Он сказал с некоторым раздражением:
— Полиция должна, наконец, навести порядок в этих кварталах Парижа! Я сам прослежу за ходом дела. Имя этого дуэлянта известно, мадам?
— Ах, сир! — воскликнула маркиза. — Это опасный человек. Кажется, он убил своего капитана, господина де Жевезе. Ходит слух, что именно он стал виновником гибели герцога Мантуанского и Гвасталльского.
— Имя! — нетерпеливо молвил король.
— Сир, его зовут Анри де Лагардер. Надеюсь, королевский суд будет скорым и правым?
Людовик смотрел на нее с непроницаемым видом бога‑олимпийца.
— Мадам, — медленно произнес он, — пока мы не можем что‑либо предпринять. Мы не уверены в истинности того, что вам сообщили…
— Сир! — вскричала маркиза в страшном волнении.
— Не тревожьтесь. Вашей вины в том нет. Мы полагаем, что вашим доверием злоупотребили, обманув ваше великодушное сердце… Мы знаем этого Лагардера… — И, помолчав, он добавил: — Благодаря ему и его другу виконту де Варкуру вы видите меня живым, мадам… Не требуйте же от меня скорого и жестокого суда. В настоящий момент этот юноша мчится галопом в расположение Наваррского полка… Только от него зависит, когда он будет возведен в рыцарское звание… Мы полностью доверяем ему.
Госпожа де Ментенон не посмела расспрашивать Людовика. Она знала, что нарушать его волю ни в чем нельзя.
Когда он уехал, она попыталась выведать подробности случившегося у егерей; на следующий день в Версале с большой ловкостью завела разговор о вчерашней охоте с дворянами, которые сопровождали монарха. Все было тщетно: эти господа сами ничего не знали. Вечером маркиза написала крестнице короткое письмо, суть которого сводилась к следующему: «Оставайся в Гавре и ничего не предпринимай; пока мне не удалось добиться ареста этого Лагардера».
XV
ДВЕ ОХОТЫ
В то время как госпожа Миртиль мчалась в карете искать защиты у могущественной крестной, Анри де Лагардер и его новый друг виконт де Варкур, по прозвищу Турмантен, скакали галопом под ненастным небом, на котором, однако, уже проглядывали светлые полосы, что давало основание надеяться на улучшение погоды.
Они возвращались из Дре, где у капитана‑флибустьера были дела; проехав Удан, пересекли лес Катр‑Пилье и Гатин — и теперь с радостью устремлялись навстречу показавшейся вдали колокольне селения Сен‑Сир, где надеялись перекусить и дать передохнуть лошадям.
Это был королевский домен[61]— места, несравненно более лесистые и богатые дичью, нежели в наши дни. Оленей и кабанов здесь было великое множество.
Поэтому два друга нисколько не удивились, заслышав звук рога и увидев, как в нескольких туазах от них через дорогу перелетела свора собак, а за ними проскакало несколько егерей и дворян.
Но тут на лошадь Турмантена напала странная блажь. Возможно, ей доводилось раньше испытать радость скачки за оленем? Или же бешеный гон увлек ее? Кто знает?
Как бы то ни было, она ринулась в лес, закусив удила, а за ней помчался конь Анри, возбужденный лаем собак, криками егерей и звуками рога.
Сколь ни искусны были всадники, они ничего не могли поделать с лошадьми, которые неслись, как безумные, пытаясь догнать свору. Оба едва успевали уворачиваться от хлещущих наотмашь ветвей и с трудом удерживались в седле.
Осознав бесполезность своих усилий, они решили предоставить лошадям полную свободу, пока те не выбьются из сил.
Олень бежал по направлению к Трапу, где надеялся избегнуть ожидавшей его участи, переплыв через пруд. В какой‑то момент собаки потеряли след: свора разбилась надвое; одни псы бросились в сторону Гиянкура, а другие помчались к Нофлю.
Охотники в свою очередь разделились и вскоре исчезли в густом лесу. Воспользовавшись секундным замешательством лошади, Гастон натянул поводья.
— Поворачиваем, — сказал он Анри, — здесь нам делать нечего. Вернемся на версальскую дорогу.
Это было легче сказать, чем сделать. Из‑за нелепой скачки по лесу молодые люди оказались в местах, совершенно им незнакомых.
— Дьявол меня побери, если я знаю, где мы находимся! — с раздражением молвил виконт. — Надо же было этой скотине понести!
— Ба! — ответил Анри. — Дождь кончился, светит солнце, и мы, конечно, встретим какого‑нибудь лесника или крестьянина, который покажет нам дорогу. Повернем назад. Мы неслись, помимо воли, на юг, значит, теперь надо двигаться на север.
