ЛЮБОВЬ С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА
Тихо поезд ход замедлил,
И колеса не стучат,
Но быстрей забилось сердце –
Добрый вечер, Ленинград!
Я прильнул к окну вагона,
Взгляд вонзив в ночную тьму,
Наконец-то на платформе
Силуэт твой узнаю.
Полумрак платформы сонной
И мерцание зари
Вдруг напомнили мне снова
Крым, где повстречались мы.
Ты тогда стояла также
На бетонном пятачке,
Не предполагая даже,
Что женою станешь мне…
Снова, как при первой встрече,
Зарумянилась, смутясь,
Прошептала: Добрый вечер,
Наконец-то дождалась!
Это стихотворение я написал в один из первых моих приездов к моей жене Галине в Ленинград из Харькова, где я заканчивал учёбу в Харьковском авиационном институте.
Мы познакомились летом на танцплощадке Московской турбазы в посёлке Рыбачье на берегу Чёрного моря в Крыму. Когда я пригласил её на танец, она слегка смутилась, даже зарумянилась, из чего я сделал вывод, что она не частый посетитель танцев. До конца вечера мы уже не расставались. Я отдыхал здесь в спортивно-оздоровительном лагере института, а Галю привезли из Ленинграда на старенькой «Победе» родственники, совершая турне по побережью Крыма, в благодарность за ремонт «Победы» отцом Гали – опытным автослесарем. Галя училась в Ленинградском техникуме советской торговли на вечернем отделении, была на два года моложе меня.
Ох уж эта романтика южной ночи в июле…Лунная дорожка на поверхности моря, свечи кипарисов в темноте, ароматы цветущих растений, ласковый шум прибоя, полное ярких звёзд небо, а, главное – наша молодость, способность и желание любить и быть любимым привлекли нас друг к другу. То, что мы влюбились с первого взгляда, и что эта любовь большая, нам предстояло понять много и много позднее…
Галя была высокая, стройная, ладная, темноволосая, с карими глазами, в которых часто проскакивали искорки лукавства. Особенно мне нравилась в ней манера разговаривать, и сама грамотность языка. Только потом, когда я стал жителем Ленинграда, я понял, что здесь так разговаривают все коренные ленинградцы. Так, например, разговаривала Галина Вишневская – выдающаяся актриса. А речь моей Гали, к тому же, отличалась ещё и скороговоркой, что придавало ей особую прелесть.
Галя хорошо плавала, этому она научилась на даче родителей в деревне Сологубовка возле станции Мга под Ленинградом. Я плавал плохо, поскольку в Горловке на Донбассе, где прошло моё детство, упражняться в плавании было негде. В море я с маской и трубкой едва успевал за ней, а успевать надо было, чтобы в воде любоваться ею, в голубом сплошном купальнике с белым пояском, уверенно плывущей к заградительным буйкам пляжа по бирюзовому морю. Эту картину я хорошо помню и сейчас, спустя полвека…
Вечером мы бродили вдоль шоссе Алушта-Судак и всё говорили, говорили, говорили… Говорили о Ленинграде, о родных, о доме, об учёбе… Целовалась она с закрытыми глазами…
Утром был дождь, Галя пригласила меня в палатку и познакомила с родственниками: двоюродной сестрой Евгенией и ее мужем Борисом – офицером (в будущем они много сделают для нас) - должны же они знать, с кем допоздна гуляет их подопечная. Играли в карты, сидя на лежаках, пережидая дождь. Галя была в красивой юбке, которая гармонировала с её красивыми коленями... Они и сейчас меня восхищают… Вечером я не мог удержаться, чтобы не спросить, как она ко мне относится, пошла бы она за меня замуж? Немного смутившись, Галя ответила, что пошла бы, что я ей люб. Мы были знакомы всего лишь два дня. На следующее утро её увезли в Ленинград…
Потом были письма, много писем… Каждое из них я ждал в Харькове с большим нетерпением. В ноябре я прилетел самолётом в Ленинград, остановился в гостинице Россия, купил цветы (попались каллы) и пришёл на работу к Гале в большой магазин тканей на углу Московского проспекта и Кузнецовской улицы. Тогда мобильников не было, и мой визит был несколько неожиданным, что заставило Галю «зарумяниться смутясь». До сих пор она при случае подтрунивает надо мной, что, дескать, на свидание с молодой девушкой «каллы не несут», но, поскольку я прилетел из Харькова, то она простила мне такое «безвкусие».
