Как только Лебедев вошел, главком спросил его:
- Павел Павлович, каково ваше мнение о порядке переброски Конной на Западный фронт?
- Считаю целесообразным направить ее по железной дороге в район Знаменки. Борис Михайлович может доложить расчеты потребности подвижного состава и времени.
- Ну что же, давайте посмотрим, - кивнул Каменев Шапошникову.
Тот, разложив перед главкомом бумаги, обстоятельно доложил.
- А теперь послушаем мнение Реввоенсовета армии, - обратился к нам Сергей Сергеевич.
Я ответил, что вопрос этот обсуждался нами детально. Из-за плохого состояния путей, неисправности водонапорных башен и, главное, из-за отсутствия на станциях баз с фуражом и продовольствием мы считаем переброску Конармии по железной дороге невозможной.
Лебедев недовольно поморщился:
- Что же вы предлагаете?
- Двигаться походным порядком.
- Но ведь сейчас не времена Чингисхана. Наш век - век техники, и ныне все цивилизованные войска перебрасываются с фронта на фронт железнодорожным транспортом. Марш потребует много времени... Да дело и не только в этом, продолжал Павел Павлович после небольшой паузы. - Движение походным порядком измотает армию, снизит ее боеспособность. И с подходом к фронту окажется, что ее не к операции надо привлекать, а выводить на отдых. Таковы мои соображения. Надеюсь, Борис Михайлович согласится со мной. Шапошников промолчал,
- Каждому понятны преимущества переброски войск по железным дорогам, ответил я. - Но это, если говорить вообще, не учитывая состояния транспорта. При существующем же положении на юге страны перевозка Конармии эшелонами займет в лучшем случае три с половиной - четыре месяца.
- Откуда у вас такие расчеты? - резко спросил Лебедев.
На помощь мне пришел Ворошилов:
- А вы посмотрите представленные вам сведения о боевом и численном составе армии. Из них видно, что для погрузки людей, лошадей и вооружения потребуется четыре тысячи шестьсот вагонов, или девяносто два эшелона по пятьдесят вагонов. Перевозка автобронеотрядов, авиации, тылов, штабов займет еще пятнадцать - двадцать эшелонов. Следовательно, всего необходимо будет что-нибудь около ста десяти. Принимая во внимание недостаток подвижного состава, трудности комплектования эшелонов, время, необходимое на погрузку, можно легко понять, что нам не удастся отправлять более одного поезда в сутки. Вот и выходит, что на переброску армии уйдет четыре месяца.
- Но ведь на движение походом при сохранении полной боеспособности войск времени потребуется не меньше, - заметил Каменев. - Не так ли, Семен Михайлович?
- Меньше, и почти в два раза, - ответил я. - От Майкопа до Знаменки примерно тысяча верст. При суточном переходе в тридцать - тридцать пять верст для преодоления этого расстояния необходимо тридцать - тридцать пять суток. Прибавим еще десять - двенадцать - на дневки после каждого трехсуточного перехода, пять - семь - на возможные стычки с бандитами и на' неблагоприятные условия погоды. Следовательно, через полтора-два месяца армия выйдет в район сосредоточения.
- Надо учитывать также потребность в продовольствии и фураже, - снова заговорил Ворошилов. - При движении походом дивизии смогут удовлетворять свои нужды за счет местных ресурсов, в случае же переброски поездами такой возможности не будет. Кроме того, в ходе марша части всегда останутся в поле зрения командиров, комиссаров и Реввоенсовета армии. А это, как вам известно, имеет немаловажное значение для поддержания дисциплины и укрепления боеспособности.
Казалось, наши доводы были убедительными, но Каменев все еще колебался.
- За дивизиями будут следовать обозы, как и во время боевых действий, и, значит, армия подойдет к фронту готовой прямо с марша вступить в бой, решил я использовать последние аргументы. - И еще: в полосе движения мы ликвидируем контрреволюционные банды.
Все же окончательного решения главком не принял. Закончив разговор, он поднялся с кресла и, пригладив ладонью свои пышные усы, повернулся к Лебедеву:
- Павел Павлович, вы с Борисом Михайловичем еще раз проверьте расчеты и подумайте над предложением Реввоенсовета Конной армии.
Мы ушли от Каменева неудовлетворенными. Удивляли его колебания, неуверенность после того, как за предложение перебросить армию походным порядком высказались командующие Кавказским и Юго-Западным фронтами. А что, если вопреки очевидной выгоде он согласится с Лебедевым?
