-С самого начала что-то не заладилось.
-С самого начала?
-Да прямо с самого начала, - подчеркнул Валентин Геннадьевич.
Он подался над письменным столом чуть вперед, будто хотел сказать очень важную мысль, предназначавшуюся исключительно мне. Что впрочем, было излишним, учитывая, что в кабинете кроме нас никого не было. К тому же письменный стол постанывал под грузным телом Валентина, того и гляди развалится. Маленький кабинет, казавшийся особенно маленьким на фоне огромного тела Валентина Геннадьевича, располагал к особой откровенной беседе без обиняков. Поначалу мне было удивительно, почему этот влиятельный в издательском деле человек расположил свое рабочее место в таком маленьком кабинете. Сначала подумал, что видимо у хозяина такое своеобразное чувство минимализма. Многие куда менее состоятельные босы, содержат огромные офисы. Но Валентин Геннадьевич в этом отношении был скромен. Скупым его тоже назвать было нельзя, да, дела он вел очень кропотливо и даже дотошно. Но… Дорогущий внедорожник, секретарша со всеми атрибутами модели, пара молодых любовниц, связи в административных и правоохранительных органах, подкрепляемые банными процедурами, знакомство с кучей звезд столичного шоу бизнеса – по современным меркам человек достаточно щедрый. Да и в отношении подчиненных, как поговаривают, человек не впадающий в крайности, не то что мой нынешний работодатель – Олег… ну да не о нем сейчас. А кабинетик его словно натянутый вплотную к телу пижонский свитерок, сидит вроде хорошо, тело обтягивает, демонстрирует и все такое, но чувствуется тут какая-то показуха. Натянутая простота, пуританство, как часть личинного имиджа. Впрочем, маленький кабинетик располагал к доверительной беседе. В больших офисах больше простора, но того и гляди голоса эхом разразятся, а тут все сказанное стены проглатывают в раз, и по неволе начинаешь верить, что за приделы комнатушки не одного слова не выйдет.
Пару слов о хозяине вотчины в стиле пуританского минимализма. Широкое лицо редактора, Валентина Геннадьевича, было словно перечеркнуто тонким шрамом от подбородка по щеке, к уху. Голова почти налысо выбрита. А явно, перенесшие не один перелом уши, каким-то чудом умудряются припрягаться за его щеками. Руки, да и все тело Валентина было внушительных объемов и выдавало в обладателе бывшего спортсмена тяжелой атлетики. Как будто гангстер в отставке нашел себя в новом поприще – издательском деле. Что касается имиджа Валентина, то гангстерского там ничего не было, если не считать страха, испытываемого перед ним коллегами по цеху.
-Понимаешь, начало – очень важная часть, - отрывистым, чеканящим каждое слово, голосом принялся развивать мысль Валентин Геннадьевич, - если не сказать, что самая важная. Куча талантливых авторов и, падающих надежды, работ были загублены, и все от того, что начало - не выразительное. Через меня прошло немало бестселлеров, у которых кроме начала вообще ничего не было. Пустышки пустышками, а парочка интересных страниц в самом начале и все – дело в шляпе. Это раньше кульминация и развязка имели значение. А теперь только начало.
Кивал ему, соглашаясь, а куда мне было деваться, он настоящий гуру издательского маркетинга, а я пока ни одной книги не продал.
-Сам наверное понимаешь, - продолжал Валентин, - вижу понимаешь - ты парень смышленый, это сразу угадал, только ты появился. Если пара первых страниц цепляют, то есть все шансы, что книгу продолжат читать. Первое впечатление – никто не отменял. Удачное начало – удачные продажи. Ты же понимаешь, мы издаем не для того, чтобы читали, а чтобы покупали. Хорошую книгу не всегда важно читать. Книга на полке должна говорить что-то о хозяине книжной полки. Вот, мол, умный парень – в тренде. Идеальную книгу вообще читать не нужно, все должно быть ясно из рекламы, из анонса на обложке и…
Валентин Геннадьевич помедлил, словно учитель дающий возможность ученику проявить себя.
-И самого начала книги? – закончил фразу я, почти утвердительно, но ради приличия и уважения к авторитету гуру с легкой вопросительной интонацией.
-Вот именно, я ж говорю - соображаешь. А с началом у тебя явные нелады. С самого начала важно дать читателю обещание того, что ему будет интересно. Проанализируй все удачные проекты. Там всегда с самого начала что-то интересное на затравочку. Что-то оригинальное или какая-нибудь тайна, загадка, и обещание разгадать её.
-Как в детективах?
-Да, как в них самых. Ты думаешь, почему они всегда продаются. Все современные шедевры написаны, наподобии детективов. Жанр при этом не имеет значения. А загадки то, у тебя и нету. А если и есть, то нет обещания, что она распутается.