Галя родилась в 1946 году в семье блокадников в маленькой однокомнатной квартире на Лиговском проспекте, в доме 195. Довоенные дети: мальчик и девочка погибли в блокаду (недавно я установил на их могилке на Волковском кладбище новую табличку с именами на белой эмали). Отца привезли холодной блокадной зимой с передовой обмороженным (он ремонтировал танки) и сказали жене: выходишь – будет жить. Выходила. Помогли выходить сёстры мамы – Виноградовы, они все остались солдатскими вдовами…
У Гали были два брата, послевоенные, такие же черноголовые, как и она. Братья рано ушли из жизни…Но тогда, полвека назад, эта квартира жила полноценной жизнью: приходили и уходили родственники, друзья, подруги. Я не перестаю удивляться – как в таких условиях Галя отдыхала после работы продавцом, училась в техникуме, да еще и регулярно писала мне письма?
Следующим летом мы отдыхали в спортлагере моего института в Рыбачьем уже вместе. Жили в палатках по 4 человека, участвовали в благоустройстве лагеря, принимали участие в спортивных соревнованиях, загорали и купались в море. Особенно ленинградку Галю зауважали в лагере после того, как она помогла руководству правильно составить Акт об обнаружении разбитого стакана во вскрытой бочке с творогом, и оформить претензию к поставщику.
Я часто ловил завистливые взгляды моих сокурсников, но моя невеста всегда вела себя достойно, строго выполняя установку мамы, изложенную в приходящих из Ленинграда письмах: проводить свободное время только со мной. С подружками по палатке, по дежурствам в столовой она вела себя доброжелательно, к ней тянулись даже москвички.
А вот в отношении меня она, со временем, могла и вспылить, но только не на виду у посторонних. Потом мы бывали с ней в домах отдыха, в санаториях, в пансионатах, но этот август мы всегда вспоминали, как наилучший месяц, заложивший основы нашей совместной жизни. Жаль, что он пролетел очень быстро…
В Симферополе я посадил Галю в поезд до Ленинграда, а сам поехал до Горловки, где жили и покоятся ныне мои родители…
Теперь я бывал в Ленинграде чаще. К этому времени кроме стипендии (а учиться надо было без «троек»), зарабатывал грузчиком в Харьковском институте сывороток и вакцин имени Мечникова, расположенном в Померках недалеко от моего института. Здесь держали здоровых лошадей – доноров, хорошо их кормили, прежде всего сеном, которое осенью запасали складированием под огромными навесами, высотой около 15 метров. Сено прибывало железной дорогой на товарную станцию Харьков, в том числе и из Ленинградской области, спрессованное в тюки весом 60-70 килограммов, скрученные проволокой. Задачу быстрой разгрузки эшелона, погрузки сена на автомобили решали на уровне обкома партии, а задачу разгрузки грузовиков и укладки тюков слоями всё выше и выше решала созданная мной бригада студентов. По телефонному звонку в общежитие мы бежали к навесами и, вооружившись специальными крюками, несли, тащили тюки под навес. Каждый слой тюков должен быть уложен тщательно, без зазоров, чтобы по нему смело можно было нести тюки для очередного слоя, не проваливаясь в щели и не травмируя ноги о проволоку… В такие дни мы вынуждены были пропускать лекции, исключением была только военная подготовка… Вот так я решал задачу финансирования моих поездок в Ленинград к любимой девушке…
В начале декабря с 1996 года состоялась наша свадьба. Официальная регистрация брака проходила во Дворце бракосочетаний Ленинграда 6 декабря… В красивом белом платье из материала «космос», в фате, модной прической Галя была похожа Эдиту Пьеху - такая же стройная, с таким же прищуром озорных глаз.
Поскольку квартира родителей Гали имела площадь всего лишь 19 квадратных метров, они с радостью воспользовались предложением соседей по лестничной площадке, тоже блокадников, провести торжества в их большой квартире (с деревянным резными потолками). Моя мама, уроженка Курской области, такие потолки видела впервые. Кроме моей мамы из рода Плетнёвых на свадьбе была семья её племянника Владимира – в прошлом известного в Ленинграде сталевара и спортсмена. В основном, на свадьбе собрались представители двух коренных ленинградских родов, переживших блокаду – Виноградовы (по линии мамы) и Почины (по линии папы). Среди послевоенных детей этих родов это была первая свадьба, поэтому на лицах гостей можно было видеть и слёзы радости за Галю, и слёзы горьких воспоминаний – у каждого рода погибли в блокаду малолетние дети.
