«Киевские глаголические листки», «Киевский миссал» - один из древнейших памятников старославянского языка и глаголической письменности (X - нач. XI в.). Осенью 1870 г. в монастыре вмц. Екатерины на Синае архим. Антонином (Капустиным) были найдены 7 листков пергаменного кодекса (13,6/14,5×10,2/10,8 см). Второго мая 1872 г. он передал их в дар КДА. В научный оборот памятник ввел И. И. Срезневский.
Основная часть «Киевских листков» содержит перевод Сакраментария латинского Миссала и включает молитвы 10 месс:
1) сщмч. Клименту, папе Римскому;
2) мц. Фелиците;
3-8) мессы седмичного круга с понедельника по субботу;
9) святым мученикам;
10) всем небесным силам.
Мессы седмичные и сщмч. Клименту состоят из 4 молитв: oratio (основная), super oblatae («надъ оплатъмъ»), praefatio («префацие») и postcommunio («на въсуде»), остальные не включают praefatio. Содержание основной части «Киевских листков» текстологически связано с Падуанским Сакраментарием, написанным при Римском императоре Лотаре (817-855) в районе Ахена - Льежа на нижнем Рейне в качестве парадной рукописи для Вероны; в нем находится латинский аналог praefatio мессы св. Клименту.
Латинские аналоги молитв «Киевских листков» имеются и в Сакраментарии нач. IX в., происходящем, возможно, из Северной Италии, и в Фульдском Сакраментарии X в. Эти рукописи не могут считаться текстами, с которых непосредственно был выполнен перевод, представленный в «Киевских листках», однако оба памятника могут восходить к общему архетипу, отражающему т. н. Григория Сакраментарий, кон. VI - нач. VII в. При этом Падуанский кодекс воспроизводит позднюю редакцию Римского Сакраментария, которая широко использовалась в Аквилейском Патриархате и в связанных с ним епархиях в Зальцбурге, Пассау и Регенсбурге, занимавшихся миссионерством на землях соседней Великой Моравии.
Особое место в вопросе о происхождении «Киевских листков» занимает гиперкритическая, не получившая признания в науке точка зрения австрийского исследователя Й. Хамма, который пытался доказать, что памятник является подделкой, созданной в 1-й пол.- сер. XIX в. фальсификатором западнославянских письменных древностей чешским ученым В. Ганкой. Но физико-химическое изучение кодекса, проведенное на рубеже 70-80 гг. XX в. в лаборатории судебно-технических исследований документов Киевского научно-исследовательского института судебных экспертиз и лаборатории радиофизики Киевского университета показало отсутствие в «Киевских листков» палимпсестных текстов и отличие состава их чернил от чернил, которыми пользовался Ганка.
Основная (древнейшая) часть «Киевских листков» написана двумя почерками. Первым - две начальные мессы, вторым - остальные. Оба почерка представляют древнейший, не вполне круглый вариант глаголицы, письмо «висящее» (буквы не стоят на линии строки, а подвешены к ней), что свойственно ряду древнейших славянских рукописей, как глаголических, так и кириллических. В «Киевских листках» употребляются тридцать четыре глаголические буквы: нет букв «зело», «омега», «щ», «юс малый» и «х паукообразное»; «у» встречается только в составе диграфа «оу».
Литургические тексты снабжены развитой системой надстрочных знаков, отсутствующей в других старославянских памятниках, истолкованию которой посвящена обширная литература (Н. К. Грунский, Дж. Л. Трагер, Э. Зиверс, Э. Кошмидер, О. Неделькович, Ф. Кортландт, Й. Схакен, В. М. Загребин). Изолированное положение почерков «Киевских листков» среди древнейших памятников глаголической письменности осложняет их датировку, которая в научной литературе колеблется от конца IX - нач. X в. до конца X - нач. XI в. (последняя считается наиболее вероятной).
На лицевой стороне 1-го листа позднее (вероятно, в XII в.) были приписаны отрывок Послания к римлянам апостола Павла (Рим 13. 11-14; 14. 1-4) и молитва Богородице из мессы на Благовещение. Единого мнения о месте написания этой части рукописи также не сложилось: высказывались предположения о ее древнеболгарском (Б. Велчева, Схакен) или хорватском (далматинском) происхождении (И. В. Ягич, М. А. Пантелич).
Время и обстоятельства, при которых «Киевские листки» оказались на Синае, остаются невыясненными. В 1985 г. М. Пантелич отождествила почерк писца позднейших дополнений на лицевой стороне Листа 1 «Киевских листков» с письмом пасхальных таблиц, приписанных на Листе 2 отрывка Синайского Евхология. Отождествление представляется вполне вероятным, несмотря на ограниченное число глаголических графем, содержащихся в таблицах. Однако вопрос о месте, где были сделаны обе приписки - на родном языке писца (будь то Болгария или Далмация) или же на Синае (либо в Палестине), остается открытым.
Заключение
Кирилло-мефодиевская православная миссионерская традиция, в отличие от западно-католической, характеризовалась тем, что устная проповедь Евангелия, церковная служба и школьное обучение — все это совершалось на родном языке тех народов, которым последователи Кирилла и Мефодия несли православие и православную культуру. Особенно важное значение имело введение славянского языка в богослужение, потому что в ту пору богослужебный язык был одновременно и языком литературы.
С Крещением Руси книги на славянском языке стали очень быстро распространяться и на Русской земле. «В „Повести временных лет”, внимательной ко всем событиям русской культуры, нет ни имен, ни дат, связанных собственно с русской письменностью. И это, несомненно, потому, что Кирилл и Мефодий были в сознании книжников Руси истинными создателями единой для всех восточных и южных славян письменности. Русское „Сказание о переложении книг на славянский язык”, помещенное в „Повести временных лет”, начинается словами: „Бе един язык словенск”. Далее в этом „Сказании” говорится: „А словеньскый язык и рускый одно есть”, — и несколько ниже снова повторяется: „…а язык словенски един”».
В настоящее время в российской культуре церковнославянский язык чаще всего осознается как язык молитвы и православного богослужения. Но этим его значение не исчерпывается. «В целом значение церковнославянского языка для русского состоит в том, что он представляет собой умещенную в одной плоскости всю историю русского языка, ибо в церковнославянском одновременно функционируют памятники, восходящие к деятельности славянских первоучителей — преподобного Нестора, митрополита Илариона, Кирилла Туровского, преподобного Максима Грека и далее до наших дней».
О судьбоносном значении церковнославянского языка и церковнославянской письменности для отечественной культуры писал в своем «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» М.В. Ломоносов: «Российский язык в полной силе, красоте и богатстве переменам и упадку не подвержен утвердится, коль долго Церковь Российская славословием Божиим на словенском языке украшаться будет».
Русская Православная Церковь до сего времени свято хранит церковнославянский язык как язык своего богослужения. Следовательно, русскому языку, несмотря на все испытания, упадок не грозит. Высокая культурная планка, которую поддерживает церковнославянский язык, поможет сохранить красоту, богатство и силу русского языка и родной литературы.