Гуру издательского дела ненадолго задержал на мне взгляд, чтобы убедиться соглашаюсь ли я с ним, а потом сразу дал несколько рекомендаций:
-Переставь главы местами. Тут это принципиального значения не имеет. Пусть с самого начала будет история с лагерем и побегом твоего Максима. А всю эту элинистичекую муть придержи. Да так и логичнее будет. Ты вообще уверен, в том, что главы должны были идти в такой последовательности? Очевидно же, что хронология у тебя нарушается. У тебя, что были инструкции насей счет?
-Нет, инструкций дед не оставил. А с расшифровкой текста про храм и элина, вообще пришлось попотеть, в рукописи сплошной поток сознания, без бутылки не разберешься.
-Да, видимо ты многое туда от себя добавил, - усмехнулся Валентин.
-Только если текст был испорчен и слов не хватало. – Принялся оправдываться я. - Рукопись о герое и храме пострадала особенно, так как она наиболее старая, другие части текста были переписаны аккуратным подчерком и редактировались видимо дедом Максимом самостоятельно. Все сохранилось, слово в слово. А текст об эллине редактировался частично, почти все осталось на пожелтевшей старой бумаге, кругом разводы. В общем, не пощадило время. И в некотором роде, дабы уважить память деда…
Немного замялся, стоит ли высказывать мои мыслишки этому титану издательского дела. Как бы не осмеял или подумал, что я чудаковатый и со странностями. Валентин улыбнулся, он явно был готов выслушать о всех моих причудах.
-В целом то, хронология имется. Не решаюсь нарушить то, как оставил все Максим. Про храм и героя, пересекшего пустыню наиболее старая и потрепанная часть дедовской писанины, от того с неё и начинать.
Валентин некоторое время обдумывал сказанное мной, видимо прикидывал, шучу я, брежу или имею какой-то новый недуг, вроде разновидности фетишизма – тяги к старым потрепанным рукописям. Чем они старее, тем ценнее, для больного.
-Ну что ж, - хлопнул в ладоши Валентин, - к этому разговору мы еще вернемся. Ты главное не забудь мне дать полный, простой и четкий анализ, о чем книга, для кого написана. Как договаривались для рецензентов.
-В табличке? В экселе?
-Да в свободной форме, тут тебя не принуждаю, - подытожил Валентин.
-Так главы можно оставить, так как есть?
Гуру немного поморщился, от чего шрам на его лице стал еще глубже, как расщелина посреди каменистой пустыни. Он встал из-за стола, прямо указывая, что не располагает более временем что-то обсуждать. Он пожал мне руку, как обычно, чуть не раздавив ладонь. Выходя из обители этого великана, я думал, стоит ли оставаться верным своему «фетишу», странному предчувствию, предваряющему историю. Предчувствию, которое обдувало меня сквозняком, приятным ознобом с тех с самых пор, как я нашел рукопись. Предчувствию, которое обрушивалось на меня, как тайфун, или какой другой природный катаклизм. Предчувствие – словно жар от дыхания незримых титанов, все время наблюдавших за тем, как делаю доверенную мне работу. Или стоит, как и во всем другом, согласиться с авторитетным издателем. Предчувствие твердило, что нужно оставить, как есть. Обернулся в дверях. Гигантских размеров хозяин кабинета, стоял над столиком, словно непреклонная статуя, которую не удастся сдвинуть с места, или мистическое изваяние древних зодчих, овеянное сотнями табу, возвышавшиеся над пустынной каменной долиной.
Игры богов
Храм возвышался над каменной долиной. Древний архитектор не случайно выбрал это место. Твёрдое плоское плато не требовало дополнительного фундамента. Чёрный камень, с серыми отливами, обрамлявший тысячелетнее строение, был подобен мостовой, устланной до горизонта. Сам храм напоминал зиккурат. Его ступенчатое строение, украшенное статуями богов, так сильно выделялось на фоне каменной пустыни, что казалось, оно касается небес.
Высота ворот храма соответствовала высоте статуи бога Хоукса, сторожившего собственную обитель. Статуя, из светлого камня, размером с двух крупных воинов, стояла повернутой лицом к храму. Взор каменного Хоукса, отрешённый, и будто зрящий в пустоту, и не замечавший храма, устремлялся ввысь. Эта человекоподобная статуя, стоявшая напротив входа, была не похожа на статуи, размёщенные на ступенях зиккурата. Те были из тёмного камня и стояли, как минимум на четырёх лапах.
