ГЛАВА 7: МУЗЫКАЛЬНАЯ ПАУЗА

 

— Нет! Не смей! — твёрдая рука отдернула ладонь от курка дробовика и сохранила последний патрон.

— Ты предлагаешь просто ждать пока ему не надоест?!

— Если промажешь — мы трупы. Ты даже сообразить ничего не успеешь!

— Но есть шанс на…!

— Не двигайся, нахер! Даже зрачком своим, мразь, не шевели!

— Черт… Блядская музыка…

***

 

— Впер-р-р-ред!

— Назад! Сначала ищем систему оповещения — пускай они бегут к нам сами.

— О-о-о-о! Вот это идея. Не думал, конечно, что услышу столь банальную отмазку от тебя, но идея. И чем же ты их привлечешь, старик? Не вальсом ли?

— О нет — откроем замки на этих пяти этажах — я поставлю свою любимую.

— Думаешь, стоит рискнуть? Пять этажей, всё-таки — не мало.

— Не удивлюсь, если на этих пяти этажах и по одному трупу не наберется — они мигрируют, сам знаешь. Да и систему эту мы практиковали не один раз — что может пойти не так?!

— Обычно, когда говорят «что может пойти не так» — всё и идёт нахер.

— Заткнись, умник. Раньше работало — сработает и сейчас — логика, всё просто.

***

 

Палец Уилльяма медленно выводил буквы по запотевшему панорамному стеклу, в то время как его воображение вырисовывало картину когда-то существующего мира. Безмолвные еще с давних времен города застыли в своём мертвом штиле, с любопытством наблюдая за тем, как на маленькой белой испарине проявляются буквы.

Выглядывающие из выбитых рам человеческие тени разевали свои фантомные глаза и так же мгновенно, как их рисовало воображение Хантера, исчезали в забытьи. Гудящие машины медленно, но верно покрывались слоем ржавчины, и, утопая в разломленном асфальте словно в болотной тине, поглощали водителей, превращая силуэт человека в невидимую дымку на водительском сидении.

За всем этим наблюдали величественные гиганты с билбордов — исполинские фигуры, чьи лица навек застыли в гордой и непринужденной улыбке несмотря на то, что публика их редела с каждой секундой, а одежду и само лицо проедала серая пыль.

Даже само время подобно городским часам замерло в этом бетонном кладбище для того, чтобы за секунду преодолеть отрезок в пол века длинной.

Старик уже очень давно не был на такой высоте. Еще в забытые даже самим им времена, когда слово «человек» еще звучало гордо, он был в таком месте. Готов был поклясться, что был. А иначе — откуда взяться этим удивительным картинам, что рисуют его глаза? Нет, ни в одной книге, ни в одном фильме или пейзаже он не увидел бы таких деталей. Не увидел бы все те маленькие комки волос, что копошатся где-то там — внизу; не увидел бы огромных железных птиц, рассекающих своими крыльями воздух, не увидел бы даже света сотни тысяч фонарей, которыми служили небольшие телефоны, освещая людям и мир вокруг них, и дорогу.

Он позволил себе забыться. Забыться ровно на секунду и то лишь для того, чтобы не услышать звук, в такт с которым судорожно бьется его сердце — треск стекла прямо в полуметре от лежащего на полу пистолета. Рука на всё еще запотевшем стекле сотый и сотый раз выводила по контурам незаурядное слово, адресованное сам чёрт знает кому: «стой».

***

 

«Walking down that road from Jonesboro
And I’m the meanest S.O.B. that you’ll ever know»

Слегка высокий мужской голос медленно пропел первую строку. Уилльям Хантер стал прямо под орущим динамиком и с большим наслаждением стал заряжать дробовик, перебирая в грязных пальцах светло-красные патроны.

Музыку то и дело перебивали хриплые стоны, слившиеся в монотонных хор из десятков голосов. Бесценные когда-то вазы играли на столах от вибрации и со странно забавным треском разлетались на мелкие ломтики искусства, лежащие на бетонном полу.

«South bound traffic, “Can’t I just hitch a ride?”»

Уилл в последний раз щелкнул цевьем ружья и нырнул в дверной проём, из которого уже доносилась странная мелодия битого стекла и летящей в стороны фурнитуры. План, казалось, простой: зачистить пентхаус, устроить баррикады и установить препятствия на пути — сделать всё, чтобы бегущим по прямой линии Ходячим было труднее достичь свежего мяса.

«”Yeah! I’m headed that way, boy! Jump inside!”»

«Так, Хан, ты — приманка. При-ман-ка. Показаться, подразнить, бежать… упасть, не словив пулю, отстреливаться — легче лёгкого. Вон они. Бегут себе. Эти суки вообще когда-нибудь устают? Нет. Нет, конечно, нет — такой форы они мне не дадут. Так… ближе… еще немного…»

Крик старика и гул от выстрела эхом покатились по лестничным проёмам вниз, пока не исчезли в тёмной пропасти — где-то между этажами тех.поддержки и сервиса, откуда еще во времена царства живых редко доносилось что-то полезное — пришло время бежать.

