Глава 3. До старта три года...

Год 1969-й в моей спортивной жизни был чрезвычайно важным. Тогда я впервые вошел в состав сборной команды СССР и выступил на зимнем чемпионате континента, впервые выиграл звание чемпиона страны, впервые пробежал 100 м за 10 сек. и стал первым советским чемпионом Европы на этой дистанции.

Но главное, пожалуй, заключалось не в успехах и победах. На исходе 1969 г. мечта об успешном выступлении на XX Олимпийских играх начала приобретать вполне реальные очертания. Не то чтобы мне было уже гарантировано место на олимпийском пьедестале. До этого было еще ох как далеко! Просто система работы тренера Петровского начала давать вполне ощутимые плоды в виде результатов спринтера Борзова. Причем происходило это в очень трудный период моего перехода из юниорского во взрослый спорт. Обычно этот переход редко проходит безболезненно, но у меня, к счастью, получилось наоборот.

Но не будем забегать вперед и, прежде чем рассказывать о событиях этого года, разберемся, что представлял собой в это время спринтер Валерий Борзов.

Поскольку ответить на этот вопрос однозначно невозможно, будет, наверное, полезным порассуждать на тему, что дала мне природа и что добыл я сам в результате уже семилетней тренировки.

Начну не с природных физических данных - роста, веса, соотношения частей тела и т. п. Людей такого телосложения, как я, в мире миллионы. И вообще рискну сказать, что соотношение моего роста - 183 см и веса - 78-80 кг не слишком типично для спринтера. Но, как известно, в беге на короткие дистанции высочайшие результаты показывали как "карманные" спринтеры типа рекордсмена мира пятидесятых годов Аиры Мэрчисона (его рост 155 см), так и настоящие гиганты, вроде участника Московской олимпиады двухметрового нигерийца Самсона (вот уж действительно имя по росту!) Ойеледуна.

От природы я получил сильный и уравновешенный тип нервной системы. Я флегматик, но двигательный центр нервной системы посылает в мышцы очень сильный импульс. Это для спринтера немаловажно. Очевидно, природой в меня была заложена и способность к эффективному чередованию напряжения и быстрого расслабления мышц. Это тоже особенность нервно-мышечной деятельности. И, пожалуй, самое главное - при подготовке к соревнованиям мой организм оптимально (конечно, под воздействием определенных нагрузок и их чередования, что, безусловно, является следствием искусства тренера) отлаживал работу всех своих функций. Поясню это на простом примере.

За месяц-полтора до ответственных состязаний мой вес падал до самого выгодного независимо от того, много я ел или постился, пил много воды или воздерживался. Я весил в этот период от 79 до 80 кг (летом меньше, зимой чуть больше), и так происходило на протяжении целого десятилетия - с 1969 по 1979 г. То же самое происходило и в отладке самых тонких механизмов движения: я мог с точностью до сантиметра регулировать длину шагов в стартовом разбеге, высоту поднимания бедра в беге и т. д.

И снова старт

Конечно, это не проходило даром для организма. Падала приспособляемость к микробам, к изменениям погоды, даже влажности воздуха. Именно этим, очевидно, можно объяснить то, что в состоянии высокой спортивной формы атлеты, как правило, подвержены простудным и желудочно-кишечным заболеваниям, у них повышается возбудимость, появляется раздражительность.

Недаром ученые говорят, что человек - это единая саморегулируемая система. У меня эта система регулировалась достаточно эффективно, что и дало повод главному тренеру сборной СССР того периода Ивану Андреевичу Степанченку сравнить меня накануне соревнований с хорошо настроенной скрипкой. Он так и сказал, увидев меня в легкой одежде: "Ты сейчас скрипка. И держать тебя надо в теплом футляре!"

Недавно один мой товарищ спросил, срабатывают ли те же механизмы настройки организма на сильный раздражитель сейчас, когда я уже распрощался со спринтерским бегом?

