В отличие от здоровых людей, у которых чрезвычайно велико разнообразие сочетаний черт характера, больных людей отмечают довольно стереотипные виды или шаблоны характеров. Рассмотрим, однако, что понимается под характером в специальной (психиатрической) литературе. Приведем типичное описание характера больных эпилепсией, подобное которому можно встретить в любом учебнике психиатрии: эгоцентричность, сочетание слащавости, угодливости со злопамятностью и мстительностью, чрезмерная аккуратность, мелочность, жадность, скаредность, склонность к употреблению уменьшительных суффиксов; отмечаются также злобность, жестокость, лицемерие, ханжество, льстивость, педантизм, религиозность; наряду с этим говорится о большом трудолюбии, стремлении бороться за справедливость и т. д.
В русле такого понимания характера не являются, неожиданностью работы, подобные исследованию Р. Х. Газина (1963), где изучалась зависимость между злопамятностью, угодливостью, подобострастием, оптимизмом, трудолюбием и т. п., называемыми автором параметрами характера, и особенностями течения болезни. Оптимизм и трудолюбие оказались характерными для больных с меньшей продолжительностью заболевания, а педантичность и аккуратность — при длительности заболевания от 5 до 10 лет... Злопамятность, оказывается, меньше встречается при редких припадках, а при приступах средней частоты она усиливается... С увеличением количества припадков слабее проявляются такие черты характера, как склонность к сутяжничеству, угодливость, льстивость, подобострастие, слащавость и т. п.
Самое страшное в подобных описаниях то, что им трудно отказать в достоверности. Да, такого рода черты характера у эпилептиков действительно часто встречаются. Но являются ли такие описания единством (синтезом) биологического (медицинского) знания и знания психологического? Думается, что мы имеем здесь дело не только со смещением явлений биологических и психологических, но и с предельно статичным пониманием характера и его признаков у больных. Действительно, по мнению психиатров, перечисленные выше особенности характера являются прямым следствием болезни (сама болезнь может при этом толковаться по-разному — или как специфическое изменение обмена веществ, или как последствие рубцов в мозгу, или как результат избытка ликвора и т. д.).
Нечто похожее наблюдается и при толковании психопатий. Между тем психопатии - уродства характера и личности, очень похожие на те, которые наблюдаются при болезни,— могут, как известно, проявляться и при отсутствии болезненного процесса, например при слабо выраженной врожденной патологии нервной системы. Известно также, что каждой болезни (эпилепсии, шизофрении, маниакально-депрессивному психозу и др.) соответствует свой сходный с болезнью тип психопатии. В клинике наблюдаются также «психопатоподобные синдромы», «патохарактерологическое развитие» и т. п. Всякий раз в этих случаях за такими понятиями скрываются некоторые шаблонные характеры фактически воспроизводящие набор черт, включаемых в описание характера у соответствующей группы больных.
Типы психопатий описаны многими учеными (П. Б. Ганнушкиным, Э. Кречмером, Т. И. Юдиным и др.). Вот как описывает, например, эпилептоидный тип П. Б. Ганнушкин: «Самыми характерными свойствами этого типа психопатов мы считаем, во-первых, крайнюю раздражительность, доходящую до приступов неудержимой ярости; во – вторых, приступы расстройства настроения (с характером тоски, страха, гнева) и, в-третьих, определенно выраженные, так называемые моральные дефекты (антисоциальные установки)... Обыкновенно подобного рода психопаты очень нетерпеливы, крайне нетерпимы к мнению окружающих и совершенно не выносят противоречий. Если к этому прибавить большое себялюбие и эгоизм, чрезвычайную требовательность и нежелание считаться с чьими бы то ни было интересами, кроме своих собственных, то станет понятно, что поводов для столкновений с окружающими у эпилептоидов всегда много» (Ганнушкин 1933).
Ганнушкин был, как известно, замечательным и непревзойденным по тонкости анализа пограничных психопатологических состояний психиатром. При всем уважении к нему и правдивости его описаний статики психопатий нельзя не признать, однако, что и в этих описаниях имеет место смещение, а не единство биологических и социально - психологических явлений. Труды Ганнушкина были все же ограничены уровнем современной ему психологии. Означает ли это, что наша критика справедлива только в отношении старых авторов и в настоящее время неактуальна? К сожалению, нет.