Хетавей - так звали великого воина. Он проделал не легкий путь и пересёк пустыню, дабы войти в храм, узнать свою судьбу и познать секреты таинственного божества. Великие жрецы храма знали судьбы мира, ведали волю богов. И здесь Хетавей мог получить ответы.
Слава Хетавея была велика, и шла впереди него. Домыслы преувеличивали её. В разных краях говорили разное об одном и том же. Ему приписывали подвиги, им не свершённые. И Хетавей уже знал, что слава разгорается как пожар. Стоит ей вспыхнуть, и она выжжет всё, и не оставит от самого героя ничего. Уподобит мир пустыне, которою только что пресёк воин, на пути к храму.
Что бы там не говорили о Хетавее, он был всего шести футов росту. Он брил голову наголо, не смотря на то, что в каком-то краю уверяли, что волосы - источник его нечеловеческой силы. Мускулы, хоть и были тверды, как мрамор, но были почти как у обычного человека. Его глаза не светились серебряным огнём, они были зелены, как ил. И в чертах его лица нельзя было заметить родства с Олимпийским громовержцем. Он и вправду носил шкуру убитого льва, но сам не гордился охотой, принесшей этот трофей, он победил льва не голыми руками, как говорили немийские граждане. Но самое главное, что не мог вынести Хетавей, это то, что никто даже не знал его настоящего имени. И в разных краях его называли по-разному.
Герой встал рядом со статуей божества пред храмом. Он взглянул ввысь, стараясь увидеть, что же заметил, высеченный из камня, идол. Но ничего не увидел. "Это хитрость бога Хоукса, - понял воин, - он смотрит так, будто пред ним нет никакого храма". Хетавей слышал, что жрецы бога Хоукса, обладавшие знанием судеб, хитры и коварны, как и почитаемое ими божество. Слышал, что храм этот подобен миражу в пустыне. Он знал, что не каждый мог увидеть это сооружение. А если кто и входил в него, то в конце концов попадался в одну из ловушек коварного бога Хоукса. "Что ж, твои уловки бессильны, - подумал Хетавей. - Если бы я не хотел получить ответы, то ограбил бы твой храм. Трофей подтвердил бы, что я обхитрил самого Хоукса. Но моя слава вновь отвергнет меня и моё имя. И только твои жрецы могут поведать мне, как избежать этого".
И теперь великий герой вошёл в храм, где желал узнать волю богов, узнать свою судьбу и самого себя.
Войдя, герой увидел, что от входа в глубь храма тянется широкий коридор с высоким сводом. Проход был очень длинным. И далеко впереди заканчивался выходом, точно таким же, как тот проход, через который Хетавей вступил в храм. На той стороне длинного коридора стоял воин. Про себя Хетавей ухмыльнулся: "Хм, стража в храме? Эти жалкие жрецы думают что какой-то хоплит может остановить меня". По краям прохода шли ряды похожих друг на друга колон. Пол был украшен подогнанными одна к другой плитами, украшенными узором божественных растений; и когда герой ступал по этому полу, глядя себе под ноги, у него кружилась голова, как будто узор закручивался водоворотом и затягивал его.
Он с трудом приподнял голову и увидал, что с противоположного края храма на него уверенно идёт стражник. Хетавей понял, что без боя ему не пройти. Он выхватил из-за спины свой овальный щит, выдернул из ножен меч и прибавил шагу - самое главное это боевой дух. Охранник храма тоже устремился к нему. Хетавей перешёл к бегу. "Пора свершить очередной подвиг, - в боевом ритме отстукивали мысли Хетавея, - Хоукс бессилен, Хоукс слабак и победа за мной. Тебе не помогут твои колдовские уловки". Хетавей пробежал почти половину пути и понял, что Хоукс всё таки применит свою мощь. Охранник стал очень быстро увеличиваться в размерах. Через несколько шагов он уже возвышался над Хетавеем, как Титан. Возможно, это и был Титан. Если бы было так просто пройти, то кто угодно смог, и тогда не было бы смысла искать храм на древних картах, идти много дней по пустыне и готовить кучу вопросов, бежать с боевым кличем на свирепого хоплита-гиганта... Титан был ростом больше тридцать футов, он так быстро раздался в размерах, что казалось ещё немного и он проломит свод храма своими плечами. Хетавей издал громкий боевой клич, подбадривая себя. "Может это и есть конец", - последний раз стукнула в боевой барабан мысль Хетавея. И дальше, потеряв всякую нить рассуждений, он кинулся на титана. Хетавей словно выпал из мира идей великого Творца, он стал обычной вещью, в которой было лишь, ранее данное ей действие – напасть на великана. Герой подпрыгнул, целясь под броню, защищавшую живот титана... кругом было эхо его боевого клича... оно ударялось о стены и с удвоенной силой возвращалось герою... его клич давил со всех сторон... а потом он услышал грохот удара, словно Хоукс, прознав про его преступление, метнул в него молнию... кругом засверкали искры; и, падая на пол, герой, ослеплённый красотой мощи свирепого божества, почувствовал себя каким-то маленьким, ничтожным, он чувствовал, что провинился, но пока ещё не знал в чём; он почувствовал себя расколотым, разбросанным в разные стороны; а потом он понял, что всё это не имеет значения, потому что он не знает, где он среди, лежащих на полу, осколков зеркала; какой из осколков именно - "он". Он приподнялся на своих сильных руках. Из ладоней сочилась кровь - порезы от разбившегося зеркала. Он встал на ноги и осмотрел себя, словно впервые видел своё тело, казалось, что неглубокие порезы указывают, как боги только что собрали его из кусочков. Потом он с удивлением посмотрел на осколки зеркала под ногами. Герой не решался представить, что произошедшее было трюком; что когда-то специально для него, какие-то древние зодчие, возводившие храм поставили здесь зеркало. Такое сооружение требовало немалых усилий, а теперь именно он разбил его; нет, разумнее предположить, что испытание с отражением –плод фантазии бога Хоукса. Так или иначе, нужно двигаться дальше, Хетавей, не спуская глаз с осколков на полу, нагнулся за, упавшими, щитом и мечом.
