Наль! В письме из Парижа я уже рассказывал тебе, как в 1995 году вселился в мастерскую в коломенской мансарде и обладателем второго комплекта ключей от нее сразу же стал Чабуткин. Писал о том, как были организованы и как проходили еженедельные встречи-среды в этой мастерской и кто их посещал. Да ты и сам все это знаешь, будучи давним завсегдатаем журфиксов. Так что, повторяться не буду, но расскажу нечто иное. Кстати, с легкой руки Жени Мохорева, студия получила название «Табурет», и это название было написано мелом на двери. Но однажды Стас отчабучил и переделал надпись, изменив первую букву. Теперь на двери красуется иное слово – «Чабурет».
Традиция «сред» подбиралась к своему десятилетию, они становились все более людными и шумными и Стас ворчал: «Что ты принимаешь кого ни попадя, невозможно поговорить с друзьями». И действительно, в 2004 в мастерскую приходило как никогда много разного народа, общаться воистину стало трудно, но я ничего не мог с этим поделать. Тем более что в тот год я реализовывал в студии свой проект «Среда. Текст и контекст» и, впрочем, никого специально не приглашая, рад был каждому новому гостю. Стас стал редко приходить и никакие мои ссылки на христианский закон странноприимства на него не действовали. И все же, надо было что-то придумывать. Без этих встреч с друзьями и гостями из других городов и весей я жить не мог, так же, как не мог лишить их места общения и знакомств. «Раб мансарды» -- так я себя чувствовал. Так случилось, что осенью 2004 меня свели с одной дамой, владелицей полуподвала возле Сенной площади и мне был дан карт-бланш на использование этого помещения для творческих встреч. Тогда на какое-то время ситуация с мастерской разрешилась. Я перенес «среды» из Коломны к Сенной площади, где и создал фотогалерею-клуб «Раскольников». (Название возникло благодаря расположенности клуба на туристическом маршруте «Петербург Достоевского»).
Мной была сформулирована программа деятельности клуба. Вот как я объяснялся с прессой. «В отличие от фотоклубов советской генерации, в нашем клубе нет устава, нет никаких выборных органов, нет никаких надзирателей со стороны государства. В клубе царит добрая воля энтузиастов и поддержка поклонников фотографии, питаемая любовью к городу. Это не фотоклуб былого времени, самозамкнутый на обсуждении сугубо специфических фотографических проблем, это именно клуб фотографов, двери которого открыты для любого творческого человека. <…> У нас есть клубные дни – среда – когда мы проводим творческие встречи, лекции, мастер-классы, презентации новых книг по различным аспектам творчества. Здесь же мы надеемся организовать общедоступную библиотеку книг и журналов по современному искусству, демонстрацию мультимедийных проектов и доступный для посетителей библиокафе интернет». Сразу скажу, что мои наполеоновские планы в части библиотеки и интернета так и не были реализованы, а вот выставочные проекты, творческие встречи и презентации прошли так, как и было запланировано. Выставки задуманы были так. «Выставочные проекты сезона 2004-2005 гг. реализуются на двух площадках: в фотогалерее “Раскольников” (Гражданская ул., дом № 3) и в антик-отеле “Казанская, 5”. В фотогалерее и библиокафе “Раскольников”, где и базируется клуб, с периодичностью раз в три недели открываются выставки под общим названием “Перекресток”, а в антик-отеле, с периодичностью пять-шесть недель, осуществляется выставочный проект “Жанр: Петербург”. (Город в творчестве современных фотографов-художников)». Мы открылись в конце сентября 2004 года и с завидной последовательностью принялись выполнять намеченное. Стас в «Раскольникове» сделал две выставки.
