Структурная модель интеллектуальной жизни: долговременные цепи в Китае и Греции

Об интеллектуальной истории принято писать в терминах "школ". В текстах, восходящих к эпохе Воюющих царств в древнем Китае (до 220 г. до н.э.) говорилось, правда несколько риторически, о "ста школах" чиа (см., например, Чжуан-цзы, глава 33). Диоген Лаэртский (ок. 200 г. н.э.) группировал биографии философов в ионийскую и италийскую школы или "ряды преемственности". Однако под "школой" могут подразумеваться, по крайней мере, четыре различные вещи.

"Школа" в широком смысле означает, что некоторые люди разделяют сходный образ мысли. Здесь не подразумевается какой-либо социальной организации. Так, около 100 г. до н.э. официальный историк династии Хань Сыма Тань впервые сгруппировал ранних китайских философов в шесть "школ". Среди них была и "даосская школа", поскольку ее тексты напоминали книгу "Дао дэ цзин". Но в предыдущие столетия термин "дао" использовался представителями многих интеллектуальных лагерей, а строго организованной даосской религии еще предстояло появиться через несколько веков. Подобные "школы мысли" не имеют значения, если не основываются на каких-то осязаемых структурах.

Понятие школы в более строгом значении предполагает доказательство интеллектуального влияния среди ее членов. Этим в основном и занимаются исследователи интеллектуальной истории. Тем не менее я не буду прослеживать образование такого рода "школ".

Конечно, интеллектуальное влияние важно, но оно не объясняет причины того, почему лишь немногие из тех, кто мог прочесть или услышать о какой-либо идее, приобретают интеллектуальную значимость, трансформируя свой культурный капитал в новом направлении. Взятое само по себе, прослеживание "влияний" подразумевает бесконечный регресс, в котором идеи любого мыслителя всегда могут быть рассмотрены как следствия более ранних влияний. Но канал, несущий энергию интеллектуального творчества, представляет собой нечто большее, чем просто идеи, парящие в атмосфере влияния, даже если мы можем точно констатировать факт влияния, указав на наличие соответствующего текста в личной библиотеке конкретного мыслителя. Главным каналом является личный контакт при встрече лицом к лицу. Далее я хочу показать, что два других типа "школ" или "кружков" имеют наибольшее значение.

Один из них характеризуется тем, что включает цепи личных отношений, среди которых наиболее важными являются отношения между учителями и их учениками; наряду с этими вертикальными связями имеют место и горизонтальные личные контакты между представителями одного поколения.

Для другого типа специфично то, что "школа" представляет собой в буквальном смысле организацию — то есть место, где происходит обучение, — а руководство и собственность переходят к следующим поколениям через открытую преемственность, как в Платоновой Академии, Ликее Аристотеля, или неоконфуцианской Академии Долины Белого Оленя, основанной Чжу Си. Здесь доктрина является частью организационной собственности школы и символом ее социальной идентичности.

Что показывают китайские и греческие сетевые схемы? Первое, что поражает, — то, насколько представленные в них философы, особенно первостепенные (с именами, набранными целиком заглавными буквами), связаны с другими философами. Эти связи являются одновременно и вертикальными (цепочки "учитель—ученик", пересекающие поколения), и горизонтальными (знакомства между ровесниками). У наиболее важных фигур такие связи есть на всех выделенных нами уровнях; "звезды" связаны не только с большим числом первостепенных и второстепенных философов, чем кто бы то ни был, но также и с меньшими, третьестепенными, фигурами [7].

Самые выдающиеся философы не являются организационно изолированными, они — звенья в цепочках учителей и учеников, которые также являются известными философами либо членами кружков видных интеллектуалов-современников. Как правило, самые выдающиеся философы — ученики других выдающихся философов. В дополнение к этой вертикальной организации социальных сетей, пересекающих разные поколения, творческие интеллектуалы обычно включены в группы интеллектуально равных, причем такие группы могут быть кружками союзников или состоять из соперников и оппонентов.