-Оставь их там, где их остановила воля Хоукса, - раздался твёрдый голос.
Герой встрепенулся. И только теперь посмотрел перед собой. Совсем недалеко, в двадцати шагах перед ним, стоял жрец. Он стоял к герою спиной, казалось он и не замечает Хетавея, он смотрел на алтарь, в котором по-видимому было куда больше интригующих истин и божественных откровений, чем в, только что произошедшем, инциденте. Хетавей сразу понял, что там на дне алтаря и покоятся ответы на все мучавшие его некогда вопросы. Жрец был невысокого роста, слегка сутулый, на нём была белая мантия, а голову прикрывал красный капюшон.
Хетавей подошёл совсем близко. Так близко, что теперь мог видеть каждую складку на мантии жреца. Он знал, что жрец слышал его шаги. Но не смел заговорить первым. Хотя его дерзость и любопытство были столь сильны, что он решился заглянуть в алтарь, перед которым молчаливо стоял жрец. На алтаре были начертаны древние письмена. Любопытство Хетавея остановил голос жреца:
-Ты пришёл за тайнами великого Хоукса. Твой вопрос должен быть действительно мудрым, чтобы не оскорбить великого.
-За чем я здесь? - спросил Хетавей.
-Ты ещё молод и глуп, чтобы знать волю богов, - ухмыльнулся голос из-под капюшона, - спрашивай то, что касается только тебя.
-Тогда... - Хетавей немного растерялся, и принялся судорожно подбирать слова к только, что поразившему его озарению, - тогда... Чего я на самом деле хочу?
-Загляни в алтарь, - раздался властный голос жреца, не то приказывающий, не то одобряющий.
Хетавей, не подходя ближе, робко приподнявшись на цыпочках, заглянул в тёмную бездну алтаря. Там на тёмной поверхности, он словно увидел всколыхнувшийся образ. Увидел лицо женщины, обрамлённое красным ореолом и, бегущими по кругу, магическими письменами. Как всё просто – подумал Хетавей. Он так давно странствует. И свершил уже столько доблестных подвигов. Но он совсем забыл о домашнем очаге и, главное, – о женщинах. Последняя женщина, с которой он сходился особенно близко, была Гидра о восемнадцати головах, и с ней не так-то просто было справиться. "Женщина - вот что нужно настоящему воину-арете, - подумал Хетавей, - как в принципе всем мужчинам". Пораженный, простотой откровения, он поднял голову, и глаза его были чуть влажными, словно тёплое прикосновение растопило лёд его, сверкающих серебром глаз. Он посмотрел перед собой и только теперь заметил барельефы на стене перед алтарём. Барельеф изображал акты соития между множеством мужчин и женщин. "Так вот она какая, - истина, - поражался Хетавей, - только теперь после стольких лет я понимаю". Он ободрился и былая нагловатость будто вернулась к нему, он выпрямился, и отчасти в благодарность, отчасти с намерением превратить божественное откровение в шутку, он взял жреца за плечо и резким движением повернул к себе.