Решили попытаться попасть на прием к председателю Реввоенсовета Республики Троцкому. Но он нас не принял. Через секретаря передал, что занят работой на съезде партии, а по вопросу переброски Конармии рекомендовал разговаривать с полевым штабом Республики.
Вернулись в гостиницу расстроенными. Хорошо еще удалось связаться по телефону с М. И. Калининым и И. В. Сталиным. Они пригласили нас на IX съезд РКП (б) и обещали организовать встречу с Владимиром Ильичем. И вот мы в Кремле, в Свердловском зале, где после обеденного перерыва собирались делегаты съезда на очередное заседание. Остановились в коридоре с группой военных, приехавших из действующей армии. Видно, многие знали, что именно здесь пройдет Ленин.
Сильное волнение овладело мной. "Вот, - думал, - и сбывается мечта. Может, через минуту увижу Ильича". Из разговоров с красноармейцами я знал, что каждый боец, каждый командир и политработник, сознательно вставший на путь вооруженной борьбы за Советскую власть, носил образ Владимира Ильича в своем сердце. С именем Ленина связывались сокровенные надежды на получение земли и воли, на свободный труд и счастье. Без него никто не мыслил победы Советской республики, не представлял себе власти рабочих и крестьян.
В голове пронеслись незабываемые картины совсем близкого прошлого. Вот лето грозного 1918 года. Я вижу бойцов своего отряда и тысячные толпы беженцев. Терзаемые со всех сторон озверевшими белоказаками, мы пробивались на север, к Царицыну. Тифозные больные и раненые стонали на тряских скрипучих повозках; душераздирающе кричали измученные голодом, жаждой и страхом дети; задыхаясь едкой пылью, кашляли и ругались старики; прижимая к высохшим грудям умирающих младенцев, в отчаянии проклинали судьбу женщины.
Все это было страшным кошмаром. Но когда под Царицыном до нас дошла весть о злодейском покушении эсерки Каплан на Владимира Ильича, люди, казалось, забыли свои муки. Для них жизнь вождя была дороже собственной, тревога за него оттеснила все личные переживания. Бойцы потребовали подробного отчета о покушении на В. И. Ленина и постановили послать делегацию в Царицын. Вскоре из штаба 10-й армии привезли газету "Правда", поместившую бюллетень о состоянии здоровья Владимира Ильича. Комиссар прочитал сообщение. Несколько минут длилось гнетущее молчание. Все словно оцепенели. Потом тишина взорвалась сотнями возмущенных голосов. Люди плакали, грозили сжатыми кулаками, потрясали оружием, сыпали проклятиями и успокоились лишь тогда, когда осознали, что Ильич жив, что Ильич будет жить.
Мне было известно, как ценили бойцы мудрое ленинское слово. "Правду", напечатавшую речь В. И. Ленина, читали и перечитывали, берегли не меньше, чем винтовку. Часто приходилось наблюдать, как неграмотный красноармеец протягивал аккуратно разглаженный газетный лист грамотному и просил: "А ну-ка, брат, почитай еще раз, сам Ленин пишет..."
Да и я, когда мне было невыносимо тяжело, писал Ильичу. Сейчас в ожидании Ленина на память пришли строки из письма, которое я посылал ему из станицы Батаевской в феврале 1920 года. "Глубокоуважаемый вождь Владимир Ильич! - мысленно повторял я слова, написанные в минуту горьких переживаний. - Я очень хочу лично Вас видеть и преклониться перед Вами как великим вождем всех бедных крестьян и рабочих. Но дела фронта и банды Деникина мешают мне сделать это. Я должен сообщить Вам, товарищ Ленин, что Конная армия переживает тяжелое время... Мне стыдно Вам об этом говорить, но я люблю Конную армию и еще больше люблю революцию..."
Великие дела, совершаемые Владимиром Ильичем, создавали в моем воображении образ его какой-то особенный, могучий. И хотя я слышал, что Ленин на вид обыкновенный человек, мое воображение все-таки рисовало его высоким, широкоплечим, с большой головой и суровым взглядом, в одежде рабочего и кожаной фуражке пролетария-металлиста. Почему в одежде рабочего? Да потому, видно, что в сознании крестьянина с обликом Ленина связывалась руководящая роль рабочего класса...