В случае Греции я разделил философов на доминирующих (dominant)2, первостепенных (major), второстепенных (secondary) и третьестепенных (minor). Сетевые связи просчитаны как "назад" (к прямым и опосредованным предшественникам), так и "вперед" (к ученикам) [8]. Мы назвали их, соответственно, "восходящей" и "нисходящей" сторонами сетей и получили следующее распределение:

У доминирующих философов, по сравнению с первостепенными, в среднем, намного больше старших коллег и ровесников, обладающих интеллектуальной значительностью, и эта тенденция сохраняется по мере снижения уровня. Различия возрастают при анализе сетевых "выходов" (связей с учениками и младшими коллегами). Более того, если мы исследуем данную сеть на предмет значимости тех интеллектуалов, с которыми связан каждый философ, то мы увидим, что более именитые философы, как правило, сами связаны с другими философами высокого уровня значимости. Из 28 доминирующих и первостепенных философов 18 (64%) связаны личным контактом с другими философами той же значимости, по сравнению с 33 из 68 (49%) второстепенных философов, связанных так с коллегами своего уровня. Вообще, чем выше степень значимости, тем больше связей: Сократ прямо связан с 3-мя другими первостепенными философами и с 11-ю второстепенными; Платон связан с 3-мя первостепенными и 6-ю второстепенными философами.

Взаимосвязи между китайскими философами позволяют выявить сходную структуру:

У философов, доминировавших на протяжении длительных периодов интеллектуальной жизни, опять-таки значительно больше связей как с предшественниками, так и с последователями. Еще раз подчеркнем: здесь мы рассматриваем только их непосредственные контакты — с философами их собственного поколения и с теми, кто принадлежал к предыдущему и следующему поколениям. Если же мы исследуем целую цепочку, восходящую назад во времени, то увидим: чем более значителен философ, тем более значимы его контакты в последовательных звеньях этой цепочки:

Два шага в цепочке связей покрывают обычно ровесников философа и поколение его учителей (хотя в плотных сетях могут быть цепочки из двух и более горизонтальных связей). Четыре шага открывают возможности для более сложных цепочек [9]. На рис. 1 Гунсунь Лун связан с Мэн-цзы в предыдущем поколении через несколько посредников; а сам Мэн-цзы связан с Мо-цзы, жившим 3 поколениями раньше.

В среднем "звезды" китайской философии соседствуют в двух сетевых шагах с 2 первостепенными и 2 второстепенными философами. При расширении круга до 4 шагов к предыдущим и последующим поколениям каждый философ был обычно связан с более чем шестью другими выдающимися мыслителями. Те первостепенные философы, которые не являются доминирующими, в гораздо меньшей степени связаны с другими первостепенными философами: у них в среднем чуть меньше одной связи в рамках двух шагов и чуть больше одной связи в рамках четырех шагов. При этом они связаны со второстепенными философами почти так же тесно, как и "звезды". Второстепенные философы имеют еще более скромные восходящие связи, но все же они богаче, чем у третьестепенных философов.

У греков наблюдается во многом та же самая картина:

Непосредственное сетевое соседство самых выдающихся греческих философов во многом сходно с сетевым соседством крупнейших китайских философов. Для греков характерно даже большее количество связей со второстепенными фигурами, чем у китайцев, так что на расстоянии четырех шагов по восходящей линии они связаны в среднем с двенадцатью выдающимися философами. У первостепенных философов (не "звезд") и в Греции, и в Китае примерно те же виды связей. При этом необходимо отметить, что у греческих второстепенных философов связи существенно теснее при углублении в сеть на четыре шага, чем у второстепенных философов-китайцев. Фактически, у греческих второстепенных философов примерно столько же глубоких связей, сколько и у первостепенных философов. Причиной этого является то, что многие из второстепенных греческих философов располагаются по нисходящим линиям в непосредственной близости от доминирующих мыслителей с их богатыми связями. Второстепенные же фигуры — такие, как Кратес Киник, Спевсипп или Антисфен — выигрывают от включения в линии перед Платоном или Сократом. Высокая плотность, характерная для греческих философских сетей в нескольких периодах, в Китае достигается лишь частично во время Академии Чжу Си и группы "Сокровенного знания", линий преемственности братьев Чэн и других неоконфуцианцев.

Результатом такой сохраняющейся на протяжении поколений плотности является то, что выдающиеся греческие философы наследуют интеллектуальный капитал и побуждающую к творчеству энергию от очень большого опосредованного сообщества. Платон находится на расстоянии двух связей от Горгия и четырех — от Протагора, Эмпедокла, Парменида и Пифагора. Эпикур — в четырех связях от Демокрита, но также и от Сократа. Аркесилай, скептик и реформатор Академии, находится на расстоянии двух связей и от Аристотеля, и от Зенона Стоика, а также в четырех связях от Сократа. Густая сеть Аристотеля включает 6 первостепенных и 12 второстепенных философов. Такая же сеть у Хрисиппа, этого наиболее утонченного из стоиков: она включает 4 первостепенных и 10 второстепенных философов. Как видим, слава плодит славу, и чем плотнее сеть, тем лучше.