Я ответил утвердительно. Ведь реакция организма на раздражитель (будь это спортивное выступление или какое-либо другое, не связанное со спортом ответственное дело) вырабатывалась до уровня рефлекса. И сейчас любая острая жизненная ситуация вызывает такие же изменения во мне, как и в те годы, когда я выступал в спринте. Но есть, правда, и существенная разница. В спорте я реализовывал такое состояние в движениях, в беге. Словом, был выход мышечной энергии. А теперь иногда стою на трибуне, внутри все горит, а выхода энергии нет. Ужасное состояние: мотор работает на полную катушку, а машина стоит на тормозах. Помню, на первых порах в такой ситуации доходило даже до симптомов расстройства речи. Пришлось долго бороться с этим явлением. Но до сих пор, когда мне предстоит какое-то важное действие, я чувствую себя внутренне так, как будто мне приходится выйти на старт. Видимо, это в какой-то мере объясняется тем, что переход от спорта к новой деятельности был у меня довольно резким.

Хотелось бы сказать еще об одном свойстве моего характера. В детстве я был довольно "рисковым" парнем. И эта склочность к риску, в общем, осталась во мне и в зрелые годы. Несмотря на то что меня, уж не знаю в шутку или всерьез, в порицание или в похвалу, частенько в глаза и за глаза называли "рационалистом", "запрограммированным" и тому подобными лестными прозвищами, я до сих пор, и вполне искренне, считаю себя человеком без сильно развитого чувства самосохранения.

В детстве я прыгал с третьего этажа с зонтиком вместо парашюта. Зонтик, естественно, ломался, а я больно падал. Цеплялся за машины железным крючком и бегал за ними, рискуя попасть под колеса. Прыгал с разбегу через большие канавы, не зная, смогу ли я вообще пролететь такое расстояние. Часто бегал с горы, заведомо зная, что внизу шлепнусь и обдеру коленки.

Эта способность к риску, вполне естественная в мальчишеском возрасте, осталась у меня и в годы занятий спортом. Ведь практически в каждом крупном соревновании я настраивался на бег "вразнос", заведомо зная, что можно получить травму. Образно говоря, я бы назвал эту черту характера так: вперед, а там разберемся.

И еще одна черта с детских лет застряла во мне навсегда - это постоянная тяга к скорости, к быстрому бегу. Я получал настоящее наслаждение от скорости передвижения. Уж не знаю, откуда взялась эта тяга, но меня все время подмывало куда-то бежать. Я полюбил бег, причем быстрый, как себя помню, наверное, лет с четырех. При нормальной ходьбе я чувствовал себя как бы опутанным какой-то пленкой, которая меня сковывала, связывала все движения. И едва выходил из дому, как мы с моим четвероногим другом Тузиком пускались наперегонки. Еще я был очень доволен, когда мама посылала меня с каким-либо поручением. Ведь матери часто говорят детям не "сходи", а "сбегай". Для меня слово "сбегай" звучало как выстрел стартового пистолета: я вихрем срывался с места. Позже, уже школьником, специально выходил из дому, когда времени до уроков оставалось в обрез. Тут уж от опоздания спасала только быстрота ног. Домой я, правда, тоже возвращался бегом. Видимо, уже по привычке.

Что же еще сохранилось с детства? Конечно, упорство. Упорство, которое заставляло меня во что бы то ни стало достигать поставленной цели. Стоило мне только поставить себе какую-нибудь цель, как она вонзалась в меня как гвоздь, не давая покоя. Это качество осталось во мне до сих пор - я могу очень много работать, не считаясь с временем и обстоятельствами, если есть достойный раздражитель. Вообще, у меня каждому уровню цели соответствуют определенные обороты организма. Слаб уровень - и я ленив. Но там, где надо собраться, где я чувствую повышенную ответственность, где на карту поставлена моя репутация, а тем более спортивная честь страны, - работаю в полную силу. Конечно, со временем уровень "раздражителя" менялся в зависимости от обстоятельств. Если, например, в 1969 г. выступление на чемпионате страны было для меня сильным раздражителем, то в конце спортивной карьеры на такое соревнование мне приходилось специально настраиваться, искусственно себя подхлестывать. Порой же случалось так, что уже в ходе соревнования, которое мне представлялось обычным, появлялся раздражитель, заставляющий меня работать "на всю катушку". Нужно ли говорить, как я был рад его появлению!

Подобный случай произошел на VI Спартакиаде народов СССР 1975 г. Я находился в хорошей спортивной форме, а контрольные результаты говорили даже, что можно попробовать установить рекорд мира в беге на 100 м, - он тогда, как, впрочем, и сейчас, был равен 9,95 сек. Мировой рекорд - достаточно сильный раздражитель даже для олимпийского чемпиона. И, естественно, я готовился прежде всего к этому виду программы. Но по расписанию соревнований в первый же день нужно было бежать эстафету 4Х100 м, где я в команде Украины выступал на последнем, четвертом, этапе. Никакого настроя на этот бег у меня не было, и специально я к нему не готовился, помня о том, что через день финал стометровки.

