Введение
Редкая церковная или историческая личность привлекает такое внимание, как энергичный исправитель церковных и богослужебных обрядов — Святейший Патриарх Московский и всея Руси Никон. В его биографии воедино соединились: на первых этапах Первосвятительства — небывалое возвеличивание, именование “Великим государем”, а затем — осуждение и заточение простым монахом в северном монастыре. Превратности судьбы Святейшего Никона, а также множество аспектов жизни русского общества в ХVII веке, которые оказались связанными с этой необычайной личностью, — вот причины до сих пор неослабевающего интереса к шестому по счету Всероссийскому Патриарху.
Патриарх Никон стал одним из самых влиятельных людей России времён царствования Алексея Михайловича Романова. Он был неординарной, но также и неоднозначной личностью. Талантливый новатор и реформатор, он пользовался безусловным уважением у одних людей и вызывал яростное презрение у других.
Введенные им реформы, касающиеся церковного уклада, привели к расколу в обществе, однако они же помогли стране вступить на новый этап своего развития. По сути, патриарх Никон, сам того не подозревая, открыл новую эпоху в России.
Ранние годы
Патриарх Никон, в миру известный как Никита Минин, появился на свет в 1605 году в небольшом селе под Нижним Новгородом в семье крестьян. В “Большой российской энциклопедии” указывается, что родители Никиты принадлежали к народности мордва, среди представителей которой было немало известных людей России. Минин не стал исключением, хотя самого себя будущий патриарх считал русским. Как отмечается в синодиках XVII века, Никита был четвёртым братом в семье.
Он рано лишился матери, что умерла вскоре после родов. Воспитывался Никита в строгой обстановке, его отец часто отсутствовал дома, поэтому ребенок оставался на попечении мачехи. К слову, вторая жена Мины имела строгий и не лишенный жестокости характер: женщина ненавидела пасынка и била мальчика за малейшую провинность, иногда лишая Никиту куска хлеба и подолгу моря голодом. Отец семейства, огорчавшийся произволом второй жены по отношению к сыну, по возвращению домой часто избивал супругу. Однако стоило Мине выйти за порог дома, бесконечные унижения маленького мальчика продолжались.
Никита терпел грубое отношение приемной матери, находя утешение в священных писаниях, а также мальчика подбадривала любовь бабушки. Будущий служитель церкви рос одаренным ребенком, который вместо игр на свежем воздухе с ребятней предпочитал грамоту.
Такие сведения о ранних годах Минина можно найти в едва ли не единственном источнике — житии, написанном иподиаконом Иваном Шушериным, что был учеником Никона. Написаны труды были уже после смерти патриарха, а потому могут содержать некоторые неточности и даже элементы вымысла.
Начало духовного пути
Основа образования Никиты состояла в познании грамоты и Священного Писания. Подобные занятия не утомляли юношу, а напротив — вызывали в нём искренний интерес. Более того, по завершению обучения он вернулся домой, однако понял, что в деревенском быту начинает понемногу забывать всё то, чему научился.
Когда выходцу из крестьянской семьи исполнилось 12 лет, мальчик отправился в ЖелтоводскийМакариев монастырь, находящийся на левом берегу Волги, где пробыл послушником вплоть до 1624 года. Но по настоянию родственников, которые выманивали юношу из службы обманным путем, Никита вынужден вернуться домой в родное село, где пережил смерть любимой бабушки и отца.
В Вельдеманово Никон женится и принимает сан иерея. Первоначально священник проводит церковные обряды в соседнем селе Лысково, но по стечению обстоятельств отравляется на службу в Москву, так как столичные купцы узнали об образованности и начитанности селянина. Именно в столице России произойдут переломы судьбы будущего предстоятеля православной церкви.
Семейную жизнь Никиты и его супруги сложно назвать счастливой: паре не удалось завести потомков, так как новорожденные дети умирали в младенческом возрасте. Священнослужитель воспринял печальные утраты как знак свыше, означающий отстранение от мирской жизни. Так, в 1635 году иерей убедил супругу стать монахиней Алексеевского монастыря.
Оставив деньги на содержание жены, тридцатилетний Никита Минин принимает постриг в Словецком монастыре и становится Никоном: настоятель скита Елеазар собственноручно совершал этот посвященческий обряд. Отрешенный от жизненных хлопот и суеты Никон соблюдает монашескую жизнь, без устали читает священные книги и молится, отдавая волю и душу на почитание Бога. Жизнь в ските, расположенном на берегу Круглого озера, была строгой, инокам приходилось читать библейские рукописи в течение ночи, не смыкая усталых глаз. Пища в поселении монахов не отличалась изобилием: скитники питались запасами ягод и фруктов, да мукой, которую жертвовало государство.