Важность личных связей

Что означает тот факт, что у именитых философов больше всего вертикальных и горизонтальных связей, особенно с другими именитыми философами? Здесь можно подозревать действие каких-то методологических артефактов. Возможно, мы знаем о большем количестве связей первостепенных философов с третьестепенными просто потому, что о первых сохранилось больше информации, включающей имена их учеников и ровесников. Но вспомним, что "третьестепенные" фигуры были в свое время, как правило, довольно известными персонами с репутацией самостоятельных мыслителей, хотя и местного значения. Философы, о которых мы знаем только потому, что они упомянуты в связи с другими философами, являются не "третьестепенными", но случайными фигурами. Последние же составляют отдельную категорию, которая здесь не рассматривается.

Более основательно следующее предположение: то, что мы считаем творческой значительностью философов, — просто результат наличия у них большого числа личных последователей, которые ретроспективно делают своих учителей знаменитыми. Не является ли тавтологией, когда значительность философов определяется через их тесную связь с интеллектуальным сообществом, а затем утверждается, что причина этой значительности состоит в этих связях? Ответом на такое возражение будет "нет". На самом деле, здесь меньше круговой взаимосвязи, чем кажется. Можно показать, что данная модель не просто обусловлена нашими же скрытыми определениями.

Во-первых, имеются эмпирические исключения. В греко-римском мире знаменитыми философами, стоящими вне цепочек выдающихся последователей, были Гераклит, Филон Александрийский и скептик Энесидем. В Китае первостепенными философами-одиночками были анонимный автор "Дао дэ цзин", Дун Чжуншу, философ династии Хань, среди второстепенных фигур — ранние "легистские" политики Шэнь Бухай и Шан Ян (расцвет у обоих ок. 350 г. до н.э.), а также Ван Чун, рационалист династии Хань. Более того, существует достаточно большое число случаев творчества "на закате дней", когда самые значительные достижения делаются в конце линии преемственности при отсутствии даже второстепенных учеников, которые могли бы ее продолжить. В греко-римском мире первый такого рода пример являет собой Августин; в исламском — Авиценна (Ибн Сина, расцвет ок. 1120 г.). Гегель, переоценивавший значимость принципа: "Сова Минервы вылетает в сумерки", очевидно, думал, что его собственная философия — лишь подтверждение этого принципа, но ученики Гегеля показали неправоту учителя.

Кроме того, можно указать на такие исторические прецеденты, когда выдающиеся философы не являются современниками, лично не связаны в цепочки, не являются членами одних и тех же организаций, не концентрируются в одних местах. Тот факт, что такие структуры установлены эмпирически, говорит о том, что дело здесь не в концептуальной тавтологии [10].

Я утверждал, что репутация в некотором смысле не отличима от творчества. То, что мы считаем интеллектуальным величием, состоит в производстве идей, влияющих на последующие поколения, которые либо повторяют их, либо развивают, либо выступают против них. Из данного определения не следует, что великий мыслитель — тот, у кого есть личная сеть выдающихся последователей. Гипотетически, чьи-либо идеи могут повлиять на более поздние поколения без передачи в личной форме. Сказав это, я бы добавил, что в принципе можно определить, удостаивались ли некоторые индивиды большего ретроспективного признания, чем они заслуживают, в том смысле, что они на самом деле не производили те идеи, которые им позднее приписывались <...>

Мы можем также поставить под вопрос значимость горизонтальных связей между первостепенными философами. Например, тот факт, что Сократ или Цицерон знали в свое время практически всех, можно расценить как тривиальное обстоятельство, сравнив его с клубным объединением достигших известности людей, подобным современному, когда кинозвезд и прочих знаменитостей приглашают в одно и то же место для встреч друг с другом, независимо от того, как удалось каждому из них прославиться. Но давайте проанализируем эту возможность.