Сначала, в рамках программы «Жанр: Петербург» в конце ноября открылась выставка Стаса в антик-отеле «Казанская, 5». Она была второй по очередности в проекте, после выставки Жени Мохорева. В пресс-релизе я писал: «Вот уже три десятка лет Станислав Чабуткин, являясь одним из лучших профессиональных фотографов Петербурга, совмещает официальную службу с активной творческой деятельностью. Его артистический почерк отличает безупречное владение композицией, особый лиризм высказывания и виртуозная техника исполнения светописных произведений. Фотограф-романтик Чабуткин вкладывает в свои снимки редкую для нашего прагматичного времени завораживающую зрителя душевную теплоту. Может быть, именно поэтому, как его многочисленные персональные проекты, так и участие в составе групповых художественных выставок, проходят с неизменным успехом в России и за ее пределами».
Сделав вторую экспозицию в гостинице, мы охладели к этому пространству. И вот почему: только теперь смекнули, что хитроумная владелица отеля нашими выставками даром оформляла его убогие интерьеры. И в самом деле, ну кто пойдет в полузакрытую гостиницу смотреть выставку? Да и постояльцев там было не густо – из 25 номеров большинство постоянно пустовало. Экспозиция Стаса провисела там вдвое дольше намеченного срока и больше мы выставок в «отеле» не делали, сосредоточив свою деятельность исключительно в стенах «Раскольникова».
В начале февраля в клубе открылась выставка Стаса в проекте «Перекресток». Да, забыл напомнить тебе, что за идея реализовывалась в «Перекрестке». К этому времени я стал явственно ощущать, что в Петербурге все больше ширится разрыв между «старыми» и молодыми фотографами. Именитые мастера не очень-то идут на знакомство с молодежью и не ходят на их выставки, а те, в свою очередь, не чувствуют себя участниками фотоэстафеты поколений. Силами встреч в мастерской эту тенденцию было не переломить, вот я и придумал проект «Перекресток». Благо в новом помещении было два зала. По моей концепции в выставках «Перекрестка» всегда должны были участвовать два автора: один, становление которого произошло в двадцатом веке и другой, чьи первые шаги в фотоискусстве сделаны в веке двадцать первом. «Старый» мастер должен был делать здесь премьерный показ своего свежего проекта, а для художников новой генерации – а ведь именно им предстоит определять лицо петербургской художественной фотографии текущего века -- это будет первая персональная экспозиция. Вернисажи, как я уже говорил, проходили раз в три недели, а два других клубных дня были заполнены творческими встречами с мастерами фотографии, лекциями и акциями (о последних позже, но бегло расскажу) в окружении экспонирующихся работ.
Шестой перекресток назывался так: «Вильям Каррик – Станислав Чабуткин». Вильям Каррик был представлен фотографиями из цикла «Русские типы» 1870-х гг, а Станислав Чабуткин -- портретами под общим названием «Лица. 1978-2004». В скобках замечу, что только сейчас обратил внимание на некое совпадение дат -- первый портрет работы Чабуткина датирован 1978-м, т.е. ровно через 100 лет после кончины Каррика. (Опять мистика!). Работы Стаса не были новыми, как того требовал концепт программы, но это была первая выставка, где фотограф Чабуткин был представлен как портретист. По моей просьбе Марианна Емельянова – в то время лишь аспирант на кафедре философии Герценовского института – написала к этой выставке пресс-релиз. Он довольно пространен, и ту часть, что касается Каррика, я сейчас опущу. Но вот, что она писала о Чабуткине -- а это, Наль, как ни крути, первый текст о портретах его работы. Сначала преамбула, а потом о нем.
«Фотогалерея «Раскольников» продолжает реализовывать в своем пространстве идею встреч фотографов разных поколений. На этот раз на «Перекрестке» сошлись не два наших современника (именитый мастер и начинающий автор), как бывало во всех прошлых проектах, а фотографы, творчество которых разделено более чем вековым интервалом. Известный петербургский фотохудожник Станислав Чабуткин выставляет свои работы по соседству со снимками шотландца Вильяма Каррика, выполненными во второй половине XIX века. Казалось бы, какие тут могут быть точки соприкосновения? Попробуем всмотреться. <…> Каждая персональная выставка Чабуткина это, безусловно, событие (увы, не частое) в фотографическом мире, а работы, выставленные сейчас в галерее “Раскольников” -- это еще и первая выставка Чабуткина-портретиста. Представленные работы, конечно, не результат одной фотосессии. Как говорит само название: “Лица. 1978-2004.”, перед нами проходят лица людей, встретившихся фотографу на протяжении многих лет.