Жрец таким же резким движением скинул с головы капюшон... О боги... Хетавей уже дважды был обманут. Перед ним стояла божественной красоты женщина. Черты лица её были ровными и правильными. Если Хетавей и понимал чего-нибудь в женской красоте, то раскрытый от удивления рот, был самым явным проявлением такого понимания. Её ровные, сверкающие золотыми оттенками, тёмные волосы ниспадали на красный капюшон. Хетавей, не потерял ощущения предыдущего откровения, хотя и понял, что он видел именно её отражение в алтаре. "Хоукс любит играть с отражениями", - мимолетно подумал герой. Наоборот откровение усилилось для него в своей однозначности; образ стал материальным; игра богов и собственное телесное ощущение резонировали. Герой потерял свою храбрость, но ведомый внезапно вспыхнувшим желанием приблизился к жрице и коснулся её волос. Они были шелковистыми. Хетавей не знал можно ли касаться жриц этого коварного бога Хоукса. Он даже боялся, если так можно сказать о герое, не ведающего страха, но теперь он понял, что боится вовсе не божества, а властного голоса, которым обладала жрица. Он боялся, что она заговорит с ним, и вместо лиры нимфы он вновь услышит голос (заставивший оставить оружие), он боялся, что голос жрицы может сделать с ним всё, что угодно. И он вновь почувствовал себя расколотым, разбросанным в разные стороны... кусочком, отлетевшим от самого себя и оставшимся лежать на полу, где-то в неизвестном ему месте, там, где носились из стороны в сторону неизвестные ему люди, и всё было чужое и враждебное... словно с самого начала творения что-то не заладилось.
Мифотема и предчувствие начала
С самого утра что-то не заладилось. Не знаю, с чем это было связано. Наверное невроз после неудачи с той девкой. Зачем я вчера столько выпил?
Еле-еле с постели, в штаны, и подперев голову галстуком, – на работу. Потом этот грёбаный общественный транспорт. И в офисе у всех кислые, недовольные рожи. Привет; здорово; как вчера; ничего; бос на месте; он сегодня не в себе. На столе кипа бумаг. На проводе сотни голосов, какие-то новые прайсы по факсу. Оксана (наш офис-менеджер) уже вся в работе – туда-сюда. Спозаранку торговые в офисе ищут остатки со склада; и кажется супервайзер ко мне с вопросом:
-Ну, так как, Коль? Что там у нас с промом?
А рядом эта кипа документов, и половина из них ко мне никакого отношения ни имеет, так какой-то придурок кинул ко мне на стол, будто у меня свалка. Где-то здесь должен был лежать отчёт, вот так всегда, что нужно не отыщешь.
-Что с промом? Клиент жалуется, что...
Пытаюсь успокоиться. В окошке небо в голубом мундире и белых пушистых позументах. Какое-то оно сегодня препараженное, бодрое, даже слегка нагловатое.
-...мы только зацепились за него, нельзя подвести...
О чём лопочет Василий. У него сегодня хамоватая рожа и от его голоса в голове, как в погремушке. И мысли гремят кандалами, цепями, бьются о стены. Странно представить себе такую картинку: Василий, начинает раздуваться, как воздушный шар, раздувается, раздувается, занимает пространство, от моего стола, до окна... и тут бамс - лопается... и резиновыми кусками по всему офису.
-С промом всё в порядке, - отвечаю я, - всё будет сделано во время.
Вася торжественно улыбается, и повторяет, словно не услышал меня:
-Нельзя подвести...
Тут на меня находит какое-то креативное озарение, да конечно, именно это и следует сделать. К тому краю стола, у которого стоит Василий, начинаю двигать огромную кучу бумаг. Куча такая большая, что мне едва удаётся подвинуть её в нужном направлении. Мне приходится напрячь мышцы. Кипа бумаг и документов, словно сопротивляется мне, она словно увеличивается в размерах по мере продвижения. Она растёт. И мои мышцы тоже растут. Гигантская стопка документов упирается в потолок. А мои мышцы разрывают мне рубашку, откидывают пиджак и галстук. Стопа документов теперь, как великий мировой столп. А я кажется подобен какому-то титану из древнего мифа. Под нашим весом трещит стол, сотрясается офис. Напрягая каждый мускул моего титанического тела, удаётся приподнять столп документов. Потом распустив пальцы швырнуть вниз... Завалить наглого Василия, весь офис, всё. Теперь я торжествую, слышишь...
Кипа бумаг соскочила с края стола и ударила о пол, документы полетели в разные стороны. Василий к этому времени победоносно промаршировал до выхода. Он удивлённо обернулся. Он и не знал, что вся эта катавасия предназначалась именно ему. И без всяких смутных подозрений, пред тем как выйти, он кинул:
-Эх, ты, разиня...