Из-за благочестивой службы и грамотности Никон становится любимым послушником преподобного ЕлеазараАнзерского, который в будущем поручает приспешнику самостоятельно проводить таинственные литургические обряды, а также Никону доверяют заведование скифом.
Но в 1639 году у инока Никона и старца Елеазара возникают разногласия по поводу строительства новой церкви, поэтому будущему московскому патриарху, не нашедшему поддержки братии, приходится бежать из монашеского поселения, которому он служил на протяжении долгих лет.
После скитаний Никон находит утешение в Кожеозерском монастыре, а после кончины настоятеля храма становится игуменом.
В 1646 году священнослужитель вновь отправляется в столицу России для сбора пожертвований обители и по традиции старинного обряда приходит с поклоном к государю Алексею Михайловичу.
Никон поразил царя образованностью и красноречивыми речами. К слову, Алексей Михайлович слыл человеком очень набожным и к православной религии и церкви относился снисходительно.
После общения со священником князь понял, что хочет видеть этого человека в Москве, поэтому перевел игумена в столицу. Некоторым боярам не нравилось такое расположение царя к простому старцу, но, тем не менее, выходец из крестьянской семьи становится архимандритом Новоспасского православного монастыря.
Находясь на службе, Никон становится участником кружка «ревнителей благочестия», который был сформирован в конце 17 века.
Митрополит Новгородский
В 1649 году он уже митрополит Новгородский. В Новгороде Никон приобретает широкую популярность своими проповедями, заботами о церковном благочинии и благотворительностью.
В 1650 году вспыхнуло голодное народное восстание в Великом Новгороде, поводом для недовольства горожан стало резкое поднятие цен на хлеб. Участниками бунта были люди различных сословий, от стрелков, до бедняков и ремесленников: российский народ выступал против политики государя. Но из-за устойчивой позиции митрополита Никона, защищавшего интересы Алексея Михайловича и других его соратников, новгородский бунт был подавлен.Во время бунта он с риском для собственной жизни пытается преданием проклятью и личными увещаниями восстановить порядок. С этого времени царь в письмах своих к Никону уже начинает называть его "возлюбленником своим и содружебником".
Руководителей восстания ждал смертный приговор, который позднее изменился на нещадное избиение кнутом. Смягчение наказания произошло благодаря митрополиту, который не оставался равнодушным к мирскому люду: Никон посещал темницы и выслушивал жалобы арестантов, а также общался с простым народом, из-за чего некоторые горожане находили утешение в речах избранного митрополита.
В 1652 г. Никон перевозит в Москву из Соловецкого монастыря мощи святого митрополита Филиппа, замученного Грозным. Во время этой поездки умирает в Москве патриарх Иосиф, и Никон избирается его преемником.
Патриаршее служение.
Никон стал приемником святейшего Иосифа, который умер 25 апреля 1652 года в Великий четверг. Благочестивцы хотели, чтобы церковный сан Патриарха передался основателю движения «ревнителей» Стефану, однако тот отказался выдвигать свою кандидатуру, потому что не выдержал конкуренции любимчика царя.
Для Российского государства в 17 веке титул епископа-предстоятеля наделял священнослужителя полномочиями: патриарх всея Руси мог наравне с государем решать политические вопросы, указывать царю на ошибки, а также миловать осужденных и наказывать людей нарушивших духовные законы. Фактически Алексей Михайлович сделал Никона своим соратником.
Царя и патриарха связывала настоящая дружба. Еще новоспасским архимандритом Никон каждую пятницу ездил к царю во дворец, и они подолгу засиживались за откровенной беседой; царь и сам нередко навещал архимандрита. Когда Никон стал патриархом, царь иногда целые дни проводил с ним в его загородных монастырях. Впечатлительные и порывистые, с преобладающими практическими наклонностями, и с очень развитыми эстетическими вкусами, они тем больше могли давать друг другу, что за одним чувствовалось преимущество житейского опыта и решительного характера, за другим - душевной мягкости и чуткости.