На вопрос, заданный автору на открытии, о том, по какому принципу отбирались выставленные в галерее портреты, Станислав с присущим ему юмором парировал: “Это, пожалуйста, к куратору…”. Так что, эту загадку, любезно было предоставлено решать каждому самостоятельно. Действительно, представленные работы не выстраиваются в какую-то концептуальную серию, автор не пытается обосновать их единство формальным образом… Просто все это люди, которых снимал Станислав Чабуткин. Некоторые герои фотографий -- его друзья, неоднократно испытавшие на себе “субъективный”, но всегда радушный, взгляд его объектива; другие встречи были более официальны, но каждая из них вдохновила автора, и результатом каждой стал портрет. На этой выставке мы встречаемся со многими известными деятелями культуры, представлены портреты соратников Станислава, фотографов: Александра Китаева (1999), Евгения Мохорева (1999), Елены Агафоновой-Бахаревой (1999), Александра Никипорца (2002); из более ранних снимков выделяется портрет Георгия Товстоногова (1986). Музыканты дуэта “Северное танго” представлены со своими неизменными спутниками: Эвелина Петрова (2002) с аккордеоном, а Виктор Соболенко (1995) царственно возложил руки на виолончельный футляр. <…> Неоднократно подчеркивалось удивительное сочетание ироничности и романтичности в фотографиях Станислава Чабуткина, все это и добрый юмор и лиричность присущи и его портретным работам.
Вот так пройдя по залам галереи «Раскольников», можно увидеть лица людей разный эпох, казалось бы, не имеющих между собой ничего общего, кроме того, что все они в свое время стали моделями для фотографов, показали их “видение” и предстали теперь перед нами. Но, у каждого рождаются свои ассоциации…».
Спросишь, Наль, где мы взяли фотографии Каррика? Все просто. Мы взяли их у замечательного собирателя старой русской фотографии Михаила Ивановича Голосовского. С Голосовским я познакомился больше десяти лет назад, и, разумеется, свел его со своим другом. У Голосовского непростой характер, в последние годы он ограничивает себя от любых новых контактов и почти никого в своем подмосковном доме не принимает. Но Стас ему приглянулся и они сдружились. Коллекционер частенько приезжал в Петербург к своим коллегам, и Стасик непременно встречал его на вокзале, провожал до гостиницы и вообще всячески помогал ему в нашем мегаполисе. Вспоминаю, как однажды Голосовскому досталась довольно редкая старая и громоздкая павильонная камера немецкой работы. Пройти мимо он не мог, но и надобности в этом раритете у него не было, поскольку свою коллекцию фототехники он уже давно продал в московский Политехнический музей. Голосовский решил отдать машину в хорошие руки, и это оказались руки Чабуткина. Стас тогда еще надеялся сделать себе студию и продолжать заниматься серебряной фотографией. Он приехал в подмосковье на своей «четверке», с трудом засунул в нее камеру и перевез в Петербург. Два года этот уникальный аппарат простоял у него в гараже, но вскоре иллюзии о студии растаяли, и Стас передал раритет в Музей истории фотографии Диме Шнеерсону. Там она и поныне стоит, радуя посетителей.
В 2005-м мы взяли у Голосовского снимки Каррика, Стас изготовил с них максимально приближенные к оригиналам репринты и мы сделали небольшую выставку пионера русской светописи в «Раскольникове».