Похоже, нужно жечь все мосты. Набить морду Василию, чтобы не задирался. Послать к чертям собачим Олега, с его сверхурочными. Освободиться по полной. И заняться тем, чего по-настоящему хочу. Масштабным проектом с продвижением одной интересной книжицы. Книжица собственно не моя, а моего деда Максима. Но уж так получилось, что рукопись досталась именно мне. Не могу судить о том, насколько сложен труд писательский, а вот мой адский труд маркетолога, чего-то стоит. Так что как закончу расшифровывать закорючки деда, перепечатывать, искать правильную последовательность перепутанных страниц, то сразу же решу все вопросы с редакций, и там на окончательной версии, отданной «в набор», будет красоваться мое имя. Совершенно случайно, месяц назад нашел тайный архив деда. До сих пор меня дрожь берет, как вспомню. Кажется, чемоданчик тот явился из небытия пустоты. И мне вручила его потусторонняя загадочная сила. Может быть, дух деда Максима промелькнул, а может что другое. Вспоминаю и не по себе как-то. Хотя может трясучка в теле – всего лишь последствие вчерашней попойки после масштабного рекламного проекта «Легалайз». Хотя если честно, то чувствовал себя многим лучше, чем предвещало количество выпитого. Нужно бы отдать на химический анализ ту гадость, что отхлебнул вчера из странной фляжки с двумя красными оленями. Так или иначе, я уже кое-что закинул из писанины деда в редакцию… им скорее понравилось. Редактор – человек деловой, сразу его прочел, чего ему нужно, как в шахматах, он делает ход, и я за ним. Ему нужна была грамотная стратегия продвижения текста, и прозрачная программа минимизации рисков по издательству не известного автора. Если уйду прямо сейчас, то у меня есть все шансы закончить работу в срок и грамотно подать товар в нужное время и в нужном месте. Окидываю взором огромное помещение офиса: «А вы неудачники будете, как раньше, сопеть над своим пчелиным трудом, в своих жалких офисных сотах на «дядю» Олега». Ах, да, пожалуй, стоит сказать пару слов о моих коллегах. С чем и кем, так сказать, через несколько мгновений буду жечь мосты. С какой жизнью расстаюсь, прежде чем надеть на себя амплуа писаки, сменив деловой галстук на тонкий шарфик, а лакированные туфли – на полуспортивные ботиночки.
Мой бос - Олег. Он, как мне кажется, всегда хотел быть на вершине огромной горы, возможно, им же и сооружённой из обломков человеческих судеб, из кусочков людских отношений. Когда наша корпорация была не такой большой, как теперь, и у него вместо отдельного офиса был лишь отдельный стол, тогда на том самом столе можно было увидеть картинку в рамочке: вершина скалы, на которой стоит, величественно раскинув руки, человек.
Что же нужно было мне? А что вообще нужно человеку, пусть самому небольшому, как я? Власть и деньги; любовь и признание; лакомство экзотических вкусов и обладание сверх возможностью (например, быстрым чтением), новый холодильник и годовой абонемент в дорогой фитнес-клуб.
Наверное, я хотел быть огромной горой, непоколебимой скалой, мощным всесокрушающим великаном-титаном. Титан вскормленный кровью и знанием. Наверное, поэтому, когда выпадал случай, брался за книгу или шёл в тренажерный зал, становился на беговую дорожку перед зеркалом – хороший способ побыть наедине с собой.
Кажется пару лет назад, устраиваясь на работу, мне пришлось проходить пару психологических тестов. Кадровый психолог, такая чернявая девка (приятная улыбка и бюст, что надо) просит нарисовать сказочное существо и назвать его. Известно, что картинка символизирует мои личные качества и состояние души. Нарисовал мускулистого демонического титана, назвав его булгаковским Фаготом (Поглощающим). А грудастая девка сказала, что это признак моей внутренней слабости и неуверенности. Возможно, так оно и есть.
Вот вычитал в каком-то модном глянцевом журнале под заголовком: «Мифотема». « В те времена, когда небо касалось земли, мир был частью мифа о борьбе великих Титанов. Они кидали вызов своей мощи, сотрясали Олимп и Вангалу. Гордыня низвергала их в Аид, их ненависть до сих пор уничтожает мир при Рагнареке. Природная сила, пожелавшая стать собственным основанием. Они были слишком странными, эти самые Титаны. И то ли они шагнули за грань, то ли мир сузился. Какой-то хитрый герой мифа подговорил обитателей планеты не замечать Титанов, так мол они лишатся своей силы. Они были обречены на поражение не потому, что так было уготовано судьбой, но потому, что мир был слишком мал для их стоп. Таков единственный закон мифической диалектики - торжество заурядности».
