— Итак, это Джорджия.
Дизайнер поднимает коробку карандашей и с улыбкой машет ею рядом со своим лицом.
— А это Микела.
Молодая девушка кладёт газету на стол, закрывает её и тоже с улыбкой смотрит на Андреа.
— И, наконец, представляю тебе Дарио.
Парень прищуривается, чтобы лучше разглядеть вошедшего.
Алессандро продолжает:
— Ребята, это Андреа Сольдини. Вместе мы должны принять участие в очень важном соревновании и победить. Скажу вам только, что победитель станет международным креативным директором, в то время как проигравшая команда умрёт. Группу могут расформировать, но самое главное – меня могут перевести в Лугано. Понятно? Так что единственное, что мы можем сделать, – победить.
Дарио смотрит на него вопросительно.
— А наш менеджер Алессия?
— Теперь с врагом. Или, лучше сказать, превратилась во врага. Теперь наш менеджер – Андреа Сольдини.
Дарио не верит.
— То есть, Алессия со всем своим опытом, способностями, иронией, решимостью… теперь за другую команду. А можно узнать, кто их креативный директор?
Алессандро улыбается, стараясь преуменьшить значительность.
— Да какой-то Марчелло Санти.
— Что?! — Дарио и девушки словно окаменели. — Какой-то Марчелло Санти?! Да у него куча разных премий. Он новый гений, новатор нашего времени. Леонардо взял его в отдел маркетинга после того, как мы только-только обошли наших прямых конкурентов. — Алессандро слушает с удивлением. Похоже, он единственный, кто не слышал о таком успехе. — И более того, — Дарио продолжает, глядя на Андреа Сольдини, — у него теперь Алессия. Ну всё, ребят, я ухожу.
— Куда это? — спрашивает Джорджия.
— Искать новую работу. Это лучшее на данный момент, пока не стало поздно.
Алессандро его останавливает.
— Ладно, мне не нужны тут шутки. Именно когда игра становится жёсткой… когда жёсткие начинают играть.
В этот самый момент Андреа Сольдини преграждает путь Дарио, блокируя таким образом дверь и любой возможный выход.
— Не волнуйтесь за будущее. Ну, или волнуйтесь, если хотите, только зная, что это поможет вам так же, как жвачка поможет решить математическое уравнение. Реальные проблемы в жизни происходят сами по себе, ты не можешь решить их у себя в голове заранее, они вдруг произойдут в четыре часа пополудни в один ленивый вторник. Каждый раз, как это будет происходить, делай одну вещь: пой!
Алессандро стоит, открыв рот. Джорджия и Микела слушают речь с улыбками. Дарио аплодирует.
— Поздравляю, если бы не финал «Большой кахуны», было бы не так плохо.
Алессандро приходит в себя и смотрит на Андреа.
— Да, это и правда из того фильма, — узнаёт он фразу. — Но я знаю её наизусть…
Дарио толкает Андреа, пытаясь выйти. Алессандро хватает его, держит за шею и не отпускает.
— Окей, Дарио, давай поговорим. Важно, чтобы ты остался, чтобы в этот трудный момент остались вы все. Позвольте мне хотя бы рассказать, что нужно делать. Продукт – это конфетки. Называются ЛаЛуна, слитно. Конечно, они имеют форму полумесяцев. Фруктовые, очень вкусные. Вот упаковка, — он шарит в кармане и достаёт коробочку, которую стащил из кабинета Леонардо. — Я не могу рассказать вам больше.
Он отпускает Дарио, который берёт коробку и рассматривает. Белая с маленькими разноцветными полумесяцами.
— Похоже на мороженое «Радуга».
— Да, я сказал то же самое, — удовлетворённо улыбается Андреа Сольдини.
Дарио смотрит на него с полуулыбкой.
— Он сказал то же самое?
И пока Алессандро берёт его под руку и отводит на место, Дарио кладёт конфету в рот.
— Ммм, по крайней мере, на вкус – отлично.
— Так ты будешь работать над этим?
— Конечно, но я всё ещё не понимаю…
— Чего не понимаешь?
