Зевс Минойский (следы культа верховного критского божества в греческих мифах и религиозных обрядах).

В исто­рии Сре­ди­зем­но­мо­рья Крит был не толь­ко роди­ной древ­ней­шей куль­ту­ры Евро­пы¹, но и местом, где эта куль­ту­ра ранее все­го при­шла в сопри­кос­но­ве­ние с циви­ли­за­ци­я­ми Восто­ка. Еги­пет­ское вли­я­ние мож­но отме­тить с эпо­хи Древ­не­го цар­ства, но осо­бой интен­сив­но­сти оно достиг­ло ко вре­ме­ни Ново­го цар­ства². Миной­цы усво­и­ли, по-види­мо­му, и неко­то­рые еги­пет­ские обряды, как мож­но судить по памят­ни­кам миной­ско­го искус­ства. При­ме­ром может слу­жить ваза из сте­а­ти­та в фор­ме стра­у­со­во­го яйца (пред­ме­та, кото­рый мог стать извест­ным миной­цам бла­го­да­ря свя­зям с Егип­том). На ней изо­бра­же­но шест­вие пою­щих юно­шей с сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ны­ми оруди­я­ми в руках. Впе­реди идет запе­ва­ла, потря­саю­щий систром — еги­пет­ским музы­каль­ным инстру­мен­том³. Име­ло с.4 место и фини­кий­ское вли­я­ние⁴. В свою оче­редь, крит­ские кораб­ли про­ни­ка­ют дале­ко на Восток, в Малую Азию и Еги­пет. По пре­да­нию, под­твер­жда­е­мо­му архео­ло­ги­че­ски­ми источ­ни­ка­ми, Милет был осно­ван выхо­д­ца­ми из Кри­та⁵. На фрес­ках в гроб­ни­цах еги­пет­ских вель­мож Ново­го цар­ства мы видим послов Кри­та («Кеф­тиу»), несу­щих дары — вазы харак­тер­ной эгей­ской фор­мы.

Позд­нее Крит ста­но­вит­ся объ­ек­том актив­но­го про­ник­но­ве­ния ахей­цев, кото­рое закон­чи­лось поко­ре­ни­ем ряда куль­тур­ных цен­тров ост­ро­ва, и преж­де все­го Кнос­са, само гео­гра­фи­че­ское поло­же­ние кото­ро­го спо­соб­ст­во­ва­ло пре­вра­ще­нию его в опор­ный пункт ахей­цев на Кри­те. Ахей­цев сме­ни­ли доряне, и на ост­ро­ве обра­зо­ва­лось то сме­ше­ние наро­дов, о кото­ром не без удив­ле­ния пишет автор «Одис­сеи» (XIX. 175 слл.):

В этих сти­хах ахей­цы про­ти­во­по­став­ле­ны «истин­ным кри­тя­нам» (Ἐτεόκ­ρη­τες), кото­рых автор назы­ва­ет гор­ды­ми, отваж­ны­ми — может быть, в память о былом могу­ще­стве миной­цев⁶. Соглас­но Стра­бо­ну (X. 4. 6), имен­но этео­кри­тяне и кидо­ны состав­ля­ли автох­тон­ное насе­ле­ние Кри­та. Зем­ля Кри­та назва­на в «Одис­сее» «пре­крас­ной и туч­ной». Види­мо, здесь отра­же­но ходя­чее пред­став­ле­ние о досто­ин­ствах крит­ской зем­ли, при­вле­кав­шей мно­го­чис­лен­ных пере­се­лен­цев и заво­е­ва­те­лей. Все же мы не можем пред­ста­вить себе с пол­ной ясно­стью, кто были все эти этео­кри­тяне, кидо­ны, пеласги… Но из опи­са­ния «Одис­сеи» выте­ка­ет, что они достиг­ли высо­ко­го уров­ня раз­ви­тия и жили в горо­дах, чис­ло кото­рых дости­га­ло девя­но­ста. Ахей­цы упо­мя­ну­ты в этом месте «Одис­сеи» рань­ше, чем дорий­цы (это един­ст­вен­ное упо­ми­на­ние о дорий­цах в поэ­ме). Послед­ни­ми назва­ны «боже­ст­вен­ные пеласги» — с.5 народ, следы кото­ро­го тра­ди­ция про­сле­жи­ва­ет в раз­ных местах Элла­ды и за ее пре­де­ла­ми.

Сме­ше­ние ахей­ской и миной­ской куль­тур — было ли оно резуль­та­том заво­е­ва­ния или мир­но­го про­ник­но­ве­ния — ранее все­го про­изо­шло в Кнос­се⁷. Так как ахей­цы по уров­ню сво­е­го раз­ви­тия сто­я­ли мно­го ниже миной­цев, они усво­и­ли мно­гие дости­же­ния их куль­ту­ры, рели­гию и пись­мен­ность (несколь­ко их видо­из­ме­нив).

В ахей­ской тра­ди­ции, сохра­нен­ной эпо­сом, Кносс и Крит высту­па­ют как адек­ват­ные поня­тия, подоб­но тому как отож­дествля­ют­ся в нем Аргос и Элла­да, Сидон и Фини­кия. Имен­но из Кнос­са долж­ны были про­ник­нуть в Элла­ду крит­ские куль­ты. Вооб­ще Крит в гре­че­ской тра­ди­ции высту­па­ет в каче­стве роди­ны глав­ных божеств. По сло­вам Дио­до­ра (V. 79), сами кри­тяне утвер­жда­ли, что «поче­сти, возда­ва­е­мые богам, жерт­во­при­но­ше­ния, учреж­де­ние мисте­рий — все было изо­бре­те­но кри­тя­на­ми, дру­гие наро­ды все это у них поза­им­ст­во­ва­ли». Ахей­цы, носи­те­ли микен­ской куль­ту­ры, созда­ли общий с миной­ца­ми пан­те­он, поэто­му при­ня­то гово­рить о миной­ско-микен­ской рели­гии, харак­те­ри­сти­ку кото­рой дал в сво­их работах Нильс­сон⁸. Ахей­цы, веро­ят­но, посту­пи­ли так же, как в исто­ри­че­скую эпо­ху посту­па­ли гре­ки ионий­ско­го пле­ме­ни, кото­рые, стал­ки­ва­ясь с рели­ги­оз­ны­ми пред­став­ле­ни­я­ми дру­гих наро­дов, мгно­вен­но откры­ва­ли там сво­их род­ных богов. Индо­ев­ро­пей­ский культ вер­хов­но­го сол­неч­но­го боже­ства, «Отца дня» (Зев­са, Юпи­те­ра), кото­ро­му покло­ня­лись древ­ние ахей­цы, был отож­дест­влен с вер­хов­ным крит­ским боже­ст­вом и быст­ро при­об­рел все его чер­ты. В Элла­де Крит стал с.6 глав­ным куль­то­вым местом Зев­са⁹. Поэто­му в свя­зан­ных с куль­том Зев­са мифах и обрядах мож­но пытать­ся открыть миной­ские чер­ты, хотя иссле­до­ва­тель при этом стал­ки­ва­ет­ся с боль­ши­ми труд­но­стя­ми: как мет­ко заме­тил Нильс­сон, миной­ская рели­гия пред­став­ля­ет собой кни­гу с иллю­ст­ра­ци­я­ми, но без тек­ста¹⁰. Здесь целе­со­об­раз­но обра­щать­ся к таким релик­то­вым фор­мам куль­та, миной­ское про­ис­хож­де­ние кото­рых либо засвиде­тель­ст­во­ва­но, либо весь­ма веро­ят­но.