В благодушном настроении я вышел на разминку перед эстафетой, не торопясь размялся и занял свое место на этапе.

Если бы наша команда выиграла три предыдущих этапа и я получил эстафетную палочку первым, то ничего экстраординарного и не произошло бы. Я спокойно добежал бы до финиша, сохранив физическую и, главное, нервную энергию для бега на 100 м. Возвращаюсь к сказанному выше: уровень раздражителя - победа в эстафете - был не столь высоким (обогнать меня в беге с ходу тогда было очень трудно), и я бы достиг цели малой кровью, работой на малых оборотах. Но случилось иное...

Наши ребята неважно пробежали свои этапы, и эстафетную палочку я получил метрах в пяти позади команды москвичей, за которую на последнем этапе бежал мой старый товарищ и соперник Александр Корнелюк. У меня появился "заяц", которого нужно было догнать. Догнать во что бы то ни стало! Раздражитель сильнее этого трудно придумать! Особенно в эстафете, где бег начинается сразу, без стартовой раскачки. "Заяц" - это сигнал для включения максимума усилий. Сигнал для начала бега "вразнос"!

Я сразу, приняв палочку, как говорят шоферы, "включил четвертую передачу" и помчался за Сашей. Вижу, он идет на меня. Я ведь своей скорости не чувствую - это он ко мне приближается. Манит! Спринтерское чувство подсказывает, что до конца дистанции могу его догнать. Это еще больше раззадорило меня, и (пользуясь вновь шоферской терминологией) я довел стрелку спидометра вправо до отказа. В "клетках" почти достал Корнелюка, но просвет между нами еще был. И тут Саша совершил ошибку. Он решил, что уже победил, и, торжествуя, поднял руки вверх. Эмоции его я понимаю: в последний раз он выигрывал у меня 5 лет назад, а тут предоставилась возможность финишировать впереди олимпийского чемпиона. Видимо, Корнелюк и не видел меня: во-первых, я все время был сзади, а во-вторых, мы бежали по крайним дорожкам - он по первой, я по восьмой. Я же видел весь его бег и, заметив, что он перестал работать руками и поднимает их вверх, подкоротил последний шаг за полтора метра до финиша и бросился вперед в последнем рывке. Саша же, подняв руки, выпрямился и даже немного откинулся назад. Я выиграл у него с десяток сантиметров. Но какой ценой далась мне эта победа!..

Весь азарт, весь пар, все эмоции "вынул" из меня этот бег. Я полностью был разряжен. Ни о каком рекорде на стометровке уже не могло быть и речи. Но все равно я очень радовался такому бегу. Да, я рискнул, и это значило, что не потерял способности рисковать. А без риска нет спринтера. И еще я почувствовал, что могу по-прежнему реагировать на сильный раздражитель. Я по-прежнему спринтер!

Итак, подытожу. От природы я получил сильный уравновешенный тип нервной системы, быстроту и желание бегать, способность к риску и упорство в достижении цели. Не так мало для спринтера!

А какие же качества приобрел я за 7 лет жизни в спорте? Речь, конечно, идет не о качествах физических - силе, быстроте, выносливости, ловкости и т. п. Это все вещи тренируемые, и, естественно, в ходе занятий спортом я постепенно и постоянно повышал уровень всех этих важных для спринтера качеств. Я говорю о тех свойствах личности или чертах характера, которые позволили мне выйти на гребень высоких спортивных достижений.

Главным здесь я считаю опыт. Опыт, который был приобретен в ходе всей спортивной работы и который заключался прежде всего в привычке анализировать ситуацию, оценивать значимость происходящего и его перспективу и находить единственно правильный, или самый оптимальный, вариант решения задачи из множества имеющихся. Этот опыт я приобретал в общении с тренерами, соперниками, со многими другими людьми и, конечно, изучая себя, свой организм.