Во многих случаях контакты "по горизонтали" что-то давали философам, ибо они предшествовали их последующим творческим результатам. Так было и с Цицероном, и с Сократом: оба имели много встреч в юности. По отношению к большей части философов я бы утверждал, что контакты между первостепенными персонами — это не просто феномен "клубного объединения" ("clubbing together" phenomenon); горизонтальные связи действительно существенны. Но дело здесь, строго говоря, не во "влиянии" в общепринятом смысле, когда один человек передает идеи другому. Со всей очевидностью это проявляется там, где люди находятся в близком контакте задолго до того, как кто-то из них становится творческой личностью [11]. Я полагаю, что существуют три взаимоперекрывающихся, но аналитически различных процесса, которые проявляются через личные контакты. Первый из них — это передача культурного капитала, идей и смысла того, что с ними делать; второй процесс состоит в передаче эмоциональной энергии — и от случаев предыдущего успеха, и от сосредоточения энергии в "котле" группы; третий включает передачу некоего структурного чувства интеллектуальных возможностей, особенно в плане соперничества.

Эти процессы действуют во всех типах личных контактов — как в вертикальных цепочках учителей и учеников, так и в горизонтальных контактах между ровесниками. Рассмотрим такой вопрос: почему вертикальные связи являются превалирующими и почему они коррелируют со степенью значительности? Можно было бы ответить, что по звеньям этих цепочек передается интеллектуальный капитал: Аристотель — первостепенный философ, потому что получил хорошее образование от Платона, который, в свою очередь, получил хорошее образование благодаря своим контактам с Сократом, Архитом, Евклидом из Мегары и другими. Это, конечно, не вся история, поскольку выдающиеся фигуры молодого поколения создают себе репутацию, не просто воспроизводя приобретенный культурный капитал, но разрабатывая его в новых направлениях. Но даже если согласиться с тем, что эти интеллектуальные ресурсы действительно важны, то следует спросить: почему же их так часто получают именно посредством личных контактов, а не более дистанцированным способом — через книги? <…>

В принципе уже вскоре после появления первых интеллектуальных сетей можно было усвоить важные философские доктрины без личного контакта с автором. Личная близость давала, конечно, некоторое преимущество во времена неповоротливых и медленных способов книгоиздания. Но поражает тот факт, что при взгляде на всю толщу известной нам истории структура личных связей не меняется в сколько-нибудь значительной степени с самого раннего до самого последнего времени.

Личные цепочки присутствуют в поздние периоды греко-римской античности, так же как и в ранние. Сеть Ван Янмина около 1500 г. н.э., когда книгоиздание было уже достаточно распространено, очень мало отличается от сети Мэн-цзы за 1800 лет до этого. Решающий довод состоит в том, что в европейской философии как Нового времени, так и в современной, включая весь XX век, наблюдаются одни те же типы сетей. Мы еще видим цепочки от Брентано к Гадамеру, Маркузе и Арендт, от Фреге к Витгенштейну и Куайну, группы в Вене, Париже и других местах [12]. Я бы осмелился предсказать, что значимость личных связей не снизится и в будущем, независимо от того, какая схема новых коммуникационных технологий будет изобретена. Электронная почта или любая другая форма общения, которые открывают дисперсную и рассредоточенную структуру коммуникаций, не заменят фокусированные цепочки, образующие ядро интеллектуальной жизни.

Что же передается в таком случае через эти цепочки личных связей? Без сомнения, интеллектуальный капитал. Причина, по которой книги не так ценны, как личные контакты, заключается в том, что одна лишь восприимчивость к идеям своего времени недостаточна для первоклассной интеллектуальной работы. Личный контакт с ведущим практиком-исследователем дает прежде всего возможность сфокусировать внимание на тех аспектах большого массива идей, которые составляют аналитическое острие. Конечно, творчески активные интеллектуалы каждого нового поколения отталкиваются от этой точки и движутся в новых направлениях. При этом личный контакт с лидерами предшествующего поколения также может помочь — пусть не столько по существу дела, сколько в самом стиле работы: ведь в нем происходит передача эмоциональной энергии и ролевой модели, показывающей, как выйти на высший уровень интеллектуального труда.

Эмоциональная энергия увеличивается до высокого уровня в интерактивных ритуалах повседневной жизни благодаря предельно сфокусированным групповым взаимодействиям. Опыт наблюдения за знаменитым учителем, окруженным учениками, оказывает весьма сильное мотивирующее воздействие, даже несмотря на то, что (по причинам, о которых мы еще упомянем) лишь немногие ученики добиваются больших успехов. Тот же опыт имеет место и в горизонтальных групповых контактах. Группа, подобная "Семи мудрецам в бамбуковой роще", стимулирует творческое вдохновение одновременно у всех своих членов; ясно, что друг без друга они не поднялись бы до таких высот в полете фантазии и борьбе с предрассудками.