— Две вещи. Первая: почему без Алессии?
— Потому что Леонардо захотел перетасовать карты. Он сказал, что мы её знаем слишком хорошо… Что мы будем почивать на лаврах.
— Да, понимаю, но с ней мы всегда побеждаем. Спим, но побеждаем.
Алессандро пожимает плечами, как бы говоря: «Ничего не могу поделать».
— Ещё меня беспокоит…
— И второе: почему не выбрали меня на замену Алессии?
— Потому что Леонардо принял Андреа Сольдини.
— Ой, не неси чушь! Давайте называть вещи своими именами: его взяли сюда по блату!
— Нет, это не так. Леонардо даже не помнит его имени. Я думаю, он и правда хорош. Ему только нужно дать шанс. Ты дашь ему шанс, Дарио?
Дарио осматривает его примерно с мгновение. Затем вздыхает, разгрызает свою конфету и проглатывает. Улыбается и делает утвердительный жест головой.
— Ладно… Ради тебя.
Алессандро собирается уходить. Дарио его останавливает.
— Прости, я не хотел так поступать… Как ты сказал его зовут?
Коридор заполняется, как река после дождя. Цвета, смех, джинсы, музыка в МР3, звонки мобильных, взгляды, перебегающие от одного к другому, отскакивающие от стен, содержащие в себе секретные послания. Волны выходят из класса. Олли достаёт свой плотно завёрнутый в фольгу бутерброд.
— Он же просто гигантский!
— Да. Помидоры, тунец и майонез.
— И ты сама его сделала?
— Ещё чего. Его приготовила Джузи, синьора, которая помогает нам по дому. Она сказала, что в бутерах из магазинов куча дерьма, поэтому она сама будет мне делать их.
— Я пойду на поиски перекуса. Что-нибудь злаковое. И что бы ты ни ела, всё равно у меня будет вкусней, — Дилетта удаляется с преувеличенной радостью, на ходу очень смешно подпрыгивая, отчего её волосы болтаются в разные стороны.
— Неееет! Ненавижу тебя! Ты должна сразиться с Джузи! — кричит ей Олли со смехом.
Торговый автомат находится рядом с окнами, на углу коридора, где он превращается в вестибюль. Группа ребят толпится перед ним, выбирая. Дилетта знает одного из них.
— Один сэндвич для меня, — парень, одетый в North Sails, обращается к девушке, стоящей рядом.
— Хочешь с соусом тартар? Тогда держи.
— Не говори мне, что у тебя типа оказался лишний. Слушай, просто купи мне его, и в субботу я приглашу тебя на пиццу.
Но девушка не выглядит довольной.
— Пицца и кино.
— Ладно, хорошо… Ты посмотри, он не принимает монету.
— Как это не принимает?
— Вот так.
Дилетта оглядывает девушку, стоящую перед ней в очереди. Она закидывает монету в щель, но автомат выплёвывает её снова и снова. Она роется в карманах, как моряк. Находит другой евро и пробует ещё раз. Ничего не выходит.
— Не принимает? — спрашивает тип, который стоит у автомата с напитками рядом.
— Нет, — отвечает девушка.
— Слишком новая монета. Какие у тебя подошвы?
— Подошвы?
— Да, подошва на туфлях, лучше всего резиновая.
— Окей, и что дальше?
— Берёшь евро и трёшь его о свою резиновую подошву.
— Что за глупость!
— Ну, тогда делай так, как хочешь, и оставайся голодной.
Он возвращается к своему автомату. Две девушки бросают на него недобрые взгляды и уходят. Подходит очередь Дилетты. Пока она ждала, то вертела и вертела в руках свой евро, производя кто знает какой физико-энергетический ритуал, надеясь, что удача ей улыбнётся. Она кидает монету в щель. Клинк. Монета с неумолимым и циничным звуком вываливается обратно. Что же делать. Её евро, должно быть, тоже слишком новый. Она берёт и пробует ещё раз. Ничего. Опять. Снова. Дилетта начинает нервничать и бьёт автомат.
— Синьорина, бейте свой евро, этот аппарат дорогой. О чём вы думаете?