Свою карьеру начинал в небольшом рекламном агентстве, специализирующемся на полиграфии. Полиграфия - это вроде, как-то связано с писательской деятельностью, (так по крайне мере мне в начале показалось). Могу похвастаться, что первую свою сделку провернул в первый же день работы, сделав всего один звонок наобум. Наверное, мне везло, а директора (два молодых парня из Казахстана) нарекли меня "гением продаж". И я не желал разрушать такой образ. Хотя сделки происходили не каждый день, но мне, как-то удавалось делать больше, чем другие рекламные агенты. Успех в продажах подогревал мою самоуверенность.
Перспективы работы в маленьком агентстве, в котором руководство, только-только выбралось из штанин менеджера, меня не удовлетворяло. Решение найти другую работу зрело целый месяц. В конце-концов меня подтолкнула собственная ошибка (запорол партию буклетов), пришлось выкладывать из собственного кармана.
Хотя были там и весёлые моменты. Чего стоит только, что директора (парни из Казахстана), бывало закрывались в кабинете, раскуривали Казахстанской травы... Дима, тот что помладше высовывал голову из кабинета и говорил: "Можете заходить". Заходить к ним никто не собирался, но... у них в кабинете было почти проветрено, через форточку... и так липло, что-то смешное... Необычные вопросы подчинённым: "Ты, каким спортом занимаешься..." смешные ответы, похожие на неоднозначные ребусы: "Греблей..."
Тот же Дима как-то раз засиделся в офисе с рекламными агентами (вроде как, не было ключа от кабинета). Он сел напротив экрана монитора и принялся играть в свою любимую игру - шахматы. Он лениво двигал мышкой, передвигая по экрану фигурки. Матч с компьютером ему явно надоел, он предложил сыграть с ним в партию. Не знаю, как мне это удалось, но сделав чуть больше десятка ходов я загнал его в ловушку и поставил мат. Вообще то я не часто выигрываю в шахматы. Продумываю слишком сложные витиеватые комбинации, которые частенько проваливаются. Пытаюсь поставить мат сразу и не веду позиционной игры. Но факт есть факт - Дима едва справляется с удивлением. Он сбегал в соседний офис и принёс настоящую, уже не виртуальную, шахматную доску. Теперь он действовал осторожно, ведя охоту за моими фигурками. Я устал продумывать комбинации, которые теперь проваливались, так как что-то я упускал из внимания. К тому же, второй директор к этому времени вернулся с ключом. Принялся подтрунивать, изображая "джентльменов удачи": "Чё, кричи - сдоёмсууу". Проиграл матч реванш и решающую партию. Дима остался доволен, хотя он и признал, что я просто устал. Позже он мне говорил: "Бизнес - это те же шахматы, делаешь ход и смотришь, что человеку нужно".
Было дело, уже работая в торговой компании, вышел неприятный разговор с бухгалтером. Наш бухгалтер - женщина весьма умная, знающая толк во всех финансовых штучках. Очки и нос из под очков. Нервная, а порою, прямо-таки стервозная.
В общем поругались. Правда и за мною вина, заводил новый товар, да партнёр подвёл, кидалово вышло, ни накладных, ни сертификатов качества. Продажи уже пошли, а "в приход" поставить не могут. Ситуация конечно тяжелая, да зачем же так вспыльчиво, ведь и я могу оскалится. Зная, что она будет жаловаться директору, я сам подошёл к Олегу и так, невзначай спросил, не сетует ли на меня бухгалтер. Он хотя и пожурил меня, высказал мысль об особом отношении с людьми в бизнесе. Он и раньше говорил, что приклоняется перед такими бренд-личностями, как Ричард Берсон. Шутка - это оружие. Раз ругается, как стерва, так нужно сразу "припомнить", что у неё давно не было секса. "Это биология, - добавил Олег, - их не трахают, они стервенеют". Не знаю, удалось ли мне вооружится шутко-умием Ричарда Берсона, но несколько дней спустя, спускаясь по лестнице, вместе с директором, наткнулись на бухгалтера. Та что-то принялась нервно объяснять Олегу, выкатывая новую проблему. Олег ответил, как всегда: "Решайте". Спустившись на несколько пролётов пониже, я разведя руками, отметил: "Ну, не трахают её!"
Это не значит, что я стал относиться ко всем стрессам шутейно, возможно то, лишь одинокий шаблонный выпад, который я перенял у директора. В следующий раз, идя по коридору вместе с новым торговым, так сказать с новобранцем, мы опять напоролись на неё. Снова чем-то недовольна. Я ждал этого вопроса новичка: "Чё она такая?" Уж, кто, как ни я объяснит. Склонился, как старший брат, над младшим. И, как будто смакуя словами, отточенными в коронной фразе, со знанием дела я объяснил: "Не трахают её". Придумать ничего нового не мог, но по крайне мере для этого парня к моему образу гуру маркетинга и продаж добавилась аура циничного шутника-затейника.