Пока в динамике гудело гитарное соло, старик с трудом перебирая недавно прострелянной ногой мчался к условленному месту и думал, что вся эта ситуация сейчас напоминает ему какой-то из множества фильмов, что эхом раскидывались по консервной банке, в которой он успел прожить целую жизнь. И действительно: человечество так грезило о своем завершении, что сумело преподать его в самых разных стилях. Но увы, реальность такова, что в настоящем конце света — том, что происходил перед запотевшими глазами старика — каждый сам был волен выбирать, какая музыка будет играть на его похоронах.

«All the things you say about all the things you do
It’s about time to put you down, I swear I’ll see it through»

Забежав за колонну прямо перед импровизированной стеной, Уилльям «Из Джонсборо» Хантер подло и бессердечно отдал на растерзание волну трупов винтовке Джеймса Виттимы, которая, к слову, еще не успела себя показать.

***

 

Краем уха Джеймс уже мог услышать едва различимый хрип, который обжигал его плечо. Редкое, но до боли зловонное дыхание рассекало запылившийся воздух прямо в сантиметре от его шеи. Мужчина был готов поклясться, что если это существо приблизится еще хотя бы на миг, то услышит, как со звоном молота бьет его кровь, пульсируя к сердцу и обратно, и как странный шум, что зарождается и умирает в голове, затуманивает собою все остальные звуки.

Хантер чувствовал примерно тоже самое. В его расчетливом профессионализме и холодном взгляде скрывался большой страх, и шел он вовсе не от того, что небезызвестная, но неправильная ветвь человеческой эволюции дышала ему в ухо, но от себя — где-то там, в глубине его груди зарождалось Нечто. Комом подступая к горлу, Оно всё больше и больше затрудняло дыхание — пыталось вырваться наружу с такой силой, будто это секундное избавлении действительно дарует вечную свободу.

В тихом дыхании старика начал прослушиваться хрип. Сиплый и слабый, он заставил Существо, которое было направилось к выходу, замереть. В безмолвном отчаянии, Уилльям вдохнул как можно больше воздуха и многозначительно посмотрел на своего напарника. Он понял. Не мог не понять. По трясущейся грудной клетке бежали мурашки, немолодая шея покрывалась жилами, а лицо приобретало нездоровый оттенок.

Громко выдохнув, Хантер издал неприветливый для существа звук — кашель. Незнакомый, порывистый. Нечто, когда-то похожее на человека, замерло в удивлении, пытаясь рассмотреть неподвижный и скрюченный силуэт лучше, прежде чем напасть на него. Но стоило из-за плаща показаться человеческому лицу, как зал разразил вой. Поборов припадок, старик выхватил из всё еще застывшей руки Джеймса дробовик и, выстрелив на звук, заорал напарнику команду, прежде чем убежать: «Не двигайся!»

***

 

«”Get in or I’ll confess your sins with this gun
That I’m holding to the back of your head!”»

Сидя за колонной, Уилльям Хантер сам про себя поражался тому, какое всё-таки отличное решение для всех проблем придумало человечество — огнестрельное оружие. Простое и эффективное, оно было создано в то время, когда человеку уже не то, чтобы что-то угрожало, кроме него самого. Хотя, сейчас его нельзя было за это винить. Особенно сейчас — когда над вопросом его существования нависла грозовая туча и она не собирается уходить сама. Вот тут-то Человеку Разумному и пригодился его разум. Разум, склонный к разрушению.

Схватившись за ноющую икру, старик медленно поднялся на ноги и выхватил первый из трёх дробовиков, что были найдены им по пути в башню. «Это тот, что я забрал из подвала после выстрела, — сказал сам себе мужчина. — Два патрона, но отличная убойная сила — как раз для разогрева. Дальше — два и восемь. Двенадцать. Отлично. Вдох… Выдох… Чёрт, а ведь бордовые обои действительно та ещё бредятина… Ха… Вдох…»

О бок колонны время от времени ударялись давно остывшие тела и, обмякнув, медленно оседали на пол. Предсмертные хрипы разрушали ту неловкую тишину, за которой наёмник научился скрывать эхо от выстрелов, крики жертв и гул от погрома.

Он старался не смотреть им в глаза, если они еще были на месте. Методично пробивая ножом сердце, он отворачивал от себя уже полностью мертвую голову и пытался не встретиться с ней душами. Пытался, потому что боялся их — этих тусклых зрачков. Боялся того безукоризненного взгляда, что смотрит на него из темноты разума. Боялся, что вот-вот среди хрипов послышатся слабые мольбы о пощаде. О том, за этим облезлым скальпом скрывается любовь к давно умершей семье, забота, мысли о земных делах даже тогда, когда и сама Земля перестала быть «Землей». Боялся и ненавидел.