— Подождите, дайте мне попробовать, — голос за их спинами заставляет Дилетту обернуться. Высокий парень с золотисто-каштановыми волосами, немного загоревшее на весеннем солнце лицо, глаза зелёные, цвета надежды, он смотрит на неё немного смущённо и улыбается. Бросает евро в щель. Плинк. Другой звук. Работает. — Пока ты пробовала, я сделал то, что сказал тот парень.
«Тот парень» оглядывается и смотрит на него.
— Да ладно, хоть кто-то чему-то учится. Синьорина, давайте же скорей.
Дилетта бросает на него косой взгляд.
— Что хочешь? — вновь говорит тот голос.
— А, что? Да! Батончик мюсли!
Парень нажимает кнопку, и батончик падает в коробку. Он наклоняется и достаёт его.
— Вот, держи.
— Спасибо, но тебе незачем было это делать. Возьми евро.
— Да нет, я уже видел, что он не работает. И это вовсе не обязательно.
— Возьми же. Ты знаешь, как это сделать. И я не люблю долги.
— Долги? За батончик?
— Да, но мне всё равно не нравится. И всё равно спасибо, — и она уходит с батончиком в руке, не говоря больше ни слова. Парень остаётся на месте, немного ошарашенный.
Тип, стоящий рядом, смотрит на него.
— Эй, слушай, ты ей понравился.
— Ага, точно произвёл впечатление. Пока.
Дилетта возвращается к Волнам. Между тем, Олли уже доедает свой бутерброд.
— Прекрасно! Ничего общего с едой! Девочки, аппетит – как секс: чем больше, тем лучше!
— Олли, это отвратительно!
Дилетта распаковывает батончик мюсли и начинает есть.
— Что с тобой?
— Ничего. Автомат не хотел брать мою монету.
— И что ты сделала?
— Ну… мне помогли…
— Кто?
— Будто я знаю. Он достал мне это.
— Ага! Ты слышала, Ники? Он! — и вдруг трое начали хором кричать: — Это он! Наконец-то! — и они пихают Дилетту, которая сначала дуется, но потом её не остаётся ничего другого, кроме как смеяться вместе с ними. Потом они останавливаются, услышав удар. Дилетта оборачивается. Ники и Эрика тоже. Олли одна продолжает кричать:
— Наконец-то это он! — но, в конце концов, она тоже останавливается. — Что такое?
— Он, — говорит Дилетта и быстро входит в аудиторию.
Парень останавливается перед ними. В руках у него такой же батончик мюсли, как у Дилетты.
— Наконец-то это он, — и улыбается.
— Итак, теперь найдите мне всё, что можно найти о любых конфетах, что когда-либо публиковалось в Италии. Нет, лучше. В Европе. Что я говорю, в мире.
Джорджия смотрит на Микелу, показывая на Алессандро.
— Я просто с ума схожу, когда он такой.
— Да, я тоже. Он превращается в мужчину моей мечты. Как жаль, что, когда всё закончится, он станет таким, как обычно. Холодным, незаинтересованным ни в чём… — она рисует в воздухе кривую, — и, главное, уже занятым…
— Нет, ты не в курсе? Они расстались.
— Не говори мне. Ммм… Становится гораздо интересней. Может быть, мой аппетит не уменьшится после этого задания. Серьёзно, он расстался с Эленой? Теперь я понимаю эту историю о прошлой ночи, в его доме… Русские… Мне всё ясно.
— Какие русские? Какая ночь? Только не говори, что он развлекался с нашими моделями.
Приходит Дарио.
— Как это – ваши модели? Они из нашей компании, Освальдо Феста, до сегодняшнего дня, по крайней мере. Они должны были сниматься ещё один день, у них контракт. Кроме того, они же наши воспитанницы. Что с вами, вы ревнуете?
— Мы? За кого ты нас принимаешь?
Именно в этот самый момент входит Алессандро.
— Можно узнать, о чём вы так много болтаете? Хотите остаться без работы? Давайте же, напрягитесь, вы должны выжать всё, что в ваших головушках! Я не собираюсь ни ехать в Лугано, ни терять вас!
