Наконец Джеймс заговорил.
— Она никогда на такое не соглашалась.
— Что еще мы можем сделать? — Казалось, будто в желудке у Генри змеиный клубок. — Должно быть что-то. Что угодно. Нельзя, чтобы все закончилось вот так.
— Ты все делал правильно. — Голос Джеймса казался уверенным, но отстраненным, словно у учителя, объясняющего ошибки в контрольной. — Ты играл, совсем как я надеялся. Я тобой горжусь.
Генри хлопнул руками по панели.
— Ты говоришь, как будто все уже кончено, но это не так!
— Так, — возразил Джеймс. — Игра закончилась, мы проиграли.
Горло Генри до боли сжалось.
— Тогда мы ничем не можем помочь? Никому не под силу спасти Флору? А Смерть? Что способно ее убить?
— Ничего, — пожал плечами Джеймс. — Она бессмертна, как и я.
— Тогда что заставит ее страдать? Я хочу, чтобы она мучилась не меньше моего.
— Ожидание. Она страдает постоянно и больше не будет ждать. Я могу повернуть назад, Генри. Никто не станет тебя винить. Зрелище может быть ужасным.
— Может быть?
— Зависит от способа, который она выберет.
Генри сжал кулаки.
— Гони.
Глава 68
Едва самолет оторвался от земли, Смерть откинулась на спинку кресла, испытывая упоение от победы. Ей не терпелось вкусить ее плоды. Голод терзал все сильнее, угрожая вырваться на свободу и лизнуть мир языком пламени.
За лобовым стеклом простиралось бескрайнее небо. Флора сжимала штурвал. Смерти хотелось коснуться этих рук, взять хоть самую малость, но она заставила себя сдержаться. Она так долго этого ждала, и скоро настанет идеальный момент.
Флора выровняла самолет, небеса устремились вверх, а внизу показались серебристое озеро и зеленые деревья. Она повернулась к Смерти — такая уязвимая и полная надежд. Смерть отвела взгляд. Скоро Флора все поймет, но Смерть все равно стыдилась основополагающей правды о собственном существовании. Ей хотелось скрывать ее как можно дольше. И хотелось, чтобы кто-то хоть один раз посмотрел на нее с любовью.
Внизу мелькала земля — одеяло из лоскутов всех цветов и форм. Природой людям не было предназначено взирать на нее с высоты, но они добились этого упорством и страстью. Смерть никогда не понимала их желания летать. Зачем делать то, для чего ты не предназначен? Зачем тратить время на пустые причуды?
Флора указала на что-то внизу. Возможно, на озеро, гладкое, как стекло и синее, словно сапфир. Оно было прекрасно. И Смерть внезапно осознала, насколько смелая эта девушка. Она знала об Игре и чем ей суждено окончиться, но вместо того чтобы выбрать Генри, остановила свой выбор на ином, для чего и определения-то нет, хотя «принципиальность» близка по смыслу. Принципиальность и, возможно, честность. Такая редкая добродетель среди людей. Какая жалость, что Флора не понимает, как мало времени ей осталось. Но таковы все люди. Они всегда думают, что этот день не последний и дальше будут еще.
Итак, момент истины наступил. Смерть выдохнула, и облик Генри растворился. Она превратилась не в Хелен, а предстала в своем истинном обличье. Флора это заслужила. И ее взгляд Смерть запомнит на века, хотя видела подобные много раз на протяжении своего существования.
Побледнев, Флора вновь уставилась вперед. Самолет устремился вниз, и Смерть поняла, что летчица пытается сесть, вероятно, чтобы уберечь людей внизу, которых может убить горящий обломок самолета. Что ей до них? Все когда-нибудь умрут, от несчастного случая ли или от старости. Смерть потянулась к руке Флоры, гоня несвоевременные воспоминания об испанском продавце цветов и командире дирижабля. Один хотел жить ради любви, другой рисковал жизнью для спасения пассажиров. Не стоило ей щадить эти души.
Глава 69
Генри и Джеймс приехали на аэродром в тот момент, когда Флора садилась в самолет с кем-то, как две капли воды похожим на Генри. Смерть украла его облик от непокорных кудрей до стоптанных ботинок. Генри закричал ей вслед, но его не услышали. Флора и Смерть забрались в кабину. Генри побежал за ними, рукой прикрывая лицо от ветра, поднимаемого пропеллерами. Но Флора не увидела его за хвостовым колесом, и вскоре самолет взлетел и начал удаляться от земли, уменьшаясь с каждой секундой.