Они попытались это сделать. Но нет ничего коварнее леса без троп и без дорог; в скором времени оба друга уже не могли сказать, в каком направлении едут.
Внезапно Анри осадил коня и стал прислушиваться. Виконт воззрился на него с удивлением:
— Что это с тобой?
— Где‑то рядом дерутся. Я слышу, как звенят шпаги. Надо посмотреть, что там происходит!
Он направил коня вправо, в ту сторону, откуда доносились подозрительные звуки.
На поляне шестеро всадников окружили дворянина в великолепном парике, красном камзоле и роскошных сапогах. Он храбро сражался пешим — его черная кобыла лежала неподалеку, дергаясь в конвульсиях.
— Трусы! — проворчал Анри. — Шестеро против одного! И с длинными рапирами против короткой шпаги! Поможем ему! Лагардер! Лагардер!
Он вонзил шпоры в бока лошади, и та, заржав от |боли, устремилась вперед…
В мгновение ока Анри оказался рядом с человеком в красном камзоле и только теперь увидел, что лица нападавших скрыты черными бархатными полумасками…
— О! О! — воскликнул он. — Значит, это убийцы? Господа, мне придется сказать вам пару слов… Вот первое!
Лагардер нанес удар с быстротой молнии. Как описать магическую власть этого виртуозного клинка? Прежде чем виконт подоспел к месту сражения, здоровенный верзила в маске, схватившись обеими руками за живот, согнулся надвое… другому шпага пронзила правую щеку — и тут же чей‑то высокомерный голос скомандовал:
— Не получилось! Уходим!
Шестеро преступников исчезли, словно по волшебству, а Лагардер, вне себя от гнева, крикнул другу:
— Догоним этих мерзавцев!
Властный голос заставил его обернуться:
— Остановитесь, сударь!
Молодые люди поспешно обнажили голову… Перед ними был король Франции.
Прикоснувшись к шляпе и слегка приподняв ее, монарх произнес с улыбкой, сохраняя невероятное спокойствие:
— Это уже третье покушение. Мы не желаем предавать огласке подобные дела. Нас должны лучше охранять, вот и все. Если Богу угодно, чтобы нас постигла судьба нашего деда, мы готовы… Итак, господа, я рассчитываю на вашу скромность, как вы вправе рассчитывать на мою королевскую признательность.
Задыхаясь от волнения, оба друга поклонились.
Людовик долго смотрел на Анри. Ему нравилась внешность этого юноши. Наконец он спросил:
— Ваше имя, сударь?
— Сир, не смею скрыть от вас: мне, к несчастью, неведомо имя моего отца… Сейчас меня зовут Анри де Лагардер.
Надменное лицо короля смягчилось, осветилось улыбкой.
— Сударь, — сказал Людовик, на секунду задумавшись, — нам говорила о вас графиня де Монборон. Итак, знайте, что отныне вы — дворянин, и для начала мы даруем вам имя Анри де Лагардер. Такова наша воля.
— Сир! — вскричал Анри, не помня себя от радости. — Исполнилась моя заветная мечта! Милостью вашего величества восстановлена попранная справедливость! У меня украли имя моих предков!
— Теперь оно возвращено вам, сударь… Есть ли у вас другие желания? Говорите смело!
Это было знаком высшей благосклонности.
— Сир, — ответил Анри, — я изнываю в бездействии. Я служил солдатом в полку господина де Мовака‑Сеньеле… Мне было приказано уйти в отпуск… Я ожидаю вызова из Наваррского полка и готов доказать…
— Наваррцы стоят гарнизоном в Реймсе, — сказал Людовик. — Отправляйтесь немедленно в этот город, ибо доблестный полк скоро выступит в поход. Курьер военного министерства догонит вас в пути… Езжайте, господин де Лагардер, и да хранит вас Господь!
Затем, повернувшись к капитану Турмантену, монарх спросил:
— А вы, сударь?
— Меня зовут виконт де Варкур, сир.
— Это имя мне знакомо. Уступите мне вашу лошадь. Мы будем рады видеть вас на нашем утреннем выходе.
Несмотря на пламенную любовь Марипозы Гранда, юной испанки, брошенной своими трусливыми соотечественниками, Оливье де Сов, по прозвищу Фламанко, не чувствовал себя счастливым и томился на Антильских островах.
Конечно, смелые вылазки на борту прекрасного корабля «Звезда морей» отвлекали отважного моряка от мрачных дум, тем более что теперь на море кипели настоящие сражения, ибо война между Францией и Испанией была в разгаре. А когда он возвращался на берег, его встречала нежная ласковая Марипоза и разгоняла печаль своими песенками, веселым щебетаньем и поцелуями.