Выдвинутый царем, Никон и в глазах общества являлся желательным кандидатом на патриарший престол, ввиду важных задач, стоявших тогда перед церковной властью. Большую тревогу среди преданных церкви людей вызывали тогда общая распущенность нравов, отражавшаяся и на духовенстве, и разнообразные погрешности в богослужебном чине.
Еще при патриархе Иосифе, в видах упорядочения церковной жизни, образовался в Москве кружок ревнителей, с царским духовником Стефаном Вонифатьевым во главе, получивший большое влияние на церковные дела.
Воззрения ревнителей разделял и Никон, сблизившийся лично с некоторыми из них; в духе их воззрений он действовал на Новгородской кафедре, и его кандидатура в патриархи встретила с их стороны энергичную поддержку.
Сам царь, примыкая к ревнителям в общей постановке задачи, на способ ее осуществления имел, однако, особый взгляд, так как склонен был придавать церковной реформе политическое значение. Воскрешая забытую идею о Москве, как центре вселенского православия, - идею, предполагавшую подчинение московскому государю всего православного Востока, и вместе с тем имея в виду прочнее закрепить за Москвой присоединявшуюся к ней Малороссию, Алексей Михайлович считал необходимым тесное единение русской церкви с греческой и малороссийской, а оно, по его мнению, могло быть достигнуто путем согласования русской церковной практики с греческими образцами. Это задание, несомненно, было поставлено будущему патриарху и принято им, причем Никону пришлось изменить свой первоначальный отрицательный взгляд на православие греков.
Реформы
Никон приносил на патриарший престол собственную программу, далеко выходившую из рамок обрядовых вопросов. По установившемуся в Москве ранее порядку, церковное управление находилось под постоянным и непосредственным надзором государственной власти: царь назначал и смещал патриархов, созывал духовные соборы, направлял их деятельность, даже изменял их решения, а иногда и сам издавал церковные законы.
Никон считал такой порядок ненормальным и находил необходимым освободить церковь от господства над ней светской власти, даже вовсе устранить ее вмешательство в церковные дела. В то же время он представлял себе организацию церковной власти по аналогии с государственной и вместо царя хотел видеть во главе церкви патриарха, облеченного такими же неограниченными полномочиями. Может быть, предвидя свое избрание и возможность борьбы в дальнейшем, он и торжественное перенесение мощей святого Филиппа устроил для того, чтобы примером из жизни Грозного предостеречь своего царственного друга от нового конфликта между царской и духовной властью. Упорными отказами от звания патриарха Никон заставил царя на коленях умолять его принять патриарший сан и дал согласие лишь после того, как все присутствовавшие в церкви, в том числе царь и бояре, поклялись, что будут во всем беспрекословно слушать его как "архипастыря и отца верховнейшего".
Первым важным распоряжением Никона и вместе с тем началом реформы было предписание (в 1653 г.) "творить в церкви" вместо "метаний на колену" поклоны "в пояс" и креститься "тремя персты ". Это распоряжение, ничем не мотивированное и шедшее в разрез с постановлением Стоглавого собора, вызвало резкий протест среди наиболее энергичных представителей тогдашнего духовенства (Неронов, Аввакум, Логгин и др.), принадлежавших к числу "ревнителей", но не допускавших насильственной ломки старинного православного обряда. Расправившись своей властью с своими прежними друзьями - одних отправив под начало, других подвергнув расстрижению, - Никон дальнейшие свои мероприятия решил проводить уже не единолично, а через духовный собор.
Созванный им в 1654 г. собор объявил, согласно указаниям патриарха, целый ряд русских церковных чинов "нововводными ", а русские служебники, их содержавшие, испорченными и подлежащими исправлению "против старых харатейных (т. е. русских же) и греческих книг". Этим своим постановлением собор в принципе признал возможным заблуждение для самой Русской Церкви в ее богослужебной практике и непогрешимым образцом для нее провозгласил практику Церкви Греческой, с той лишь оговоркой, что этот образец дан не в новых, а в старых греческих книгах.
Принятые собором положения задевали национальное чувство русского человека, привыкшего видеть в своей церкви единственную опору правой веры и благочестия; но для Никона они являлись исходными пунктами всей реформы, и потому он настаивал на их признании, подвергнув суровому наказанию выступившего на соборе с возражениями коломенского епископа Павла.
Образ действий Никона усилил сопротивление его противников. Соглашение между ними стало тем менее возможным, что обе стороны выходили, по существу, из одинаковых принципиальных взглядов: по недостатку богословского образования обе придавали обрядам существенную важность в деле веры, не различая их от догматов, и потому не могли сойтись на компромиссе. Так было положено начало трагедии старообрядческого раскола.
