30 июля 1945.
1 «Наверное, сегодня будет ураган, Учитель. Видишь вон те свинцовые полосы, которые надвигаются из-за Ермона? И как зарябило озеро? А чувствуешь, как порывы северного ветра чередуются с большими теплыми волнами сирокко? Воздушный вихрь: верный признак бури».
«Как скоро, Симон?»
«До завершения первого часа. Смотри, как торопятся назад рыбаки. Слышат рокот озера. Скоро оно тоже будет свинцовым, а потом станет как смоль, а затем начнет неистовствовать».
«Но оно выглядит таким спокойным!» – недоверчиво говорит Фома.
«Ты разбираешься в золоте, а я в воде. Как говорю, так и будет. Это даже не какой-нибудь внезапный ураган. Есть явные признаки того, что он назревает. Вода спокойна на поверхности, разве только эта рябь, которая кажется несерьезной. Но если б ты находился в лодке! Ты бы услышал, как тысячи костяшек ударяют по корпусу и странно сотрясают лодку. Внизу вода уже бурлит. Она ждет сигнала от неба, а потом увидишь… Пусть только северный ветер спутается с сирокко, а там уж!.. Эх, женщины, заносите обратно то, что вы развесили, и загоните своих животных. Скоро будет дождь как из ведра!»
Действительно, небо все больше делается зеленоватым, в сланцевых прожилках – от непрерывного вторжения слоистых облаков, что как будто извергаются Большим Ермоном. Они прогоняют наступающий рассвет обратно, как если бы время попятилось назад к ночи, вместо того, чтобы двигаться к полудню. Лишь один солнечный луч настойчиво пытается наискосок прорваться сквозь баррикаду черных туч и, попадая на вершину холма к юго-западу от Капернаума, окрашивает ее в нереальный желто-зеленый цвет. Озеро из голубого сделалось уже сине-черным, и первые легкие клочья пены на невысоких волнах кажутся неестественно белыми на фоне этой темной воды. На озере уже нет ни одной лодки. Мужчины торопятся вытащить лодки на прибрежную гальку, положить на место сети, корзины, паруса и весла, или же, если это крестьяне, убрать свои продукты, закрепить шесты и веревки, закрыть в стойлах животных, а женщины спешат к роднику, пока не пойдет дождь, или подхватывают поднявшихся с рассветом детей, заталкивают их в дом и запирают двери, проворные, как наседки, почуявшие приближающийся град.
2 «Симон, подойди ко Мне. Позови еще слугу Марфы и позови Моего брата Иакова. Возьми какое-нибудь грубое полотно, грубое и широкое. По дороге идут две женщины, и нужно пойти им навстречу».
Петр смотрит на Него с любопытством, однако повинуется, не теряя времени. Уже на пути, когда они пересекают селение, идя на юг, Симон спрашивает: «А кто они?»
«Моя Мать и Мария из Магдалы».
Удивление Петра таково, что он на мгновение останавливается как вкопанный и говорит: «Твоя Мать и Мария из Магдалы?!! Вместе?!!» Потом приходит в себя и бежит, поскольку Иисус не останавливается, как не останавливаются Иаков и слуга. Но снова повторяет: «Твоя Мать и Мария из Магдалы! Вместе!.. Но с каких пор?»
«С тех пор, как она стала Марией Иисусовой. Живее, Симон. Уже начинает капать…»
И Петр старается не отставать от своих товарищей, которые все и выше него, и быстрее.
Теперь пыль поднимается клубами с выжженной дороги благодаря ветру, что усиливается с каждой минутой, ветру, что бросается на озеро и вздымает на нем волнистые гребни, которые с первым грохотом разбиваются о берег. Пока еще возможно наблюдать озеро, видно, как оно превращается в громадный и неистово кипящий котел. Волны по меньшей мере метровой высоты бегут по нему во все стороны, сталкиваются, вырастают, сливаясь вместе, и расходятся в противоположных направлениях в поисках следующей волны, с которой можно было бы схлестнуться в поединке пенных гребней, пузатых выпуклостей, клокотания, рокота и пощечин, что достаются ближайшим к берегу домам. Когда же дома загораживают вид, озеро продолжает обнаруживать себя своим ревом, перекрывающим как свист ветра, что гнет деревья, вырывая у них листья и заставляя падать плоды, так и отдаленные, угрожающие раскаты грома, предваряемые все более частыми и сильными молниями.