Понимаю, что это не ново и звучит, наверное, суховато. Я уже говорил о том, что, придя в сборную команду, очень быстро получил прозвище "реалиста", "запрограммированного человека". Как я относился к этим прозвищам, которые вообще все были, если так можно выразиться, одного направления? Прозвища не рождаются случайно. Они отражают определенные стороны, оттенки характера человека, его манеру поведения, его профессиональные навыки. Поэтому все мои прозвища имели под собой определенную почву. Например, "реалист". Никогда в моей спортивной деятельности и вообще в жизни я не ставил и не ставлю перед собой невыполнимых целей и задач. Не увлекаюсь иллюзиями.

Так я финишировал в Мюнхене

Я четко намечал уровень (будь то развитие качеств или результат), которого нужно достигнуть. Планировал программу действий, которая должна была привести к достижению этого уровня (или конкретного результата), и далее упорно пытался реализовать программу, достаточно четко представляя себе главные и второстепенные детали данного процесса. Видимо, это и послужило поводом назвать меня "реалистом".

Что же касается запрограммированности моих действий, то, очевидно, повод для этого прозвища давала моя манера поведения в случаях победы или поражения.

Участвуя во множестве соревнований, я видел, как ведут себя спортсмены в самых различных ситуациях: бурно радуются, порой огорчаются, иногда даже плачут от досады. Я посчитал для себя самой удобной, или, если хотите, рациональной (ведь нужно оправдывать прозвище!), маску нейтральности, обычности, что ли. Во всех ситуациях старался оставаться и мимически, и в жестах, и душевно в нормальном равновесном состоянии. Носить эту маску мне удавались не только потому, что я считал ее самой выгодной, но и потому, что она в большой мере соответствовала моему характеру, типу нервной системы. Ведь не случайно я родился под знаком зодиака Весы!

Существует мнение, что спортсменам вообще противопоказано во время соревнований открыто и бурно проявлять свои эмоции. Помню, что за это одно время даже поругивали, особенно представителей игровых видов спорта, и в частности футболистов: за объятия, прыжки, поднятые кулаки, поцелуи после удачных игровых эпизодов. Под это даже подводилось определенное "теоретическое" обоснование: дескать, если игра еще не окончена или бегуну предстоит выступать еще в одном виде, а прыгуну или метателю выполнять еще несколько попыток, то преждевременное выплескивание эмоций приводит к неоправданным затратам нервной энергии.

Я с этим не согласен: если здесь и происходит какая-либо трата нервной энергии, то, в общем, это мелочь, несущественные потери, особенно по сравнению с теми всплесками эмоций, которые вызываются самим спортивным действием, напряжением борьбы. И, по-моему, каждый человек в момент эмоционального подъема волен действовать так, как требует его натура. В конечном итоге и этими действиями спортсмен создает, лепит свой образ, который остается в памяти болельщиков и становится чуть ли не символом самого атлета. Вспомните жест Пеле после каждого забитого гола - прыжок с поднятым сжатым кулаком. Или характерное движение Пьетро Меннеа после победного финиша - поднятый вверх палец правой руки: я - первый, я - победитель! Наконец, великий Владимир Куц запечатлен на тысячах фотографий с поднятой ладонью на финише.

Такая поза мне совершенно несвойственна, но чего не сделаешь по просьбе фотокорреспондентов!

Почему я старался быть внешне безразличным, или, правильнее сказать, оставаться нейтральным, в моменты побед? Признаюсь честно: я работал на перспективу! Рассуждал при этом примерно так: если мне сегодня удалось выиграть, то кто знает, удастся ли мне повторить этот успех в другой раз. Ведь одна победа вовсе не гарантирует другой. И, зная, что поражение, особенно после победы, всегда приводит к некому расстройству, душевной травме, я считал, что после любой победы нет смысла бурно радоваться. Ее нужно принимать как должное, как итог твоих усилий и не проявлять бурной радости. А чтобы и поражения не вызывали неприятных ощущений, я стремился сохранить некое равновесие - не радуясь победе чрезмерно, обеспечивал положение, при котором не слишком переживал поражение. Иными словами, стремился к усреднению эмоций.

Мы, спортсмены, в последние годы избалованы вниманием прессы, радио, телевидения. Мы стали известны и знамениты, и это иногда приводит к гиперболизации наших успехов и достижений. А есть в жизни гораздо более трудные вещи, чем тренировки и состязания, и гораздо более почетные, чем победы в спорте и рекорды.