Желая опереться в завязавшейся борьбе на высший авторитет, Никон, согласно с соборным постановлением, предложил на решение константинопольского патриарха Паисия спорные вопросы церковной практики, касавшиеся, главным образом, обрядовых особенностей Русской Церкви. Паисий в ответной грамоте, разъясняя действительное значение обряда, давал понять законность обрядовых различий между поместными церквами, но Никон не оценил этой мысли греческого патриарха и истолковал его ответ как полное одобрение своим начинаниям. Намеченная программа стала им осуществляться еще до получения грамоты Паисия.
В 1655 г. переведен был, при содействии приезжавшего тогда в Москву антиохийского патриарха Макария, греческий служебник, содержавший значительные отклонения в чинах от старых русских, и представлен созванному в том же году собору, членами которого и был формально одобрен, одними - из подобострастия, другими - из страха перед патриархом.
Вслед за тем исправлены были и другие церковные книги, причем в отступление от соборного постановления 1654 г. за основу принимался справщиками текст новых греческих книг, изданных в Венеции, и только проверялся, где было можно, по старым спискам. Сам Никон, не зная греческого языка, не мог руководить книжным исправлением; по мнению (довольно спорному) Н.Ф. Каптерева, он думал, что оно производится по старым греческим книгам. Зато он лично изучал, на примере бывших в Москве греческих иерархов, греческие церковные чины и обряды и, соответственно своим наблюдениям, исправлял русскую церковную практику.
По мере того как расширялся круг нововведений, росло и противодействие реформе. Избрав с самого начала средством реформы власть патриарха, Никон вынужден был идти по этому пути все дальше и дальше. Захваченный своим темпераментом борца, он все охотнее применяет крутые меры, нередко теряя самообладание: чтобы больнее, например, поразить своих противников, он предает торжественному проклятию особенно ревниво отстаивавшееся ими двоеперстие; усиливает репрессии по отношению к отдельным лицам; на возражения, даже на ссылки из жизни святых, отвечает иногда грубыми несдержанными выходками, отозвавшись, например, однажды о святой Евфросинии Псковской: "вор де б... с... Евфросин!"
Самый процесс борьбы начинает заслонять перед ним ту задачу, из которой борьба возникла. Положение становится трагическим, когда Никон теряет уверенность в правильности начатого дела. Ход реформы и вызванные ею споры заставляют Никона глубже вдуматься в обрядовую сторону веры и постепенно изменяют его взгляды на этот предмет; в 1658 г. он уже открыто признает равноправность старых и новых, русских и греческих книг и обрядов, заявив, например, Неронову о служебниках: "обои-де добры (старые и новые), все-де равно, по каким хочешь, по тем и служишь"; он даже начинает допускать двоеперстие наряду с троеперстием.
Но с этим вместе исчезал предмет, за который поднята была борьба, и перед Никоном оставался только голый факт вызванных реформой раздражения и ненависти. В одном лишь отношении реформа могла дать ему удовлетворение: если не по замыслу, то в исполнении, она была делом церковной власти, и светская власть являлась только пособницей патриарха. Но как раз в критическое для Никона время перелома ему наносится удар и с этой, принципиально наиболее важной для него, стороны.
Никон хорошо понимал, что его власть в церкви держалась на дружбе к нему царя. По отношению к его главной задаче это значило, что он должен был создать для церкви независимое от царской власти положение, пользуясь в то же время поддержкой этой самой власти. Не видно, чтобы Никон искал опоры в обществе или, по крайней мере, в церковной иерархии; против такого предположения говорило бы уже давление, которому подвергались с его стороны созывавшиеся им духовные соборы. Скорее можно думать, что Никон рассчитывал обеспечить независимость церкви путем укрепления своей личной независимости.
Такой смысл могла иметь обнаруженная им хозяйственная предприимчивость: Никон сильно расширил патриаршую область припиской к ней земель, принадлежавших другим кафедрам (14 монастырей и около 500 приходов), и, сверх того, из купленных им и пожалованных царем земель составил значительные личные владения, в пределах которых завел обширное хозяйство и устроил 3 монастыря (Воскресенский, Иверский и Крестовый), обстроенные подобно крепостям. Это был своего рода удел, где патриарх являлся полным государем.