Но, к счастью для него, нет ни в одной настоящей битве ничего геройского или человеческого. Нет сожалеющих о своём поступке людей, бегущих в первых рядах, бросающих оружие или останавливающих толпу — нет. Эта участь была давным-давно уготована лишь героям тех, кто пожелтевшими страницами и бледными бликами мелькал перед глазами мальчика, который был когда-то просто «Уиллом».

В настоящем же мире те, кто решался оставить врага в живых, умирали от выстрела в спину; те, кто решил бросить оружие и остановиться, были затоптаны между первыми рядами; а те, кто решил вести за собой толпу, рано или поздно умирали от руки других — тех, кто «справился бы с этим лучше» — и нет другой судьбы для людей обычных. Другие пути открыты только им — другим людям — великим. Но место их, как уже знает читатель, далеко не в жизни.

И лишь убийцы, сожалеющие об устроенной ими бойне, будут оплакивать этот маленький мир. «Почему?» — Потому что человеком быть нужно. Но лишь на секунду — чтобы потом не забывать о том, что в этом мире ему и его сантиментам никогда не было места.

Монотонный гул выстрелов сменился лишь пустым щелчком курка и Уилльям «Из Джонсборо» Хантер, приняв это за сигнал к атаке, защелкнул ствол дробовика и, натянув маску, вышел из-за колонны — пришла пора прекратить быть человеком. Раздался выстрел.

«I said, “You best just drive on to Jonesboro!
‘Cause I’m the meanest son of a bitch you’ll ever know!”»

***

 

Падающий шкаф с треском щепок разлетелся на куски под весом огромной туши. Прихрамывая, Хантер пытался выиграть себе время — всего лишь пару секунд для того, чтобы зарядить единственный дробовик, что у него остался. Но нога после прыжка на балкон, как на зло, ныла, а руки, неподвластные его разуму, тряслись.

Его спасал только один факт — выстрел, сделанный вслепую, достиг своей цели и продырявил ногу, если так можно было назвать конечность существа, что преследовало его рывками. Прыжок за прыжком ненавистный хрип, теперь больше похожий на рык, приближался к старику, и никакая падающая мебель не могла исправить это прискорбное положение.

Раздался выстрел. На дымящийся ствол охотника упал центнер еще живого веса. Окровавленная, разорванная эволюцией вдоль подбородка нижняя челюсть мигом устремилась к лицу старика, а длинный, покрытый гнилью и слюной язык бичом бил у самых глаз ошарашенного мужчины. Этот язык — смертельное оружие, и владелец этого языка знал об этом так хорошо, как никто другой.

Раздался выстрел. Краем глаза стрелок увидел отстрелянную конечность, отлетающую от основного тела по нелепой траектории. Это и рассекающая светло-оранжевый вечерний свет, что пробивался сквозь серые тучи, кровь вызывали у мужчины какую-то невнятную и необоснованную улыбку. Странную. Детскую.

В голове старика запищал знакомый ему ультразвук, а разум, когда пришёл в сознание, обнаружил тело лежащим прямо в непрочной колонне, половину из которой это тело и снесло просто под своим весом. Где-то вдалеке валялся дробовик, крепление ремня на котором было вырвано с частью приклада еще прошлым владельцем, а через несколько метров в такой же прострации находилось и существо, чьи глаза были залиты кровью если не от ярости, то просто по факту: окровавленный череп пластами сбрасывал кожу и волосы, а из отстрелянной ноги настоящей рекой лилась багровая кровь, запутываясь в странной формы сухожилиях и обломанной кости, что висела на них. Оно брыкалось. Бросалось из стороны в сторону с такими усилиями, будто бы действительно чувствовала боль. Словно собака, которых Хантер на своём веку повидал единицы, оно крутилось вокруг себя, пытаясь обнаружить ногу. «Где же она? — наверняка думал странно скрюченный когда-то-человек. — Она же была здесь. Вот здесь! Я же видел её минуту назад!»

Со стороны главного зала раздавались небольшие хлопки — выстрелы — знак того, что самые последние из этой орды мертвых уже лежат и только одна настоящая угроза всё еще воет на этом бетонном полу.

Выхватив из кобуры револьвер, Уилльям «Из Джонсборо» Хантер зарядил шесть патронов, замер и, взглянув на слегка побитый и далёкий от него дробовик, прицелился в существо. Ровно через долю секунды старый охотник уже бежал от своей добычи, которой теперь недоставало половины нижней челюсти. Словно загнанная мышь, в панике пытающаяся отбросить свой хвост, он скинул тяжелый кожаный плащ и снял бронежилет, прибавив себе лишь пару секунд для своей ничтожной жизни.