Уже будучи работником ЦК ЛКСМ Украины мне довелось побывать в Павлодаре на шахте имени Ленинского комсомола. Это было не первое мое посещение шахты, но раньше нас привозили в роли экскурсантов и мы видели лишь внешнюю сторону шахтерского труда. Здесь же мне удалось в сопровождении главного инженера побывать в самой "глубинке". Пока я надевал на себя шахтерское обмундирование, инженер - молодой человек (на этой шахте вообще из 1200 рабочих 800 молодые) - объяснил мне, что угольные пласты залегают здесь очень глубоко, но сами по себе низкие, примерно 60-70 см. Слушал я его, каюсь, не очень внимательно, но, когда мы опустились вниз и надо было пролезть в этот забой, я себя почувствовал, мягко говоря, неуютно. Лаз высотой всего 60 см - его проползти очень трудно. Да и лезть нужно далековато, метров сто, не меньше. Так мне эта стометровка показалась самой длинной в жизни, тем более что я представлял себе, сколько земли у меня над головой. Жара. Пыль. Сухой сквозняк. Вышел я оттуда - как вновь на свет божий народился. И первая мысль: хорошо бы некоторых наших спортивных героев, рыцарей без страха и упрека, с повышенным самомнением, сюда хоть разок запустить. Очень действенная воспитательная мера могла бы получиться!

Но вернемся к зиме 1969 г. В том сезоне было проведено очень много состязаний в закрытых помещениях, и в частности весьма популярное тогда "Турне четырех манежей" - в Риге, Таллине, Ленинграде и Москве - с участием сильных зарубежных спортсменов. Выступая на первом этапе этого турне - в Риге, - мне удалось победить на самой короткой спринтерской дистанции - 50 м. Сам по себе этот выигрыш не был столь уж значительным, если бы не два обстоятельства. Во-первых, в финале мне удалось опередить своего товарища по группе Федора Панкратова. Федя был давним учеником Петровского, и все считали его "реактивным" спринтером - он даже владел высшим мировым достижением в беге на 60 м. Так что выигрыш у него означал, что я немало преуспел в технике низкого старта, хотя этот элемент спринта у меня раньше отставал.

Вообще, почему-то меня с первых шагов в спорте преследовало мнение, что у Борзова старт нехорош. Наверное, виной тому были мои внушительные для бегуна на короткие дистанции габариты. Невольно создавалось впечатление, что на старте я несколько медлителен. Бег в Риге показал и мне, и тренеру, что со стартом дела обстоят не так уж плохо.

Во-вторых, после этого бега меня включили в состав команды, выезжавшей на IV Европейские игры по легкой атлетике в закрытых помещениях (со следующего года эти соревнования получили статус чемпионатов Европы), состоявшиеся в Белграде в зале "Ротонда".

Из Белграда я вернулся с двумя серебряными наградами, в беге на 50 м трое - поляк 3. Новош, англичанин Р. Фрит и я - показали одинаковый результат - 5,8 сек. Новош был самым опытным из нас и успел на финише высунуться чуть-чуть вперед. Он выиграл у меня несколько сантиметров, а я немного опередил Фрита. Вторую медаль мне вручили после эстафеты 4X2 круга, где я бежал вместе с Л. Микишевым, Ю. Зориным и своим сверстником Сашей Братчиковым, специалистом в беге на 400 м.

Круг в "Ротонде" был нестандартным-всего 195 м, но и бега на 390 м мне вполне хватило для того, чтобы твердо усвоить одну истину: бег на 400 м не для меня! Устал я страшно и долго отходил потом.

После Европейских игр пришло время намечать задачи на летний сезон. Обстоятельный разговор с Валентином Васильевичем завершился выбором главной цели - попасть на летний чемпионат континента и выступить там в беге на 100 м. Выполнить эту задачу, по мнению тренера, будет возможно, если удастся достичь пика спортивной формы к концу августа, когда будет проходить первенство страны, и пробежать стометровку с результатом 10,0-10,1. Как, наверное, помнит читатель, мой личный рекорд 1968 г. был равен 10,2 сек.

С обычной своей обстоятельностью Петровский изложил программу тренировки, которая должна была обеспечить достижение нужного результата, и мы приступили к ее выполнению.