В современной психиатрической литературе в описании типов психопатий и психопатоподобных развитий личности содержатся все те же, лишь несколько дополненные или подправленные типы характеров и личностей. Книги и монографии публикуются так, как если бы за прошедший полувековой период теория формирования личности и характера нисколько не продвинулась, в частности в психологии.
А. Е. Личко (1976), например, обосновывая принципы построения своего «патохарактерологического опросника», начинает книгу следующим положением: «Распознавание типа психопатий и акцентуации[2] характера у подростка представляет немаловажную практическую задачу. Тип служит одним из главных ориентиров для медико-педагогических рекомендаций, для советов в отношении будущей профессии и трудоустройства. Последнее же весьма существенно для устранения и предотвращения социальной дизадаптапции». «Теоретическими предпосылками для создания опросника послужили опыт психиатрии клинико-нозологического направления и концепция психологии отношений. Пользуясь описаниями известных психиатров, данными в руководствах и монографиях Э. Крепелина Э. Кречмера, К. Шнейдера, Г.Б. Ганнушкина... мы составили наборы фраз, отражающие отношение разных патохарактерологических типов к ряду жизненных проблем...». Иными словами, А.Е. Личко считает естественным и правомерным переход от клинических типов психопатий к анализу «вариантов нормы». Характеры подростков рассматриваются как нечто статическое: здоровые и трудные подростки делятся на типы, лишь слегка отличающиеся от типов Ганнушкина. С помощью этого опросник уже обследуются тысячи здоровых подростков и юношей - определяются психопатические типы и «акцентуированные личности», выявляется, какие типы характеров больше склонны к правонарушениям, какие — к самоубийствам и т. д. Но ведь это и есть представление о характере как о конституционально запрограммированной статической структуре.
Следует предупредить одно возражение. У А.Е. Личко, как впрочем, и у Г.Б. Ганнушкина, говорится о динамике психопатий и патологических характеров. Но под динамикой в обоих случаях подразумевается отнюдь не процесс формирования черт характера, а лишь, вероятность того или иного реагирования стабильного типа (характера) на различные события.
В книге А.Е. Личко (1977), специально посвященной психопатиям и акцентуации характера у подростков, мы видим все тот же ход мысли — от вариантов патологии к истолкованию характера и личности в норме. В главе V, где рассматривается психопатическое развитие (так называемые приобретенные психопатии), А.Е. Личко прямо высказывает опасение, что условия воспитания (гипоопека, гиперопека, воспитание по типу «кумира семьи» или «золушки» и т. д.) могут быть переоценены. Он считает, что «значительно чаще формирование приобретенной психопатия происходит, когда в преморбиде личность принадлежит к крайним вариантам нормы». При этом, по мнению автора, далеко не всякое «влияние среды» значимо для формирования характера, а лишь такое, которое адресовано к locus minores resistentiae[3]. Значит, исходным для него все же остается генетически запрограммированный тип.
Налицо, таким образом, сложная методологическая проблема: если рассматривать психопатические типы характеров с биологической точки зрения, т. е. понимать их как фенотипы, сходные с генотипами (поскольку болезни нервной системы все больше и больше рассматриваются как наследуемые, генотипические), то неминуемо последовательно спорный и несоответствующий психологической теории вывод о генетической запрограммированности таких черт характера, как лицемерие, ханжество, скупость, или, при иных типах психопатий, стремление к рисовке, поиск признания, лживость и т. д.
Думается, что правильнее рассматривать закономерности формирования характера у человека так, как их рассматривал С.Л. Рубинштейн (1959). Он критически отнесся к попыткам выводить мотивы и побуждения человека из свойств его характера. Так, по его мнению, об отношении характера и мотивов можно говорить лишь в статическом плане. «Для того, чтобы открыть путь к пониманию становления характера,— писал С.Л. Рубинштейн,— нужно обернуть это отношение характера и побуждений или мотивов... Узловой вопрос — это вопрос о том, как мотивы (побуждения), характеризующие не столько личность, сколько обстоятельства, в которых она оказалась по ходу жизни, превращаются в то устойчивое, что характеризует данную личность... побуждение — это свойство характера в его генезисе... Исследование характера и его формирования до сих пор мало продвинутое, должно было бы сосредоточиться, в первую очередь, на этой проблеме - проблеме перехода ситуационно, стечение обстоятельств порожденных мотивов (побуждений) в устойчивые личностные побуждения» (С. Л. Рубинштейн‚1959).