Джорджия пинает Микелу.
— Видишь? Он любит меня!
Та фыркает и качает головой.
— «Меня»? Вообще-то, он использовал множественное число, что включает тебя и меня тоже!
— Ну, за работу!
Андреа Сольдини подходит к Алессандро, который смотрит на коробочку карамели. Он ставит её на стол. Неподвижно рассматривает. Закрывает глаза.
Представляет. Мечтает. Ищет вдохновение… Андреа похлопывает его по плечу.
— А? Кто это? — он немного раздражается.
— Я.
— Кто – я?
— Андреа Сольдини.
— Да знаю, я пошутил. Говори…
— Мне жаль.
— Из-за чего? Это всё – игра. Мы уже начали, так и продолжим, всё получится.
— Я говорю об Элене.
— Элена? Причём здесь она?
— Ну, потому что вы расстались.
Андреа возвращается к Джорджии и Микеле, которые притворяются невозможно занятыми в своих компьютерах.
— Ладно, ничего, извини, я ошибся… Думал, что…
— Вот именно, очень хорошо, что ты думал, думать – это как раз то, чем ты и должен заниматься. Но думать о ЛаЛуна. Только об этом. Всегда, непрерывно, день, ночь, даже во сне. Это должно стать твоим кошмаром, одержимостью, чтобы что-то придумать. И если ты не придумаешь ничего, то начни думать о ЛаЛуна каждую секунду. Всё, не отвлекайся. ЛаЛуна… ЛаЛуна… ЛаЛуна…
В эту секунду звонит телефон.
— И когда мы все вместе, когда у нас мозговой штурм, творческая буря, в которой мы преследуем идею для ЛаЛуна, давайте выключать все проклятые телефоны.
Подходит Джорджия и протягивает ему Мотороллу.
— Держи, босс. Это твой.
Алессандро смотрит на него слегка смущённо.
— Ах, да… и правда… Отлично, «босс» мне нравится гораздо больше, чем «шеф». — Он отходит, чтобы ответить: — Да? Кто это?
— Ты до сих пор не сохранил мой номер?
— Что?..
— Это Ники.
— Ники…
— Та, что ты сбил этим утром.
— Ой, прости, правда, Ники… Слушай, сейчас я очень занят.
— Ладно, не волнуйся, когда увидимся, я тебе помогу. Но сделай мне одолжение. Сохрани мой номер, и тебе не придётся каждый раз тратить время на то, чтоб вспомнить, кто я такая, и потом эта авария, а она случилась по твоей вине…
— Окей, окей, клянусь, я сделаю это.
— И самое главное – сохрани под именем Ники, ладно? Ники и ничего больше. Моё имя звучит именно так. Это никакое не сокращение! И не путай с Николеттой, Никотиной, Николь, ничего такого.
— Понял, понял, что-то ещё?
— Да, нам нужно встретиться, чтобы обсудить проблему.
— Какую проблему?
— Авария, мой скутер. Мы должны заполнить этот лист, как же он называется?
— Квитанцию.
— Да, квитанцию и ещё, то, о чём я тебе говорила… Ты помнишь, правда?
— О чём?
— Что ты должен приехать и отвезти меня к механику. Я не могу без скутера.
— А я не могу без работы. Я должен разработать концепцию для очень важного задания, и у меня очень мало времени.
— Сколько?
— Месяц.
— Месяц? Да за месяц можно успеть что угодно… Даже поехать и пожениться в Лас-Вегасе.
— Ага. Но мы в Италии, и здесь всё гораздо сложнее.
— Да, но так ведь и нам не нужно жениться, так ведь? По крайней мере, не так вот сразу.
— Слушай, Ники, я правда очень занят. Я не могу больше говорить по телефону.
— Понятно, ты мне уже говорил. Ну, тогда сделаем проще. Полвторого у института[3]. Помнишь, где он?
— Да, но…
— Окей, тогда до скорого.
— Послушай, Ники… Ники? Ники?
Она бросила трубку.