«Эти женщины, наверно, Бог знает как испуганы!» – выдает Петр, тяжело дыша.
«Моя Мать – нет. Другая – не знаю. Но несомненно, если мы не поторопимся, они сильно промокнут».
3 Капернаум остается в нескольких ста метрах позади, когда в тучах пыли, посреди первого натиска ливня, что обрушивается косо и неистово, прочерчивая мрачный воздух, быстро становясь водопадом, который разбрызгивается, ослепляет и сбивает дыхание, показывается двоица бегущих женщин, ищущих укрытия под каким-нибудь густым деревом.
«Вот они! Бегом!»
Но несмотря на то, что любовь к Марии придает Петру крылья, он, со своими короткими ногами и, конечно, не будучи бегуном, поспевает только тогда, когда Иисус и Иаков уже приютили женщин под тяжелым отрезом паруса.
«Тут оставаться нельзя. Есть опасность молний, да и дорога скоро станет потоком. Пойдем, Учитель. Хотя бы до первого дома», – говорит Петр, задыхаясь.
Женщины идут посередине, а они держат над их головами и плечами развернутое полотно.
4 Первое слово, каким Иисус обращается к Магдалине, которая все еще в одежде с того званого ужина в доме Симона, но в плаще Девы Марии на плечах, следующее: «Боишься, Мария?»
Она же, и до того все время шедшая с опущенной головой под копной своих растрепавшихся во время бега волос, вспыхивает, еще ниже опускает голову и вполголоса произносит: «Нет, Господь».
Дева Мария тоже потеряла Свои заколки и похожа на девочку со свисающими на плечи косами. Но улыбается Сыну, который с Нею рядом, и разговаривает с Ним этой Своей улыбкой.
«Ты очень промокла, Мария», – говорит Иаков Алфеев, дотрагиваясь до покрывала и плаща Пречистой Девы.
«Ничего страшного. И теперь мы больше не промокаем. Не так ли, Мария? Он спас нас даже от этого дождя», – ласково обращается Мария к Магдалине, чувствуя ее болезненное смущение. Та согласно кивает головой.
«Твоя сестра будет рада снова тебя увидеть. Она в Капернауме. Искала тебя», – говорит Иисус.
Мария на миг поднимает голову и направляет взгляд своих прекрасных глаз прямо в лицо Иисуса, который разговаривает с ней так же непринужденно, как и с остальными ученицами. Но ничего не говорит. Ее одолевают слишком сильные чувства.
Иисус заканчивает: «Я рад, что задержал ее. Отпущу вас после того, как благословлю».
5 Эта фраза теряется в треске, сопровождающем близкий разряд молнии. Магдалина делает испуганное движение. Подносит ладони к лицу и сгибается, разражаясь рыданиями.
«Не надо бояться! – успокаивает Петр. – Все уже прошло. А с Иисусом вообще бояться нечего».
Иаков, находящийся сбоку от Магдалины, тоже реагирует: «Не плачь. Теперь уже дома поблизости».
«Я плачу не от страха… Плачу, потому что Он сказал мне, что благословит меня… Я… я…» – и не может продолжить дальше.
Дева Мария вмешивается и утешает ее, говоря: «Ты, Мария, уже пережила свою бурю. Не думай больше о ней. Сейчас все ясно и мирно. Не правда ли, Сын Мой?»
«Да, Мать. Совершенно верно. Вскоре вернется солнце, и все станет еще прекрасней, чище и свежее, чем вчера. Так и с тобой, Мария».
Мать подхватывает, пожимая руку Магдалине: «Я перескажу Марфе твои слова. Я рада, что смогу сразу ее увидеть и рассказать, насколько ее Мария исполнена благой воли».
Петр, пробираясь сквозь жидкую грязь и терпеливо перенося этот потоп, вылезает из-под тента и направляется к какому-то дому попросить укрытия.