Как известно, С.Л. Рубинштейн, говоря о принципе детерминизма и проблеме личности, критиковал широко распространенную в прошлом веке и сохраняющуюся, к сожалению, в психиатрии теорию двух факторов (влияние внешних воздействий, с одной стороны, я внутренних условий — с другой). Он считал необходимым исходить из того, что внешние воздействия всегда действуют опосредованно, через внутренние условия. Он даже считал, что личность приобретает значение для понимания закономерностей психических процессов именно как совокупность внутренних условий. Иначе говоря, воздействие, оказываемое на нас любым событием в жизни, всегда обусловлено тем что мы до него пережили и передумали, какую внутреннюю работу проделали.
Поясняя, что именно следует понимать под внутренними условия ми, в которые включенны и свойства нервной системы, С. Л. Рубинштейн пишет об истории предшествующего развития личности: «Говоря об истории, обуславливающей структуру личности, надо понимать ее широко: она заключает и процесс эволюции живых существ, и собственно историю человечества, и, наконец, личную историю развития данного человека. В силу исторической обусловленности в психологии личности обнаруживаются компоненты разной меры общности и устойчивости, которые изменяются различными темпами».
С нашей точки зрения, в этом положения и кроется путь к анализу развития характера людей, в том числе с разными формами аномалии нервной системы.
Материал патологии является не более чем одним из множества средств анализа формирования черт характера (хотя и весьма ярким средством). Совокупности жизненных обстоятельств, создающих характер и личность в норме, патологию центральной нервной системы можно противопоставить потому что она создает известное сходство между ее носителями в одном каком-то свойстве мозга. Именно сходство таких свойств (определенная мера общности) способствует тому, что при столкновении с житейски обусловленным сочетанием внешних воздействий дети (подростки, люди вообще) приобретают некоторое сходство черт характера. Формируются эти черты характера — как в норме, так и в патологии — в результате стереотипизации обусловленных обстоятельствами мотивов и побуждений. Патология лишь создает одно из условий, способствующих их стереотипизации.
Возвращаясь к методологическим аспектам рассматриваемой проблемы, можно, таким образом, сказать, что одинаково некорректными являются как путь от патологии к толкованию нормальных характеров, так и противоположный путь от нормы к толкованию характеров при патологии. «В человеке, пишет Е. В. Шорохова (1975г.), — природное снимается общественным, но оно не устраняется, а действует на всех этапах его жизни».
Но характер и свойства центральной нервной системы не одно и то же. Черты характера формируются в процессе жизни и жизнедеятельности человека, они не предопределенны прямолинейно свойствами его нервной системы. И смешивать свойства нервной системы с чертами характера не следует, хотя разобраться в этом вопросе совсем не легко. Безусловное, но отнюдь не детерминирующее влияние на характер и личность оказывают и красота человека, и его рост, здоровье внутренних органов, свойства эндокринной и нервной системы, темперамент, конституция. Но все это лишь некоторые элементы внутренних условий, роль которых сказывается в особенностях проявления мотивов и побуждений, детерминируемых, однако, обстоятельствами жизни. При прямом переходе от телесной конституции к характеру и личности происходит типичный для медицины (и в частности для психиатрии) пропуск одного из важнейших звеньев, а именно формирование психических свойств личности. Такое положение о формировании свойств психики человека в онтогенезе, ставшее азбучным для психологов, имеет и биологическое обоснование. В генетике существует представление о том, что наследуется вообще не признак как таковой, а лишь «норма реакции», т.е. способ реагирования на условия онтогенетического развития. Академик Н.П. Дубинин (1971) писал, что в природе на уровне человека происходит «качественный скачок». Наследование свойств психики Н.П. Дубинин считает «социальным», т.е. передающимся благодаря воспитанию. «Норма реакции» человеческого мозга очень широка и допускает различное онтогенетическое развитие в зависимости от образа жизни человека.