«Но герои не побеждают» — подумал вдруг Хантер. И, словно гром от этой мысли, вдали вновь раздался выстрел. Выпустив еще пару патронов на звук, старый охотник метнулся к единственному своему спасению — к Джеймсу Виттиме. «Герои не побеждают» — и что нёс в себе скрытый смысл этой мысли, не знал даже он сам.

***

 

«No matter what you think»

Разлетевшиеся на несколько метров вперед обломки черепа со странным чавкающим звуком впивались вместе с дробью в плоть бездумно бегущих людей. «Вот и нет больше глаз — не во что больше вглядываться».

Сменив двустволку на помповый дробовик, Уилльям медленно и методично подходил к оглушенным от выстрела телам и одним нажатием курка раскрывал все прелести человеческого разума бетонному полу. Он знал, что лучше стрелять в сердце — эффективнее, надежнее. Выстрел в голову из пистолета не принесёт результата, выстрел с автомата, возможно, тоже. Учёные считают, что мертвые используют лишь некоторые части мозга, чтобы продолжать жить — те, что находятся ближе к шее и затылку.

Хан давно решил вычеркнуть эти названия со своей головы в обмен на одно небольшое утверждение: они могут быть слепыми, немыми, глухими или частично парализованными, но они будут жить — они продолжат идти и рваться за их так называемую жизнь с такой тягой, будто за выживание в этой «жизни» будет дана настоящая жизнь. Какая ошибка.

Но не без сердца. Хрупкий «движок» машины Homo Sapiens был слаб и уязвим — хоть старик знал это, но был готов рискнуть. С почти безумной полуулыбкой, Уилльям из Джонсборо прикрывал лицо от очередного кровавого фонтана. Словно из полусонного бреда вырывалась эйфория, которую человек получал, отнимая жизни других существ — чувствовал превосходство. И лишь одна мысль медленно стекала по поднебесной мыслей старика, разбиваясь об реальность с необъяснимо громким смехом: «Вот и нет больше глаз — не во что больше вглядываться».

«Nothing you've heard is true»

Почти машинально, словно тот же мертвый, Уилльям Хантер уничтожал своих врагов. «Мы или они» — говорил палач внутри него.

Одним взмахом руки он поднимал свой топор и отводил цевье у ружья, а вторым, но еще более легким — нес смерть, наводясь на бегущую цель и спуская курок. Выстрел за выстрелом, кровь за кровью под лики толпы, в которой он мог различить лишь одного человека — себя. Патроны кончились, но Хантер не спешил сменить ружье — на него шел последний из видимых врагов. Схватив дробовик за цевье, Уилл оглянулся на своего напарника, медленно добивающего горы трупов, и двинулся вперед — на противника, вместо человеческого взгляда которого, старик вполне легко мог представить пустые глазницы.

«It's a bad joke and you're the clown
They're laughing right at you»

***

 

В большой братской могиле виднелась единственная стоящая фигура. Как ни разворачивал Хантер головы, как не раскидывал на мелкие кусочки черепа, а всё-равно казалось, что всё это — люди. Лежат себе, словно мешки с мусором, таращатся на потолок, зная, что где-то там — небо. Что за огромными кусками бетона, как и за стенками тюрьмы их плененного разума, всё еще светит солнце. Как вчера, как завтра, как сегодня.

Если каждый человек задавал себе вопрос: «А что же будет завтра?» — и не находил ответ, то они давным давно узнали его — всё пытались разглядеть за пеленой давно ослепших глаз: завтра будет светить солнце. Отражаясь от луж их собственной крови, оно будет заливать их глаза ярким и лучезарным светом до тех пор, пока они не исчезнут насовсем. Не растворятся в пыли истории, став просто серыми костями, как и любой «живой» человек.

Ведь, если подумать, то люди всегда преувеличивали свою важность. Будучи на земле в том виде, в каком они знают себя, всего пару сотен тысяч лет, они всерьез решили, что представляют угрозу ей — своей матери — Земле. Имели смелость предположить, что где-то там, на этом огромном голубом шарике, затерянном в необъятной вселенной, есть существа, которые могут представлять серьезную угрозу. Но вот они — люди. Лежащие в алой лужице, захлебывающиеся выбитыми зубами, перебирающие онемевшими пальцами сломанные кости, люди. Даже тот элемент, за который Homo Sapiens величаво называл себя «венцом творения природы» медленно вытекал из его головы, извиваясь на пути к заветному полу.

Нет в человеке ничего великого. Нет, не было и никогда не будет. Потому что даже сейчас, в тот момент, когда к Уилльяму Хантеру приближалось существо, созданное по вине Человека, он вел себя как зверь. Как загнанный кролик перед росомахой, он бежал к своей норе в надежде, что хищник, быть может, изменит свой выбор. Испугается отпора, попадёт в ловушку или, быть может, переключится на другого кролика — не важно. Своя шкура важнее — её больнее лишаться.