Но затем он снова впадал в тоску, думая только об одном: «Дочка! Что сталось с моей Армель?»
Это превратилось у него в навязчивую идею.
Жан Дюкасс, глубоко сочувствуя отцовскому горю, обещал, что лично будет следить за всеми прибывающими на Тортугу и не допустит, чтобы мадемуазель де Сов попала в руки какому‑нибудь грубому члену братства.
Когда понадобилось отправить эмиссара во Францию, губернатор остановил свой выбор на капитане Турмантене… Нетрудно догадаться, о чем попросил Фламанко своего друга и что тот обещал ему.
Именно поэтому, став свидетелем стычки в кабачке «Сосущий теленок», виконт де Варкур без колебаний встал на сторону того, кого Армель называла своим милым братом.
На следующий день Гастон де Варкур по приглашению Анри де Лагардера нанес визит графине де Монборон, и перед ним предстала дочь его друга Оливье де Сова.
Это была трогательная сцена: все, кроме Анри, оросили свои платки слезами. Целый день прошел в нескончаемых рассказах о приключениях белокурой девочки и ее отца.
В тот же вечер с курьером в Гавр было отправлено два конверта: в одном было письмо Армель отцу, во втором — подробный отчет Турмантена, где, в частности, говорилось о встрече с Анри де Лагардером.
Графиня де Монборон предлагала другой план — отправить своих подопечных на острова вместе с указом короля, призывающим Оливье во Францию. Но от этого проекта пришлось отказаться. Законы «Берегового братства» были суровы: никто не имел права без разрешения высаживаться на Тортугу, и члены братства, в соответствии со своим уставом, не подчинялись распоряжениям его величества.
Варкур советовал набраться терпения.
По мнению молодого виконта, не стоило так уж терзаться. Оливье жив и в скором времени получит известия, которые избавят его от тревог за судьбу дочери.
А на Карибских островах затевается дело, благодаря которому все изменится. Эту тайну Турмантен предпочитал не раскрывать, давая лишь понять, что его миссия во Францию имеет к ней самое прямое отношение…
Однако письма Армель и Гастона не достигли своего получателя. Бриг «Альбатрос», ушедший из Гавра, имея на борту волонтеров[62], ружья, боеприпасы и почту, в Саргассовом море был атакован тремя испанскими галеонами: разграбив корабль и повесив на реях экипаж, враги пустили его ко дну.
Молчание Турмантена превратило печаль Оливье в отчаяние. Вернувшись на Тортугу после достославного сражения со «Святым Духом», богатым вражеским галеоном, который был захвачен, несмотря на отвагу его мужественных защитников, молодой человек почувствовал, что жизнь ему больше не мила. Какое имеет значение, что его высоко ценит губернатор Жан Дюкасс, что с ним дружен знаменитый Монбар, что он пользуется большой популярностью на Тортуге и сколотил кругленькое состояние? Ему были безразличны даже красота и любовь Марипозы.
Одна тягостная мысль преследовала его: «Раз Турмантен не пишет, значит, он не смог найти мою дочь. „Сосущий теленок“ надежно скрыл свою тайну. Скорее всего Армель уже нет на свете!»
Тщетно молодая испанка пыталась пробудить в нем надежду. Она обожала Оливье, хотя и понимала, что законы братства препятствуют их браку. Будучи особой довольно проницательной, Марипоза сознавала также, что Фламанко испытывает к ней только физическую страсть. Он был дворянином, превосходил ее и образованием, и умом — могла ли ожидать от него большего бедная девушка? Конечно, она была очень красива, но понятия не имела о хороших манерах, оставаясь, в сущности, маленькой дикаркой. Если ему доведется вернуться в Европу, он полюбит женщину своего круга, а Марипозе останется только оплакивать свое недолгое счастье.
Она смирилась с этим и принимала вещи такими, какие они есть, стараясь отвлечь своего ненаглядного Оливье от тяжких мыслей.
Именно поэтому в тот самый день, когда за тысячи лье отсюда Анри де Лагардер и виконт де Варкур оказали величайшую услугу королю Франции, капитан де Сов по настоянию Марипозы отправился вместе с ней на охоту в северную часть острова Санто‑Доминко, где в изобилии водились дикие быки.
Подобно буканьерам, они взяли с собой длинные охотничьи ружья.
У каждого охотника была свора из двадцати пяти собак — из них две‑три гончих, чей острый нюх позволял быстро выйти на след. Буканьеры, разбившись на группы в десять — двенадцать человек, выбирали себе определенный участок. Там устраивалась охотничья хижина, или ажупа — шалаш из тонких ветвей, прикрытых пальмовыми листьями. Внутри ставили палатку из тонкого полотна и спали в ней вповалку под ласковым ночным небом.