Мои мысли прервало движение среди делегатов. Я посмотрел туда, куда устремили свои взоры окружающие, и увидел Владимира Ильича. Он быстро шел по коридору. Смотрю - и действительно человек он такой же, как все: среднего роста, совсем обыкновенный, только голова большая, широколобая. Сверкающие глаза, живое, подвижное лицо придавали Ильичу какую-то особую привлекательность.
Ленин направлялся к нам, а я, робея, лихорадочно соображал, что же мне сказать, да так, чтобы от всех бойцов?
А Владимир Ильич уже подходил, окидывая нас проницательным взглядом. Остановившись, подал мне руку.
- Вот это и есть тот самый Буденный? - быстро спросил, щуря свои умные глаза и внимательно рассматривая меня. - Как дела, товарищ Буденный?
Я смутился и, сам того не замечая, выпалил:
- Слава богу, Владимир Ильич!
- Это, выходит, по-русски хорошо. Значит, "слава богу"? - повторил он и рассмеялся звонко и заразительно.
От простоты, с которой держал себя Ленин, робость моя как-то сразу пропала, и я почувствовал себя легко, непринужденно.
- О вашем приезде мне известно, но не ожидал видеть вас так скоро. Сейчас пойдемте на заседание, а о ваших делах поговорим позже.
Во время работы съезда, который обсуждал важнейшие вопросы хозяйственного строительства и роли профсоюзов, я слушал выступавших делегатов, но смотрел больше на Владимира Ильича. Он весь был поглощен работой. Что-то записывал, тихонько обращался к рядом сидящим, в знак согласия или несогласия покачивал головой, снова делал пометки в блокноте. На его лице живо отражались и чувство одобрения, когда оратор высказывал правильные мысли, и недовольство ошибочными взглядами.
После заседания В. И. Ленин пригласил нас с К. Е. Ворошиловым к себе в кабинет, здесь же, в Кремле.
- Прошу вас рассказать, и как можно подробнее, о ваших делах, о бойцах, об армии, - сказал он, заботливо усаживая нас в кресла.
Мы доложили обо всем, что Ленина интересовало. А он хотел знать буквально все: состояние политической работы в частях, отношение конармейцев к политике партии, к Советской власти, настроение бойцов, классовый, национальный и даже возрастной состав армии.
Рассказывая о людях, я упомянул, что у нас есть и моряки, которые с кораблей пересели на коней и стали отчаянными рубаками.
Глаза Ленина как-то по-особому заискрились.
- Вы подумайте, какие герои! - воскликнул Владимир Ильич. - Будто созданы для революции! Да они и начали ее выстрелом "Авроры". Это есть образец борьбы за социализм!
- Советскую власть бойцы считают родной властью, партии нашей верят. Доказательством этому служат рост партийных рядов армии и высокая политическая активность красноармейских масс.
- Очень хорошо. Используйте этот подъем. Постоянно опирайтесь на коммунистов и беспартийный актив, - посоветовал Владимир Ильич. - Будьте в самой гуще красноармейцев, прислушивайтесь к их мнению, запросам, советуйтесь с ними, направляйте их революционную энергию к единой цели - к победе над врагом.
С живым интересом выслушал В. И. Ленин мой рассказ о действиях конницы на Южном и Кавказском фронтах.
- Что же, выходит, мы правильно поступили, создав Конную армию. Таких армий не было в истории. Белые имели только конные корпуса... Да, товарищи, - продолжал Ильич, воодушевляясь, - революция ломает все старое, отжившее и выдвигает новые, прогрессивные формы организации, в том числе и в военном строительстве.
В. И. Ленин поинтересовался результатами наших переговоров с главкомом о переброске Конной армии на Украину. Мы ответили, что вопрос остался нерешенным.
- Какие же у вас встретились трудности? - спросил Владимир Ильич.
- Не сошлись в способе переброски армии, - ответил я. - Нам предлагают перевозить армию поездами, а это невозможно.
- Почему? - удивился Ильич.
- Железные дороги плохие, разрушены войной. Мы вот, когда ехали в Москву, насмотрелись. На станциях ничего нет, порой даже воды не найдешь. Не прокормим мы ни людей, ни лошадей, если закупорим их в вагоны.
- Да, Владимир Ильич, - добавил К. Е. Ворошилов, - это действительно так. Мы хорошо понимаем стремление главного командования как можно быстрее перебросить Конармию на новый фронт. Но перевозить тысячи бойцов и лошадей железнодорожным транспортом нельзя. Таково же мнение товарищей Тухачевского и Егорова.