Генри остановился и повернулся к Джеймсу. Слова не шли с языка. Тело, казалось, выжгли изнутри. Он чувствовал себя усталым. Разбитым. Словно что-то навсегда сломалось.
— Ну почему она не забрала меня? — наконец выдавил он из себя.
Он стоял, глядя на Джеймса, который смотрел в небо, вытянув руки по швам. Спустя несколько секунд, показавшихся вечностью, он повернулся к Генри, пожал плечами и исчез.
Генри остался один под идеальным голубым небом.
Любовь предал его, когда он больше всего в нем нуждался. Понимание этого захлестнуло Генри ледяной волной. Он не мог дышать, ничего не видел и не знал, как жить дальше. Он упал на колени, даже не заметив, что порвал брюки и порезался об острые камешки.
Потом снова встал и всмотрелся в небо. Ему не хотелось за этим наблюдать, но было невыносимо думать, что Флора покинет мир и никто этого не увидит. Поэтому он ждал, не зная чего. Но доверял своему чутью и посылал любовь в небеса, чтобы Флора поняла: он здесь и до последнего отвечает на ее зов.
Глава 70
Вот только что рядом с ней сидел Генри, и вдруг исчез, и внезапно его странное поведение на летном поле обрело смысл. Дело не том, что он злился на нее или боялся полета. Он просто не был Генри.
Рядом с ней теперь сидела женщина неопределенного возраста, с которой Флора никогда не встречалась. Но которую знала. Знала всю жизнь.
Это она ходила в облике Хелен. Она выбрала Флору для этих страданий, когда та была всего лишь спящим младенцем. На ней сейчас были перчатки, которые Флора ошибочно считала материнскими, а на самом деле они изначально принадлежали этой женщине, этому монстру. Такая мелочь, перчатки. Но иногда именно мелочи важнее всего. Флора верила, что перчатки сближают ее с мамой, что в них она осенена материнским благословением.
Теперь она понимала, что все это — красивая ложь. Перчатки вовсе не защищали ее, а мешали чувствовать мир. Мешали жить.
Когда Смерть потянулась к ней, Флора все это осознала. Поняла уроки, которые вынуждена преподавать Смерть. И самое худшее, что она поняла: эти уроки она усвоила слишком поздно. Знай она о них раньше, сделала бы другой выбор. Но это верно почти для всех людей. Смерть — прекрасный учитель. Прекрасный и самый жестокий.
Она потянулась к Флоре, но та отшатнулась. Сначала нужно посадить самолет, а потом уже сдаваться. Если он упадет, погибнут невинные люди, а этого Флора не могла допустить. Она начала снижение, намереваясь обманывать Смерть как можно дольше. Но Смерть отстегнула ремень и устремилась к ней.
— НЕТ! — выкрикнула Флора, уворачиваясь. «Будь смелой, — твердила она себе. — Посади самолет».
Они неслись к полосе гораздо быстрее, чем Флоре бы хотелось. Руки тряслись, и она думала, возможно ли заключить со Смертью хоть какую-нибудь сделку. Она отодвинулась так далеко, как вообще можно, не теряя управления.
Смерть схватила ее за руку. Горизонт пошатнулся. Цвет неба переменился, и самолет затрясся, словно бьющееся в агонии тело. Пальцы Флоры оледенели, тепло покинуло тело. Отчего-то она была этому рада. Холод дарил избавление от того, что должно за ним последовать.
И вдруг внутри словно что-то треснуло. Пальцы на руках и ногах заныли. Какое-то иное чувство начало расползаться по рукам и ногам, как будто сосуды наполнялись не кровью, а чем-то другим. Это быстро распространилось на грудь, шею и лицо. Флора не могла пошевелиться. Шок, непонимание, превращение. Как будто ее тело теперь принадлежало не только ей.
Но ощущение было странным, непохожим на смерть, вернее на то, как Флора ее себе представляла. Смерть была пустой и холодной, как тела родителей, которые медленно засыпал снег.
А она испытывала жар и чувство наполненности. И обрела силу, когда поддалась этим новым ощущениям.
«Флора», — раздался голос так близко, словно обитал в ее голове.