— Ребята, я пойду в свой кабинет. Продолжайте работать. ЛаЛуна, ЛаЛуна, ЛаЛуна. Вы слышите? Решение витает в воздухе. ЛаЛуна, ЛаЛуна, ЛаЛуна.
Алессандро выходит, качая головой. Ники. Только её ему не хватало.
Когда он уходит, Джорджия и Микела переглядываются. Джорджия хмурится. Микела замечает.
— Что с тобой?
— Мне кажется, что босс скоро придёт в себя.
— Ты думаешь?
— Интуиция подсказывает.
— Хоть бы так и было. Когда он нервный, работается не очень-то здорово.
Андреа Сольдини перемещается в центр стола. Он улыбается, вытянув руки.
— Однажды я прочитал одну красивую фразу. Любовь… это мотор. Как верно, не правда ли? Любовь всё приводит в движение.
Дарио поворачивает голову.
— Я иду искать старую рекламу карамели, — перед уходом он подходит к Микеле с очень грустным выражением лица: — Не знаю, почему, но я очень скучаю по Алессии.
Андреа Сольдини берёт записную книжку и начинает читать.
— Ладно, давайте распределим работу. Объективное и субъективное, верно? Как нам сказал босс. Между тем, кто-то должен всё разузнать о Марчелло Санти. Кто он. Что делает. Откуда взялся. Что ест. О чём думает. Как работает.
Микела смотрит на него с любопытством.
— Зачем это всё?
— Потому что знать противника – это хорошо. Я мало знаю о нём, очень мало. Какая-то победа или какая-то история мне не подходят, если они не имеют ничего общего с нашей работой.
— Какая история?
— Я же сказал, что это не имеет ничего общего с нашей работой.
— Тогда зачем ты вообще сказал об этом?
— Ладно, — Микела поднимает руку, — Марчелло Санти займусь я.
— Отлично, ещё нужно заняться исследованием продукта и придумать слоган ЛаЛуна.
— Я уже думаю над слоганом, — говорит Джорджия.
Дарио хранит молчание. Андреа смотрит на него.
— Кроме того, нужно придумать новый тип упаковки, не знаю, новая коробка, добавить распределитель, но не похожий на другие.
Дарио всё ещё молчит. Андреа глубоко вздыхает.
— Если мы организуемся, всё пойдёт лучше. Хоть я и старший менеджер, но для меня – мы все одна команда, которая должна победить.
Дарио качает головой и выходит. Не знаю, почему, думает он, но я с каждым разом всё больше скучаю по Алессии.
— Да? Ура! Ты наконец-то сохранил мой номер!
— Да.
— И?
— И – что?
— Ты сейчас опоздаешь. Давай, ускоряйся.
— Я почти на месте…
— Смотри, если приедет моя мать и увидит меня, то будет беда…
— Почему ты говоришь, что…?
Клик.
— Алло? Алло, Ники? — Алессандро смотрит на телефон. — Не могу поверить. Опять отключилась. За что мне это! — он качает головой, потом поворачивает направо и ускоряется, едет на всей скорости к институту. Подъезжает к углу. Ники уже там. Она бежит к Мерседесу, чуть ли не запрыгивает на него. Пытается открыть дверь, но она закрыта на замок. Ники стучит в окно.
— Давай, открывай же, открой…
— Потише, ты мне сейчас стекло разобьёшь.
Алессандро нажимает на кнопку. Замки открываются. Ники залезает внутрь, почти что ложась на пол, потом умоляюще смотрит на Алессандро.
— Едем, едем!
Алессандро тянется со своего места и закрывает дверь, которую она оставила открытой. После, спокойно и медленно зигзагом пробираясь между других машин на парковке, которые, вероятно, ожидают других учеников, он удаляется. Ники потихоньку залезает на кресло.
Выглядывает наружу.
— Видишь ту синьору рядом с «жуком»?
— Вижу.
— Вот, это моя мама. Не останавливайся, не останавливайся, едем скорее.
Алессандро продолжает спокойно вести.
— Мы её уже проехали. И ты уже можешь сесть нормально.