- А вы что предлагаете?
- Двигаться походом, - ответил я.
- И сколько же для этого потребуется времени?
- Гораздо меньше, чем может быть затрачено на перевозку по железной дороге.
Мы доложили все расчеты, которые были представлены главкому. Владимир Ильич внимательно выслушал, подумал и сказал:
- Хорошо, я с вами согласен. Так и передайте Сергею Сергеевичу Каменеву. Он очень внимательный товарищ и нас с вами поймет. - Потом добавил: - Только, пожалуйста, не растягивайте сроки, нужно торопиться.
Владимир Ильич рассказал нам о внутреннем и международном положении страны, с большой теплотой говорил о трудовом энтузиазме рабочих и о победе Красной Армии над Деникиным.
- А как вы думаете, - неожиданно обратился он ко мне, - белополяки нападут на нас или нет? Я пожал плечами:
- Вам, Владимир Ильич, виднее. У вас больше данных о намерениях белополяков.
- Вы хитрый, уклоняетесь от прямого ответа, - добродушно засмеялся Ильич. А затем уже серьезно добавил: - Пилсудский готовит армию, берет на службу иностранцев, главным образом французов. Империалисты Антанты вооружают его войска и готовят к войне.
- Ну, раз так, то, видно, нападут, - согласился я. - А что империалистам? Они же будут воевать руками рабочих и крестьян.
- Верно, очень верно, - быстро проговорил Ильич. - Вы правильно заметили: империалисты намерены именно польский пролетариат и беднейшее крестьянство бросить в новый пожар войны, а на их крови умножить свои богатства.
- Но мы постоим за себя, - сказал я. - На Конную армию, Владимир Ильич, можете положиться. Врагов Республики будем бить беспощадно, кто бы они ни были.
- Это великолепно, что вы так уверены в своих бойцах. А драться с врагами еще придется. Именно поэтому я и прошу вас, товарищи, поторопиться с переходом.
Прощаясь с Владимиром Ильичем, я сообщил, что конармейцы прислали ему скромный подарок - вагон муки и сахара.
- Да, ничего себе, скромный!.. Хотя, как сказать, - Ленин посмотрел на меня, прищурив улыбающиеся глаза, - как-то Михаил Иванович Калинин рассказывал, что в память пребывания его в Конном корпусе вы прислали ему несколько вагонов с продовольствием и каменным углем. Вероятно, тогда расщедрились потому, что он Всероссийский староста? - И тут же стал серьезным. Пожимая мне руку, сказал: - Большое спасибо, товарищ Буденный. Передайте мою благодарность и мой привет конармейцам. Скажите им, что партия и наш народ высоко ценят их героизм и преданность Советской власти... Что же касается вашего подарка, то, извините, лично для себя принять его не могу, не имею права. Прошу передать муку и сахар детским домам. Для меня же лучшим подарком являются ваши победы на фронте.
На другой день, в перерыве утреннего заседания съезда, мы еще раз встретились с В. И. Лениным. И снова Ильич подтвердил свою просьбу поторопиться с переходом армии.
Днем нас с К. Е. Ворошиловым пригласили к главкому. У него был и П. П. Лебедев. Мы рассказали о встрече с В. И. Лениным.
- Владимир Ильич поддерживает наше предложение о переброске Конармии походом и просил сообщить вам об этом, Сергей Сергеевич, - доложил я главкому.
- Ну что ж, будем считать вопрос решенным, - согласился Каменев. - Пока можете планировать марш на Ростов. Дальнейший маршрут вам укажет командующий Юго-Западным фронтом. Армия переходит в его подчинение.
- Но эшелоны нам все-таки потребуются, - заметил Ворошилов. - Придется перевозить бронеотряды, авиацию, медикаменты, артиллерийские и оружейные мастерские, госпитали, небольшие запасы продфуража.
- И сколько составов вам необходимо? - спросил Сергей Сергеевич.
- Пятнадцать - двадцать.
- Почему так много? - Лебедев поднял глаза на Ворошилова. - Вы же сами утверждали, что с железнодорожным транспортом у нас плохо. Больше чем восемь-десять эшелонов не дадим.
Может быть, я был не совсем прав, но резкий тон Павла Павловича вывел меня из равновесия:
- Товарищ Лебедев, зачем так ставить вопрос: "дадим - не дадим"? Разве вагоны ваша собственность, или они нам с Ворошиловым нужны?