Этот голос она никогда не слышала, но сразу его узнала.
«И что теперь?» — ответила она.
«В том-то все и дело, — сказал Любовь. — Я не могу дать тебе точного ответа. В моих силах лишь быть рядом, когда я тебе нужен».
Хотелось смеяться.
«А где же ты был раньше? Разве я не всегда нуждалась в тебе?»
«Верно, не я выбрал тебя своим игроком. Но я нашел самое лучшее сердце из всех возможных, зная, что Смерть выберет самого сильного игрока. И ты родилась в любви, Флора. Тебя любили бабушка, родители, Генри. Посредством них я всегда был с тобой».
Истина его слов ударила Флору как обухом по голове.
«У нас нет времени на сожаления, — продолжил Любовь. — Время есть только на то, чтобы жить так, как ты жила бы, с самого начала зная обо всем».
«И что изменится?» — Двигатель самолета заглох.
«Все. Как и должно было быть».
«Я тебе не верю!» — Самолет падал, и вид в лобовом стекле изменился. Теперь снаружи был не день, а темная ночь без луны и звезд, пугающая своей пустотой. Неужели она уже мертва?
«Не в моих силах заставить тебя верить во что-либо. Ты сама делаешь выбор. Я здесь, с тобой, мы — одно целое. Какими ты хочешь увидеть последние мгновения своей жизни?»
Флора знала. Точно так же, как она понимала, какие силы отрывают самолет от земли, как сделать так, чтобы ноты попадали прямо в сердце слушателя, она знала, о чем просит ее Любовь. Действовать не только ради шанса изменить неизбежное, но потому что это самое смелое, что она может совершить.
Конец для всех одинаков.
Продолжает жить лишь выбор, от чистого сердца сделанный перед лицом Смерти.
Флора полностью открыла душу и впустила туда Любовь, чувствуя, что он превращает ее в нового человека, которым она всегда боялась стать: неуверенного в себе, незащищенного. В груди разгорался жар, наполнивший кабину огнем и заливший лобовое стекло ярким светом.
Потрясенная Смерть повернулась к ней.
И тут внезапно изменилось не только небо, но и сам самолет. Они больше не были в кабине падающего «Стэггервинга».
«Самолет? — спросила Флора. — Что с ним случилось?»
«Смерть остановила время и перенесла нас из кабины в другое место».
Флора окинула взглядом то, что перед нею простиралось: вид на мир с огромного расстояния. Галактики растекались живыми акварелями, посылая в бесконечную черноту зеленые, голубые и оранжевые лучи. Флора находилась невообразимо далеко от всего знакомого.
Она повернулась и увидела Смерть такой, какой ее видел Любовь. Увидела неотступное одиночество бытия единственной в своем роде, той, которую все боятся. Также она увидела, что в глубине души Смерть любила каждую поглощенную душу, храня их все в бесконечной памяти. Флора увидела ее истинную суть и поняла, что больше не может ее ненавидеть.
— Слишком поздно, — сказала Смерть. — Игра окончена. Ты проиграл. Она моя.
Чужие мысли захлестывали разум Флоры воздушными потоками.
«Можно я отвечу?» — спросил Любовь у Флоры разрешения воспользоваться ее голосом.
«Конечно».
— Но она выбрала его. Да, на несколько секунд позже, но выбрала. Ты не можешь гордиться такой победой. — Его голос воспринимался как музыка, и хотя казалось странным позволять иному существу вещать из своего тела, Флоре было приятно. У нее осталось так мало времени, что это, вероятно, последнее в ее жизни удовольствие.
— Я в своем праве. — Смерть побледнела, ее руки дрожали.
— Возможно. Но ты не можешь ее забрать, — сказал Любовь. — Во всяком случае пока я здесь.
— Она смертна. Я могу подождать.
— Лжец из тебя никудышный. Посмотри на свои руки.
Лицо Смерти исказилось от гнева, по щекам потекли черные слезы.
— Да что ты вообще знаешь о страданиях? Я самый ненавистный всем персонаж во вселенной. Я не несу человечеству ничего. Я только отнимаю. Я проклятие. В отличие от тебя те, кем я питаюсь, меня презирают. Поэтому я приму свой утешительный приз. Приму!
Она схватила Флору за горло.
«Почему ты меня не спасаешь?» — воззвала Флора.