Один из людей как-то сказал: «Планета просто стряхнет человечество как назойливых блох» — но он даже понятия не имел о том, что однажды, быть может, в своем слепом рвении к главенству, к более мягкому кусочку кожи на теле этой блохастой планеты, человечество окончательно и бесповоротно вцепится в свой хвост — укусит себя так сильно, что уже не сможет оправиться, и тогда другие блохи потребуют эту собаку обратно — те самые, которые «венец творения природы» так удачно «подмял под себя» — так и случилось.

И вот сейчас, в одной из кроличьих нор, в одной из зарослей шерсти, один хищник преследовал другого — боролся за место под солнцем, которое не загромождает сверху какое-то из звеньев пищевой цепочки.

В зрачках Хантера медленно плыл силуэт Джеймса Виттимы: побитый четырьмя годами совместной «работы», но не опытом, сталкер, охотник и наёмник расхаживал среди трупов и, приставляя автомат немного левее от центра груди, так же медленно и так же методично, как и его учитель, делал свою работу.

«Дробовик! — прокричал Уилл сквозь боль. — Схвати дробовик!» — но Джеймс не выполнил приказа. Конечно — ведь старик сам выхватил у него из рук ценное оружие и, подбив того, кто сейчас обжигает его ухо, выкинул его в сторону.

Забежав в зал, он рывком дернул одну из двух мощных четырехметровых дверей от себя, тем самым оглушив своего преследователя. В голове его должен был быть план. Должен быть! Где-то на задворках мозга, где хранится куча документальной военной истории и художественных произведений о войне. Ну же, мозг! Думай! Из отрывочных слайдов медленно составлялась картина. Казалось бы, за то время, что Хантер медлит у двери, его напарник вполне успел бы схватить помповое ружье и решить все их общие проблемы. Но нет. Темнокожий парень стоял как истукан в ожидании приказа. Что творилось в его голове? Решал ли он, как поступить или просто впал в состояние прострации? Неважно — нескольких секунд вполне хватило для идеи.

— Спрячься за стойкой! — скомандовал ему уже бегущий старик. — Перехват!

***

 

«”Get in!..”»

Первый удар приклада пришелся прямо по коленному суставу и колено мертвеца выгнулось в бок на несколько десятков градусов. О, как многое Уилльям «Из Джонсборо» Хантер был готов отдать за то, чтобы убедиться, что его враг действительно чувствует боль. Дёрнулась хоть бы мышца на лице! Хоть бы горло гнилое визгнуло! Но вечно мёртвый человек с вечно выставленными на показ зубами с тем же монотонным хрипом пытался достичь своей цели — тянул руки, стараясь нанести как можно больше увечий острыми и сломанными ногтями. Провернув в руках ружье, старик ударил по ладоням, что уже успели упасть на плечи и замахнулся цевьем прямо в зубы сопернику.

Челюсть захлопнулась. Раньше тянувший холодные пальцы труп, теперь вцепился в оружие, словно оно было живым человеком. Хантер поднес лицо как можно ближе к врагу: глаза в глаза, глазницы в глазницы.

«”…or I'll confess your sins with this gun
That I'm holding to the back of your head!”»

Не долго думая, наёмник отпустил одной рукой оружие и начал наносить удары по солнечному сплетению Senza vita, пока тот не испустил дух. Сдавленные хрипы, ранее доносившиеся из глотки, превратились в настоящие — человеческие. «Хрен с тем, что они Ходячие — дышать нужно всем». Охотничий нож приятно лязгнул в кожаной кобуре и два гордых метра кишечника одним ловким взмахом вывалились из брюшной полости. Второй удар прикладом вновь пришелся по колену и мертвец теперь уже просто стоял, ожидая своей участи и всё так же протягивая руки вперед.

«I said, «You best just drive on to Jonesboro!”»

Хантер сбросил разряженное помповое ружье с плеча, освободив место последнему — тому, что он нашел висящим у камина. Подняв полумёртвое тело за шею, палач пронзил стволом ружья оставшиеся внутренности своей жертвы. Прямо через желудок, разминаясь с еще не выпавшей печенью или запутавшимися легкими, проходил тёмный ствол охотничьего ружья — старик буквально насквозь мог видеть его. Убедившись, что его орудие убийства направлено прямо на сердце жертвы, мужчина шагнул поближе, давая дряблым рукам окутать свой черно-красный плащ в тщетных попытках пробить качественную кожу.