Осо­бый цикл гре­че­ских мифов уже в древ­но­сти был назван крит­ским (τὰ κρη­τικά): он пред­став­ля­ет бла­го­дар­ный мате­ри­ал для иссле­до­ва­те­ля. Рас­сказ «Или­а­ды» о Мино­се и Идо­ме­нее, царе Кри­та (XIII. 449 слл.) отра­жа­ет мифо­ло­ги­че­скую рекон­струк­цию, кото­рую Эванс назвал «ахей­ской леген­дой». От нее сохра­ни­лось очень немно­го. До нас не дошла поэ­ма о Мино­се и Рада­ман­те, при­пи­сы­вав­ша­я­ся Эпи­ме­ниду, и «Крит­ская мифо­ло­гия», при­пи­сы­вав­ша­я­ся Динар­ху. Поэто­му для рекон­струк­ции крит­ско­го цик­ла мифов целе­со­об­раз­но обра­тить­ся к сохра­нив­шей­ся мифо­гра­фи­че­ской тра­ди­ции — осо­бен­но к нача­лу III кни­ги «Биб­лио­те­ки» Псев­до­ап­ол­ло­до­ра. Из него ясно вид­но, что в цен­тре это­го цик­ла нахо­дил­ся миф о Мино­се и его потом­ках, царях Кри­та. Пер­вый царь Кри­та (Кнос­са) Минос был сыном Зев­са. Боже­ст­вен­ное про­ис­хож­де­ние Мино­са может слу­жить дово­дом в поль­зу того, что цар­ская власть на миной­ском Кри­те носи­ла тео­кра­ти­че­ский харак­тер.

В «Одис­сее» Минос — царь Кнос­са (XIX. 178 слл.), тогда как в «Илиа­де» он царь все­го Кри­та (XIII. 450)¹¹. Эпи­тет Мино­са в «Одис­сее» — ὀλοόφ­ρων, «замыш­ля­ю­щий зло, поги­бель». Это ясное свиде­тель­ство о том, что ахей­цы счи­та­ли кри­тян враж­деб­ной силой. Мифо­ло­ги­че­ская тра­ди­ция, сооб­щаю­щая о гос­под­стве крит­ских царей над моря­ми и близ­ле­жа­щи­ми к Кри­ту ост­ро­ва­ми, упо­ми­на­ет о похо­дах Мино­са про­тив Афин и Мегар (Apol­lod. III. 15. 8). Пла­тон, быв­ший зна­то­ком мест­ных атти­че­ских мифов, упо­ми­на­ет в «Зако­нах» (IV. 706 B) с.7 о тяже­лой дани, кото­рую жите­ли Атти­ки пла­ти­ли Мино­су. Это отзвук древ­ней тра­ди­ции о зави­си­мо­сти Атти­ки от Кри­та, — так же, как миф о Тесее и Мино­тав­ре рису­ет нам тяжесть этой зави­си­мо­сти, хотя и в фан­та­сти­че­ской фор­ме.

Про­дол­жи­тель­ность крит­ско­го гос­под­ства в бас­сейне Эге­иды была вели­ка. Геси­од назы­ва­ет Мино­са «цар­ст­вен­ней­шим из всех смерт­ных царей» (Hes. Frg. 103 Rz.), и это не слу­чай­но. Вполне есте­ствен­но, поэто­му, крит­ские обряды и рели­ги­оз­ные пред­став­ле­ния долж­ны были рас­про­стра­нить­ся по все­му бас­сей­ну Эгей­ско­го моря. В тра­ди­ции Минос высту­па­ет не толь­ко в каче­стве царя, но и зако­но­да­те­ля: каж­дый девя­тый год он ста­но­вил­ся собе­сед­ни­ком Зев­са в Дик­тей­ской пеще­ре (Paus. III. 2. 4; Dion. Hal. A. R. II. 61; Diod. V. 78. 3; Stra­bo. XVI. 2. 38), где он полу­чал от Зев­са зако­ны, кото­рые потом переда­вал людям¹². По-види­мо­му, цикл прав­ле­ния Мино­са рав­нял­ся 8 годам (на этом цик­ле мы оста­но­вим­ся поз­же).

Фор­ма, в кото­рой мифы рас­ска­зы­ва­ют нам о боже­ст­вен­ном про­ис­хож­де­нии Мино­са, пред­став­ля­ет­ся несколь­ко стран­ной. Зевс, пре­вра­тив­шись в быка, похи­тил фини­кий­скую царев­ну Евро­пу, кото­рую затем умчал на Крит. Пло­дом люб­ви Зев­са и Евро­пы и стал Минос, и его бра­тья Сар­пе­дон и Рада­мант. В мифе ясно замет­но его негре­че­ское про­ис­хож­де­ние: живот­ной ипо­ста­сью Зев­са у гре­ков был орел. Далее крит­ские мифы повест­ву­ют о стран­ной люб­ви, кото­рой жена Мино­са, дочь бога Гелиоса Паси­фая, вос­пы­ла­ла к пре­крас­но­му быку, выслан­но­му из моря по прось­бе Мино­са, желав­ше­го таким (не менее стран­ным) спо­со­бом дока­зать свои пра­ва стать царем Кри­та. Это­го быка выслал Посей­дон (Apol­lod. III. 1. 3), но в более древ­ней редак­ции это­го мифа, сохра­нен­ной Лак­тан­ци­ем (Lact. Plac. in Stat. Theb. V. 431), быка выслал Зевс. От это­го быка Паси­фая роди­ла Мино­тав­ра («быка Мино­са»), чудо­ви­ще с телом чело­ве­ка и голо­вой быка¹³.

с.8 Этот миф нель­зя не поста­вить в связь с теми памят­ни­ка­ми миной­ской куль­ту­ры, кото­рые были откры­ты Эван­сом в Кнос­се. Здесь преж­де все­го обра­ща­ют на себя вни­ма­ние фрес­ки Кнос­ско­го двор­ца, изо­бра­жаю­щие игры моло­дых деву­шек с беше­но мча­щим­ся быком. В миной­ских куль­то­вых местах посто­ян­но встре­ча­ет­ся свя­щен­ный сим­вол — «рога посвя­ще­ния» (сти­ли­зо­ван­ные рога быка). Две пары таких рогов откры­ты в неболь­шом свя­ти­ли­ще в юго-запад­ной части Кнос­ско­го двор­ца. Меж­ду рога­ми най­де­ны отвер­стия, куда встав­ля­лись двой­ные топо­ры, «лаб­ри­сы». Нильс­сон утвер­ждал, что подоб­ные ком­плек­сы пред­став­ля­ли собой не объ­ект куль­та (Kultge­genstand), а лишь его при­над­леж­ность (Kultge­rät), но с этим согла­сить­ся нель­зя¹⁴. Этот ком­плекс зани­ма­ет цен­траль­ное место в куль­то­вых изо­бра­же­ни­ях Миной­ско­го Кри­та: на рас­пис­ном сар­ко­фа­ге из Агиа Три­а­ды мы видим жен­щин, несу­щих воз­ли­я­ния на алта­ри двой­но­го топо­ра¹⁵. В Пале­ка­ст­ро рас­ко­па­ны остат­ки дома, отно­ся­ще­го­ся к Позд­не­ми­ной­ско­му IB пери­о­ду. Там в домаш­нем свя­ти­ли­ще откры­ты камен­ные осно­ва­ния алта­рей двой­но­го топо­ра и неболь­шие «рога посвя­ще­ния»¹⁶.

В част­ном доме, нахо­див­шем­ся ниже юго-восточ­но­го угла Кнос­ско­го двор­ца, в севе­ро-запад­ном и юго-восточ­ном углах край­ней южной ком­на­ты были обна­ру­же­ны чере­па двух боль­ших быков с длин­ны­ми рога­ми. Перед ними най­де­ны остат­ки рас­пис­ных жерт­вен­ни­ков¹⁷. Как отме­ча­ет Кен­шер­пер, двой­ной топор и рога посвя­ще­ния явля­ют­ся наи­бо­лее извест­ны­ми, но, по мет­ко­му заме­ча­нию Мари­на­то­са, наи­ме­нее понят­ны­ми сим­во­ла­ми миной­ской рели­гии¹⁸. Необык­но­вен­ная рас­про­стра­нен­ность этих сим­во­лов гово­рит о все­об­щем харак­те­ре это­го куль­та на Кри­те. В этом куль­те свя­щен­ное живот­ное — миной­ский бык — дол­жен был играть глав­ную роль.

Стран­ный на наш взгляд миф о люб­ви Паси­фаи, жены с.9 Мино­са, к быку явля­ет­ся, вне вся­ко­го сомне­ния, гре­че­ским осмыс­ле­ни­ем миной­ско­го обряда, в кото­ром справ­лял­ся «свя­щен­ный брак» жены крит­ско­го царя-жре­ца с быком (живот­ной ипо­ста­сью вер­хов­но­го миной­ско­го боже­ства, «Миной­ско­го Зев­са»). Этим обрядом утвер­жда­лось пра­во детей крит­ско­го царя насле­до­вать цар­скую власть¹⁹.

Пред­став­ле­ния, соглас­но кото­рым царь пле­ме­ни воз­во­дит свое про­ис­хож­де­ние к живот­но­му пред­ку, могут быть клас­си­фи­ци­ро­ва­ны как тоте­ми­че­ские. Афи­ны, сохра­нив­шие уна­сле­до­ван­ные от пеласгов (древ­не­го насе­ле­ния Атти­ки — Her. VIII. 4) свя­зи с миной­ски­ми куль­та­ми, соблюда­ли доволь­но дол­го ана­ло­гич­ный обряд. Ари­сто­тель в «Афин­ской поли­тии» (III. 5) сооб­ща­ет, что жена афин­ско­го архон­та-царя (что осо­бен­но важ­но!) всту­па­ла в риту­аль­ный брак с Дио­ни­сом в Буко­лии (хра­ме Дио­ни­са, назва­ние кото­ро­го про­из­веде­но от сло­ва «бык», и сам Дио­нис чтил­ся ино­гда в обра­зе быка). Этот обряд вос­хо­дит к микен­ским вре­ме­нам, когда афин­ские цари соблюда­ли миной­ский риту­ал свя­щен­но­го бра­ка жены царя с быком, под­твер­ждав­ше­го их пра­во на цар­скую власть. Не слу­чай­но Крит­ский бык, побеж­ден­ный Герак­лом (Геракл сим­во­ли­зи­ру­ет в этом мифе дорий­ское заво­е­ва­ние, а Крит­ский бык — миной­ско-микен­ское насе­ле­ние додо­ри­че­ско­го Кри­та), появ­ля­ет­ся затем на терри­то­рии Атти­ки (Мара­фон­ский бык). На ост­ро­ве Тенедо­се — древ­ней­шем куль­то­вом цен­тре гре­ков — миной­ское боже­ство в обра­зе быка так­же чти­лось в каче­стве бога Дио­ни­са.

В крит­ских мифах Зевс в обра­зе быка, Минос — царь Кри­та и сын его Мино­тавр высту­па­ют в нераз­рыв­ном един­стве. Поэто­му Бете при­шел к вполне логич­но­му выво­ду, что тер­мин «Минос» явля­ет­ся боже­ст­вен­ным титу­лом крит­ских царей вооб­ще, «вар­вар­ским име­нем боже­ства неко­е­го негре­че­ско­го наро­да»²⁰.

Инте­рес­но сопо­ста­вить этот вывод Бете с титу­ла­ту­рой фара­о­на Егип­та, о силь­ном вли­я­нии кото­ро­го на куль­ту­ру миной­ско­го Кри­та гово­ри­лось выше. Фара­он посто­ян­но назы­вал­ся «мощ­ный телец». На таб­лет­ке Нар­ме­ра еги­пет­ский царь с.10 изо­бра­жен в виде быка, рога­ми раз­ру­шаю­ще­го вра­же­скую кре­пость. Культ быка Апи­са, явлен­но­го бога Оси­ри­са, имел обще­еги­пет­ское зна­че­ние, а цариц Егип­та хоро­ни­ли ино­гда в сар­ко­фа­ге, имев­шем фор­му коро­вы²¹ (Her. II. 129). Так в древ­нем Егип­те царь и вер­хов­ное боже­ство ока­зы­ва­лись тес­но свя­зан­ны­ми со сво­ей терио­морф­ной ипо­ста­сью, быком.

Воз­мож­но, что в обра­зе Мино­тав­ра мы стал­ки­ва­ем­ся с явле­ни­ем пере­хо­да терио­морф­ной фор­мы боже­ства в антро­по­морф­ную ста­дию²².

Миной­ский бог, Зевс в обра­зе быка, был одновре­мен­но и аст­раль­ным боже­ст­вом²³. Это нашло отра­же­ние в гре­че­ском мифе об Асте­рии; в обра­зе Зев­са-Асте­рия высту­па­ет ино­гда сам Минос (Tzetz. Chil. I. 473). Имя Асте­рия носит и сын Мино­са, Мино­тавр, в том вари­ан­те мифа, кото­рый сохра­нен у Апол­ло­до­ра (III. 1. 3), где сооб­ща­ет­ся, что Паси­фая роди­ла Асте­рия, про­зван­но­го Мино­тав­ром. Само имя Паси­фаи может быть интер­пре­ти­ро­ва­но как имя аст­раль­но­го боже­ства («всем све­тя­щая»). Отго­лос­ки древ­не­го крит­ско­го куль­та аст­раль­но­го боже­ства в фор­ме быка мож­но открыть в мифе, сооб­ща­е­мом Псев­до-Эра­то­сфе­ном (Ca­tas­te­rism. 14), где рас­ска­зы­ва­ет­ся о пере­не­се­нии быка, похи­тив­ше­го Евро­пу, на небо. Миной­ский бог в обра­зе быка (Асте­рий-Минос-Мино­тавр) изо­бра­жал­ся с животом, покры­тым звезда­ми, как это мы видим на одной гре­че­ской вазе²⁴.

В еги­пет­ских кос­мо­го­ни­че­ских пред­став­ле­ни­ях небо изо­бра­жа­лось в виде коро­вы с животом, покры­тым звезда­ми²⁵.

Миф о миной­ском звезд­ном быке нашел отра­же­ние у Овидия:

с.11

Как отме­ча­ет Том­сон, на тоте­ми­че­ской ста­дии рели­ги­оз­но­го мыш­ле­ния чело­век всю окру­жаю­щую при­ро­ду клас­си­фи­ци­ру­ет по тоте­ми­че­ско­му образ­цу²⁶. Есть осно­ва­ния пола­гать, что миной­ский звезд­ный бык отож­дествлял­ся с солн­цем: «Адиу­н­ский бык — так кри­тяне назы­ва­ли солн­це. Они утвер­жда­ют, что солн­це ука­зы­ва­ет доро­гу, при пере­мене житель­ства, в обра­зе быка» (Anecd. Bekk. 344. 10)²⁷.

Супру­гой солн­цу мог­ла стать луна — не пото­му ли имя супру­ги Мино­са Паси­фая «всем све­тя­щая»? На микен­ском золо­том коль­це с изо­бра­же­ни­ем куль­то­вой сце­ны мы видим ввер­ху солн­це и луну, а под ними — двой­ной топор, «лаб­рис» (сим­вол миной­ско­го Зев­са)²⁸.

Эти тоте­ми­че­ские по сво­е­му харак­те­ру пред­став­ле­ния о звезд­ном (сол­неч­ном) быке, оли­це­тво­ре­нии неба, сохра­ня­лись на Кри­те дол­го, от миной­цев они пере­шли к ахей­цам, а от ахей­цев — к доря­нам, заво­е­вав­шим Крит. Мы можем ясно раз­ли­чить их следы в гимне в честь Зев­са Дик­тей­ско­го, откры­то­го на Кри­те близ Пале­ка­ст­ро в 1904 г.²⁹ Он был най­ден запи­сан­ным на камне. Близ Пале­ка­ст­ро (древ­няя Гелейя) нахо­ди­лось свя­ти­ли­ще Зев­са Дик­тей­ско­го, и архео­ло­ги­че­ские памят­ни­ки гово­рят за то, что на про­тя­же­нии VII—V вв. до н. э. роль это­го хра­ма оста­ва­лась зна­чи­тель­ной³⁰. Гелейя была с.12 горо­дом этео­кри­тян, кото­рые, как мы узна­ем из Стра­бо­на, дол­го сохра­ня­ли культ Зев­са Дик­тей­ско­го (X. 4. 6). Этео­кри­тяне явля­ют­ся наи­бо­лее веро­ят­ны­ми носи­те­ля­ми миной­ской куль­ту­ры³¹.

В назван­ном гимне пою­щие обра­ща­ют­ся к Зев­су, про­ся его при­быть в Дик­те в этом году и пора­до­вать­ся гим­ну, кото­рый они ему поют у его алта­ря. В кон­це пою­щие при­зы­ва­ют Зев­са: «Прыг­ни в наши ста­да рога­то­го скота, прыг­ни в наши пре­крас­но­рун­ные ста­да овец! прыг­ни в наши уро­жай­ные поля и наши цве­ту­щие изоби­ли­ем дома!… Прыг­ни в наши горо­да, в наши море­ход­ные суда, в наших моло­дых сограж­дан! Прыг­ни в наши про­слав­лен­ные зако­ны…»

Хотя текст гим­на силь­но повреж­ден и за все дета­ли пере­во­да пору­чить­ся нель­зя, все же нетруд­но заме­тить, что бла­го­слов­ля­ю­щее все сво­им при­сут­ст­ви­ем боже­ство, явле­ние кото­ро­го бла­гост­но воздей­ст­ву­ет на окру­жаю­щий чело­ве­ка мир, высту­пая в каче­стве жиз­не­твор­но­го нача­ла, мыс­лит­ся здесь в обра­зе свя­щен­но­го живот­но­го (сол­неч­но­го быка), прыж­ком втор­гаю­ще­го­ся во все сфе­ры чело­ве­че­ской дея­тель­но­сти… Он как бы опло­до­тво­ря­ет мир (употреб­лен гла­гол θό­ρε, im­per. aor. от гла­го­ла θρώσ­κω — он име­ет зна­че­ние «опло­до­тво­рять» в при­ме­не­нии к живот­ным)³².

Мож­но пред­по­ло­жить, что в еже­год­ный празд­ник Миной­ско­го Зев­са, бога в обра­зе быка, при­но­сил­ся в жерт­ву свя­щен­ный бык, после чего устра­и­ва­лись очи­сти­тель­ные риту­а­лы и куль­то­вые игры с быка­ми, кото­рые изо­бра­же­ны на фрес­ках Кнос­ско­го двор­ца. Мы видим здесь девуш­ку, сто­я­щую в позе адо­ра­ции, с вытя­ну­ты­ми впе­ред рука­ми, тогда как дру­гая совер­ша­ет голо­во­кру­жи­тель­ный пры­жок через спи­ну беше­но мча­ще­го­ся быка³³. Нет сомне­ния, что этот же обряд был с.13 усво­ен и микен­ца­ми. На фрес­ке Тиринф­ско­го двор­ца мы видим разъ­ярен­но­го, быст­ро мча­ще­го­ся быка, несу­ще­го на сво­ей спине юно­шу, ухва­тив­ше­го пра­вой рукой быка за рога³⁴. Поим­ка свя­щен­но­го быка и куль­то­вые игры с быка­ми изо­бра­же­ны на извест­ном куб­ке из Вафио (древ­ние Ами­к­лы в Лако­нии, где дол­го сохра­ня­лись следы ахей­ской куль­ту­ры)³⁵. Были ли эти игры уми­ло­сти­ви­тель­ным обрядом почи­та­ния тоте­ма перед при­не­се­ни­ем его в жерт­ву и кол­лек­тив­ным поеда­ни­ем? Или же мы име­ем здесь дело с обрядом ини­ци­а­ции, как пола­га­ет Уил­летс³⁶?

При нынеш­нем состо­я­нии источ­ни­ков ответ на эти вопро­сы может пред­став­лять собой лишь более или менее веро­ят­ную гипо­те­зу. Мифо­ло­ги­че­ская тра­ди­ция под­твер­жда­ет суще­ст­во­ва­ние обряда при­не­се­ния в жерт­ву свя­щен­но­го быка. В рас­ска­зе Апол­ло­до­ра (III. 1. 3) Посей­дон по прось­бе Мино­са высы­ла­ет из моря быка (кото­рый дол­жен под­твер­дить пра­во Мино­са на цар­ский пре­стол), но с одним усло­ви­ем — чтобы Минос при­нес его в жерт­ву. Минос это­го усло­вия не выпол­нил, за что и был нака­зан боже­ст­вом.

Мясо жерт­вен­но­го быка поеда­ли все чле­ны общи­ны, при­об­ща­ясь тем самым к боже­ст­вен­ной силе, в нем заклю­чен­ной. В прак­ти­ке риту­а­лов тоте­миз­ма встре­ча­ет­ся обряд поеда­ния свя­щен­но­го живот­но­го³⁷. Мы рас­смот­рим этот риту­ал ниже в свя­зи с афин­ским празд­ни­ком Буфо­ний.

с.14 На о. Косе еще в исто­ри­че­скую эпо­ху сохра­нял­ся обряд при­не­се­ния в жерт­ву Зев­су спе­ци­аль­но избран­но­го для этой цели кра­си­во­го быка. Обряд совер­шал­ся под руко­вод­ст­вом жре­ца, обла­дав­ше­го при­ви­ле­ги­я­ми царя³⁸ (зна­чит в более древ­нюю эпо­ху жерт­во­при­но­ше­ние совер­шал царь общи­ны).

На о. Тенедо­се (древ­ней­шем куль­то­вом месте Элла­ды — ср.: Или­а­да. I. 38) суще­ст­во­вал, по сооб­ще­нию Эли­а­на (Исто­рия живот­ных. XII. 34), обряд жерт­во­при­но­ше­ния телен­ка Дио­ни­су. Ново­рож­ден­но­го телен­ка зака­лы­ва­ли, пред­ва­ри­тель­но при­вя­зав к его ногам котур­ны. Нано­сив­ший удар после это­го обра­щал­ся в бег­ство, и за ним устра­и­ва­лась пого­ня³⁹. Он спа­сал­ся в сто­ро­ну моря; это, по-види­мо­му, озна­ча­ло, что очи­ще­ние от убий­ства он смо­жет полу­чить, лишь отплыв за море.

Мы не зна­ем, как совер­ша­лось жерт­во­при­но­ше­ние в Тенедос­ском обряде, но на моне­тах Тенедо­са (чекан­ку мож­но про­следить с середи­ны VI в. до н. э.) посто­ян­но изо­бра­жал­ся двой­ной топор, «лаб­рис»⁴⁰.

«Тенедос­ский топор» (Τε­νέδιος πέ­λεκυς) вошел у гре­ков в пого­вор­ку⁴¹. Сло­вом πέ­λεκυς искон­но обо­зна­чал­ся двой­ной топор, и в этом зна­че­нии оно употреб­ля­ет­ся еще у Гоме­ра⁴². В общине Тенедо­са двой­ной топор был свя­щен­ной эмбле­мой⁴³. В вазо­вой живо­пи­си гре­ков двой­ным топо­ром воору­же­ны толь­ко боги, герои или жре­цы⁴⁴.

Знак «лаб­ри­са» играл роль свя­щен­но­го зна­ка на Кри­те миной­ской эпо­хи и на всем аре­а­ле рас­про­стра­не­ния с.15 миной­ской куль­ту­ры. Пре­ем­ст­вен­ность рели­ги­оз­ных куль­тов мож­но про­следить от миной­цев до гре­ков позд­ней­шей эпо­хи: рас­коп­ки в Пале­ка­ст­ро дока­за­ли непре­рыв­ную пре­ем­ст­вен­ность куль­та Дик­тей­ско­го Зев­са от гео­мет­ри­че­ской до позд­не­рим­ской эпо­хи. Пира­мидаль­ные камен­ные осно­ва­ния для фети­ша двой­но­го топо­ра откры­ты здесь в зда­нии Позд­не­ми­ной­ско­го IB пери­о­да, вме­сте с мини­а­тюр­ны­ми «рога­ми посвя­ще­ния»⁴⁵. Подоб­ные памят­ни­ки обна­ру­же­ны в Фесте, Кнос­се, Тилис­се и дру­гих местах: знак лаб­ри­са посто­ян­но ста­вит­ся на пред­ме­тах рели­ги­оз­но­го оби­хо­да в сред­не­ми­ной­скую эпо­ху⁴⁶. Един­ст­вен­ное веро­ят­ное объ­яс­не­ние состо­ит в том, что это был культ орудия, кото­рым про­из­во­ди­лось закла­ние свя­щен­но­го быка⁴⁷.

Этно­гра­фи­че­ские парал­ле­ли могут быть ука­за­ны. Тэй­лор рас­ска­зы­ва­ет об индий­ских тугах, у кото­рых суще­ст­во­вал культ орудия, с помо­щью кото­ро­го при­но­си­лись жерт­вы боже­ству. «Во вре­мя борь­бы с этим кро­ва­вым обы­ча­ем англи­чане застав­ля­ли совер­шать обряд освя­ще­ния засту­пов толь­ко для вида в сво­ем при­сут­ст­вии, но совер­шав­шие этот мрач­ный обряд хоро­шо зна­ли его смысл. На страш­ное орудие не долж­на была падать тень како­го бы то ни было живо­го суще­ства. Освя­щаю­щий его жрец, совер­шая пред­пи­сан­ное четы­рех­крат­ное омо­ве­ние орудия водой и семи­крат­ное очи­ще­ние огнем, сидел, обра­щен­ный лицом на запад. Когда затем ему уда­ва­лось с одно­го уда­ра рас­ко­лоть коко­со­вый орех, что озна­ча­ло, что освя­ще­ние совер­ши­лось, орудие кла­лось на зем­лю и при­сут­ст­ву­ю­щие покло­ня­лись ему, обра­тив лицо на запад»⁴⁸. В обряде, опи­сан­ном Тэй­ло­ром, коко­со­вый орех сим­во­ли­зи­ро­вал чело­ве­че­скую голо­ву.

Следы миной­ско­го обряда закла­ния свя­щен­но­го быка мож­но заме­тить в обряд­но­сти афин­ских Буфо­ний. Атти­ка с.16 при­над­ле­жит к таким обла­стям Элла­ды, где пре­ем­ст­вен­ность с микен­ской (миной­ской) куль­ту­рой мож­но про­следить осо­бен­но отчет­ли­во. Остат­ки соору­же­ний микен­ской эпо­хи откры­ты на афин­ском акро­по­ле. Гроб­ни­цы микен­ской эпо­хи откры­ты в рай­оне древ­них Ахарн. Как под­чер­ки­ва­ет Нильс­сон, микен­ский заупо­кой­ный культ, следы кото­ро­го здесь откры­ты, про­дол­жал отправ­лять­ся вплоть до Пело­пон­нес­ской вой­ны⁴⁹. Соглас­но Геро­до­ту и Фукидиду, искон­ное насе­ле­ние Атти­ки состо­я­ло из пеласгов — наро­да, тес­но свя­зан­но­го с микен­ской куль­ту­рой (Her. VI. 137; Thuc. IV. 109). О нем напо­ми­на­ли древ­ние укреп­ле­ния Акро­по­ля-Пеласгик (в V веке его ста­ли назы­вать Пелар­ги­ком): мно­го­чис­лен­ные остат­ки куполь­ных гроб­ниц на терри­то­рии Атти­ки, кера­ми­ка микен­ской эпо­хи, нахо­ди­мая здесь в боль­шом коли­че­стве, под­твер­жда­ют дан­ные пись­мен­ной тра­ди­ции о непре­рыв­ной куль­тур­ной пре­ем­ст­вен­но­сти от микен­ской эпо­хи до позд­не­клас­си­че­ской.

Наи­боль­ший инте­рес для нас здесь пред­став­ля­ет древ­ней­ший афин­ский празд­ник Дипо­лий, посвя­щен­ный Зев­су Поли­ею («гра­до­дер­жа­те­лю», то есть глав­но­му богу общи­ны). Ари­сто­фан в «Обла­ках» (ст. 985 слл.) при­во­дит Дипо­лии как при­мер само­го допотоп­но­го празд­ни­ка. Схо­лии к это­му сти­ху так­же под­чер­ки­ва­ют его древ­ность (со ссыл­кой на «Атти­ду» Анд­ро­ти­о­на). Пав­са­ний (I. 26. 10) отно­сит обряд ко вре­ме­ни мифи­че­ско­го афин­ско­го царя Эрех­тея. Глав­ной частью празд­ни­ка был обряд закла­ния жерт­вен­но­го быка, отче­го и весь празд­ник назы­вал­ся Буфо­нии.

Источ­ни­ки, поз­во­ля­ю­щие рекон­стру­и­ро­вать этот обряд, заслу­жи­ва­ют при­сталь­но­го рас­смот­ре­ния. Поми­мо уже упо­мя­ну­тых схо­лий к Ари­сто­фа­ну, неко­то­рые сведе­ния мож­но най­ти у Пав­са­ния (I. 24. 4; I. 28. 10). Но наи­бо­лее подроб­ный рас­сказ содер­жит­ся в сочи­не­нии Пор­фи­рия «О воздер­жа­нии от мяс­ной пищи» (De abstin. 28—30). Жре­цы Афин, на попе­че­нии кото­рых был этот обряд, про­ис­хо­ди­ли из древ­ней­ших атти­че­ских родов — Тав­ло­нидов и Кери­ков⁵⁰.

Рас­смот­рим сна­ча­ла свиде­тель­ство Пав­са­ния (I. 24. 4). «Во вре­мя празд­ни­ка Зев­са Поли­ея на алтарь воз­ла­га­лись с.17 зер­на ячме­ня, сме­шан­ные с зер­на­ми пше­ни­цы. Алтарь остав­лял­ся без охра­ны. Бык, пред­на­зна­чен­ный для жерт­во­при­но­ше­ния, подой­дя к алта­рю, начи­нал поедать зер­на. Тогда при­зы­ва­ют одно­го из жре­цов, кото­рый дол­жен убить быка. Бро­сив на этом месте топор (так ему пред­пи­сы­ва­ет закон), жрец убе­га­ет. Осталь­ные же, как буд­то не зная чело­ве­ка, кото­рый это сде­лал, при­вле­ка­ют к суду топор». Допол­ни­тель­ные дан­ные Пав­са­ний сооб­ща­ет ниже: «Когда царем над афи­ня­на­ми был Эрех­тей, тогда впер­вые заклал быка быко­бой­ца (βου­φό­νος) у алта­ря Зев­са Поли­ея. Оста­вив здесь топор, он убе­жал из стра­ны, а топор, став пред­ме­том судеб­но­го раз­би­ра­тель­ства, тот­час же был оправ­дан».

Так пони­ма­ли этот текст иссле­до­ва­те­ли (Момм­зен, Тама­ро). Но Дейб­нер отверг это тол­ко­ва­ние, спра­вед­ли­во заме­тив: «Сло­во πα­ραυτί­κα («тот­час») при оправ­да­тель­ном вер­дик­те оста­ет­ся непо­нят­ным»⁵¹. Поэто­му он пред­ло­жил пони­мать тер­мин ἀφείθη в пря­мом смыс­ле — топор тот­час же выбра­сы­вал­ся (за пре­де­лы Атти­ки, как мож­но дога­ды­вать­ся) после его осуж­де­ния. Тороп­ли­вость мож­но объ­яс­нить стрем­ле­ни­ем как мож­но быст­рее изба­вить­ся от пред­ме­та, осквер­нен­но­го убий­ст­вом свя­щен­но­го живот­но­го. Это тол­ко­ва­ние Дейб­не­ра заслу­жи­ва­ет вни­ма­ния⁵².

Для более глу­бо­ко­го про­ник­но­ве­ния в смысл обряда целе­со­об­раз­но про­ци­ти­ро­вать весь текст Пор­фи­рия (De abstin. II. 28—30): «Гово­рят, когда в Афи­нах про­ис­хо­ди­ло жерт­во­при­но­ше­ние, некий Диом или Сопатр, родом не из мест­ных жите­лей, зани­мав­ший­ся в Афи­нах сель­ским хозяй­ст­вом, совер­шил сле­ду­ю­щее. Он раз­ло­жил на сто­ле кашу и жерт­вен­ные лепеш­ки, чтобы совер­шить жерт­во­при­но­ше­ние богам. Один из быков, выпря­жен­ный из плу­га, подо­шел и частью съел, частью рас­топ­тал все это. Упо­мя­ну­тый зем­леде­лец, раз­гне­вав­шись, схва­тил топор, кото­рый кто-то точил побли­зо­сти, уда­рил быка и убил. При­дя в себя, зем­леде­лец понял, что он совер­шил, похо­ро­нил быка и доб­ро­воль­но отпра­вил­ся в изгна­ние на Крит, ибо он навлек на себя про­кля­тие, как совер­шив­ший нече­сти­вый посту­пок. Но после это­го нача­лась засу­ха с.18 и страш­ный недо­род: тогда жите­ли сооб­ща вопро­си­ли ора­кул. Пифия про­ве­ща­ла, что избав­ле­ние доста­вит бег­лец с Кри­та, после того, как убий­ца будет нака­зан, а уби­тый вос­ста­нов­лен в том поло­же­нии, в кото­ром он был убит, когда при­но­си­лась жерт­ва. Бла­го при­дет, если все отведа­ют мяса уби­то­го, и никто не дол­жен от это­го укло­нять­ся. После того, как Сопат­ра отыс­ка­ли, он решил, что изба­вит­ся от вины за совер­шен­ное нече­стие, если все ста­нут совер­шать это дело сооб­ща. Он отве­тил при­шед­шим к нему людям, что уби­вать быка долж­на вся общи­на. Когда же они не смог­ли най­ти того, кто дол­жен уби­вать быка, Сопатр отве­тил, что сде­ла­ет это сам, если ему пре­до­ста­вят граж­дан­ские пра­ва и если все ста­нут при­ни­мать уча­стие в убий­стве. После того, как афи­няне согла­си­лись сде­лать все это, они вер­ну­лись в город и обста­ви­ли дело сле­ду­ю­щим обра­зом, как и поныне у них оно про­ис­хо­дит.

Они избра­ли дев-водо­но­сиц, кото­рые при­но­сят воду для того, чтобы точить топор и нож. После того, как топор и нож нато­че­ны, дру­гое лицо переда­ло топор (чело­ве­ку, кото­рый дол­жен был уда­рить им быка). Тот уда­рил быка топо­ром, дру­гой же участ­ник быка зако­лол. После того, как тушу осве­же­ва­ли, все отведа­ли его мяса. Совер­шив все это, они сши­ли шку­ру быка и, набив ее сеном, поста­ви­ли чуче­ло так, как бык сто­ял, когда был живым. Это чуче­ло запряг­ли в плуг, буд­то для пахоты.

Когда после это­го был учреж­ден суд для рас­сле­до­ва­ния убий­ства, были при­вле­че­ны к суду все, при­ни­мав­шие уча­стие в убий­стве быка. Девы-водо­но­си­цы обви­ни­ли точиль­щи­ков, точиль­щи­ки — того, кто передал топор, тот обви­нил чело­ве­ка, зако­лов­ше­го быка, а послед­ний обви­нил нож. Нож, будучи без­глас­ным, был при­знан винов­ным в убий­стве. С той поры до нынеш­не­го вре­ме­ни во вре­мя Дипо­лий в Афи­нах ука­зан­ные выше лица имен­но так и посту­па­ют, когда при­но­сят в жерт­ву быка. Поло­жив каши и ячмен­ной муки на мед­ный стол, они под­го­ня­ют к нему сытых быков, и того, кто начи­на­ет есть все это, уби­ва­ют. Набив шку­ру сеном, они, после того как их при­ве­дут на суд, топят нож в море…»

Рас­сказ Пор­фи­рия не очень ясно и после­до­ва­тель­но объ­яс­ня­ет древ­ний обряд при помо­щи этио­ло­ги­че­ской леген­ды. Непо­нят­но, поче­му убий­ство быка ока­за­лось таким страш­ным гре­хом. Еще менее понят­но, поче­му убий­ца дол­жен был бежать на Крит. Мед­ный стол, употреб­ля­е­мый в обряде, гово­рит о том, что перед нами реликт брон­зо­во­го века. Как спра­вед­ли­во под­чер­ки­вал И. И. Тол­стой, весь риту­ал дол­жен был с.19 успо­ко­ить дух живот­но­го инсце­ни­ров­кой суда над убий­ца­ми⁵³. Но отсюда ясно выте­ка­ет, что бык в этом обряде высту­па­ет как свя­щен­ное живот­ное. Уча­стие всей общи­ны в закла­нии быка и обя­за­тель­ное отведы­ва­ние его мяса пред­став­ля­ет собой обы­чай, соблюдав­ший­ся и при дру­гих подоб­но­го рода тоте­ми­че­ских обрядах, как под­чер­ки­ва­ет И. Трен­че­ни-Валь­дап­фель⁵⁴. В осно­ве кол­лек­тив­но­го поеда­ния мяса свя­щен­но­го живот­но­го лежит вера в то, что все участ­ни­ки пир­ше­ства таким обра­зом при­об­ща­ют­ся к боже­ст­вен­ной силе уби­то­го живот­но­го⁵⁵.

Объ­яс­няя риту­ал Буфо­ний, Дейб­нер при­мы­ка­ет к Вила­мо­ви­цу и дру­гим, пола­гав­шим, буд­то обряд осно­ван на стра­хе зем­ледель­ца, уби­ваю­ще­го глав­но­го помощ­ни­ка в хозяй­стве⁵⁶. Ранее, когда он был охот­ни­ком, он уби­вал это живот­ное в диком состо­я­нии без разду­мий. Это объ­яс­не­ние искус­ст­вен­но и неубеди­тель­но (от пер­во­быт­но­го охот­ни­ка до зем­ледель­ца — огром­ный про­ме­жу­ток вре­ме­ни).

В дей­ст­ви­тель­но­сти обряд Буфо­ний был заим­ст­во­ван гре­ка­ми микен­ской эпо­хи от миной­цев, у кото­рых этот бык был тотем­ным боже­ст­вом⁵⁷. Вме­сте с куль­том тотем­но­го быка микен­цы усво­и­ли и сим­во­лы миной­ской рели­гии — в микен­ских шахт­ных гроб­ни­цах Шли­ман открыл мно­го малень­ких с.20 золотых лаб­ри­сов, как он об этом рас­ска­зы­ва­ет в сво­ей кни­ге «Мике­ны». В Пилос­ской над­пи­си, начер­тан­ной линей­ным пись­мом В, V а 15, идет речь об очи­сти­тель­ном обряде, для кото­ро­го при­гла­ша­ет­ся Pe­re­ku­va­na­ka. Этот тер­мин мож­но понять как «царь двой­но­го топо­ра»⁵⁸.

Бег­ство жре­ца на Крит в ритуа­ле афин­ских Буфо­ний так­же мож­но объ­яс­нить тем, что обряд был заим­ст­во­ван с Кри­та. На Кри­те он дол­жен был очи­стить­ся от сквер­ны убий­ства свя­щен­но­го живот­но­го. Риту­ал очи­ще­ний зани­мал важ­ное место в миной­ской рели­гии — спе­ци­аль­ные поме­ще­ния с бас­сей­на­ми для очи­сти­тель­ных обрядов най­де­ны в Кнос­се, Фесте, Мал­лии, Гур­нии, в недав­но откры­том двор­це Като Зак­ро и дру­гих местах.

В диа­ло­ге Пла­то­на «Кри­тий» сооб­ща­ют­ся инте­рес­ные подроб­но­сти о судеб­ных обы­ча­ях царей Атлан­ти­ды (119 С = Е): «Перед тем, как при­сту­пить к суду, они вся­кий раз при­но­си­ли друг дру­гу вот какую клят­ву. В роще при свя­ти­ли­ще Посей­до­на на воле раз­гу­ли­ва­ли быки: и вот десять царей, остав­шись одни и воз­нес­ши богу молит­ву, чтобы он сам избрал угод­ную для себя жерт­ву, при­сту­па­ли к лов­ле, но без при­ме­не­ния желе­за, воору­жен­ные толь­ко пал­ка­ми и арка­на­ми, а быка, кото­ро­го уда­лось изло­вить, под­во­ди­ли к сте­ле и зака­лы­ва­ли над ее вер­ши­ной, так, чтобы кровь сте­ка­ла на пись­ме­на…»⁵⁹.

Этот мотив о лов­ле быка с помо­щью арка­на напо­ми­на­ет нам сце­ну, изо­бра­жен­ную на зна­ме­ни­том золо­том куб­ке из Вафио⁶⁰. Посвя­щен­ный Посей­до­ну бык зани­ма­ет вид­ное место в крит­ском цик­ле мифов, крат­ко изло­жен­ном в нача­ле III кни­ги «Биб­лио­те­ки» Апол­ло­до­ра.

Дио­дор сооб­ща­ет о суще­ст­во­ва­нии на Кри­те рели­ги­оз­но­го празд­ни­ка, на кото­ром в жерт­ву боже­ству при­но­сил­ся свя­щен­ный бык (IV. 77). Эту жерт­ву при­но­сил Минос, выби­рая для этой цели само­го кра­си­во­го быка (ссыл­ка на Мино­са здесь явля­ет­ся важ­ным под­твер­жде­ни­ем древ­но­сти это­го обы­чая).

Культ быка на Кри­те напо­ми­на­ет культ мед­ведя у обских остя­ков (ныне хан­тов), а так­же айнов и нивхов. Гор­ные айны, выда­вав­шие себя за потом­ков мед­ведя, живу­ще­го в горах, откарм­ли­ва­ли в тече­ние двух-трех лет свя­щен­но­го мед­ведя, с.21 почи­тая его при этом как выс­шее боже­ство. Затем, после соот­вет­ст­ву­ю­щих обрядов, его уби­ва­ли, а мясо ели все участ­ни­ки мед­ве­жье­го празд­ни­ка. Непри­ня­тие уча­стия в тра­пе­зе было рав­но­силь­но экс­ком­му­ни­ка­ции, исклю­че­нию из общи­ны⁶¹. Остав­ший­ся после тра­пезы череп мед­ведя дол­го слу­жил пред­ме­том покло­не­ния, так же как на миной­ском Кри­те череп быка.

Попы­та­ем­ся теперь сопо­ста­вить дан­ные мифов и рели­ги­оз­ных обрядов древ­них гре­ков, в кото­рых мог­ли сохра­нить­ся релик­ты микен­ской эпо­хи, с архео­ло­ги­че­ски­ми дан­ны­ми, добы­ты­ми в резуль­та­те веду­щих­ся по насто­я­щее вре­мя рас­ко­пок на Кри­те.

Отно­ся­щий­ся к Позд­не­ми­ной­ско­му II пери­о­ду трон­ный зал Кнос­ско­го двор­ца, с тща­тель­но укра­шен­ным камен­ным тро­ном, был пред­на­зна­чен, как про­ни­ца­тель­но заме­тил еще Эванс, для рели­ги­оз­ных цере­мо­ний⁶². Это был дво­рец-свя­ти­ли­ще, Дом Двой­но­го топо­ра — сим­во­ла свя­щен­но­го обряда, кото­рый там совер­шал­ся. Гре­че­ское назва­ние его — Лаби­ринт — обра­зо­ва­но от сло­ва лидий­ско­го про­ис­хож­де­ния лаб­рис. Само сло­во Лаби­ринт име­ет в сво­ем соста­ве харак­тер­ный суф­фикс — нт, широ­ко засвиде­тель­ст­во­ван­ный для топо­ни­мов микен­ской эпо­хи (типа Коринф, Тиринф и т. п.). Линг­ви­сты склон­ны отно­сить его к догре­че­ско­му («эгей­ско­му») суб­стра­ту⁶³.

По сло­вам Эван­са, следы ката­стро­фы, постиг­шей Кнос­ский дво­рец, про­из­<