Я, очевидно, сказал бы еще кое-что, если бы Ворошилов не дернул меня за рукав.
Павел Павлович решил сгладить впечатление от своего тона.
- А горячиться не следует, - улыбнулся он. - Поймите, что нам тоже не легко. Приходится учитывать не только эшелоны, но и вагоны. Вы сами это хорошо знаете. Однако будьте уверены в моем искреннем расположении к вам и славной Конной армии. Сделаем все, что в наших силах.
- Да, да, - заверил главком. - Дадим указание Реввоенсовету Кавказского фронта и начальнику Управления военных сообщений о всемерном содействии вам.
После этого мы обсудили вопрос о материальном обеспечении Конной армии, снабжении ее обмундированием, вооружением и автомобильным транспортом. Каменев и Лебедев сочувственно отнеслись к нашей просьбе.
Главком делал для себя какие-то пометки.
- Что еще? - спросил он, закончив писать.
- Нам представляется очень важным усилить Конармию двумя-тремя стрелковыми дивизиями, - сказал я. - У нас имеется удачный опыт взаимодействия конницы с пехотой. На Южном фронте приданные нам девятая и двенадцатая стрелковые дивизии сковывали противника с фронта, обеспечивая коннице маневр для удара по флангам и тылу неприятеля. Столь же успешно использовались на Северном Кавказе подчиненные Конармии двадцатая, тридцать четвертая и пятидесятая стрелковые дивизии.
- Хорошо, я дам указания командующему Юго-Западным фронтом, - пообещал Сергей Сергеевич.
В заключение я попросил подчинить Конармию главному командованию, мотивируя тем, что частое переподчинение не позволяет широко использовать ее в общих интересах фронтов и отрицательно сказывается на снабжении.
Каменев ответил, что он подумает над этим предложением, обсудит его в Реввоенсовете и, если будет Положительное решение, сообщит...
Вечером мы отправили Н. К. Щелокову телеграмму с приказом начать движение дивизий из Майкопа к Ростову. Основному штабу армии дали задачу готовить переправы через Дон и эшелоны для погрузки армейских тылов.
ГЛАВА 2:
НА ПОЛЬСКИЙ ФРОНТ.
Завершив служебные дела в Москве, мы выехали в Харьков, в штаб Юго-Западного фронта. Надо было представиться А. И. Егорову, поскольку Конармия передавалась в его подчинение, доложить ему о наших переговорах с главкомом и получить указания на организацию марша.
У нас с Александром Ильичом существовала большая искренняя дружба. Я считал его одним из наиболее талантливых советских полководцев, высоко ценил за мужество и отвагу в бою. Еще летом 1919 года, командуя 10-й армией под Царицыном, он сам водил красноармейцев в атаку на белоказаков. Это тогда произвело на меня исключительное впечатление и вызвало восхищение бойцов. Егоров нравился мне постоянной собранностью, скромностью, выдержкой и особенно душевной простотой в общении с бойцами.
С харьковского вокзала на машине командующего мы приехали в штаб фронта.
- Здравствуйте! - встречая нас, пророкотал Александр Ильич своим густым баритоном. - Давно жду вас. Опять, видно, виновата железная дорога?
- Да, сейчас путешествие поездом превратилось в сложное дело, улыбнулся я, пожимая его руку.
- Но мы хитрые, - шутя добавил Климент Ефремович. - Взяли с собой вагон дров. Иначе и сейчас бы еще находились в пути.
- Ну, хорошо, садитесь, - предложил Егоров, - и выкладывайте все как на духу.
Подсев к полукруглому столу, мы с Ворошиловым рассказали о своих впечатлениях от столицы, о IX съезде партии, встречах с В. И. Лениным, передали разговор, состоявшийся в полевом штабе РВСР.
Потом Егоров ознакомил нас с положением на фронте. От него мы узнали, что польское командование сосредоточивает против 12-й и 14-й армий Юго-Западного фронта сильную группировку.
- Обстановка накаляется с каждым днем, - подчеркнул Александр Ильич. Нужны крупные силы, чтобы предупредить белопольское наступление и одновременно ликвидировать засевшего в Крыму Врангеля. А их-то у нас и не хватает. Положение осложняется тем, что ближайший фронтовой тыл буквально кишит антисоветскими бандами, на борьбу с которыми приходится отвлекать воинские части. Вот почему на вас я возлагаю большие надежды. Только с подходом Конной армии мы сможем отразить возможное наступление противника и нанести ему ответный сокрушительный удар.