«Не могу. Я только продлю твои страдания. Мы проиграли и должны с этим смириться».
Флора почувствовала, что он покинул ее тело. Она вмиг похолодела. Она больше не видела, что ее окружало — только лица всех, кого знала и любила. Она услышала музыку и увидела голубое небо. Почувствовала родные руки на своем теле, губы на губах. Генри. Эти воспоминания, особенно о нем, наполнили ее разум, четкие, как на фотографиях, но полные цвета, насыщенные всей полнотой ее чувств. Бисеринки пота на лбу Генри в разгар концерта. Его рука на ее спине в минуты танца на крыше. Его запах, стук его бьющегося живого сердца. Пока она прокручивала все это в уме, Смерть по капле забирала из нее жизнь.
Увидев все это снова, Флора поняла то, что не осознавала раньше. Однажды. Его не только не стоило бояться — оно и существовало не только в будущем. У них с Генри были сотни таких «однажды». Теперь, глядя на них без ослепляющей пелены страха, Флора понимала: они были уникальными и ни на что не похожими.
Смерть не самое худшее, что может случиться в жизни. Самое худшее — то, что она почти упустила чудо любви.
Флора не могла говорить, поскольку Смерть все еще сжимала ее горло, источник ее пения. Она послала Смерти мысль, надеясь, что она станет прощальным подарком. «Игра имеет значение только потому, что мы проигрываем. Это твой дар людям. Спасибо тебе за него».
Хватка ослабла. Флора медленно вдохнула. Покачнулась, и вот Любовь уже стоит за спиной и бережно ее поддерживает.
— Если бы жизнь не заканчивалась, — сказал он, — во мне не было бы нужды. Выбрать любовь перед лицом смерти — наивысшее мужество. Я радость, но ты смысл. Вместе мы делаем человечество чем-то большим, чем оно было бы само по себе.
Смерть отступила. Ее плечи поникли, на лице чернели дорожки от слез. Она вытащила из кармана конверт, открыла его и вытащила клочок бумаги. Когда она его уничтожит, погибнут оба игрока.
— Нет! — воскликнул Любовь. — Пожалуйста. Подожди.
— Это не то, о чем ты думаешь, — ответила Смерть. — Доверься мне. Просто я не могу сделать это без твоей помощи. — Она напоследок прижала к сердцу листок с именами Генри и Флоры и отдала его своему извечному противнику. — Храни его для меня. И их храни.
— Как долго?
Ответа Смерти Флора не услышала.
Внезапно она перенеслась из космоса обратно в горящий самолет. Жар и дым были невыносимы. Она попыталась высвободиться, и тут почувствовала обнимающие ее две пары рук. Она отдалась Любви, а потом отдалась Смерти, восхищаясь тем, что обе капитуляции показались освобождением. Бессмертные существа несли ее по небу в последнем полете, во время которого ее обожженная кожа разгладилась и зажила, овеваемая порывами ветерка, прохладного, как вода в глубине озера.
Флора почувствовала, как ее положили на землю.
Открыла глаза, и тут же раздался грохот взрыва.
Глава 71
Генри добрался до Флоры одновременно со взрывом «Стэггервинга» и накрыл ее своим телом, пораженный всем увиденным: как самолет упал с неба на летное поле и пропахал в земле дымящуюся черную полосу. Генри побежал спасать Флору, но она каким-то образом выпала из кабины и очутилась на гравии метрах в двадцати от горящего фюзеляжа. На секунду он испугался, что это галлюцинация, но тут Флора под ним зашевелилась, и он понял: неважно, что случилось и что он видел. Имеет значение только то, что сейчас она здесь, с ним.
Генри посмотрел на Флору, красивую и невредимую, словно сделанную из неуязвимого материала.
Она моргнула и сфокусировала взгляд.
— Генри?
— Флора. — Ее имя на вкус было как огонь и музыка. С плеч будто сняли тяжелую ношу, которую он таскал всю жизнь. — Игра. Она закончена?
— Не знаю.
Они сели, и Флора смахнула с его плеч осколки стекла, глядя на него так, словно кроме них двоих в мире не было больше ничего. Генри встал и протянул ей руку. Флора ее взяла, и вот они уже стоят и смотрят, как самолет превращается в пепел. Флора покачала головой и усмехнулась. И вот она уже приникает к губам Генри в поцелуе, подобный которому, как они раньше считали, существовал только в песнях.