Трудно описать, что ощущает человек, убивая. Трудно вообще представить себе сам процесс, как и его последствия. Но в тот миг, когда зубы уже щелкали у носа наёмника, а окостеневшие руки начали все крепче и крепче обхватывать старую накидку, единственное, что вырвалось из-под спавшей маски, было слово: «ублюдок» — и в последствии, Уилльям так и не смог решить то, кому из двух существ, сцепившихся в схватке, он адресовал эту прощальную ноту.

«”'Cause I'm the meanest son of a bitch you'll ever know!”»

Гул от выстрела ненадолго застыл в ушах, а пороховой дым и потоки крови затуманили глаза. По завершению, на Уилльяма из Джонсборо всё еще скалилось озлобленное лицо, но за зубами его виднелся лишь просвет, а в глазницах не блестело больше ничего, кроме ламп у выхода из комнаты. Не высовывая ружья, палач решил осмотреть свой шедевр: за передней половиной груди не было абсолютно ничего. Голая и раздробленная грудная клетка обнажала свою пустоту как внутреннюю, так и наружную, некоторые из костей хребта или ребер и вправду застряли в четырехметровом натяжном потолке, а куски черепа разбросало так симметрично по кругу, что, казалось, вполне легко можно собрать его обратно, если пройтись по часовой стрелке.

Тут и там легко можно было найти и другие детали мозаики: вон лежат оборванные легкие, похожие на полиэтиленовые пакеты, вон — кусок сердца с явно целой камерой, а еще дальше расположился мозг — он занял куда более широкую территорию, не забыв прихватить с кровью немного потолка и люстр, что теперь казались свежими розами. Но на наёмника по-прежнему могла глядеть передняя часть человека. Само лицо — ну чем не человек? Всё так же умоляюще смотрит на Хантера, обмякшее и застывшее на остатке шеи в слепой надежде уже неясно на что — прошло его время говорить, прошло время молиться — его не услышали.

Уилльям вытер залитые кровью глаза и, сняв маску, медленно попятился к Джеймсу, пытаясь отыскать в жерле мясорубки брошенный помповый дробовик. Но стоило ему попытаться наклониться, чтобы перевернуть очередной труп, как его легкие сжимались в припадке кашля. «Черт с ним, — подумал Хан. — Есть напарник — он поднимет».

По полу по-прежнему ползали недобитые трупы. Окровавленные, раненные, обескровленные они ползли на руках, перебирая тощими и бледными костяшками пальцев. Тащили за собой свои перебитые позвоночники и раздробленные рёбра непонятно куда — вперёд. «Движение — жизнь» — голосила одна из рекламных вывесок города Оклахома, и прямо сейчас она, чёрт её побери, попала в самую точку.

Движение — жизнь. Сами того не понимая, мертвые облегчали задачу живым, выдавая себя в попытках выжить — делая то, что, обычно, делают сами живые — цеплялись. У каждого есть какие-то невидимые нити, за которые можно держаться. Какие-то линии судьбы, еще не обрезанные одной из Мойр, ведущие раненного и избитого вперед. А что же есть у уже мертвых? У тех, кто, несмотря на желание, пал в бездну? Неизвестно.

— На, заряжай! — кинув F-16 с одним патроном, крикнул Джейму Уилл.

— Сам что ли не… Ого-о-о-о-о… — обернувшись на своего напарника протянул парень. — Вот это у тебя видок…

— Бывало и хуже, — монотонно ответил старик, уже перезарядив обрез и кинув его в кобуру.

— Готов спорить! Впервые, вижу, чтобы кто-то полез месить Senza vita руками! — похлопывая по плечу, сказал Виттима. — Но с этим видом это не сравнится, — палец его остановился на палящем мертвый город солнце.

— Да… Видно, что ты впервые так высоко — совсем расслабился. А если бы еще волна пошла?

— Ты шел сюда двадцать секунд, — не отвлекаясь от оранжевой звезды, сказал темнокожий. — Музыка еще играет. Если ты не издал ни звука, а я не услышал шагов, и не увидел ничего, кроме тебя в отражении окна — значит, всё в порядке. Хорош, не правда ли?

— Хорош-хорош, — подтвердил Хан. — Натренировал слух, и это видно. А спину, наверняка, нет — пойди понагибайся — там где-то валяется твой дробовик.

— Ты выронил — ты и иди!

— Хочешь, чтобы старик сделал тебя и в этом? — насмешливо подцепил его Уилл.

— Ладно, хрен с… Твою мать!

Песня умолкла и Джеймс мгновенно всполошился на едва слышимый треск стекла — обломков той самой люстры, что висела в центре зала, в метрах от них. «Отражение!» — так же незаметно прошептал Хан, держа готовое к развороту тело парня одной рукой. Чем больше молодой наёмник вглядывался в отражение, тем сильнее на его лице проступали признаки паники. В опасно громкой тишине, Джеймс Виттима медленно потянулся за ружьем…

***

 

«Вот почему инстинкт дал сбой? — думал Хантер, убегая от ворот. — Почему только что готовый план «великой жертвы в лице Джея» вдруг отошел в фон, а я стоял и тупил под этими воротами, как идиот, продумывая уже его и своё спасение? Вот же грёбанные человеческие мозги — странные до невозможности».