Вот так я стал жителем Ленинграда, будучи студентом 5 курса Харьковского авиационного института…Опять продолжался наш почтовый роман, наши короткие встречи и расставания...Зимние каникулы я провёл у Гали. Она с удовольствием знакомила меня с любимым городом, пригородами. Побывали мы и на даче в гостях у бабушки Матрёны в деревне Сологубовке, туда мы поехали электричкой с Московского вокзала. В те времена ещё разрешалось девушкам работать помощниками машиниста электропоезда - они объявляли информацию о движении поезда и в тот вечер мне это показалось особенно романтичным. Это ощущение романтики зимнего вечера я долго хранил в своей памяти, и только после защиты кандидатской диссертации, когда стало больше свободного времени, обратился вновь к этим воспоминаниям. Получился «опрокинутый сонет с кодой»:
В ЭЛЕКТРИЧКЕ
Поезд идет до станции Мга…
Сказаны девушкой, эти слова
Музыкой мне показались тогда –
Вечером зимним дыханьем тепла
Я под колес бубенцовые стуки
Грел твои нежные робкие руки,
Глядя в открытые настежь глаза…
Веснами схлынули наши года…
Сварены рельсы в шипящие звуки,
Женщины уж не ведут поезда –
Это запрет медицинской науки.
Жаль только, больше нигде, никогда
Мы не услышим под пение вьюги
Нежную фразу из сказочной фуги:
Поезд идет до станции Мга…
Приближалось время окончания института и распределения. Галя, как декабристка, согласна была ехать со мной куда угодно, но в деканате не забыли, что я брал отпуск на свадьбу в Ленинграде и оформили мне назначение на старейший в России Ленинградский артиллерийский полигон, вместе с преддипломной практикой и дипломированием, невзирая на мои проблемы с жилищем. А впереди был ещё целый учебный семестр и множество интересных и важных событий…
Моя учебная группа стала победителем соревнования в институте по целому комплексу показателей. Я тоже внёс свой посильный вклад в этот успех: я был активным членом студенческого научного общества, членом сборной команды института по лёгкой атлетике (спринт и прыжки с шестом), капитаном первой сборной команды по регби, активным членом танцевального кружка, членом ревизионной комиссии при профкоме и хорошо учился. (Такая активность стала основанием для поселения меня в студенческом общежитии, расположенном рядом с институтом, на последние два года учёбы. До этого я жил на съёмной площади в городе). Группа была поощрена поездкой в Москву на майские праздники за счёт средств института. По приезде в Москву староста группы выдал мне мою долю средств и я «рванул» на самолёте в Ленинград к радости моей молодой супруги и моей радости тоже… Но и в этот раз наше счастье было недолгим – через три дня я уже летел в Одессу на соревнования по регби.
Зато в августе мы снова поселились в Рыбачьем, теперь уже «дикарями», на целый месяц. В лагере института мне по старой памяти дали палатку, два лежака, матрацы. Рядом с нашей были разбиты палатки таких же «дикарей» из Запорожья, Днепропетровска и других городов. День рождения Гали мы отмечали большим дружным «колхозом» на пляже у самого синего моря… Пару раз ночами вода поднималась до самой палатки и Галя «била тревогу», уверяя соседей, что она – ленинградка знает, что такое наводнение, что надо c чемоданами перебираться через насыпь за дорогу. Но нам везло и стихия отступала к всеобщей радости…
Из Крыма мы поехали в гости на родину моей мамы в деревню Большие Угоны Льговского района Курской области. Остановились в доме Анны Алексеевны Левченко, маминой племянницы (родной сестры Плетнева Владимира – ленинградского сталевара). Нюра (так хозяйку называли родные) с 1943 года была радисткой в тылу врага в Литве, ушла из жизни она этим летом в Курске в возрасте 96 лет… Галя с интересом познавала быт курской деревни, с удовольствием лакомилась сливками, сметаной, овощами и фруктами, а огорчали её пуховые перины (спать на них было жарко) и неизменная яичница на ужин. Понравилась ей и речка Сейм, ещё не совсем загаженная Курчатовской АЭС, в ней мы с удовольствием плавали в жару, вспоминая море Крыма.