Егоров сообщил нам, что ему известно о движении Конармии к Ростову.
- От Ростова планируйте марш на Екатеринослав3, а дальнейшее направление уточним в зависимости от обстановки на фронте. Только, разрабатывая маршруты дивизий, учтите необходимость прочесывать охваченные бандитизмом районы, особенно в Екатеринославской губернии.
Далее Егоров стал интересоваться состоянием Конармии, спросил, в чем мы нуждаемся.
- Боевой дух конармейцев высокий, - ответил я. - Только помогите нам материальными средствами, особенно обмундированием.
Егоров заверил, что он сделает все возможное и возьмет под свой контроль обеспечение Конармии всем необходимым...
Из Харькова мы дважды связывались с Н. К. Щелоковым и получили полную информацию о Конной армии. Он сообщил, что, выполнив поставленную М. Н. Тухачевским задачу, дивизии к исходу 7 апреля сосредоточились на правобережье Кубани, в районе станиц Воронежская, Тифлисская и Ново-Донецкая. Там, используя предоставленный им кратковременный отдых, готовились к напряженному походу. Бойцы кормили и ковали лошадей, приводили в порядок оружие и снаряжение, занимались боевой учебой. У снабженцев была горячая пора заготовок продовольствия и фуража.
Армия в те дни жила предстоящими новыми задачами. Это можно было определить по всему, даже по частушкам, сочиненным нашими конармейскими поэтами. На берегах Кубани, на площадях и окраинах станиц в свободное от службы вечернее время под аккомпанемент гармоники звонкие голоса бойцов распевали:
По весенней жидкой топи
Отдыхаем мы в Майкопе,
Чистимся и моемся,
На ученья строимся.
Отдыхать бы так подольше,
Да нужны мы против Польши,
С белыми попутчики,
Балуют пилсудчики.
Много верст до них от Дона,
Но не просим мы пардона,
Коль до красных дело им,
Мы те версты сделаем.
Политработники тоже не теряли времени даром. При политотделах дивизий и в Упраформе4 организовали курсы. Партийные ячейки выдвигали туда лучших бойцов и командиров. И хотя курсы были краткосрочными, обучающиеся прослушали сравнительно обширную программу, в которую входили такие важные вопросы, как коммунизм и диктатура пролетариата, империалистическая война и крах капитализма, аграрный и экономический вопросы, история революционного движения в России, история РКП (б), Конституция РСФСР, партработа, школа и государство, строительство Красной Армии, национальный вопрос, и другие. Глубоких знаний курсанты получить, конечно, не могли, но в целом курсы сыграли важную роль в воспитании кадров низового звена политработников.
11 апреля армия двинулась к Ростову. Кроме старых наших 4, 6 и 11-й дивизий в поход выступила новая, 14-я кавалерийская, сформированная из добровольцев - шахтеров и металлистов Донбасса, рабочих Таганрога и крестьян южных губерний страны. Начдивом ее был назначен член партии большевиков с 1904 года герой гражданской войны луганский слесарь А. Я. Пархоменко, состоявший до этого особоуполномоченным Реввоенсовета Конармии.
В состав армии включили также 9-ю кавалерийскую дивизию. Небольшая численностью, она была хорошо вооружена и обмундирована.
Нам придавалась и бригада кавдивизии Якимова, сформированная в основном из пленных белоказаков. Она вошла в соединение А. Я. Пархоменко.
Во время марша 15-16 апреля в станице Кущевской состоялась 3-я армейская партийная конференция. Делегаты ее заслушали и обсудили доклад политотдела армии о IX съезде РКП (б) и доклады политотделов дивизий о партийной работе в частях. Конференция горячо одобрила решения съезда и направила приветственное письмо В. И. Ленину.
Конференция приняла решение об усилении партийно-политической работы в частях во время похода. В нем особо подчеркивалось требование воспитывать конармейцев в духе братского отношения к трудящемуся населению.
Задачи, выдвинутые 3-й армейской партийной конференцией, обсуждались затем в эскадронах и полках на собраниях коммунистов совместно с беспартийным активом. Они легли в основу всей идеологической и организаторской работы на марше.