Ники устраивается в своём кресле и смотрит в зеркало заднего виденья. Её мать уже далеко.
— Красивая женщина.
Ники испепеляет его взглядом.
— Не говори о моей матери.
— Честно, это был просто комплимент.
— Для тебя моя мать не существует, даже для комплиментов.
Мобильный Ники начинает звонить.
— Нет! Она звонит мне! Чёрт, я думала, она даст мне немного времени… Немного спокойствия. Нам сюда.
Алессандро послушно останавливается. Ники показывает ему знаками, чтобы он молчал.
— Тссс… — шипит она. И открывает свой телефон, чтобы ответить. — Мама!
— Где ты?
— У Олли. Сегодня мы ушли немного раньше.
— Но как это? Ты забыла, что сегодня я должна была приехать за тобой, что мы собирались в парикмахерскую?
Ники хлопает себя по лбу рукой.
— И правда, мама… чёрт, я совсем забыла, извини.
Симона, мать Ники, качает головой.
— Итак, ты совсем не там, где должна быть. Должно быть, это всё из-за экзаменов, или этот парень, который ни на секунду тебя не отпускает… как же его там? Фабио.
— Мама, мы прямо сейчас должны об этом говорить? Я дома у Олли, — Ники смотрит на Алессандро, как бы говоря: ведь я именно там, не так ли? — И, кстати, мы расстались.
— Ох, наконец-то, хоть одна хорошая новость.
— Мама!
— Что такое?
— Не говори так! А если я вернусь к нему?
— Именно поэтому я и говорю это, чтобы ты к нему не возвращалась! Вообще-то, мы с тобой пообещали друг другу кое-что, нет? Мы должны всегда всё друг другу рассказывать!
— Окей, окей, хорошо. Слушай, мы с Олли пойдём съедим что-нибудь, я вернусь поздно, не жди меня, хорошо?
— Извини, Ники, но разве тебе не нужно учиться?
— Пока, мам…
Слишком поздно. Симона тоже остаётся с молчащим телефоном в руке. Её дочь бросила трубку.
Ники ставит телефон на беззвучный режим и блокирует клавиатуру. Она опирается на руку и засовывает телефон в задний карман брюк. Алессандро смотрит на неё и улыбается.
— И как часто ты врёшь маме?
— Нечасто… Например, то, что я рассталась с ним, – правда. И вообще, тебе-то что? Ты мне не отец.
— Именно поэтому я тебя и спрашиваю, потому что я не отец. Если бы я был им, ты бы мне ни за что не ответила.
— Мадонна, какой же ты философ! Поворачивай сюда, давай, сюда, быстрей, — Ники хватает руль и помогает ему свернуть. Автомобиль даёт небольшой крен, вторгаясь на встречную полосу, но ему удается восстановить траекторию.
— Спокойно. Что же ты делаешь? Отпусти руль! Ещё немного, и мы врежемся!
Ники усаживается обратно в своё кресло.
— Эй, да ты параноик!
— Станешь тут параноиком! Мне не хватало только ещё одной вмятины, и ещё надо разобраться с тобой, из-за этой машины мне придётся сводить концы с концами.
— Не преувеличивай.
— Ты видела, что сделала своим скутером с моей дверью?
— Только царапина… Столько шума из ничего. Преувеличиваешь, говорю тебе, всё время преувеличиваешь.
— Ладно, какая тебе разница, машина-то моя.
— Хватит, ты сейчас похож на мою мать. Сейчас мы с ней именно это изучаем, собственность. Осторожно!
Алессандро замедляется и чувствует удар по машине. Смуглый парень на старом скутере, позади которого сидит девушка с каштановыми волосами, обнимающая его изо всех сил, проезжает на знак «стоп». Они ничего не понимают. Или им просто всё равно. Алессандро опускает стекло.
— Придурки! — но эти двое уже далеко. — Ты видела? Они не остановились, даже не посмотрели на знак. А потом все говорят об авариях.
— Ладно, не будь занудой. Главное, что ты их увидел и смог избежать удара, так ведь? Может, у них важное свидание…
— Ага, в такой одежде.