Я имел возможность продемонстрировать свои умения верховой езды на лошади, но они не впечатлили Галю - вечером за столом она со смехом (а смех у неё был заразительный и добрый) рассказывала, как мои длинные ноги почти волочились по земле, когда я «скакал» на лошадке…
Из Курска поезд увёз Галю в Ленинград, а меня – в Харьков, где мне предстояло пройти военный лагерь и принятие военной присяги. Осенью я приехал в Ленинград младшим лейтенантом запаса и был оформлен инженером на полигон. С этого момента начинается моё становление как инженера-исследователя аварийных режимов авиационных двигателей, моё глубокое знакомство с городом-музеем Ленинградом, с ленинградцами, с командой регбистов общества «Спартак». Проживали мы с Галей, в основном, у родственников и знакомых. Долгое время жили в начале Московского проспекта напротив сквера «Олимпия» в полуподвальном помещении.
После защиты диплома мне предложили поступить на службу в кадры Вооруженных Сил на полигоне. Посоветовавшись с Галей, я дал своё согласие и в начале 1969 года стал ездить на полигон уже в форме лейтенанта Военно-Морского Флота. Полигон был научно-испытательным, здесь меня научили составлять программы испытаний, руководить испытаниями, анализировать результаты испытаний, составлять научно-технические отчеты по ним. Меня окружали опытные научные работники, которые охотно делились со мной своими знаниями, учили, в том числе, составлять заявки на изобретения. Мои начальники мне доверяли, я был единственный авиационный специалист и мои заявки на поставку объектов испытаний с флота, оборудования и материалов всегда удовлетворялись потому, что мои научно-технические отчёты по испытаниям военной техники высоко ценились в соответствующих НИИ. Через 9 лет я был признан лучшим изобретателем полигона и написал кандидатскую диссертацию. Я очень любил свою работу испытателя и этим объясняются те значимые её результаты, которых мне удалось достичь, хотя иногда для этого приходилось и рисковать своей жизнью.
Полигон воспитывал во мне и общечеловеческую культуру. Помню, бывало, прибежишь утром к начальнику штаба с просьбой «поставить печать» на какую-нибудь справку, а он приказывает сесть и читает наставление: ставят только пистоны, трости и палки в угол, а печати прикладывают. При этом прислоняет справку к боковой стенке письменного стола и прикладывает к ней печать полигона.
Мне дали большую комнату в коммунальной квартире на улице Правды в доме номер 4, где в декабре 1969 года родилась наша дочь Анжелика. Она была первой и долгожданной внучкой Елизаветы и Александра Починных – родителей Гали, и они её очень любили.
Жильцы коммунальной квартиры встретили нас без восторга, их настораживала наша украинская фамилия, но после того, как они узнали, что родители Гали блокадники и проживают рядом на Лиговском проспекте, квартира приняла нас в свою дружную семью из 20 человек. Я бывал дома мало: служба на полигоне, тренировки в Удельной (на базе Спартака), работа в библиотеках по подготовке к сдаче кандидатских экзаменов, изучение специальной научно-технической литературы, патентный поиск т.п. Но Галя, а позже и наша дочь, общались с соседями в быту много больше меня в течение 13 лет, пока дом не пошёл на капитальный ремонт. Отношения между ними были очень тёплыми, особенно между детьми – тремя девочками и двумя мальчиками. Это тот случай, когда жители коммунальной квартиры в Ленинграде с годами становились почти родственниками. Пережившие блокаду люди понимали, как важно для человека ощущать поддержку, сочувствие и сострадание окружающих…Блокадников всегда отличали самые лучшие человеческие качества. Это всегда ощущали гости города.