На время Никон достиг своей цели: он пользовался в церкви неограниченными полномочиями. Царь предоставил на полное его усмотрение назначение епископов и архимандритов; воля патриарха была фактически последней инстанцией во всех церковных делах. Царь не решался даже ходатайствовать перед ним об отмене того или другого решения: "я боюсь патриарха Никона - говорил он; может случиться, что он отдаст мне свой посох и скажет: возьми его и правь сам монахами и священниками; я не мешаю тебе в управлении воеводами и воинами, зачем же ты идешь мне наперекор в управлении монахами и попами?" Вся патриаршая область была изъята и в гражданских делах из ведения Монастырского приказа. "Государевы царевы власти уже не слышать" - характеризовал создавшееся в церкви положение один из противников Никона (Неронов).
Власть патриарха казалась еще более прочной и обширной вследствие огромного значения, каким он пользуется в государственных делах. Во время польско-литовских походов (1654 - 1656) Алексея Михайловича Никон оставался заместителем царя в Москве. К нему на утверждение поступали важнейшие государственные дела, причем в формуле приговоров имя Никона ставилось на месте царского: "святейший патриарх указал и бояре приговорили". От государева и своего имени он объявляет распоряжения приказам и рассылает грамоты к воеводам по делам гражданского и даже военного управления. Бояре ежедневно обязаны были являться к патриарху на совет; по словам ПавлаАлеппского, "опоздавшие на прием бояре должны были ждать в сенях, иногда на сильном холоде, пока патриарх не давал им особого приказа войти"; при входе в палату, они должны были кланяться ему в землю, сначала все вместе, и потом еще раз - каждый в отдельности, подходя к благословению.
С согласия царя, Никон и в официальных документах начинает в это время называться великим государем. Он сохраняет свое влияние на государственные дела и во время бытности царя в Москве. При ближайшем его участии, например, и, вероятно, даже по его мысли, проведена была кабацкая реформа в 1652 г., предпринятая в целях морального оздоровления народа и бывшая целым переворотом в финансовой политике Московского Государства. Современники приписывали также влиянию Никона объявление войны Швеции. Словом, как выразился близкий к царю духовник его Вонифатьев, "царь государь положил свою душу и всю Русию на патриархову душу".
Блестящее положение Никона оставалось, однако, простой случайностью и не могло быть прочным, потому что создавало порядок, противоречивший свойствам московского самодержавия. Никон представлял себе отношение царской и патриаршей власти в общем строе государственной жизни как соправительство двух равноправных сил: царь и патриарх, говорилось в предисловии к служебнику 1655 г. - "два великие дара", "премудрая двоица", которую "Бог избра в начальство и снабдениелюдем своим"; у обоих - одно "желание сердец их", внушаемое Богом, но у каждого - своя преимущественная сфера деятельности, куда не должен непосредственно вмешиваться другой. Молодой царь из дружбы к Никону принял подобное разграничение, но не остался при нем навсегда.
Сам Никон, несомненно, дал толчок развитию политического мировоззрения Алексея Михайловича, раскрывая перед ним в беседах идею самодержавия в его теоретическом обосновании и в практическом применении, хотя бы только в сфере государственного управления. Со временем царь должен был уяснить себе в принципиальной постановке, а не в свете личных отношений к Никону, вопрос о взаимоотношении царства и священства. И в этом случае против Никона оказались и русская история, передавшая царю господство над церковью, и воззрения окружавшей Алексея Михайловича среды.
Ненавидевшие Никона бояре старались повлиять на царя путем "шептания" и клеветы; в том же направлении действовало, своими жалобами на грубость и жестокость патриарха, духовенство. Все это подготовило существенную перемену во взглядах Алексея Михайловича, и не случайно из всех московских царей он является самым ярким и самым вдумчивым идеологом самодержавия, для которого царь земной есть подлинное отображение царя небесного. Когда эта перемена обозначилась, бояре искусно создали обстановку для разрыва.