Рассмотрим пример, Эпилептики, как и многие эпилептоидные психопаты, педантичны, мелочны, скупы, обстоятельны. Однако как бы не толковать причины и сущность эпилепсии и эпилептоидной психопатии, трудно себе представить, что измененный обмен веществ, рубец в мозгу, гидроцефалия или иная форма патологии организма – могут стать причиной скупости и педантичности. Это невероятно с точки зрения психологических понятий о характере. В то же время известно, что с возрастом, особенно к старости, люди (разные по характеру, но здоровые) начинают все бережнее относиться к деньгам, вещам стремиться ко все более аккуратному расположению предметов в доме, все более стереотипны в своем образе жизни. Не являются ли эти черты характера компенсаторными, возникающими как реакция личности на возникающую забывчивость, на опасение снижение трудоспособности и возможное в связи с этим снижение заработка? Значит, и скупость и педантичность могут быть не только при эпилепсии и эпилептоидной психопатии, но и в норме. И далеко не все эпилептики скупы и педантичны.
Так же можно разобрать происхождение слащавости, угодливости, ханжества в сочетании со злобностью и злопамятностью. Может ли ставшее хрестоматийным изречение: «с именем Христа на устах и с камнем за пазухой» быть выведено из биологической основы? Думается, что нет. Биологической основой может быть повышенная возбудимость индивида, инертность аффективной реакции. Однажды такой аффективный разряд в адрес взрослого или более сильного сверстника вызвал «возмездие». Неважно, было ли это «возмездие» однократным, но памятным по боли, либо подобное происходило часто – так или иначе, опыт пережитой ситуации порождает мотив не ссорится, не допускать конфликтов, маскировать свою злость и вспыльчивость почтительными словами.
Столь же неадекватно объяснять эпилепсией религиозность. Она явление социальное, зависящее от воспитания. Но, действительно, случается, что при психической болезни, когда человеку плохо и он не может понять, что с ним происходит, как ему избавиться от своей беды, у него возникает желание чуда, «вера» в чудо, стремление верить, иначе возникает религиозность. При эпилепсии этому в некоторой мере способствует болезненная (биологическая) склонность к состояниям экстаза, особого «озарения». Не следует, однако, претендовать на абсолютность такого объяснения. Важно одно: в подавляющем большинстве случаев психопатологический симптом, симптом болезни не может быть прямо выведен из признаков болезни — он является вторичным ее следствием, следствием образа жизни человека, обладающего больным мозгом, следствием определенных обстоятельств (см. С. Я. Рубинштейн, 1949).
Известно, что даже настоящие эпилептические припадки возникают иногда по условнорефлекторным механизмам. Что же касается - таких качеств, как скупость, жадность, ханжество, лицемерие, слащавость и т. д., то все эти черты характера возникают в патологии по тем же механизмам, какие были описаны С.Л. Рубинштейном применительно к норме, т. е. вследствие фиксации обобщенных мотивов (или побуждений) в однородных ситуациях. Говоря об эпилептоидных психопатах, характеры которых сходны с характерами больных эпилепсией, можно предположить, что в свойствах нервной системы обоих есть некий радикал, роднящий их друг с другом (например, сильная возбудимость и инертность нервных процессов). Однако сколь велика бы ни была «мера общности» в свойствах центральной нервной системы, сходство характеров у психопатов и больных определяется в первую очередь сходством побуждений и мотивов в соответствующих ситуациях. Не может быть фиксированного в генотипе такого свойства, как черта характера. Скупость, слащавость, ханжество формируются в онтогенезе как некоторая обобщенная система мотивов. Сходство одного из внутренних условий, например, сходство какого-либо свойства нервной системы, способствует (но не детерминирует) типизации свойств характера, возникающих, как и в норме, в виде обобщенных побуждений или мотивов.
Если вернуться к положению С.Л. Рубинштейн о «компонентах разной меры общности» в развитии личности, то можно себе представить, что в структуру человеческого мозга, допускающую очень широкую «норму реакции», т.е. возможность прижизненного формирования широкого диапазона разных умений, знаний и черт характера, болезнь (текущая болезнь, либо повреждение, оставившее след) вносит некий общий радикал. Таким радикалом может быть, например, возбудимость и инертность нервных процессов. Этот радикал и создает известную «меру общности» у детей и подростков, на базе которой в обычных условиях воспитания могут обычным путем развиться, но не обязательно развиваются, сходные (шаблонные) черты характера. Если воспитание таких детей было не обычным, а направленным (корригирующим), то ни слащавости, ни ханжества, ни скупости могло бы и не возникнуть. Никакого генетически запрограммированного врожденного характера эпилептика и эпилептоида не существует, но дети, у которых сильна возбудимость и инертность нервных процессов, развиваясь по обычным для человека закономерностям, часто становится и слащавыми, и скупыми, и педантичными. Не следует ставить в один ряд ядерные свойства нервной системы и приобретаемые в процессе жизни, в качестве вторичных осложнений, черты характера, объясняемые «генерализацией типичных мотивов и побуждений».