От родителей Гали, от её родственников я много узнал об их жизни в блокадном городе, о том, как тяжело было видеть матерям своих детей, умирающих от голода, от ранений вследствие обстрелов и бомбёжек, от болезней…В блокаду умерла от дизентерии в детской больнице малышка Почина Галя в возрасте 2 лет (она заразилась в детских яслях, куда её оформила мама, вынужденная пойти работать на военный завод на Ржевке испытателем взрывателей снарядов, в те времена с Лиговского проспекта туда ходил трамвай «десятка»). Десятилетний Почин Павлик, идя со школы на Раcстанной улице, в начале Лиговского проспекта, прячась от неожиданно начавшегося артобстрела, забежал в ближайшую парадную, а вслед за ним туда влетел вражеский снаряд… Вот так не стало довоенных детей у родителей моей Гали, вот так они осиротели...
Как-то по ленинградскому радио я услышал рассказ пожилой женщины – сотрудницы института растениеводства имени Н.Вавилова о том, как они переживали самую холодную блокадную зиму. Этот рассказ врезался в мою память на всю жизнь и позднее выкристаллизовался моим стихотворением:
ВОСПОМИНАНИЯ БЛОКАДНИЦЫ
Ты хочешь услышать, мой друг дорогой,
Как жил институт наш блокадной зимой,
Как фонд сберегли, что Вавилов собрал,
Исследуя виды и их ареал?..
Голодно было той страшной зимою,
Падали в обморок люди - порою
Есть было нечего, скудный паек
Каждый, кто мог, для детишек берег.
Крыс не пугали толченые склянки -
Даже прогрызли жестяные банки,
В них были рожь, семена чечевицы,
Крупные зерна элитной пшеницы…
Холодно было той страшной зимою,
Мы на работу тащили с собою
Все, что могло бы хоть как-то гореть,
Чтобы картофеля клубни согреть…
Вот так мы и жили, дружище ты мой,
Тогда в Ленинграде блокадной зимой,
Мы тысячам видов их жизнь сберегли,
Детей же своих мы сберечь не смогли...
С тех пор, в День Победы закрою глаза,
Но вижу: во ржи полыхает гроза,
И там, средь надломленных хрупких стеблей -
Увядшие руки моих сыновей.
Это грустное стихотворение было опубликовано в нескольких изданиях Ленинграда и в Полтаве в «Вестнике Полтавской аграрной академии» № 5, 2003. с.29, изданном к 115-му юбилею Н.Вавилова.
Я люблю этот город. Здесь всё красиво. Здесь родилась моя жена-красавица, здесь родилась моя дочь, моя внучка. Здесь я стал учёным, поэтом, композитором. Здесь во время первой мировой войны проходил военную службу мой дед Дорошенко Федор Прокофьевич – рядовой 4 роты Лейб-гвардии егерского полка. Я горжусь тем, осаждённый Ленинград защищали родные братья моих родителей, призванные в армию из города Горловки:
Дорошенко Иван Федорович – пограничник полка НКВД, искалечен в бою за Пулковские высоты осенью 1941 года у деревни Большое Кузьмово (лишился ноги), эвакуирован самолётом в Свердловск.
Дорошенко Антон Федорович - водитель 128 Отдельного истребительного Противотанкового дивизиона 4-й Дивизии Народного ополчения. Возил снаряды, бойцов, продукты, в том числе и по Дороге жизни, по замёрзшей Ладоге, дважды направлялся в госпиталь с изнеможением, дошёл до Берлина, был контужен и на всю жизнь остался незрячим.
Плетнёв Кузьма Тимофеевич - командир взвода противотанковых ружей 219 полка 11-й Ленинградской стрелковой дивизии, искалечен в бою под Синявино. После войны до самой кончины волочил раздроблённую осколками ногу…
К моему увлечению игрой в регби Галя относилась снисходительно, иногда даже стирала и чинила мою спортивную форму, посещала с двоюродной сестрой матчи в Удельной, выезжала со мной на игры в другие города. Она понимала, что регби меня дисциплинирует, удерживает от различного рода излишеств. Моя команда состояла в основном из инженеров и студентов – людей интеллектуального труда. Достаточно сказать, что капитан команды Борис Фармаковский имел около двухсот изобретений, многие работали над диссертациями. Мы играли на соревнованиях в Старой Руссе, в Паневежисе, в Каунасе, в Риге, в Нальчике, Орджоникидзе, Кировокане. Побывали в старинном замке на острове Тракай, в Баксанском ущелье, на высокогорном озере Севан. Наш тренер Евгений Зуден старался, чтобы у нас в памяти после поездок на соревнования оставались не только травмы, но и хорошие воспоминания о тех местах, где проходили наши игры. Надо сказать, что к нам – ленинградским спортсменам всегда и везде было особенно тёплое отношение болельщиков. Помню, в Кировокане во время зонального Первенства СССР в матче с «Пахтакором» я в первом тайме сидел на скамейке запасных и слышал, как местные мальчишки стали выкрикивать: дави ленинградцев! Но после того, как пожилые мужчины строго на них «зашикали»: вы что? За Ленинград в войну погибали наши земляки! - мальчишки испугались и быстро покинули свои места. Во втором тайме тренер выпустил на поле меня и я добыл команде 3 очка.