Философская тема. Вся наша торговая компания была "построена на костях". Тысячи часов сверхурочной работы, неоплачиваемой сверхурочной работы. Работа, о которой говорят: "На перспективу". Так называемая "перспектива" - миф, за которой люди были готовы выкладываться. Они готовы были инвестировать свой труд, свою кровь и плоть, чтобы в будущем получить прибыль, высокую заработную плату, руководящую позицию или даже отдельный кабинет с симпатичной секретаршей.
Исследования в области организационного менеджмента показывают, что деньги являются стимулом для незначительной части работников. В приоритетном перечне факторов, влияющих на отношение к работе, деньги занимают одиннадцатую позицию. Первые - это "успех" и "признание".
Ставить "признание" на второе место можно лишь в узком понимании, этой категории (как особой взаимосвязи, как "одобрения"). В широком понимании "признание", есть и "успех", (с его нормами сбыта и перевыполненным планом), как признание самих себя или "вынужденным одобрением окружающих". Признание - особая гегелевская жажда, желание чужих желаний; жажда той чаши, что никогда не испить до конца (так как чаша та, соединена с кровавыми реками битв "за единый престиж"). Признание, как ключ, открывает все остальные факторы мотивации. Признание – мотив многих людских игр в социальный статус: должностное положение или позиция в компании, орден на груди или научные регалии.
Так я к чему философствую, об этом самом "признании"? У нас в компании казалось всё ничего начиналось. Зарплата конечно невысокая, но отношения всё, как человеческие. А потом пошло поехало. Не жизнь, а политическая смута.
Ох, наша первозданная команда. Мы, как будто дети, вступившие на неизвестную территорию, без страха и упрёка, кидающие вызов Всему. От той первозданной команды, в конце концов, почти ничего не осталось. Но тогда, мы как будто в песне - веселы и юны. Мы идейные энтузиасты, бросающиеся в бой. Да, бойцы, готовые к революции. Мы поколение новаторов: агрессивные, алчущие, открытые, сколь страстные, столь беззаботные. Мы вместе в "поле", вместе в ресторанах, ночных клубах и у кого-то дома.
И я, словно впервые схвативший свежего воздуха, полный надежд, мужества и решимости. Ощущение пойманной волны. Как наркотики. Взлететь на вершину остроконечной, ревущей волны. Танцы быстрые под ломаные ритмы и медленные под популярные мелодии. Пинта адреналина в крови от самой работы, от откровенных разговоров, от этой влюбленной девчонки. Да, можно было подумать, что она любит. А я грубый с ней и недоосуществлённый с собой.
Возможно, что позитивные эмоции, ощущение подъема, духовные откровения, чувство единения - высокопарные проявления сексуальных стремлений. Хотя я не психоаналитик и боюсь, проводя подобные параллели, запутаться в этих сексуальностях и разных там комплексах.
Если уж на то пошло, то и босс, поначалу, казался неким духовным патриархом. Заботливый и сильный патриарх. Он – экс-вице-президент Пепси, а ныне президент торгового холдинга. Успешный человек. Олег был небольшого роста, худощав, и с первого взгляда напоминал мальчишку. Ему исполнилось тридцать четыре, но он выглядел на лет десять моложе собственного возраста. И он понимает своих подчинённых, говорит, словно в точку: "Как тебе эта девочка. Глянь, Колян, какая задница. Нравится? Хочешь познакомлю? Да, впрочем... Кстати, когда пересяду на Мерседес... Ты знаешь, какие у Мерседесов шикарные задние сидения? Вот покатаем её тогда". Чем не старший брат, отец или прочий архетипичный покровитель.
Не знаю, что менялось – "я", организация, мир. Текучка кадров ускорялась, как динамо машина. Даже, всеми обожаемая, Оксана (офис-менеджер, хотя для престижного звучания "менеджер по персоналу") перевелась. Олег принял на работу нового "менеджера по персоналу". Но эта стерва уж решилась быть менеджером по персоналу и ни кем-нибудь ещё, не даром же она училась на факультете организационной психологии.
Ольга (так её звали) - небольшая, безгрудая, хрупенькая девочка, и в целом не красавица. Голосок у неё был тонким, надрывистым, с нервными нотами, и тоном, заявляющим о господстве. Ей удалось испортить отношения буквально со всеми. Только Олег остался довольным.
Ольга была жутко умной. Мне довелось дискутировать с ней на тему реформирования сознания, и она назвала себя "умным человечком", хотя ей и приятно слушать оппонента, у которого может быть "своя точка зрения".
Терпел её долго. Даже тогда, когда другие вовсю её ненавидели, оставался сдержанным. Она с