Впереди виднелось только небо. Оранжевое, почти что огненное, небо. Среди этого океана света едва ли можно было различить столпы тьмы — оборванные части холста, коими казались немногочисленные высотки Оклахомы этим вечером. Ослепленный этим сиянием, старый охотник выставил руку вперед и нажал пальцем на спусковой крючок. Раздался выстрел. В своих нелепых попытках пристрелить небеса или достучаться до них, Уилльям «Из Джонсборо» Хантер лишь выводил на стекле мелкие, практически ювелирные, трещины. Бам. Бам. Бам.

В барабане револьвера остался только один мазок, чтобы скрасить эту картину в полной мере, но его Хантер приберег для себя. Сзади начали раздаваться звонкие цокающие удары, которые стремительно приближались всё ближе и ближе — существо опять перешло на прыжок.

Ближе. Ближе. Еще ближе. Хантер стал прямо у окна и многозначительно смотрел на Джеймса Виттиму, прячущегося под стойкой. «Смотри, сука, не сдрейфь — это всё ради тебя» — с этой мыслью он и развернулся, чтобы быть со своей смертью глаз-в-глаз. То, что прыгало на него не могло не вызывать отвращения у человека обычного, но люди Нового мира уже, казалось, привыкли к этому всему — к трупам, к гнили, к Ходячим, к Маткам — вирус не давал им расслабиться — создавал всё новых и новых убийц, каждый из которых превосходил предыдущего в изощренности и отвратительности.

Везде, где появлялся Хантер, у Этого появлялись свои названия. Сначала он узрел появление «Ходячих» и «Стаи», хоть и считал это банальным, затем была «Матка», «Диссидент» и «Фантом», в процессе сотворения которых он уже принимал непосредственное участие. Но потом… потом приходилось создавать всё самому — «Колоссы», «Бутоны», «Сонары», «Перебежчики» — убийцы, чьи имена несли собою только смерть. Но с этим было небольшое исключение — он не знал, как называть это очень долгое время. Ни одна из команд не смогла поймать Его живым, ни один военный не доставил ни одному учёному более-менее целого тела, и ни один представитель Эволюции никогда не пытался Это изучить.

То, что прыгало сейчас на Уилльяма, он в шутку прозвал Блохой, позже переименовал в Кузнечика, позже — в Жабу, но окончательный вариант закрепился уже после изучения — Саранча. Огромное в полный рост и ничтожное в своей сущности существо. В свою бытность человеком, возможно, Оно ходило прямо, но теперь — нет.

Теперь, сквозь огромную боль, которую наверняка испытывал этот человек на стадии «Личинки», его ноги — тазовые и коленные суставы — сгибались ровно в противоположную сторону — к спине. Впавшие ягодицы больше не служили своей цели, а растянутая тазовая кожа, казалось, порвётся в тот момент, когда Оно становилось «на четвереньки». О, эти ноги были огромными. Такими сильными и длинными, что ни один спортсмен в мире не смог бы развить подобные, даже если бы потратил на это всю жизнь.

«А ступня-то! Ступня! — начал вспоминать свои мысли и записи Уилльям, когда осматривал первый\второй\третий\десятый труп, похожий больше на кровавую кашу. — Сквозь содранный кожаный покров на долгие и долгие сантиметры тянулись оголенные мышцы с кровеносными сосудами, заканчивающимися голой костью. Какой это размер? Семидесятый? Восьмидесятый?» — и это было той причиной, по которой Уилл Хантер прозвал это «Кузнечиком»: при прыжке, которыми только и передвигалась Саранча в целом состоянии, коленный сустав издавал странное пощелкивание, а кости ступни, ударяясь об землю, производили странный, но почему-то смешной цокающий звук.

Оно приближалось всё ближе и ближе, вытягивая свои руки вперед. Еще два прыжка и Оно достигнет цели. «Но руки… чёртово произведение эволюционного искусства. Рассеченные надвое между средним и безымянным пальцем ровно до плеча. Они пользуются этими… руками… как… амортизаторами при падении — не ломаются, не растягиваются, не рвутся. И прыгают они, нужно сказать, чертовски далеко».

И вот, когда до самого охотника остался ровно один прыжок, у него был всего-лишь один выбор: закрыть ли глаза, перед тем как их разорвут. «Раздвоенные челюсти с вторым рядом более длинных и остроконечных зубов позволяют им с большой лёгкостью захватывать и перегрызать любые конечности, а длинный и до жути сильный язык служит веревкой в четвертовании — ломает кости и, при более крупных размерах, наверняка способен просто передавить руку или хребет до основания».