В минуты особых физических и моральных напряжений наш капитан бросал клич: вперед, блокаднички! А Борис знал о блокаде не понаслышке, он родился в Ленинграде в 1939 году, он помнил и рассказывал нам о блокаде, о том, как казнили фашистских извергов на площади Калинина.
Я играл в регби долго, до 40 лет, не прекращая тренировок даже когда служил в Гатчине. И только при переводе меня в училище в Лебяжье мне приезжать вечером в город на тренировки стало физически невозможным. Мы любили этот вид спорта за то, что он формировал из нас бойцов не только на поле, но и в жизни, он учил нас терпеть боль, сдерживать эмоции, быть по спортивному дерзкими, смелыми и решительными. Мы бережно храним наши спортивные награды: медали, дипломы, значки. Регби развивало динамику нашего мышления и движения, мгновенную реакцию на изменение внешней обстановки, вырабатывало защитные динамические стереотипы при падении, скольжении и в полёте. Некоторые свои мысли по этому поводу я привёл в своей песенке о регби:
Когда-то Вэб в местечке Регби
Придумал новую игру –
За мяч овальный две команды
Ведут суровую борьбу…
Мы проиграли в "коридоре",
Противник "веер" развернул,
Я "четвертному" прыгнул в ноги,
А он, подлец, меня лягнул!
Сорвалась в "аут" голова!
Ну, хватит, больше никогда
Не выйду на поле я вновь,
И злобно сплевываю кровь…
Но вот свисток судья дает –
Победный мы сдержали счет,
Меня качать бегут друзья –
Нет, с регби не расстанусь я!
Летят года неумолимо
Не сосчитать ушибов, ран,
Когда-то слыл я перспективным,
Теперь зовусь я "ветеран"…
И, если где-то захрустело -
Плевать на грязи, на радон –
Неувядающее тело
Везу лечить на стадион!
Конечно, Галя сильно огорчалась, когда ей приходилось меня, травмированного в игре, навещать в госпитале, или когда я с синяками и ссадинами еле плёлся утром на Дворцовую площадь, где служил в штабе ВВС округа. Но она любила меня, и поэтому делила со мной и «тяготы», и радости моей спортивной и военной жизни. В последние годы, вплоть до рождения внучки Кати она работала директором магазина промтоваров в Удельной.
В отпуске мы старались отдыхать вместе. Насколько раз на своём автомобиле ездили отдыхать в Прибалтику. Часто бывали летом всей семьёй в Ялте, где жила моя двоюродная сестра Зинаида Прудникова.
Иногда удавалось получить семейную путёвку в военный санаторий, где я залечивал свои спортивные травмы. Мы побывали в санаториях Судака, Евпатории, Кисловодска, Подмосковья.
Наша дочь Анжелика закончила Санкт-Петербургскую химико-фармацевтическую академию. Сейчас в ней учится наша внучка Катя. Я закончил военную службу полковником, кандидатом технических наук в области проблем аварийных режимов работы авиационных двигателей. Президент страны присвоил мне почётное звание «Заслуженный изобретатель Российской Федерации». Всё состоялось, несмотря на возникавшие жизненные проблемы… Всё состоялось, благодаря моей любимой жене Галине… Сейчас мы оба «дипломированные инвалиды 2-й группы», но жизнь продолжается, а началась она для нас со случайной встречи на танцевальной площадке «у самого синего моря».
В 2016 году, в год нашей «Золотой свадьбы» нас, в числе других юбиляров, торжественно поздравило руководство мэрии Красногвардейского района. К поздравлению была присовокуплена солидная денежная сумма… Пусть молодёжь знает, что государство поощряет «семейное долголетие».