Марипоза и Оливье делили все труды своих товарищей‑буканьеров, идя вместе с охотниками за сворой, впереди которой бежала гончая. С быками надо было держать ухо востро: огромные, стремительные и свирепые, они защищались до последнего, и убивать их надо было с одного выстрела, иначе зверь мог поднять на рога неудачливого стрелка.
Некоторые буканьеры обладали такой силой и выносливостью, что могли, догнав бегущего быка, перерезать ему сухожилия. Один из них, по имени Венсан де Розье, прославился во Франции тем, что из сотни кож, посланных им туда на продажу, едва ли десять имели на себе следы пуль.
Убитого быка тут же свежевали, и удачливый охотник получал почетное право немедленно высосать костный мозг. Затем слуги начинали дубить шкуру. Готовая кожа, весившая порой больше ста фунтов, была главным трофеем. Мясо шло в пищу.
Оливье с Марипозой увидели, как его готовят.
Охотники закрепляли тушу над толстым слоем древесных углей и поджаривали ее на медленном огне, предварительно натерев солью с перцем, нашпиговав пряностями и полив лимонным соком. Чтобы мясо как следует прокоптилось, они сжигали на углях шкуру.
Приготовленное такие образом, оно имело вкус и ярко‑розовый цвет Йоркской ветчины, а храниться могло в течение нескольких месяцев.
Впрочем, некоторые буканьеры обходились без подобных изысков и поедали мясо убитых животных в сыром виде.
Однажды, когда Оливье со своей подругой сидели в хижине и пили вино в обществе друзей‑буканьеров, перед ними возник один из береговых братьев — храбрый флибустьер с Тортуги.
Он прошел пешком несколько десятков лье в девственном лесу, сопровождаемый только своими собаками.
— Фламанко! — крикнул он. — Уже два дня я ищу брата Фламанко! Кто его видел?
Оливье, побледнев, вскочил. Он подумал о дочери.
— Это я, друг!
Флибустьер, пожав ему руку, сказал:
— Губернатор срочно призывает тебя к себе. Похоже, речь идет о деле чрезвычайной важности. А больше я и сам ничего не знаю.
Он тут же улегся на землю и провалился в глубокий сон. Всю ночь Фламанко с завистью слушал его храп, ибо от волнения заснуть не мог. На заре он разбудил Марипозу, и они двинулись в путь, взяв в проводники буканьера, который должен был провести их к устью трех рек, откуда можно было на лодке добраться до Тортуги.
Губернатор Жан Дюкасс взял руки Оливье в свои:
— Дорогой друг, спешу обрадовать вас. Вы поедете во Францию. Вы увидитесь с господином де Пуанти, и вас примет сам король.
Молодой человек покачнулся от радости, а губернатор рассказал ему, чем вызваны эти необыкновенные перемены. Вкратце его объяснения сводились к следующему.
Чтобы покончить с испанцами, версальский кабинет принял решение договориться с флибустьерами Тортуги. Все полномочия, необходимые для заключения союза, получил Жан‑Бернар Луи Дежан, барон де Пуанти. Это был превосходный моряк, отличившийся в эскадре Дюкена во время сражений у берегов Алжира и под командованием адмирала Турвиля в битве при Бичи‑Хед (1690). Теперь он сам был назначен командиром эскадры и королевским губернатором всех земель, которые ему удастся захватить.
Дюкассу нужен был надежный человек, чтобы послать его к барону де Пуанти — но при этом дворянин, которого мог бы принять и выслушать наедине Людовик XIV.
— Я хорошо знаю барона де Пуанти, — сказал губернатор капитану де Сову, — это опытный флотоводец, однако человек далеко не безупречный. Слишком склонен к интригам, слишком любит деньги и почести. Он несдержан, болтлив, неразборчив в средствах. Вы единственный человек, господин де Сов, которого я мог бы ему противопоставить. Уверен, вы сумеете примирить интересы короля с законными правами береговых братьев Тортуги. Они горды и дорожат своей независимостью. Вам известно, что эти люди презирают опасность и не боятся смерти. Но они могут быть только союзниками, а не наемниками. Подданными они никогда не станут.
Объяснив ситуацию на словах, губернатор передал своему посланнику все необходимые бумаги.
На следующий день Оливье де Сов, помолодевший и воспрянувший духом, уже мерил шагами палубу «Звезды морей», которую сам снаряжал для сражений. По великой милости судьбы ему предстояло вернуться во Францию капитаном того самого брига, на котором его увезли, бросив в трюм, словно тюк с товаром…
В мечтах он уже видел, как прижимает к груди Ар‑мель…
Марипоза смотрела на него и радуясь, и тревожась… Не похитит ли Франция ее единственную любовь?
XVI