Здесь, я думаю, самое время попытаться вкратце изложить методы нашей работы с Валентином Васильевичем. В свое время он писал о них в журнале "Легкая атлетика", но с тех пор прошло уже более 10 лет, да и тогда они были известны лишь узкому кругу специалистов. Между тем никаких секретов в них не было, и мне кажется, что с известной корректировкой эти методы и сейчас еще могут представлять интерес для тренеров и спортсменов.

В упрощенном виде тренировочный процесс может выглядеть так. В начале сезона перед тренером и спортсменом стоит типичная задача: через 6-8 месяцев, как правило к определенному сроку, обусловленному календарем ответственных соревнований, улучшить спортивный результат прошлого сезона. Естественно, для этого нужно что-то изменить в состоянии спортсмена (иначе нет никаких оснований ожидать изменения результатов). Но что изменить и на сколько?

Наиболее простым путем в этом случае является механическое увеличение нагрузки во всех видах подготовки с надеждой на то, что возросший уровень качеств сам по себе будет достаточным для достижения лучшего результата.

Однако на этом пути спортсмена всегда подстерегает опасность. Ведь в спринте (да и в других видах спорта) результат зависит от уровня развития не одного качества, например быстроты, а нескольких: быстроты, скоростной выносливости, силы и т. п. Сложность при этом состоит в том, что в процессе тренировки чрезмерные услилия по развитию одного качества, например скоростной выносливости, приводят к снижению другого - в данном случае быстроты. Значит, в развитии качеств необходимо соблюдать оптимальное их соотношение. Но как повысить точность и улучшить управляемость тренировочным процессом?.

На олимпийском пьедестале

Напомню, что тренер Петровский был кандидатом биологических наук. Поэтому любые изменения в тренировочном процессе он рассматривал с точки зрения соответствующих изменений в функциональном состоянии организма спортсмена. Поэтому и уровень спортивного результата, зависящий от уровней волевой, тактической, технической, общей и специальной подготовленности спортсмена, Петровский считал обобщенным показателем функциональных возможностей его организма. А если так, то, стало быть, для изменения уровня результатов необходимо изменить состояние всей системы в организме спортсмена, которая, в свою очередь, состоит из подсистем - нервно-мышечной, сердечно-сосудистой, дыхательной и других. Причем изменения эти должны быть не любыми, а только такими, которые обеспечили бы новое конкретное и запланированное состояние организма. Иначе говоря, изменения эти должны быть целенаправленными!

Таким образом, рассуждал Петровский, задача спортивной тренировки фактически сводится к тому, чтобы перевести организм в новое заданное состояние. И с этой точки зрения биолог Петровский рассматривал спортивную тренировку как искусственное целенаправленное регулирование жизнедеятельности здорового человеческого организма. Более того, Валентин Васильевич считал, что теорию спортивной тренировки в узком аспекте можно рассматривать как один из частных разделов теории оптимального ("оптимальный" - кстати, одно из любимых слов Петровского) управления сложными динамическими саморегулирующимися системами, к которым относится и человеческий организм.

Что же необходимо для целенаправленного регулирования такой системы?

Прежде всего следует иметь количественные описания фактического (то есть на данный момент) функционального состояния организма спортсмена и образцы (модели) того состояния, которого нужно добиться в процессе тренировки. Здесь на помощь биологу Петровскому приходил тренер Петровский. Обобщенный показатель функциональных возможностей организма - результат- он представлял в виде некой величины - суммы различных видов подготовленности: волевой, технической, общей и специальной физической. Конкретные показатели всех этих видов подготовленности могут быть с достаточной степенью точности определены, измерены и выражены в конкретных цифрах с помощью либо приборов, либо доступных всем тренерам специальных контрольных упражнений-тестов. Например, один из аспектов специальной скоростной подготовленности может быть выражен и контролироваться временем пробегания 30-метрового отрезка с ходу.

Такой подход, поскольку все виды подготовленности могут быть выражены в цифрах, дает возможность описать как фактическое, так и заданное состояние спортсмена. А это, в свою очередь, обусловливает создание моделей - стандартов физической подготовленности либо спортсменов разных разрядов, либо одного спортсмена на разных этапах тренировки. В этом случае сравнение фактического и заданного состояний позволит определить в цифрах разницу между ними и направить тренировочный процесс на устранение этой разницы.

Далее, рассуждал Петровский, мы будем добиваться изменения состояния организма спортсмена с помощью воздействия на него определенными физическими упражнениями, различными их сочетаниями: тренировочными уроками, недельными циклами и т. п.