Поцелуй ощущался как свет, идущий изнутри. Он был воспоминанием и обещанием, загадкой и чудом. Он был музыкой. Разговором. Полетом. Правдивой историей. И принадлежал только им.
Глава 72
Суббота, 28 марта 2015 года
Смерть много лет не навещала зеленый домик. Мир вокруг него сильно изменился. Машины больше не были элегантными творениями из стали и хрома. Некоторые стали маленькими и компактными и стояли вдоль тротуаров, другие же представляли собой огромные чудовища на разросшихся стоянках. Но дом остался таким же, как в ее воспоминаниях. Аккуратно выкрашенный, приятно небольшой, с тюлевыми занавесками на освещенных желтым светом окнах.
Для этого визита Смерть выбрала старое красное платье, каким-то образом вновь вернувшееся в моду. Она поднялась по ступенькам, в которых время и подошвы протерли небольшие полумесяцы, но они все равно оставались крепкими, ухоженными и готовыми помочь людям войти и выйти.
В доме было тихо, лишь звучала музыка — старомодный джаз, сразу же перенесший Смерть в те дни, когда эту песню еще играли живьем.
Давным-давно мечтала я,
Что станется в жизни со мной…
Смерть повернулась посмотреть на заходящее солнце. Она ждала Любовь, совсем как он ждал ее в Венеции весенним днем много лет назад. Пролетевшее время отчасти казалось сном: местами ярким, но не запомнившимся.
Как смогу в одиночку я целый мир
Облететь под яркой луной.
Любовь появился под когда-то молодым дубком, который теперь отбрасывал тень на половину улицы. Как обычно, соперник надел дорогой серый костюм и поприветствовал Смерть меланхоличной улыбкой.
Долгие годы после окончания Игры он сидел рядом с ней, держа за руку, пока наконец она не поняла, что может продолжать одна. Так всегда бывает с неутоленным голодом. Он утихает, и это кажется исцелением.
Но это еще не все. Смерти было невыносимо видеть, как страдает Любовь. Он испытывал не меньший голод, но утолить его можно было иначе. И потому что Смерть его любила — теперь она знала, что такое любовь и как она всех преображает, — она его отпустила.
В тот день, когда встретились мы с тобой,
То не сразу влюбилась я.
— Скучала по мне? — спросил Любовь. Он выглядел таким же старым, как она себя чувствовала.
— Нет, — отозвалась она. — Ни секунды.
Она солгала, и они оба это знали. Но иногда крошечная ложь — это игра. Вернее, отголосок игры, в которую больше не нужно играть.
— Готова?
Смерть кивнула и хрипловато произнесла:
— Всегда.
Ей не понравился звук собственного голоса, и поэтому, невзирая на свою слабость, она в последний раз превратилась в Хелен. Ей тут же стало легче, как будто она вернулась домой, хотя никогда не думала, что будет скучать по этой личине.
— Это лицо, — удивился Любовь. — Рад снова его видеть.
Он тоже изменил внешность и снова стал молодым и сияющим неотразимым светом. Противники посмотрели друг на друга. Голод Смерти разворачивался, словно бесконечный космос. Осталось недолго. Она подняла руку, чтобы постучать, но вдруг заколебалась.
Любовь прочитал ее мысли, теперь умея ее понимать. Встал рядом с ней и обнял за талию, согревая своим теплом и даря уверенность. Музыка продолжала играть.
Но теперь прошу лишь об одном:
Пожалуйста, рядом иди.
Смерть постучала. После недолгой паузы послышалось шарканье тапочек по деревянному полу. Дверь приоткрылась. Флора, чье лицо изменилось под натиском прожитых лет, стояла на пороге, словно ждала гостей.
Она распахнула дверь.
— Я думала — надеялась, — что это будешь ты. Хотя я бы не возражала, если бы ты явилась в обличье кошки.
У Смерти перехватило дыхание. Все эти годы она питалась другими душами, но давным-давно мечтала именно об этой и не знала, чем та ее встретит. Смерть никогда бы в этом не призналась, но приветствие Флоры значило для нее больше, чем она представляла все эти годы ожидания. Ее редко встречали с радостью, а улыбка от любимого человека… слов нет, чтобы выразить ее чувства.
— Можно нам войти? — спросил Любовь.