Утром 17 апреля мы с К. Е. Ворошиловым и секретарем Реввоенсовета С. Н. Орловским приехали в Ростов и сразу же с головой окунулись в дела. Оказалось, что движение дивизий застопорилось и они уже третий день стоят в районе станиц Кущевской, Ново-Михайловской, Канеловской. Причина этому неподготовленность переправ через Дон.
- Почему заранее не позаботились о наведении переправ? - спрашиваю начальника штаба армии Щелокова.
- Ошибка произошла, - отвечает. - Рассчитывали использовать разводной деревянный мост у Нахичевани, а он, оказывается, будет пригоден только после паводка, когда Дон войдет в свои берега. Теперь единственный выход переправляться по железнодорожному мосту на ветке Ростов - Батайск. Будем его готовить. У нас имелись все основания высказать недовольство нераспорядительностью Н. К. Щелокова. Николай Кононович - красивый, черноусый, всегда опрятно одетый, средних лет человек - прибыл в Конармию в январе 1920 года. Бывший подполковник, артиллерист, умный, хорошо подготовленный, он быстро освоился с обязанностями начальника штаба такого нового оперативного объединения, как Конная армия. Работал он старательно, как говорят, с душой, но в данном случае не проявил свойственной ему сноровки. Пришлось спешно наверстывать упущенное.
Во второй половине дня состоялось совещание Реввоенсовета с начальниками учреждений армии. На нем было решено подготовить железнодорожный мост для пропуска войск к исходу 19 апреля. Вообще-то трудность состояла не столько в приспособлении моста, для чего достаточно было соорудить деревянный настил, сколько в подготовке железнодорожной насыпи, затопленной вешними водами. К дамбе следовало проложить подъездные пути, засыпать землей разбитые участки, в ряде мест сделать деревянные настилы.
Чтобы быстрее завершить работу, было решено силами команд, выделенных от дивизий и местных жителей, начать подготовку дамбы со стороны Батайска. От Ростова готовить мост и дамбу должны были инженерные подразделения Кавказского фронта, пленные казаки и трудящиеся города.
С утра 18 апреля на всем перегоне Ростов - Батайск закипела работа. Сотни подвод везли доски, бревна, кирпич, землю. Тысячи людей с пилами, топорами и лопатами в руках сооружали настил, засыпали землей шпалы и канавы. Многие вышли трудиться семьями. Я видел подростков, которые носили землю вместе со взрослыми. Вечером загорелись огни костров. Люди не хотели покидать рабочих мест, чтобы с утра пораньше продолжать начатое дело.
К концу дня 19 апреля переправа была готова. И рано утром на следующий день Конармия двинулась в путь. Уже в 10 часов на одетые в нежную, весеннюю зелень и залитые солнцем улицы Ростова вступили наши части.
В сопровождении полка Особого назначения первым вошел в город полевой штаб, возглавляемый С. А. Зотовым - крепким русоусым казаком, неутомимым тружеником, постигшим всю сложность штабной работы в ходе войны. За ним следовала 4-я кавалерийская дивизия. Ею по-прежнему командовал О. И. Городовиков, словно отлитый из бронзы, спокойный, умудренный боевым опытом военачальник, страшный для врагов своим хладнокровием в атаках. Слева от начдива ехал комиссар дивизии В. И. Берлов, член партии большевиков с 1917 года, ветеран Конармии, один из организаторов боевой газеты "Красный кавалерист". В рядах дивизии были храбрейшие бойцы. Многих из них я знал с первых дней 1918 года, знал по имени, запомнил по отличию в боях, видел около себя в самое тяжелое время.
Первую бригаду вел человек легендарного мужества, наш конармейский Чапаев - Федор Михайлович Литунов, коммунист, блестящий оратор, командир с железной волей. За ним, красиво подбоченясь, гарцевал на сером коне чубатый казак, бессменный командир 19-го кавполка П. Я. Стрепухов. По своим способностям он был достоин командовать бригадой, но ни за что не хотел расставаться с родным полком. Все знали, что в бою он храбр до безумства и отчаянной дерзости. На его теле, как говорят, не оставалось живого места, не тронутого пулями и осколками снарядов.
Неподалеку от Стрепухова ехал командир 20-го полка К. С. Гончаров, бывший унтер-офицер, награжденный в первую мировую войну Георгиевскими крестами. В бою он отличался спокойствием и разумной осторожностью. Гончаров, как всегда, хмурился, казался сердитым. Но бойцы хорошо знали, какое доброе, отзывчивое сердце у их командира, и любили его, как любят дети сурового, но справедливого отца.