Сложность здесь состоит в том, что нам требуется не любое изменение, а, как говорилось выше, только такое, которое приведет к росту результатов в спринтерском беге. Поэтому встала проблема создания моделей тренирующих воздействий (подбор тренировочных средств, их сочетание и взаимосвязь), влияние которых было бы заранее известно. Только в этом случае тренер может обеспечить развитие организма в нужном направлении. Если же влияние тренировочных воздействий известно не точно, то и эффективность процесса тренировок будет невысокой.

Именно этим обстоятельством и объяснялся тот факт, что в начале нашей работы с Валентином Васильевичем в 1966 г. мои результаты снизились. В то время тренер еще недостаточно хорошо знал особенности моего организма, его ответные реакции на различные тренировочные средства. Поэтому на первых порах наш эксперимент давал сбои. Ибо при всей внешней простоте и строгой логичности система Петровского подразумевает четкий индивидуальный подход в организму каждого спортсмена. И как только Валентин Васильевич изучил все мои особенности, дело пошло на лад.

Говоря об индивидуальности подхода, нужно иметь в виду, что речь идет не только о влиянии чисто тренирующих воздействий на организм спортсмена. Ведь наряду с тренировкой наш организм подвергается и ряду случайных, так называемых "возмущающих", внешних влияний (по отношению к спортивной деятельности) - это условия работы или учебы, быта, питание, изменение климата, инфекции, стрессовые (не связанные со спортом) ситуации. Кроме того, в процессе работы нужно заранее предполагать возможность ошибок и в применении тренирующих воздействий - спортсмен и тренер тоже не безгрешны. Так вот, под влиянием сочетания этих управляющих и "возмущающих" воздействий функциональное состояние организма может изменяться либо в заданном направлении (если преобладают правильные управляющие воздействия), либо отклоняться в невыгодную сторону (если преобладают "возмущающие", случайные факты).

Таким образом, в силу того что существует множество вариантов изменения состояния организма спортсмена, Петровский сводил задачи, стоящие перед тренером и спортсменом, к двум проблемам. Во-первых, подобрать и выполнить комплекс таких условий, который увеличил бы вероятность достижения желаемого результата. То есть необходимо было повысить точность управляющих воздействий и понизить влияние "возмущающих" факторов с помощью правильной организации условий быта, режима питания и т. п. Во-вторых, поскольку все же невозможно полностью изолировать спортсмена от случайных влияний, необходимо было создать действенную систему педагогического контроля, которая давала бы возможность периодически проверять, в каком же направлении (планируемом или случайном) идет развитие. Сравнивая фактические изменения контролируемых показателей с планируемыми, можно своевременно обнаружить отклонения и внести коррективы в средства и методы тренировки и одновременно оценить их эффективность.

Как же на деле проходил этот контроль? Стандарты некоторых показателей функционального состояния нервно-мышечной системы были разработаны с помощью метода хронодинографии, а стандарты состояния сердечно-сосудистой системы - методом функциональных проб с применением электрокардиографии. Форма движений оценивалась с помощью киносъемки, а впоследствии и видеозаписи. Это давало возможность сопоставлять показатели углов между различными звеньями тела во время спринтерского бега с теоретическими параметрами, разработанными в лаборатории Киевского института физкультуры. Поскольку я был студентом того же института, то для меня не составляло проблемы получать срочную информацию по этим вопросам. Я был в этом кровно заинтересован как спортсмен, а в дальнейшем, под влиянием сотрудничества со спортивными учеными, и сам начал постепенно проводить эксперименты, которые затем легли в основу уже моей собственной научной работы.

Для оценки состояния и динамики здоровья и общего физического развития мы с тренером пользовались результатами ежегодных медицинских обследований, проводимых в сборной команде СССР и киевским спортивным врачом Евгением Петровичем Грибовым. Его обычно можно было легко найти на стадионе, где мы тренировались, и не было случая, чтобы Грибов не дал нам квалифицированного совета или консультации, а если была надобность, не оказал бы врачебной помощи.

Что же касается тестов по специальной спринтерской подготовке, то я остановлюсь на этом вопросе поподробнее. Во-первых, потому, что в свое время об этих тестах было много споров среди специалистов, а во-вторых, я думаю, что многое из нашего опыта может пригодиться действующим ныне спортсменам и их молодым тренерам.