Оборачиваясь на ту недолгую эпопею – двери клуба были открыты всего-то девять месяцев -- сам удивляюсь, как можно было в такой короткий срок так насытить его программу всевозможными событиями. Бегло перечислю основное, суди сам. Помимо Стаса и твоего покорного слуги, в «Перекрестке» проходили персональные выставки Виалетты Альховки, Кирилла Бугаева, Константина Водяницкого, Юлии Гребнёвой, Ирины Гундаревой, Солмаз Гусейновой, Веры Дорн, Насти Кожевниковой, Дмитрия Конрадта, Бориса Михалевкина, Евгения Мохорева, Александра Никипорца, Александра Петросяна, Александра Смирнова, Людмилы Таболиной, Александра Филиппова, Александра Черногривова. Групповые выставки-акции: «Посвящается Роберту Мэпплторпу» и «Человек-человеку», что была посвящена теме бедности в художественном преломлении (совместно с общественной организацией «Ночлежка»). Выставка молодых фотографов «На старте». Творческие встречи с основателем современного оптического пикториализма московским фотографом Георгием Колосовым, с деканом фотофакультета при Союзе Журналиста Павлом Маркиным, фотохудожниками Владимиром Теселкиным и Борисом Михалевкиным. Встречи с редакцией журнала «Фотомагазин», газеты «ФотоПетербург», с научными сотрудниками Государственного центра фотографии и со старшим научным сотрудником Московского дома фотографии Екатериной Кондраниной. Встреча с куратором проходившей в Эрмитаже выставки «Роберт Мэпплторп и средневековая традиция» Аркадием Ипполитовым. Презентация поэтической книги Александра Филиппова «Между черным и белым», презентация книги профессора Петербургского Университета Валерия Савчука «Философия фотографии». Наверное, я что-то упустил, но и этого достаточно. По сути, эта была самая настоящая школа повышения квалификации, как для авторов, так и для зрителей.
Однако всему приходит конец. Постепенно мои отношения с хозяйкой помещения портились, и я с трудом довел анонсированную программу до логического конца. Расстались мы с меценаткой без скандала -- я распустил клуб на летние каникулы и никому не сказал, что вечера здесь уже не будут возобновлены. Среды вернулись в свои пенаты.
Знаешь, Наль, здесь в Финляндии, удивительно чистый воздух. Настолько чистый, что когда куришь – а я злостный курильщик – табачный дым не растворяется в воздухе, а каким-то отдельным пучком/тучкой так и улетает куда-то в преисподнюю. Я тебе уже рассказал, как много в финской столице всякой живности, но гуляющих по улицам котов и кошек здесь не увидишь. То ли аборигены к ним равнодушны, то ли держат дома на привязи, не знаю. А уж как Стас любил свою трехцветную красавицу Марфу, просто не передать! В ее трудные дни он брал беличью кисточку для акварели и помогал ей скрасить, преодолеть проблемы. Но Марфа, рано или поздно находила себе партнера поконкретней и, спустя известный срок, у Стаса появлялась забота пристроить плоды ее, по большей части, помоечной, любви. При его обширных знакомствах это не составляло особого труда, и Стас окотил, в частности, почти весь фотографический Петербург. Не стану сейчас называть имена некоторых владельцев, но поверь мне на слово, иногда дело доходило до скандала. У него просят котика, и он отдает котика. Через какое-то время к нему с воплями бегут – «Это кошка»! На что Стас спокойно отвечал: «Просили котика, я вам дал котика, а уж что у вас обнаружилось, так это ваша проблема». Марфу порвали собаки на Суходольском озере, он ее выходил, но после собачьей трепки долго она не протянула.