Контакты с оппонентами производят такой же, если не более сильный, эффект эмоционального побуждения к творчеству, как и контакты с единомышленниками. Вот почему кажется, что интеллектуалов как бы "тянет" к своим оппонентам. Они, словно магниты, выискивают друг друга и притягиваются противоположными полюсами.

Ядро интеллектуального мира имеет структуру противоборствующих групп, сплетающихся в конфликтное сверхсообщество. Те горизонтальные связи, что перекрещиваются в Афинах во времена Сократа и его последователей, формировали такую же по типу структуру, которая стимулировала вдохновение философов Академии Чжу Си и ее соперников в период Воюющих Царств, среди буддийских фракций в раннюю эпоху Тан и среди множества школ в период династии Сун — тех, кто потом превратился в неоконфуцианцев.

Интеллектуалы воодушевляются потоком идей, перспективами их развития, борьбой с противниками — и так всегда, даже если они обращаются к прошлому с целью реконструкции какого-нибудь древнего или вечного идеала. Ритуальная плотность взаимодействий интеллектуалов умножает их энергию, тем более когда сходятся, чтобы усладить публику столкновением своих аур, знаменитости — соперничающие сакральные субъекты, воплотившиеся в реальные личности.

Эта энергия направляется по особым каналам. В каждый данный период на интеллектуальной ниве реализуются лишь немногие возможности. Чтобы знать о них, чтобы чувствовать, какой именно путь открывается, надо быть в гуще событий, и прежде всего — в контакте со своими соперниками.

Так, именитые интеллектуалы, встречаясь, не обязательно передают друг другу какой-то интеллектуальный капитал. Возможно, они не узнают друг от друга вообще ничего существенного. Тот факт, что соперничавшие неоконфуцианцы Чжу Си и Лу Цзююань встречались и спорили, наверное, ничего не добавлял к идейному репертуару каждого. Но сама ситуация, которая свела их вместе, должно быть, предполагала устойчивое осознание расщепленности интеллектуальной сферы, а это само по себе вдохновляло и Чжу и Лу отстаивать свои позиции, развертывая их в соперничающие сверхсистемы.

Структурное давление

На уровне потока идей и эмоций существует несоответствие между причинами и следствиями. Конечно, контакт с выдающимися предшественниками или ровесниками значим для творчества, как и жизнь в период структурного соперничества. И все же индивидов, испытавших на себе влияние этих условий, гораздо больше, чем вновь появившихся интеллектуальных "звезд". У Конфуция, согласно преданию, было 1000 учеников, Теофрасту приписывалось (возможно, с большей точностью и меньшей риторичностью) 2000 учеников [DSB, 1981, 13, p.328]. Из них на моих схемах представлены лишь 11 учеников Конфуция (один на границе между третьестепенным и второстепенным рангами, остальные — третьестепенные или еще более низкого ранга) и 4 ученика Теофраста (из них один первостепенный и один второстепенный). Мы знаем имена некоторых из соотечественников Цицерона, учившихся у той же плеяды философов в Афинах и на Родосе [Rawson, 1985, p. 6-13], но только Цицерон сумел использовать воспринятые интеллектуальные и эмоциональные ресурсы, чтобы стать философской знаменитостью. Итак, можно с уверенностью сказать: у каждого выдающегося философа, способного передать значительный культурный капитал и эмоциональную энергию, было гораздо больше учеников, имевших возможность "реинвестировать" эти ресурсы, чем тех учеников, которые это действительно сделали.

Означает ли это, что наша социологическая модель неизбежно несовершенна и нуждается в дополнении психологическими, индивидуальными либо другими идеосинкразическими обстоятельствами? Кажется, было бы разумно это признать. Но такой тип различения основывался бы на недоразумении. Индивиды не отделены от общества, как если бы они были тем, что они есть, вне своего постоянного взаимодействия с другими индивидами. Можно более детально рассмотреть вопрос, какой именно социальный опыт, какие цепочки интерактивных ритуалов создали сами индивидуальности этих людей. Своеобразие индивида определяет своебразие его социального пути [13].