Табло - документальное свидетельство победы

Оценивая мою подготовленность в 1968 г., Петровский сравнивал ее со статистическими данными о лучших спринтерах мира 1961-1968 гг. Выяснилось, что, несмотря на то что я пробежал 100 м в 1968 г. за 10,2 сек., я все же отставал от сильнейших по уровню абсолютной скорости и по качеству ускорения в стартовом разгоне. Стало быть, задача для меня была ясна - улучшить качество старта и стартового разгона и поднять потолок абсолютной скорости. Оставалось выяснить: до какого же уровня нужно поднять эти параметры подготовленности в процессе тренировки и какие показатели избрать для контроля за их изменением?

Для оценки беговой подготовленности были выбраны следующие показатели: время пробегания 30 м с ходу, по которому оценивался уровень абсолютной скорости, и время пробегания 30 и 60 м с низкого старта, по которому можно было судить о качестве старта и стартового разгона. А об уровне скоростной выносливости мы судили по результатам в беге на 100 и 200 м. При этом исходили из того соображения, что если отдельные показатели могут и не слишком зависеть друг от друга, то результат в беге на 100 и 200 м целиком зависит от качества старта и разгона, абсолютной скорости и скоростной выносливости. Теперь нужно было установить, в какой зависимости должны находиться эти показатели для конкретных результатов в беге на 100 и 200 м.

На основании наблюдений за беговой подготовленностью наших и зарубежных бегунов Петровским еще в 1966 г. была создана таблица оценки беговой подготовленности спринтеров. В процессе работы со мной и бегунами нашей группы эта таблица уточнялась им, немного изменялась, но в целом она может и сейчас служить своей цели.

Привожу эту таблицу.

Примечание. Отклонение во времени пробегания отрезков + 0,1 сек.

Как мы пользовались таблицей, я покажу на нескольких примерах. Допустим, я пробежал 30 м со старта за 3,5 сек., 60 м - за 6,5, а в соревнованиях на 100 м показал результат 10,4 сек. Значит, я страдаю явным недостатком скоростной выносливости, даже если уровень абсолютной скорости (по результатам бега на 30 м с ходу) соответствует у меня скорости 11,5 м/сек. Если же я, например, имею результат в беге на 100 м 10,2 сек., а 60 м пробегаю всего за 6,8 сек., то это сразу говорит о плохом качестве стартового разгона и, наоборот, о хорошем развитии скоростной выносливости.

В 1968 г. отдельные параметры беговой подготовленности выглядели у меня так: 30 м с ходу - 2,7; 30 м с низкого старта - 3,7; 60 м с низкого старта - 6,6 сек. Валентин Васильевич планировал мне на 1969 г. результат в беге на 100 м 10,0 сек. и считал, что такой уровень позволит бороться за звание чемпиона СССР и успешно выступить на чемпионате Европы в Афинах.

Для этого мне необходимо было достигнуть следующих показателей беговой подготовленности: 30 м с ходу - 2,6; 30 м с низкого старта - 3,6 и 60 м - 6,5 сек. Почему речь шла только о 100-метровой дистанции? Дело в том, что для значительного повышения скоростной выносливости, необходимой для успешного выступления в беге на 200 м, времени оставалось мало. Поэтому и было решено сосредоточить внимание на 100 м, а уже в следующих сезонах на базе высокой скорости постараться подтянуть и вторую спринтерскую дистанцию.

Итак, в каждом показателе беговой подготовленности мне нужно было улучшить результаты всего на 0,1 сек. Всего! Но это потребовало целого года целеустремленной работы и поиска наиболее эффективных путей использования уже известных тренировочных средств. Нужно было найти такие режимы тренировок, которые бы позволили преодолеть так называемый скоростной барьер в каждом виде беговой подготовки. И такие режимы были Петровским найдены.

В своем поиске он исходил из следующего положения: для того чтобы показать в беге на 100 м определенный результат, спринтер должен обладать необходимой абсолютной скоростью бега и скоростной выносливостью. Под абсолютной скоростью подразумевается наивысшая скорость, которую может развить спортсмен на коротком участке дистанции, а под скоростной выносливостью - способность поддерживать определенную скорость на протяжении определенного времени или дистанции. И, естественно, для достижения разных результатов в беге на 100 м не