— Сейчас! — крикнул Уилльям, широко открыв глаза.

Раздался резкий, но полный боли вздох. Крошечные осколки стекла медленно опадали с верхушки рамы на пол, а те, что побольше, давным-давно полетели вниз — навстречу тому, что ждёт человека при любом взлёте. Небеса рассекал истошный предсмертный вой.

— Чёрт возьми… — послышалось через сдавленный кашель. — Ты же мне мог ребра так перебить.

— Ну, извините, Ваше Величество, — остро ответил Джеймс. — Либо так, либо Вам вниз.

Раздался хлопок. «Так быстро?» — пронеслось в голове у наёмников. Нет — лишь очередной выступ, коими был богат First National Center, оказался задет странным, нездешним для этой планеты, существом. Удар. Удар. Еще удар. С того расстояния уже не было слышно того, как хрустят пережившие эволюцию кости и как ломается единственная, уцелевшая от выстрела, нога. Обернувшись на своего напарника, Джеймс застал Уилльяма в порыве смеха.

— Что смешного? — непонимающе спросил он его.

— Знаешь… Ха-ха-ха… Были раньше такие фильмы… Комедийные, рисованные… В которых герой так же… Ха-ха-ха… Так же… — посмотрев на Джея, Уилл резко переменился в лице — не так уж и трудно забыть то, с человеком из какого времени ты говоришь. — А… Забей, друг мой. За-бей.

— Как скажешь. Не то, чтобы я сильно включался, но… Ты же настаиваешь, да?

Хантер запер дверь в пентхаус, предварительно проверив лестницу, пока Виттима, коему досталась роль ищейки, собирал оружие и прочие вещи по огромной площади. Тускло светились кнопки на панели лифта, покрывалась только осевшей пылью кровь и слабо постукивали в пустоту наручные часы — жизнь снова начала идти своим чередом.

Присев у разбитого окна, охотники начали рутинно перебирать снаряжение, пока им в лицо дул прохладный сентябрьский ветер. Старик еще раз осмотрел помещение и понял, что те несколько минут, которые продлилась эта зачистка, вполне могли быть последними для него и его напарника. Стоило ли так рисковать ради одной песни или проще было бы зачищать один этаж за приход — кто его знает. Но один урок извлечь из этого для старого наёмника было довольно просто: «Оставаться человеком — дорого стоит».

— Как думаешь, а откуда эта грёбаная Саранча взялась? — низким тоном спросил его Джеймс.

— Не всё ли равно?

— Мне бы не помешало мнение эксперта.

— Ну, оно могло услышать Сонара и проследовать за нами по чердаку, который мы не осмотрели до конца, могло выбить дверь на одном из этажей — ног ему хватило бы для этого; могло быть здесь изначально, хоть это и странно, ведь Саранча — стайные, в большинстве, существа, способные пересекать сотни и сотни километров без остановки в поисках очередной Стаи; могло вообще оказаться в лифте и, пока мы вызывали их наверх, просто доехать, но я бы не стал об этом рассказывать другим — охотники, которые сами позвали мертвяка на обед. Ха. Могло… — одним глазом Хантер увидел смеющегося в стороне Джеймса, трясущиеся руки которого не могли попасть в ствол ружья.

— Знаешь, а ты прав — ведь мне действительно насрать! Но ты та-а-а-ак увлеченно говорил…

— Пошёл ты нахер! — откинув помповый дробовик в него, выцедил Уилл. — Заряжай давай!

Настал момент тишины. В неразборчивой игре пыли слышались небольшие щелчки, что издавало ружье, когда в него попадал патрон. Медленно перезаряжался магазин винтовки, медленно чистился её прицел от запёкшейся крови, медленно перебирал пальцами по рёбрам старый Уилл.

— Слушай, Хан у нас ещё дохренища времени до прихода военных… Что делать-то будем?

— Не знаю. Консервы у нас есть — спасибо тебе, патроны — тоже. В фильтрах местной системы, вроде бы, есть вода. Посидим. Быть может, на рейд выйдем — кто знает, что скрывает в себе Оклахома, кроме пыльной копии «Волшебника страны Оз», — последняя реплика явно ушла в пустоту.

— Ты же на многих высотках бывал, да?

— Не то, чтобы на многих. В основном для того, чтобы забраться на самый верх, нужны просто колоссальные усилия и запасы. Не ошиблись твои военные в выборе базы, что еще сказать. Выбери они тот же Chase Tower и, уверяю тебя, нам бы вряд ли хватило этих свободных недель. Хотя, там и скопление-то было поменьше.

— Да… Ну, что я могу сказать — оно того стоило, — сказал Джеймс, смотря в огненную пропасть. — Скажи, Хан: красивое небо, а?

— Красивое, — почти молча поддержал его старик.

 

⇐ Предыдущая12345

Поделиться: