Злостный завоеватель
Рассказ Фрэнка Белкнэпа Лонга
Рассказ ужасов из самых глубин от автора «Пожиратели космоса»
Профессор Уильямсон сидел на перевернутой плоскодонке и наблюдал за тем, как прилив отступал с угрюмым негодованием. Он был один на пляже. Те, кто купался, уже ушёл, и прилив очень быстро отступал. Профессор бросил мрачный взгляд на длинную полосу открытых следов. Повсюду было желеобразное вещество серого цвета, оно липло к грязи и сопротивлялось всасыванию отступающих волн. Минуту профессор размышлял: что это может быть. Это точно не медуза и не моллюски. Возможно, это водоросли. Ну, не важно.
Что действительно его беспокоило, изнуряло, раздражало, это приём, который ему оказали сорок непроинформированных и ужасно предвзятых зоологов. Тема – Подземный мир и его странные обитатели. Профессор передал бумаги Ассоциации океанологии и продвижения науки. Он так тщательно подготовил и проверил свои заметки – он был уверен, что его смелые идеи поддержат. Но его речь перебили насмешки, и поток ругательств выгнал его из зала. Солнце и резкий морской воздух говорили, что всё это ерунда, однако мысли были мрачными. Профессор держал в руке напечатанный вариант бумаги, которая стоила ему репутации. Он ещё раз перечитал её вслух и хорошенько обдумал каждое суждение на всех страницах, кроме последней. На последней странице были суждения профессора. Он пересилил себя – он был обязан поднять глаза и минуту смотреть на отступающий прилив. И именно в этот момент горького отчаяния он заметил грозди серой тины на быстро расширяющихся следах.
- Нельзя отрицать, - он прочитал, возвращаясь к последней странице, - что мужчины и женщины в разные времена и в разных местах исчезают. Просто исчезают. Я вспоминал много известных людей в поддержку своей точки зрения. Я уверен, что вы признаете, что то, что я сделал, правовед может назвать отличным судебным делом.
- Я убеждён, что нас окружают силы зла и что мы сошли бы с ума, если бы увидели очертания, которые прорывают путь сквозь землю под нашими ногами. Я полагаю, что чувствительность и даже разум могут существовать вне протоплазмы, являющейся основой биологической жизни. Из водных глубин, трещин и изломов в земной коре время от времени появляются формы, которые нельзя описать или увидеть. Я полагаю, что эти формы выжили из ранних циклов эволюции. Они – сочетание материи и силы, материи и энергии. Энергия присоединилась к разуму, когда земля была ещё расплавленной печью, а первые живые клетки сформировались в ходе эволюции из межприливной пены тёплых океанов. Я утверждаю, что до того, как протоплазмическая жизнь зародилась на планете, уже существовало разумное существо. Миллиарды лет назад оно ходило или ползало в ужасную жару по первобытному и раскалённому шару. Потом, когда земля остыла, условия на голой поверхности стали невыносимыми, и существо ушло в глубины. Оно и сейчас там существует. Время от времени в отдалённых и редко населённых уголках оно на некоторое время выползает на поверхность и исследует мир, который оно потеряло. В такой момент, если кто-то окажется рядом, существо схватит его и утащит с собой в пропасть.
- Существование злых существ, скрывающихся под землёй, является главной причиной, почему дьяволы, гоблины, демоны и полубоги связаны таинственно в примитивной мифологии. Я полагаю, что такие первобытные существа часто появлялись перед людьми и что они являются причиной таинственных исчезновений, о которых я говорил. Я отобрал достоверные сведения из показаний очевидцев о подобных исчезновениях, чтобы убедить скептиков, что такое существо является обитателем нашей планеты и является постоянной угрозой для тех, кто ходит по земле. Существо поднимается из глубин, хватает жертву и исчезает. По форме оно похоже на человека – голова, четыре конечности и вытянутое тело, но оно состоит не из живой материи, а из зловонной и слизистой, неизвестной на земле. Эта материя сопротивляется огню, невосприимчива к холоду и не поддаётся описанию. Те, кто видел этот ужас, говорят, что оно пускает слюну и светится в темноте.
Профессор Уильямсон глубоко вздохнул и положил бумагу в портфель.
- Современная биология хвастается, что серьёзно ищет решение проблемы о происхождении жизни и принимает все доказательства, прошедшие проверку ведущего изучения. Но когда я трачу годы, чтобы поговорить с надёжными людьми, когда я затрагиваю то, что хладнокровные и разумные наблюдатели просто видели и слышали, меня называют лунатиком и обманщиком!
Со злостью он встал на ноги.
- Я должен был бы отдать свои наблюдения Обществу Физических Исследований, - пробормотал профессор.
На западе пурпурным стал закат, и профессор собрался уходить. Чайки бегали маневрируя по блестящему пляжу, а моллюски врезались и выпускали ядовитый пар. Профессор вынул носовой платок, протёр им запотевшие очки и направился к тротуару. Но он не прошёл и десяти шагов, как что-то схватило его за ногу.
Клинтон Виллард Джонс ухватился за поручень тротуара так, что его костяшки посинели. Его худые черты лица и очки забились в конвульсиях от ужаса, а плечи задёргались в безумии. Он задержался на тротуаре, чтобы понаблюдать за профессором Уильямсоном. Джонс увидел, как сгорбленная, унылая фигура сидела против плоскодонки, у которой он остановился. Потом он замедлил шаг и продолжил наблюдение. Он знал профессора Уильямсона в лицо и был взволнован от такой редкой возможности изучить великого гения одного, без охраны. На мгновение в нём взял верх импульс Босвелла. Интересно, как бы повёл себя человек такого достоинства, как Эйнштейн и Эддингтон, наедине с собой?
Молодой Джонс стоял на расстоянии двадцати пяти шагов от великого человека. Когда тротуар полностью опустел, Джонс получил хорошую возможность внимательно изучать каждый жест профессора и накапливать впечатления от системного анализа. Он наблюдал, как меняется выражение лица Уильямсона: от негодования до гордости, когда он держал бумагу в руках и снова до горечи, когда швырнул записи в портфель и со злостью встал на ноги.
Всё же несмотря на энтузиазм подражания герою, молодому Джонсу были не безразличны события, происходящие на берегу. Как и профессор Уильямсон, он заметил гроздья серой тины на сияющем пляже и думал об их происхождении. Как и профессор Уильямсон, он сначала не придал им значения. Но когда выдающийся биолог встал и пошёл, Джонсон заметил нечто, что согнало румянец с его щёк и пробудило в нём изумляющие и непреодолимые конвульсии.
Медленно, так медленно, как будто они еле двигались, гроздья возникли из песка и извивались в воздухе. Зрелище, где неподвижное желе поднималось с земли и металось без видимой поддержки, было чуждо Джонсу, и он заметно начал дрожать. Джонс смотрел неистово и пытался убедить себя, что гроздья слабо поддерживают, что между желеобразной массой и мягкими водорослями существует определённая связь. А на самом деле между песком и желе не было ничего, кроме пустого воздуха. Изнурённые, нитиевидные корешки поднимались с пляжа.
На мгновение промелькнуло вдохновение, но только на мгновение. Как только связь стала видимой, очевидной стала и форма, из которой выросли корешки. Вязкое и желатинное лицо, гнойные блестящие глаза и слюнявый бесформенный рот появились из тёмных песков и уставились на профессора с первобытной дикостью. Но профессор склонился над бумагами и не подозревал, что что-то не так.
Джонс схватился за перила и в безумии пытался предупредить профессора. Однако его рот не открывался. Язык прилип к гортани, набух и застрял между зубами. Дышать было нечем. В лихорадочном бессилии он смотрел, смотрел и смотрел, как огромное зелёное тело появилось над песком, и два длинных щупальца схватили профессора за лодыжку.
Профессор сильно испугался. Он визжал, кричал, махал руками и в безумии пытался освободиться из объятий чудовища. Но безжалостно худые ужасные лапы обвивали его, лишали дыхания, и профессор был бездыханный.
Серые желейные массы на усиках танцевали вокруг тела. Высоко над головой извивались и дрожали другие желейные массы, когда поддерживающие корешки отвечали на усилия существа. Голова вращалась как у головонога. Клюв как у попугая изгибался над впалым ртом, а шея была просверлена небольшими дырочками, которые испускали тёмную и слизлую вонь. Но что наполнило ужасом и парализовало молодого человека на тротуаре – это тело чудовища. Оно раздулось, было зазубренным, по очертаниям напоминало рептилию, с выступающим пупком и чешуйчатыми плечами. Туловище в сумерках светилось.
Оно опустилось, но проворные щупальца были устрашающи и ужасны. Безжалостно кричащий профессор задёргался.
Джонс закрыл глаза. Чудовище суетилось и било по затылку. Сердце у молодого человека ёкнуло. На несколько секунд он перестал двигаться. Потом с огромными усилиями Джонс ещё раз посмотрел на чудовище на пляже.
Но профессор уже исчез. Была видна только голова с клювом, и та быстро пропала из вида. Вокруг образовались пузырьки грязи, над желе клубился зелёный пар. Через минуту лишь депрессия на сияющем берегу отметило то место, где профессор, хотя и неохотно, утверждал свою точку зрения.
Рыдая и крича, молодой человек поднялся с тротуара и побежал на пляж. Он был на грани депрессии, упал на колени и начал лихорадочно поднимать руками огромные комья морской грязи. Его глаза сверкали от отчаяния, а грудь поднималась от волнения. Хотя Джонс расчистил вокруг себя круглую яму на несколько ярдов и опустился в неё по талию, он не встретил чудовища.
Прекратив, наконец, истерику, Джонс выкарабкался из ямы, стряхнул песок с одежды и пошёл печально к брошенному портфелю профессора. Портфель раскрылся, и записи профессора беспорядочно валялись на пляже. С почтением Джонс собрал ценные бумаги и положил их в портфель. Потом, утерев слезу, он пошёл с опущенной головой на тротуар. Печаль и угрызения совести охватили молодого человека – сожаление за то, что великий талант поспешно погиб и угрызения совести за свою трусость, за то, что он поддался истерике. Ведь его крик помог бы избежать трагедии.
Клинтон Виллард Джонс строго предупреждал своего друга.
- Оно скоро поднимется. Но ты должен перестать волноваться. Необходимо, чтобы ты оставался неподвижным до тех пор, пока оно полностью не появится из песка. Я уверяю тебя, оно не достанет тебя своими щупальцами. Профессор Уильямсон сидел намного ближе. Видишь валун вот там? Вот где он сидел. Чудовищу придётся полностью появиться из песка, чтобы схватить тебя.
Друг Джонса еле слышно проворчал. Это был высокий, очень бледный молодой человек, немного постарше Джонса, с умными, учёными глазами, решительным ртом и огромным нахмуренным лбом, который обвивали курчавые, тёмно-рыжие волосы.
- Какой же я идиот, что позволил тебе вовлечь меня в это! – пробормотал он. – Я не доверяю ни единому слову из тезиса Уильямсона, но в то же время...
- Говорю тебе! Я видел чудовище!
- Вот именно. Ты видел достаточно, чтобы убедить меня, что здесь обитает что-то странное. Но я не верю, что это воплощение ужаса, которое описывал Уильямсон. Я бы сказал, это прежде неклассифицированный вид головонога. Выживший вид из силурийского периода. Из того, что ты мне рассказал, ясно, что чудовище напоминает осьминога. Неприятно с таким столкнуться. Крайне нечеловечно с твоей стороны предложить мне быть приманкой.
- Ты знаешь, ты вооружён. Ты можешь забросать его пулями.
- Но разве не Уильямсон говорил, что чудовища пули не берут?
- Но ты же не веришь Уильямсону! Ты убеждён, что чудовище протоплазмическое.
Саймонс посмотрел твёрдо в глаза Джонса.
- Но ты же веришь, что оно первобытное и несокрушимое! – воскликнул он.
Джонс вздрогнул от упрёка. Он отвернулся и начал нервно ходить по пляжу.
-Клянусь тебе, что я не уверен, - он сказал. – Если бы я был полностью уверен, я бы не попросил тебя делать это. Я прошу об этом только сейчас, потому что так много на кону. Возможно, безопасность мира.
- Если чудовище появилось однажды, оно появится ещё раз. И оно может... совершить вторжения.
- Ты думаешь, если взорвать его логово...
Джонс кивнул.
- Мы можем помешать ему вернуться в глубины, из которых оно получает пищу – заморозить и разрушить, если пули не подействуют. Я не верю, что оно может долго просуществовать на земле. Уильямсон заявил, что когда поверхность шара остыла, чудовище ушло в глубины. Очевидно, оно не может выживать без большего тепла, чем может позволить наша температура.
Саймонс нахмурился.
- Что ты собираешься делать? – он спросил.
- Я буду под тротуаром до тех пор, пока чудовище не появится из песка. Оно направится к тебе, а когда оно покинет логово, я нажму на рычаг динамита. Заряда, который мы заложили этим утром, хватит, чтобы разнести убежище на куски. Если чудовище вернётся в туннель до взрыва, оно останется целым и невредимым. По крайней мере, мы закидаем грязью проход, и никакое чудовище не вернётся.
- Вероятно, что в земной коре возникла трещина, и из недр земли появилось чудовище. Я не верю, что мы можем разрушить трещину динамитом, но, возможно, мы закидаем грязью верхние слои. Я полагаю, что под давлением песка, - он показал жестом на то место, где появилось вчера чудовище, - возник не разрушенный туннель. Этот туннель ведёт к бесчисленным глубинам, ужасным размерам и необъяснимым формам. Вот оттуда появились древнейшие существа.
Саймонс пятнадцать минут сидел на камне, и, наконец, появилось чудовище. Когда он увидел огромное чешуйчатое туловище, он захотел вскочить и кричать, вскочить и бежать в безумии к тому месту, где стоял его друг. Огромными усилиями Саймонс поборол волнение и с мужеством стал ждать, что будет делать чудище.
Быстро щупальца поскользили по песку к нему. Запах, вонючий и неописуемый, хлынул от щупалец. Из вращающегося туловища, к которому они были прикреплены, раздался хриплый булькающий звук, который постепенно нарастал, пока его не прервали взволнованные крики наблюдателя под тротуаром.
Чудовище уже было в футе от ног Саймона. Решительно, сдерживая тревогу, молодой человек поднялся с камня и навёл револьвер на голову чудовищу. Раздалось три быстрых выстрела.
Молодой человек под тротуаром прикусил губу в напряжённости и волнении. Выстрелы, очевидно, пронзили ужасного завоевателя. Его туловище поднялось, задрожало, и фиолетовая пена появилась у выпуклого рта. Но чудовище не отступило, как наивно предполагал Джонс. Лишь на мгновение щупальца остановились. Саймонс успел лишь навести ещё раз пистолет – и щупальца обвили его лодыжки. Он задёргался, а чудище потащило его к впадине в песке.
Тишину на пляже нарушили крики, так как ошеломлённый молодой человек уронил револьвер и цеплялся в отчаянии за всё, что могло помешать ему остановить чудовище, которое тащило его к уничтожению. Он руками зацепился за пляжную траву, но сила желеобразных щупалец была огромна, поэтому сорняки выдрались с корнем, а Саймонса продолжали тащить с ужасной быстротой.
Находясь под тротуаром, Джонс наклонился и опустил руку на ручку динамита. На мгновение он испугался, что ему не хватит силы нажать на рычаг. Его охватила тревога; пот градом тёк по лицу, а руки тряслись. Джонс знал, что не имеет права терять ни минуты, но почему-то, почему-то он не мог нажать на рычаг. Потом Джонс яростно поднял глаза и увидел хромого и беспомощного друга в объятиях монстра. Это зрелище настолько ужаснуло его, что он испытал прилив бурной и необъяснимой энергии, и со всей силы нажал на крепкий рычаг.
Взрыв был разрушительным. Тонкое жёлтое пламя танцевало в воздухе над ямой, где спряталось чудище. Потом всё на пляже снесло вздымающимся потоком дыма и песка. Дым клубился вплоть до тротуара, и высоко в небо взлетел гейзер песка. Камни тоже были отброшены, и тёмные фрагменты менее вещественных форм, аморфных и смятых, исчезли в ясном небе.
С дрожащими коленями молодой Джонс ждал, пока дым рассеется. Дважды он пытался закричать, но звук не извлекался из сжатого горла. В отчаянии он надеялся, что его друг цел и невредим, что находится далеко от впадины в песке и избежал последствий взрыва.
Беспокойство Джонса вскоре разрешилось. Крик пронзил занавес дыма, и молодой Саймонс шёл к нему шатаясь. Его одежда была в лохмотьях, лицо почернело до неузнаваемости. Однако его глаза сияли восторженно в серой оправе, и речь содержала хвалебные гимны.
- Ты убил его! – он закричал. – Ты разнёс это зло на кусочки!
Саймонс проковылял к тому месту, где стоял его друг, и сел резко на песок.
- Практически схватил меня, - простонал он. – Взрыв был ужасен. Я даже подумал, что потерял голову. Но сейчас всё хорошо. Будет через некоторое время. Небольшая слабость пройдёт...
Джонс кивнул. Он мало чем мог помочь, но достал из кармана пальто маленькую фляжку с бренди и протянул её задыхающемуся другу.
- Это поможет,- пробормотал он. Я рад, что мы сделали это. Рад. Чертовски рад.
Пятнадцать минут спустя двое молодых людей стояли стоически на песке и ковыряли палкой маленький фрагмент чёрного гнилого желе.
- Это совершенно безжизненно, - сказал Джонс, - но мне не нравится, как оно выглядит. Посмотри, как оно меняет цвет, когда я прикасаюсь к нему. И оно совершенно не мягкое. Я могу вдавить его палкой, но оно клейкое, как замазка, и не имеет ничего хрупкого, как большинство морских беспозвоночных. Я склонен думать, что Уильямсон был прав, и мы имеем дело с чем-то, что превосходит границы обычного.
Дрожь в его голосе противоречила отчуждённости его наблюдений. Вокруг него лежали остатки – всё, что осталось от монстра профессора Уильямсона. Огромная груда остатков забросала грязью вход в логовище чудища, и прилив набегал с обещанием милосердного умалчивания об ужасе, о котором страшно говорить.
Джонс яростно работал палкой и выделил твёрдый предмет среди желе. Минуту спустя он поднял его и бросил на песок, чтобы очистить от слизи. Потом нагнулся, поднял и протянул другу.
- Часы профессора Уильямсона, - он сказал просто.
Саймонс побледнел.
- Чудовище похоже на нас, - сказал Джонс, - оно может поглощать только органическое питание. Оно проглотило часы, но часы не переварились.
- Интересно, - пробормотал Саймонс, смотря в ужасе на ещё неисследованные фрагменты желе на песке, - может ли оно переварить кости?
Джонс вздрогнул.
- Я полагаю, - он сказал с угрюмым выражением лица, - что мы позволим приливу устроить среди этих нечистот кладбище для моря.
- Я всё ещё полагаю, - сказал Саймонс, когда они медленно шли к тротуару, - что чудовище –головоног. У него изогнутые конечности, голова с клювом и щупальца настоящего осьминога. Туловище сравнительно компактное и мешковидное – ещё одна черта осьминога. Оно худое, угловатое и омерзительное. Я думаю, не стоит придумывать новую классификацию. Давай назовём его – октопус Уильямсона.
- А я предлагаю, - сказал Джонс торжественно, - не говорить ни слова о том, что мы сегодня видели. Я не хочу калечить разум детей, представляя миру такое чудовище. Понятно, что Уильямсон хотел бы, чтобы всё стало известно. Но Уильямсон – настоящий эгоист. Он думал о том, как бы доказать это самому себе. Он не испытывал угрызений совести о том, как его теории повлияют на людей. У него было безжалостное отношение учёного к последствиям, которые могут быть у таких преждевременных открытий. Я знаю, что глубоко под землёй живёт осязаемое и злое сообщество. Оно наделено ужасным разумом – наука когда-нибудь отреагирует на него. Но я не хочу брать на себя ответственность и открыть миру то, что я знаю. Миру – ещё разумному.
- Чепуха! – возразил Саймонс. – Жаль, что мы не сделали ни одного снимка чудовища. Без снимка никто не поверит в существование нового вида осьминога.