Но давайте на время отложим этот вопрос. Главная теоретическая проблема заключается не в том, что сказанное мной слишком социологично, но в том, что оно как раз недостаточно социологично: в нем упущен ключевой факт, касающийся структуры интеллектуальных сетей. Дело в том, что структура интеллектуального мира в каждый период времени позволяет привлечь к себе большое внимание лишь ограниченному числу индивидов. Число ячеек, которые могут быть заполнены, мало и, как только эти ячейки заполняются, каждый, кто стремится "пробиться" к высшим позициям, сталкивается с мощным противодействием.

Кроме необходимых преимуществ первоочередного получения наиболее релевантного культурного капитала, требуется быть в ситуациях, повышающих эмоциональную энергию для творческого рывка, быть осведомленным об открывающихся структурных возможностях — но во всем этом также надо быть первым. Нужно быть впереди, иначе структурные возможности, на которые рассчитывает индивид, закроются. Благоприятные условия и воодушевление — как объективные, так и субъективные — приходят к тем и сосредотачиваются у тех немногих личностей, кто получает преимущество на старте борьбы за структурные каналы. Но они не приходят к остальным — тем, кто отставал в самом начале, может быть, не так заметно. Именно ощущение этих действующих в интеллектуальном мире сил заставляет некоторых выйти из борьбы, расстаться с мечтами о достижении высокой интеллектуальной значимости. Такие люди могут оставаться в интеллектуальном поле и выполнять вспомогательную роль комментатора или пересказчика других авторов, передавая чужие идеи провинциальной публике. Они могут уйти в политику или еще какую-нибудь сферу, где соревнование с другими интеллектуалами не такое жесткое, как на их собственной беговой дорожке — "ноздря в ноздрю".

Творчество как бы выдавливается из структуры через малые отверстия. Но эти отверстия всегда такого размера, что в каждый период времени позволяют пройти лишь нескольким мыслителям. Творческие прорывы происходят, по-видимому, по нескольким направлениям одновременно. Мы видим, что этот паттерн со всей очевидностью проявляется на сетевых схемах...

В Китае первостепенные фигуры обычно состязаются с первостепенными соперниками своего же поколения: Мэн-цзы, Чжуан-цзы и Хуэй Ши; Гунсунь Лун, отчасти соглашаясь (и споря) с Цзоу Янем, а тот, в свою очередь, — с Сюнь-цзы; буддистские "звезды" Фацзан и Хуэйнэн; творческие поколения неоконфуцианства, вначале с Чжан Цзаем, Шао Яном и Чжоу Дуньи, а затем с Чжу Си и Лу Цзююянем. Второстепенные фигуры также появляются в одно время сразу группами или кластерами. Некоторые философы состязаются с другими, имеющими несколько меньший ранг, но тех, кто полностью изолирован от значимого соревнования, очень мало.

Тот же самый феномен наблюдается и у греков. Ключевые фигуры приходят на сцену как соперники внутри одного поколения: Парменид и Гераклит; "звезды" движения софистов вместе с Сократом и Демокритом; Аристотель и Диоген Киник; Эпикур и Зенон Стоик, которые основывают свои соперничающие школы в Афинах с промежутком лишь в несколько лет. Если наряду со "звездами" включить в рассмотрение и второстепенные фигуры, то паттерн одновременно возникающего творчества проявляется с ошеломляющей очевидностью [14].

Структура творчества, выражающегося одновременно в противоположных позициях, выводит нас на закон малых чисел3, делая также более понятной ту борьбу, что разделяет пространство интеллектуального внимания. В предельно сфокусированных сетях соперничества оказываются не только греческие и китайские, но также индийские, японские, исламские, средневековые еврейские и христианские, современные европейские философы. Отметим здесь лишь тот общий момент, что структурное давление (structural crunch) — это общий паттерн как сетевой плотности, так и творчества, движимого конфликтом. Прославленные имена, равно как и "полузнаменитости", задерживающие на себе внимание не так долго, — это личности, находящиеся как раз в тех точках, где сети возгоняют эмоциональную энергию до высочайшего уровня. Творчество является как бы "трением" в пространстве внимания, причем в те моменты, когда структурные блоки трутся друг о друга с максимальным сопротивлением. Наиболее влиятельные идейные новшества рождаются в моменты высочайшей вертикальной и горизонтальной плотности сетей, когда цепочки творческих конфликтов выстраиваются над непрерывной цепью поколений.