Флора впустила их в дом. Песня приближалась к концу.
Но теперь прошу лишь об одном…
— Генри там, — прошептала Флора, указывая на дверь спальни, где когда-то жили ее родители.
Пожалуйста, рядом иди.
Пожалуйста, рядом иди.
Пока инструменты выводили последние ноты, Флора подошла к проигрывателю — древнему устройству, собратьев которого люди давно заменили маленькими цифровыми приборами, превращающими в звук нули и единицы. Это значило, что песня звучала всегда одинаково, и Смерти это казалось одновременно волшебным и страшным. Старушка аккуратно подняла иглу, чтобы не оцарапать пластинку. В старости она стала бережной, даже когда знала, что это неважно. Таким образом она проявляла заботу.
Любовь кашлянул:
— Мне подождать здесь?
Он положил руку на спинку дивана, принадлежавшего еще бабушке Флоры. За десятилетия, прошедшие после ее смерти, обивку много раз меняли, и сейчас она была цвета молодых листьев папоротника. Но Смерть узнала бы этот диван, даже если бы время превратило его в груду опилок. Деревянные подлокотники, все еще поющие о душе дерева, из которого сделаны. Что-то в них пело и о Марион.
Хочет ли она, чтобы Любовь видел ее в самом уязвимом состоянии? Когда ее ненавидят больше всего? Можно с легкостью оставить его здесь и избежать стыда. Но для такого в их отношениях не осталось места. Только не после всего, что они пережили вдвоем.
— Идем с нами, — сказала Смерть.
Любовь взял Флору за руку. Смерть последовала за ними в спальню.
***
В окне виднелось заходящее солнце, окрашивавшее небо в красный, оранжевый и золотой. Осенние цвета, хотя вечер был весенним, и это рождало ощущение начала и конца, как и должно было.
Смерть не нуждалась в свете, но он ей всегда нравился. Меркнущие лучи падали на Генри, который лежал в постели с закрытыми глазами. Лицо его сморщилось от времени и усталости. Время изменило Генри, но Смерть всегда бы его узнала. Возможно, не так быстро, как своего игрока, но достаточно, чтобы выхватить его лицо из миллионов, хранящихся в ее памяти.
Генри сохранил кудри, и сейчас они все так же, как в юности, падали ему на лоб. Флора села рядом с ним и приложила руку ко лбу, будто проверяя температуру. Она сдвинула непослушные кудри назад, туда, где, как она знала, они должны лежать.
— Они пришли, — прошептала Флора на ухо любимому. — Вдвоем.
Генри не пошевельнулся, уйдя слишком далеко в мир воспоминаний и снов наяву. Его руки дернулись, пальцы задвигались, словно он играл на своем контрабасе. Губы пошевелились, и Смерть прочитала по ним единственное слово.
Однажды.
Оно наступило. «Однажды» являлось Генри и Флоре в разных ипостасях, и теперь пришел черед последней.
— Как это происходит? — спросила Флора, беря Генри за руку. — Если это не важно, лучше бы ты его не целовала.
Смерть посмотрела на Любовь. Неужели Флора не понимает, что Смерть пришла за ними обоими? Что она откладывала этот визит как могла? Смерть победила в Игре. Всегда побеждала. Но на этот раз все было по-другому. Из-за любви она согласилась подождать. Но срок подошел к концу.
— Флора, — выдохнул Любовь. Подошел к ней и коснулся щеки.
Флора прижалась к нему и заплакала.
— Пусть она заберет и меня. Не хочу жить без него.
На Смерть накатила волна облегчения.
— Тебе и не придется, — прошептал Любовь.
Флора легла рядом с Генри и обняла его. Положила руку ему на грудь. Генри открыл глаза, нащупал ее руки и повернулся к ней.
— Уверен, что хочешь присутствовать? — спросила у Любви Смерть.
Тот кивнул.
Планета медленно вращалась, за окном лиловели сумерки. Смерть села рядом с влюбленными. Посмотрела на Любовь, и он протянул ей клочок бумаги, который она доверила ему давным-давно.
— Прошу, — тихо сказала она, — пусть еще немножко у тебя побудет. Я лучше без него.
