отменяется. – Роль обер‑прокурора Священного синода Победоносцева. – Панихиды у гроба Александра II. – Победа реакционеров. – Россия вступает на гибельный путь
На следующий день, в воскресенье 1 (13) марта, прослушав обедню, приняв министра внутренних дел и наскоро позавтракав, Александр II пришел проститься с женой перед отъездом на развод. Держа на коленях одну из своих дочерей, царь сообщил княгине, как он проведет сегодняшний день. Через полчаса он поедет в Михайловский манеж на развод, после развода он заедет к великой княгине Екатерине, живущей вблизи манежа, и вернется без четверти три. «Тогда, если хочешь, мы пойдем гулять в Летний сад».
Княгиня Юрьевская согласилась, и было условлено, что ровно без четверти три она будет ждать его, уже одетая и в шляпе.
Александр II выехал из Зимнего дворца в три четверти первого в закрытой карете, сопровождаемый шестью терскими казаками; седьмой поместился на козлах слева от кучера. За царской каретой в двух санях поехали трое полицейских офицеров, среди которых был полковник Дворжицкий.
По неизменной традиции, установленной еще Павлом I, император каждое воскресенье присутствовал на разводе караулов. Развод обыкновенно происходил в одном из манежей, которыми гордился Санкт‑петербургский гарнизон, и где свободно могли разместиться несколько эскадронов. Царя сопровождали великие князья и генерал‑адъютанты. На разводе присутствовали и послы, если они были военными. В этот день присутствовали генерал Швейниц, германский посол; граф Кальноки, австрийский посол, и генерал Шанзи, посол Франции. Во время развода государь удостоил каждого из присутствующих любезной улыбкой или приятным словом. Давно уже он не выглядел таким спокойным и непринужденным.
Вслед за этим он проехал во дворец великой княгини Екатерины, где выпил чашку чаю.