Оставление Патриаршества
В июле 1658 г. царем давался в честь приехавшего в Москву грузинского царевича Теймураза обед. Никон, вопреки обычаю, не был приглашен, а посланного им ко дворцу патриаршего стряпчего князя Мещерского окольничий Б.М. Хитрово, распоряжавшийся церемонией, оскорбил, ударив палкой, причем на протест Мещерского, сославшегося на поручение от патриарха, ответил: "не дорожися патриархом!" Никон увидел в этом вызов и настаивал, чтобы царь немедленно дал ему удовлетворение, но в ответ получил лишь обещание рассмотреть дело. Избегая личного объяснения с Никоном, царь после того перестал присутствовать на патриарших службах и однажды через князя Ю. Ромодановского объяснил Никону свое отсутствие гневом на него за то, что тот "царское величество пренебрег и пишется великим государем". Ромодановский при этом добавил, что царь почтил патриарха титулом "как отца и пастыря", а он, Никон, "того не уразумел, и потому впредь писаться великим государем не должен". Для Никона было еще возможно примирение, но теперь оно означало бы с его стороны отказ от главной его цели, и Никон выбрал другое: в тот же день, по окончании богослужения, он заявил народу, что оставляет патриаршество, и уехал в свой Воскресенский монастырь. Впоследствии, объясняя свой поступок, он говорил: "от немилосердияево царева иду с Москвы вон, и пусть ему, государю, просторнее без меня". В течение года Никон не обнаруживал желания возвратиться и даже дал благословение на избрание нового патриарха.
Созванный для обсуждения его дела в 1660 г. собор и постановил избрать нового патриарха, а Никона, как самовольно оставившего кафедру, приговорил лишить архиерейства и священства. Царь, ввиду возражений ЕпифанияСлавинецкого, не утвердил соборного приговора, и дело осталось в неопределенном положении. Эта неопределенность, особенно тягостная для Никона при его нетерпеливом порывистом характере, заставили Никона поколебаться в своем решении. Он пробует примириться с царем и, встретив с его стороны твердый отпор, начинает явно безнадежную борьбу. Терпя на каждом шагу поражения, он окончательно утрачивает душевное равновесие. Не раз еще он просил царя "перемениться" к нему "Господа ради", старается вызвать в его памяти подробности былой близости, жалуется на свое тяжелое положение, даже дважды делает попытку добиться личного объяснения; но в минуты гнева, углубляясь в вопрос о соотношении властей и теперь уже категорически отдавая первенство духовной власти перед светской ("священство всюду пречестнейше есть царства"), подвергает резкой критике образ действий царя. "Царь превозносится славой мира сего, принимая в сладость безумные глаголы окружающих: ты Бог земной!"; он "восхитил церковь и достояние ее все в свою область беззаконно", возлюбил церковь, "яко же Давид Уриеву жену Вирсавию и тешится харчем ее со всем домом". В том же тоне Никон отзывается об Уложении и самыми мрачными красками изображает положение народа под управлением царя. Особенно поразило Никона, когда царь передал на суд ненавистных патриарху "мирских властей" его земельную тяжбу с соседом Боборыкиным: в порыве гнева он произнес по этому поводу клятву в такой двусмысленной форме, что ее с одинаковым основанием можно было отнести и к Боборыкину, и к самому царю.
Между тем царь, по мысли находившегося тогда в Москве газского митрополита ПаисияЛигарида, решает собрать к 1662 г. новый собор, с непременным участием восточных патриархов; но так как ввиду их отказа приехать в Москву пришлось послать к ним новые настойчивые приглашения, то собор был отсрочен до 1666 г.
Эта задержка в ходе дела подала московским друзьям Никона надежду уладить миром его распрю с царем. Один из них, боярин Никита Зюзин, письмом уверил Никона, что царь желает примирения с ним и что он не встретит препятствий к возвращению на престол. Ночью, 1 декабря 1664 г. Никон приехал прямо на утреню в Успенский собор. Оказалось, что он был введен в заблуждение: от царя, созвавшего среди ночи совет, пришло требование, чтобы Никон немедленно ехал назад. Возможно, что Никона ободряло в этом последнем его шаге и личное отношение к нему Алексея Михайловича, который не переставал оказывать своему бывшему другу знаки внимания, посылал ему разные подарки, просил благословения и неизменно подчеркивал, что гнева на патриарха не имеет.
2 ноября 1666 года прибыли в Москву патриархи Александрийский Паисий и Антиохийский Макарий, и вскоре созван был собор, которому предстояло судить Никона. Главным обвинителем на соборе был сам царь, со слезами на глазах перечислявший разнообразные "вины" бывшего патриарха. Собор признал Никона виновным в произнесении хулы на царя и на всю русскую церковь, в жестокости к подчиненным и в некоторых других проступках. Никон был приговорен к лишению святительского сана и к ссылке в Белозерский Ферапонтов монастырь