«Не надо, Симон. Мы все предпочитаем вернуться в наш дом. Правда?» – говорит Иисус.
Все это подтверждают, и Петр возвращается под накидку.
6 Капернаум безлюден. В нем по-хозяйски правят ветер, дождь, громы, молнии, а теперь еще и град, который звучно отскакивает от террас и фасадов. Озеро внушает ужас. Волны хлещут по прибрежным домам, поскольку маленького пляжа больше не существует, и лодки, привязанные возле домов, кажутся затонувшими, настолько они наполнены водой, которая прибывает с каждым новым валом, заставляя переливаться через край ту, что уже в них была.
Они бегом устремляются на участок, ставший громадной грязной лужей, в которой поверх илистой воды плавает мусор, а оттуда – в кухню, где все и собираются.
Пронзительный крик Марфы, когда она видит свою сестру, которую держит за руку Мария. Она прижимается к ее шее, не чувствуя, насколько при этом намокает, целует ее, зовет: «Мири, Мири, радость моя!» Возможно, это ласкательно имя, которым называли маленькую Магдалину.
Мария плачет, наклонившись и положив голову на плечо сестры, накрыв темное одеяние Марфы тяжелым золотистым покрывалом, единственной блестящей вещью в мрачной кухне, где лишь огонек горящего хвороста прорывает тьму, которую не в состоянии одолеть маленькая зажженная лампадка.
Апостолы в изумлении, и в таком же состоянии хозяин и хозяйка дома, которые появились на громкий крик Марфы, но после понятного минутного любопытства тактично удаляются.
7 Когда пыл объятий немного остывает, Марфа вспоминает об Иисусе, о Марии, об их странном совместном прибытии, и начинает вопрошать сестру, Деву Марию, Иисуса, и трудно сказать, кого она вопрошает с большей настойчивостью: «Но как? Каким образом вы все вместе?»
«Приближалось ненастье, Марфа. Мы с Симоном, Иаковом и твоим слугой пошли навстречу двум странницам».
Марфа так ошеломлена, что не задумывается о том, как это Иисус так уверенно пошел им навстречу и не спросит: «Так Ты знал?»
Этот вопрос Иисусу задает Фома. Но не получает на него ответа, поскольку Марфа говорит сестре: «Но как ты оказалась с Марией?» Магдалина опускает голову.
На помощь ей приходит Дева Мария, беря ее за руку и говоря: «Она пришла ко Мне как странница, идущая туда, где ей могут подсказать, какую дорогу выбрать, чтобы достичь цели. И сказала Мне: „Научи меня, что я должна делать, чтобы принадлежать Иисусу“. О! Поскольку в ней есть истинное и всецелое стремление, она сразу же поняла и усвоила эту науку! И Я рассудила, что она уже готова к тому, чтобы взять ее за руку, вот так, и привести к Тебе, Сын Мой, к тебе, добрая Марфа, к вам, братья ученики, и сказать: „Вот вам ученица и сестра, которая подарит своему Господу и своим братьям только сверхъестественные радости“. Извольте поверить Мне и любите ее все так, как любим ее Мы с Иисусом».
8 Тогда апостолы подходят, чтобы поприветствовать свою новую сестру. Не исключено, что тут есть и любопытство… Но что поделаешь?! Они всё еще люди…
Здравый же смысл Петра подсказывает: «Все это хорошо. Вы обеспечили ей поддержку и святую дружбу. Но следовало бы подумать и о том, что наша Мать и наша сестра сильно промокли… Мы тоже, по правде сказать… Но им хуже. С их волос капает вода, как у плакучих ив после урагана, одежды их испачканные и сырые. Давайте зажжем огонь, попросим для них одежду, приготовим горячую еду…»
Все начинают хлопотать, а Марфа отводит в комнату двух промокших путешественниц, в то время как раздувается огонь, и перед его пламенем развешивают мокрые плащи, покрывала и одежды. Не знаю, как они там устраиваются… Знаю, что Марфа, вновь обретя в себе энергию образцовой домохозяйки, проворно снует туда и сюда с тазами и горячей водой, с чашками дымящегося молока, с одолженными у хозяйки одеждами, помогая обеим Мариям…