Всегда интересно, как человек выбрал ту или иную профессию, и вдвойне интересно, как люди приходили в фотографию – ведь в те годы, когда мы делали свой выбор, фотографы и занятия фотографией не воспринималось в обществе, как нечто достойное и почтенное. Хлебное – да, но чтобы сколь-либо социально значимое, увы! Мне довелось прочитать много биографий известных и не очень известных фотографов советского периода, и я заметил, что для большинства коллег моей, да и предыдущей генерации, путь в фотографию начался с того, что им в школьные годы родители подарили на день рождения фотоаппарат. В одном из своих интервью (в 2008 году) Стас рассказал об этом. «В один из дней рождения … мне подарили одновременно два фотоаппарата – один достался мне от крестного отца, а другой мне подарила крестная мать, что, как мне кажется, само по себе достаточно символично. Это были «Смена-2» и «Юность». Естественно, мне было интересно освоить эту технику, – я всегда с уважением смотрел на человека с фотоаппаратом. Я брал аппарат в школу и фотографировал одноклассников. В пионерском лагере я записался в кружок, где научился проявлять и печатать, – все эти таинственные манипуляции очень меня привлекали». Почему наши родители так поступали? Загадка. Возможно потому, что государство столь активно старалось уничтожить родовые связи, принадлежность граждан к стране, а не государству, что они, родители, понимая, что нет будущего без прошлого, стремились воссоздать утраченное. Ведь фотоаппарат в семье – фамильный летописец и они думали о внуках. Так было со мной, так было со Стасом и многими другими нашими современниками.
В 2001 году мы с ним участвовали в выставке «Моя первая пленка» в рамках проходившего тогда в Петербурге «Осеннего фотомарафона». Стас предался воспоминаниям и, что для него абсолютно не характерно, написал небольшой текст. Написал, положил в конверт и, сопроводив его надписью «Александру Китаеву от Станислава Чабуткина. 04.09.2001», отдал мне. Привожу этот редкий и крайне любопытный документ полностью.
«Моя первая пленка.
Тугой рулон еле втиснули в патрончик от валидола, закрутили продырявленной крышкой с фитилём и запалили. Когда алюминиевый цилиндр стал дразниться оранжевым язычком пламени, Сашка Борисов придавил его ботинком, на что тот стал зловеще шипеть и клубиться, заполняя лестничное пространство едким дымом. Выше этажом щёлкнул замок. Мы переглянулись, еле различая очертания друг друга, и, не сговариваясь, спикировали на первый этаж. Вылетев на улицу под крики жильцов, завернув за угол дома и переведя дух, двое четвероклассников в унисон выдохнули: “Здо-о-о-рово!!!” Так превратилась в золу и дым моя первая плёнка. В то время (60-е годы ХХ) плёнку ещё продолжали делать на целлулоидной основе, что открывало простор для пиротехнических опытов миллионам пионеров и школьников СССР, а сегодня затрудняет работу фотоархеологов. “Моя первая плёнка” -- понятие весьма условное, во всяком случае, для меня, хотя я точно помню, что на ней -- на той -- сгоревшей, получилось целых восемь кадров, пригодных для печати.
Можно назвать первой плёнкой и ту, на которую, приспособив “Смену-2” для репродуцирования, я переснимал фотографии своих любимцев “the BEATLES” из журналов «Mersey Beat», а возможно, первую плёнку я зарядил в “Зенит-Е”, присланный в посылке по моей просьбе приятелем, служившим в рядах СА в г. Жлобине. Предъявив на почте извещение и паспорт и оплатив наложенный платёж, я с трепетом принял из рук крупной женщины в синей форменной тужурке вожделенный “один кг” в фанерном ящичке, обшитом старой наволочкой. С почты -- бегом в магазин фототоваров, что был на Невском напротив кинотеатра “Художественный”. У продавца поинтересовался: «Что, кроме тросика, есть для “Зенита”»? Он предложил мне “Таир-3” и кольца удлинительные. “Таир” мне был не по карману, а вот кольца -- в самый раз. Приладив покупку к содержимому посылки и посмотрев на себя в зеркало (оно зачем-то висело в магазине, будто это магазин шляп или каких-нибудь других платьев), я удивился: всего-то два рубля, а насколько солиднее стал выглядеть мой новенький и пока ещё не опробованный аппарат! Дело за малым, подумал я, ещё раз взглянул на кольца и повторил "за малым...".
Так моими клиентами стали засохшие мухи, найденные между оконными рамами, тараканы, во множестве обитавшие на коммунальной кухне, а также монетки, пуговки, спички, канцелярские кнопки, булавки, патефонные иголки и прочая бытовая мелочь.
Отсняв плёнку, бегу в ванную, где уже стояли две бутылки из-под венгерского вермута (т.к. ёмкость 1литр, наш -- разливали по 0.7, а это не удобно для литровых расфасовок химии). Проявил, ополоснул, отфиксировал, опять ополоснул, посмотрел на результат, удовлетворённый им поставил бачок промываться под кран в раковину и пошёл пить чай. А в это время вернулась домой соседка и отправилась в ванную мыть руки. Вода ей показалась слишком холодной и она «отрегулировала» температуру. Сделав своё дело, вернула бачок в раковину и, напевая что-то из Кальмана, пошла на кухню, жарить еду. Звякнул будильник - промывка закончилась, пришло время сушки...
Так на первой своей плёнке я познакомился с явлением ретикуляции.
P.S. Соседка моя, ныне покойная Ксения Александровна Кондакова, работала редактором в одном из ленинградских издательств и была хорошей приятельницей Ильи Абрамовича Наровлянского, который, по её словам, бывал в этой квартире и руки мыл под тем же краном, но познакомился я с ним немного позже...».
Этот рассказ несколько противоречит интервью 2008-го года, но я рад, что Чабуткин зафиксировал самые первые ощущения от встречи с фотографией и фотоматериалами. Я, к сожалению, многие из тех ощущений давно утратил.
Дальше у нас происходило тоже довольно типично: почти все мы на какое-то время забывали про фотографию, увлекались чем-то другим, а позже фотография становилась для нас подспорьем в этих других пристрастиях. Для меня, к примеру, это было увлечение архитектурой Петербурга, и я бесконечно снимал фасады петербургских зданий и их декор с тем, чтобы разобраться во временах, стилях, мифологии и т.д. Для Стаса новый всплеск занятия фотографией наступил с увлечением музыкой «Битлз». Где только это было возможно, а их снимки были большой редкостью -- тем азартней была охота -- он добывал изображения своих любимцев и, переснимая их, создавал свою коллекцию. Шло время. Стас увлекся живописью, проводил все выходные в музеях и, уже учась в институте, пошел в вечерние рисовальные классы при Академии художеств. Он рассказывал: «Примерно в это время [1975-76 -- АК] я снова сильно увлекся фотографией. После того, как я закончил химический факультет Инженерно-экономического института, я попал по распределению в один из засекреченных институтов. В те времена молодых специалистов принято было отправлять на овощебазы, на стройки и в пионерские лагеря. Когда я приехал вожатым в пионерский лагерь под Таллинном в Эстонии, оказалось, что вожатые там уже набраны, но директор лагеря предложил мне вести фотокружок для детей. Я сам тогда не вполне еще освоил премудрости фотографии, но пришлось мне обложиться книгами и ускоренно постигать тонкости фотодела. Параллельно я все это пересказывал детям. Мы вместе с ними проходили практику, проявляли и печатали. Меня до того это захватило, что, вернувшись на работу, я проработал еще два месяца, написал заявление и перешел работать фотографом в том же закрытом институте. Так я пришел в профессиональную фотографию».
Тут перескажу один апокриф. Рассказывали -- «это его так захватило», что по ночам дома, как и все мы, в ванной он проявлял и печатал фотографии, а днем, на работе, скрывшись за кульманом, отсыпался. Его прямой начальник терпел-терпел, да и предложил ему – иди-ка в фотографы. Но как только Стас перестал быть военным инженером, им сразу же заинтересовался военкомат и предложил примерить армейские сапоги. Служить битломану не хотелось и, по сговору с начальством, он, оставаясь фактически фотографом, вновь был оформлен инженером. Так Стас стал «подснежником» в первый раз. Позже, работая 23 года фотографом в другом учреждении, он сделал «карьеру»: от старшего дорос до ведущего инженера. Ты помнишь, что такое «подснежник»? Это понятие кануло в лету вместе с тем нелепым устройством общества, что царило в нашей стране до 1985 года. Так называли работников тех специальностей, что не значились в штате того или иного учреждения, но были ему необходимы. Необходимы скорей не по производственной надобности, а для того, чтобы обслуживать общественные организации. Три важнейшие из них были везде и всюду: партийная организация единственной КПСС, ее младший отряд ВЛКСМ и менее значимый, но зато более финансово обеспеченный, Профсоюзный комитет. Им-то и требовались фотографии для пропаганды своей деятельности и отчетов о ней. В каждом учреждении есть массовая профильная специальность. На том заводе, где работал я, это были слесари или токари, в медицинских учреждениях – медсестры, в проектных институтах, естественно, – инженеры. Вот так мы становились профессиональными фотографами с записью в трудовой книжке «слесарь такого-то разряда», «старшая медсестра», «инженер такой-то категории» и т.д. Это и называлось -- «подснежник». Фотографы здесь не исключение, типичными подснежниками были и люди других профессий, например т.н. «освобожденные секретари» все тех же общественных организаций.
Год нашего со Стасом знакомства восстановить точно мне пока не удалось. В молодости редко кто фиксирует даты, связанные с теми или иным шагами в жизни, поскольку в ту пору мы еще не осознаем их значимости и их возможного влияния на последующие события. Зато я точно знаю место, где мы познакомились – фотоклуб ВДК. Я пришел в клуб на несколько лет раньше Стаса. Он в одном из интервью говорит: «В том же институте, где я начинал профессиональную деятельность в качестве фотографа, работал мой друг Борис Конов, он занимался фотографией дольше, чем я и посещал Выборгский фотоклуб. Он предложил и мне туда сходить. Я, еще не чувствуя себя достаточно квалифицированным фотолюбителем, все же пришел туда, показал свои снимки, меня туда приняли, и дважды в неделю в течение трех лет я посещал фотоклуб. Это была очень хорошая школа – мы обменивались опытом, смотрели фотографии друг друга, разбирали по косточкам эти работы на творческих отчетах. Мнения были абсолютно полярные и истину было сложно найти – там были как молодые фотографы, тяготеющие к модернизму и прочим «измам», так и фотографы старшего поколения, которые снимали природу, в основном это были всяческие птички и цветочки». Стас утверждал, что его в клуб привел Борис Конов в 1975-м. Конов это опровергает – «Я в семьдесят пятом служил в армии, и никак не мог привести его в клуб в тот год». Так или иначе, но наше знакомство и дружба началась в середине 1970-х прошлого века, а минуло с тех пор больше тридцати лет.
Про ВДК той поры в связи со скандальной выставкой Смелова 1975 года я тебе уже писал. После разгона правления и выборов нового, творческая жизнь клуба стала мало-помалу налаживаться, но, напуганные произошедшим, «старики» стремились не раздражать начальство, и, как справедливо заметил Стас, на творческих показах были все больше «птички и цветочки». Нас, молодых, все это не устраивало. Процитирую Стаса: «Потом появилась группа “Окно”. Пообщавшись с фотографами старшего поколения, которые не ставили себе других задач, кроме как резко снять белочку с шишкой, мы организовались в такую творческую группу. Это были: Елена Скибицкая, Александр Китаев, Борис Конов, театральный фотограф Виктор Васильев, Евгений Покуц и я. Мы снимали в белые ночи, просто так гуляли по городу, выезжали за город… Было довольно интересно, когда шесть человек снимают одно и то же, а у всех получается свое. Эта группа существовала не на каких-то формальных основаниях, это была группа друзей».
1979-81
За давностью лет, я как-то забыл всю эпопею с группой «Окно». Поскольку группа не была формально оформлена, мне казалось, что кроме дружеских прогулок с фотоаппаратами и пирушек, мы ничем серьезным не занимались. Но ныне былые участники группы все чаще и чаще сообщают в своих резюме о членстве в ней. Чтобы попытаться понять, как она появилась и что мы тогда делали, я заглянул в свои давние дневники и в одном из них обнаружил любопытную запись, датированную 28 сентября 1979 года. Вот она полностью: «Лёд тронулся. Все же я решился на этот шаг – собрать группу молодых фотолюбителей, которые преданы фотографии, связали с ней свою жизнь и хотят активно жить и работать. Сегодня у меня на дому собрались: Чабуткин Стас, Скибицкая Елена, Конов Борис. Это ядро. Присутствовали: Конова Людмила, Хомич Саша и Покуц Женя. Женя тоже фотолюбитель, но пока слаб. Я надеюсь, что сумею втянуть Стрижикозина Валеру. Мы определили план нашей работы на ближайшие три недели, характер наших встреч и совместных действий. Пока все хорошо. Если эти три недели пройдут конструктивно, то можно будет думать о дальнейшей работе. Эти три недели решат все, по крайней мере, для меня. Пока же я связал всех общей работой. Если мы ее выполним – наша группа будет жить. Впрочем, «были бы кости, а мясо нарастет». Подробнее о причинах и катализаторах, в другой раз. Сегодня очень устал». «Другой раз» так и не настал, в дневнике существенный временной провал. Чуть-чуть поясню цитированный документ. Саша Хомич -- мой друг и коллега по работе еще в мою бытность слесарем. Я обучил его фотографическим премудростям и в 1979 он работал со мной уже на другом заводе фотографом. С Валерой Стрижикозиным мы так же трудились слесарями, и именно он некогда привел меня в фотоклуб ВДК. Ни тот, ни другой в группу «Окно» так и не вошли. Стрижикозин фотографию бросил, а Хомич и по сей день работает профессиональным фотографом без малейших позывов к творчеству. Что это была за «совместная работа», хоть убей, не помню. Но группа начала жить, и вот тебе, Наль, точная дата ее рождения – сентябрь 1979 года.
Мы действительно много гуляли по городу, много снимали, и если внимательно посмотреть фотографии Стаса, как раз в эти годы он сделал множество произведений, которые на его выставках радуют зрителей и по сей день. Но были не только совместные съемки. Мы делали и совместные выставки. Некоторые из них я помню. Возможно потому, что от одной (на Матмехе Университета в 1981 г.) у Скибицкой осталась книга отзывов, а от другой – во Всеволожске -- крохотная заметка в местной газете. Но любопытна еще одна выставка -- «Мишин-80». Как звали Мишина не помню, а вот жил он в те годы в коммуналке на Садовой улице в доме № 129 у Мало-Калинкина моста. Сей Мишин работал рядовым инженером в том же НИИ, где трудились Конов с Чабуткиным и каждый год в своей комнате устраивал выставку-конкурс фотографий. На нее он приглашал тех своих знакомых фотографов и фотолюбителей, которые стремились в своем творчестве к чему-то большему, чем бытовая фотография. И даже вручал победителям рукописные дипломы. Боря со Стасом принимали участие в таком «квартирнике» в 1979-м, а 1980 мы выставлялись там всей группой «Окно». Помню, как развесив свои работы на стенах, мы собрались у стола, на котором хозяином была приготовлена немудреная закуска, открыли принесенные с собой бутылки любимого дешевого портвейна и отметили открытие выставки. Потом поздравляли победителя – в тот год диплом от Мишина получила Скибицкая. Все было мило и по-домашнему, но без развязности и с должным пиететом.