Для того чтобы знать достоверно, как складываются те или иные черты характера, необходимо длительное наблюдение за этим процессом в детских домах, интернатах, школах и т. д. Ценный материал может быть получен в дефектологии, где можно проследить формирование характера и личности детей и подростков при разных формах патологии нервной системы.
В клинике наличие целой группы лиц, сходных по характеру: ханжески слащавых, но злопамятных и жестоких, скупых и скаредных - позволяет лучше понять механизмы формирования разных черт характера. Они ведь встречаются и в норме, но там усмотреть их истоки труднее. Характеры здоровых очень разнообразны. Материал патологического развития личности полезен для изучения закономерностей формирования характера, а также для, разработки коррекционных мероприятий. Закономерностям формирования характера в норме и патологии должна быть посвящена углубленная исследовательская работа. Больной ребенок, больной взрослый — это, прежде всего человек, и такие его психические свойства, как черты характера не предопределены типом конституции, не детерминированы морфологически. Взаимосвязанности здесь сложные, но подвергнуть их теоретическому анализу можно и нужно, благо фактического материала больше чем достаточно.
Логика развития науки в современную эпоху достаточно специфична. Много говорилось о том, что именно на стыке наук исследовательская работа оказывается особенно продуктивной: случается, к сожалению и противоположное. Многие пограничные исследования и публикации остаются как бы за пределами компетенции и контроля каждой из граничащих наук. Так, в частности, происходит и на границе психиатрии и психологии. Медики считают соответствующие исследования компетенцией психологов, а психологи — компетенцией медиков.
Между тем критический анализ таких публикаций необходим. Он важен по двум причинам: во – первых, в клинике (и в частности в патопсихологии) путь от теории к практике часто короток и ошибочное теоретическое положение может непосредственно определить судьбу больного (ход лечения, экспертное решение, трудовые рекомендации и т. д.). Во-вторых, методологический вакуум в рассматриваемой области поспешно заполняется сейчас устаревшими либо порочными теориями и подходами. Смешение понятий «личность», «характер», «индивидуум», «тип психопатии», против которого предостерегал А.Н. Леонтьев (1975), приводит к тому, что в практической работе имеет место возврат к самым устаревшим и ложным способам действий. Так, как мы уже увидели, для отбора людей на сложные профессии используются опросники, ориентированные на выявление типа психопатий и синдромов болезни. Точно также для определения преморбидной личности, ее податливости (либо неподатливости) воздействию нравственных норм снова применяются опросники, предназначенные для исследования больных.
В литературе уже высказывалось суждение о том, что во многих психиатрических и вообще медицинских учреждениях сейчас ширится эпидемия опросников, снабженных математической системой обработки. Б.В. Зейгарник (1971) справедливо указывает на то, что получаемые на основе этих опросников коды и кривые возвращают клинике ее же синдромы, нозологические формы, типы психопатий и т.д., но только в формализованном виде. Нет надобности возражать против стремления клиницистов облегчить свой труд и выражать свои клинические данные в цифрах и графиках. Спорным (и, пожалуй, не только спорным, но и вредным) является обозначение всех этих опросников как психологических методик, определяющих личность больного и тип его характера.
Все это опросники представляют собой попытку вывести особенности здоровой личности и обычного характера из типологии, свойственной патологии, т.е. попытку перенести данные патологии на истолкованные нормы.
Некоторые, сами по себе неплохие экспериментальные приемы не правомерно рассматриваются как «рентген личности», в равной мере пригодный для предсказания благоприятных семейных отношений, целесообразности выдвижения на ответственную работу, диагностики психической болезни и эффективности ее лечения. Такой подход дискредитирует даже хорошую методику, лишает смысла проводимую работу.
В области патопсихологии легко найти материал для конкретизации и разработки понятий «личности» и «характера», но очень важно приступить к этой разработке с четких методологических позиций. Важно преодолеть сохранившиеся в ней устаревшие представления, смешения, а не единство биологического и социального толкования личности человека.