Структурные условия, которые делают это возможным, являются предметом последующих глав. Приведу лишь один факт из обзора всех сетей мировой философии. Общее число тех, кто добился выдающихся достижений в философии, — приблизительно от 135 до 500 человек. Меньшее из этих чисел относится только к первостепенным фигурам в каждой цивилизации, среднее — ко второстепенным, большее — к сумме тех и других [15]. Распределение философов по всем сетям показано в таблице 2.1.

Даже если мы добавим сюда третьестепенные фигуры из всех сетей, то их общее число все равно составит лишь 2700 человек — тончайший слой мирового населения на протяжении соответствующих поколений (между 600 г. до н.э. и 1900 г. н.э. жило порядка 23 миллиардов человек4). Стратификация интеллектуального мира долговременной славы намного контрастней, чем политико-экономическая структура обществ, даже в те времена, когда правящие аристократии составляли менее 5% населения. Известно также, что до 1600 г. н.э. знание было относительно менее дифференцированным. После этой даты или позднее естественнонаучные и гуманитарные дисциплины начали выходить из философских сетей, а между тем они включали многих из наиболее знаменитых основателей этих дисциплин. Таким образом, общее число философов колеблется от 150 до чуть менее 3000 человек, что учитывает фактически все интеллектуальные достижения в "теоретических" областях знания до недавнего времени, за исключением литературы, музыки и изящных искусств, у которых сложились свои собственные сети.

Ядро интеллектуальных сетей, которое привлекало к себе наибольшее внимание в течение всех поколений документированной истории, — а общее число составляющих его философов колеблется от 100 до 500 либо до 2700 имен, — занимало привилегированные позиции по сравнению со всеми остальными философами, не попавшими в центр внимания. Говорить об этой совокупности как о маленькой компании гениев — значит совсем не понимать социологический аспект. Сюжет интеллектуальной истории пишут именно сети; структура же сетевой конкуренции за пространство внимания, определяющая креативность, сфокусирована таким образом, что выдающиеся идеи формулируются устно с помощью речевого аппарата и письменно с помощью пальцев немногих индивидов. Сказать, что круг творческих интеллектуалов узок, — все равно что сказать: интеллектуальные сети сфокусированы на вершинах немногих пирамид. Борьба человеческих существ за более высокое место в такой пирамиде, а также условия, делающие эти вершины немногочисленными, но взаимосвязанными, образуют саму субстанцию социологии философий и социологии интеллектуальной жизни вообще.

Таблица 2.1

Распределение философов для всех сетей

В этой борьбе почти все мы обречены на поражение — вывод, который наносит удар по нашему интеллектуальному самомнению и развеивает мечту о славе, в том числе, если угодно, и о посмертной славе как символической награде за интеллектуальный труд. Дело в том, что в каждый период времени в пространстве внимания есть место лишь для очень малого числа тех, кто получает во время своей жизни признание в качестве первоклассных философов. А со сменой поколений число творческих интеллектуалов, оказывающих долговременное влияние, становится меньше, поскольку о них меньше помнят, что, однако, создает им вторичную репутацию, которая лишь единиц делает мыслителями первостепенной значимости. Судьба почти всех интеллектуалов — быть рано или поздно забытыми. Что же касается большинства из нас, то о нас забудут скорее рано, чем поздно.

Вместо того, чтобы, осознав этот факт, впадать в депрессию, можно посмотреть на него совершенно в ином свете. Все мы, от "звезд" до сторонних наблюдателей, — часть одного и того же силового поля. Соединяющая нас сеть формирует и распределяет наши идеи и энергию. Мы сделаны из того же теста, что и Кант, Витгенштейн, Платон. Если мы — социологи, то наши умы буквально пронизывают идеи Вебера и Мида, подобно тому, как идеи Дильтея и Риккерта, Вундта и Джемса пронизывали их умы. Если мы — математики, то мы не можем мыслить, не мысля тех частей сети, пусть отдаленных, над которыми размышляли Пифагор или Ньютон. Они, как и мы, сформировались в противостоянии и напряжении между различными частями сети, которые порождали интеллектуальные проблемы, а стало быть, и вопросы, над которыми мы размышляем сегодня. То же самое можно сказать и о наших современниках, — друзьях и соперниках, а также о тех, кто придет после нас. "Звезд" немного, потому что фокус внимания в ин<