Любовь держал бумагу, как самую драгоценную вещь в мире. Смерть потянулась к рукам Генри и Флоры, все еще сомкнутым на груди Генри. Сердце уже почти не билось. Его сердце, избранное Любовью, хромало, словно раненый солдат, но его слабый ритм по-прежнему радовал Смерть. Она посмотрела на Любовь и про себя поблагодарила его за этот выбор. И вот она уже держит руки Генри и Флоры, и их жизни перетекают в нее — все эти «однажды», на которые они надеялись и которые получили.
Смерть ахнула, увидев всю их красоту. Закаты, превращавшие Пьюджет-Саунд в сверкающую медную чашу. Вкус теплых имбирных пряников холодным осенним вечером. Две пары отпечатков маленьких мокрых ног на полу после купания детей. Спящие сын и дочь, раскинувшие пухлые ножки и ручки, разбросанные по постели, словно упали туда прямиком из рая.
И еще были звуки: рев двигателей взлетающих самолетов, шум машин, несущихся по набережной Гудзона в Нью-Йорке, концерты в Сиэтле, Сан-Франциско и Шанхае, сын, играющий на пианино, первые ноты тромбона дочери.
Была и тишина, которую дарила луна. Она висела в небе над островом в Тихом океане. Сверкала, как чаша с медом, над древним римским храмом. Отражалась в забитой мусором сточной канаве.
О, луна.
Одна и та же, но всегда разная, которую всегда искали в ночном небе после тягот дня.
Во всем этом потоке жизни Смерть чувствовала странную боль любви, которая когда-то казалась ей невыносимой, а теперь стала неотъемлемой ее частью. Она кое-что поняла, пока в нее перетекали жизни Флоры и Генри. О любви, которая всегда имела силу.
А эта любовь между Флорой и Генри… Сначала она была незаметной и неуверенной, будто первые рассветные лучи на горизонте. Потом превратилась в дикое животное, которое боролось против всего и всех, что ему угрожало — такое горячее, что могло вспыхнуть, и иногда так и случалось. А потом стала тихой, как падающий снег, покрывающий все, уверенный в своем месте в мире и так же уверенный в том, что не останется здесь навечно.
И вот все вокруг и внутри нее замерло. Сердца Генри и Флоры остановились. Смерть не могла сказать, на кого пришелся последний удар. Казалось, будто они перестали биться одновременно. Смерть надеялась, что так оно и было, что никому из них не пришлось жить лишнюю секунду без любимого.
Она отпустила руки Генри и Флоры, аккуратно, пусть это больше и не имело значения, положив их на прежнее место.
В комнате было темно. Чиркнула спичка, зашипел фитиль, и вот пространство озарилось светом. Любовь зажег свечу.
— Нет двух одинаковых языков пламени, — сказал он.
— Есть, — прошептала Смерть. — Некоторые точь-в-точь похожи.
Он протянул ей листок. Тот, на котором они давным-давно написали кровью и слезами имена. Эти чернила выцвели, и надпись стала почти неразличимой. Но Смерть помнила, что там написано, и всегда будет помнить.
Флора.
Генри.
Она потянулась к бумаге. Когда их руки соприкоснулись, Смерть одарила Любовь всеми своими воспоминаниями о Флоре, чтобы ее игрок продолжила жить в его памяти. Она надеялась, что Любовь не станет возражать, если она оставит себе память о Генри и его добром сердце. И впервые в жизни, несмотря на то, что Игра была проиграна, ее одновременно выиграли и Любовь, и Смерть. Потому что игроки продолжали жить.
Любовь поднес краешек листка к свече и подкинул, едва бумага занялась. Она вспыхнула, распалась пополам и упала на пол лепестками огненной розы. От нее пахло дымом и лилиями, кровью и пеплом, и от этого запаха Смерть снова заплакала слезами черными, как бескрайний космос. Но на этот раз она не трудилась утирать слезы, потому что чувствовала себя полной не просто жизни, но и любви.
— Идем? — Любовь протянул ей руку. Смерть взяла ее, и вместе они прошли в гостиную.
— Не хочу уходить вот так, — сказала Смерть, чувствуя, что силы возвращаются.
— У нас есть все время в мире. — Любовь нашел пластинку и положил ее на проигрыватель. Заиграла музыка, пусть потрескивающая от времени, но все еще красивая и глубокая.
«Однажды».
И там, в темноте, Любовь, Смерть и все в их памяти танцевали до конца песни.
А потом, когда мелодия закончилась и стало тихо, они исчезли.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.