— Может, торопятся куда-то. Должны работать. Не все вокруг папочкины детки, ты в курсе? Мать моя… ты такой древний. Ты судишь о людях по их одежде?
— Не только по одежде… всё в целом важно. Нехватка уважения, моральных ценностей. В лучшем случае, они как те ребята из книг Пазолини… Им нужна помощь, они пытаются сами разобраться в происходящем…
— Пазолини? Ага, ещё скажи, они едут со стороны Париоли, и у них что-то запрятано под этим дряхлым сиденьем! Да что ты знаешь? Эх, ты на самом деле похож на моего отца!
— Слушай, ты заставила меня приехать и забрать тебя, это ладно… Но мы должны всю дорогу спорить?
— Нет, зачем. Но если бы ты сбил этих двоих, я не стала бы давать показания в твою пользу…
— Я понял. Ты хочешь поругаться.
— Нет, я ведь уже сказала. Просто напоминаю тебе, что этим утром ты отвлёкся и сбил меня. Или ты будешь отрицать?
Алессандро смотрит на неё.
— Если бы это было так, меня бы здесь не было.
— Слава богу. Так, сверни на следующем повороте.
— Так куда мы едем?
— К механику. Я ему отправила смс в последний момент, он сказал, что подождёт меня… Теперь сюда, направо… Хорошо, тише, тише, это здесь, чуть сзади… Вот и приехали.
Но автосервис уже закрыт.
— Нееет, он меня не подождал… Закрыто. И что теперь? Чёрт. Что мне делать?
— Как это – что тебе делать? Теперь у тебя есть личный шофёр, нет?
— Ещё чего. Сегодня мне нужно съездить в кучу разных мест без тебя.
— Да, конечно.
— В смысле?
— Я не был приставлен к тебе. Я и не собирался никуда с тобой ехать.
— До скорого. Мы не были знакомы… — Ники вылезает из машины. — Ты – всего лишь авария, — и закрывает дверь.
— Да, я знаю. Но авария может быть и позитивной, и негативной. Зависит от того, как посмотреть. Ведь она может навсегда изменить твою в жизнь в тот самый момент, не так ли?
Ники подходит к своему скутеру, который припаркован рядом с автосервисом. Садится на него. Дважды ударяет ногой. Пытается завестись. Ничего не выходит.
— Теперь, — говорит она, — Милла не заводится.
— Милла? Кто это?
— Мой скутер!
— И почему Милла?
— Всегда и на всё должна быть причина?
— Мать моя, ты становишься невыносимой…
Ники почти не слышит его и слезает со скутера.
— Так и знала, поставил свечу. Поэтому не завелась от удара, — Ники снова встаёт на ноги и подходит к Мерседесу. — Вот дерьмо! — Она вытирает руки о свои потёртые джинсы, которые сразу же пропитываются тёмным маслом. Тогда она делает движение, чтобы сесть в машину.
— Прости, что ты делаешь?
— Как это – что делаю? Сажусь.
— Я это уже вижу. Но посмотри на себя, ты же вся грязная. Секунду, возьми это, — и Алессандро протягивает ей новую светло-бежевую замшевую тряпочку для полировки.
Ники ему улыбается. А потом вытирает руки.
— Если хочешь знать, Милла – это от слова «ромашка»[4], может, потому что езда на скутере меня расслабляет… В общем, так зовут мой скутер, и точка. А вот есть кое-что ещё… Знаешь что? Между нами все идеально.
— Что ты имеешь в виду, говоря «между нами»?
— Мы с тобой настолько разные… Во всём. И мы рискуем безнадёжно влюбиться друг в друга.
Алессандро улыбается и заводит мотор.
— Попала в точку.
— Ну, а что в этом плохого? Чего ради тогда вертеться? Этим уже занята планета, нет? Я иду прямо.
— Почему ты такая? — Алессандро поворачивается и смотрит на неё, стараясь хоть что-то вбить ей в голову. — Любишь разочарования? Дочь разведённых родителей? Пострадала от жестокости, когда была маленькой?
— Нет, когда была большой. Как раз сегодня утром, из-за одного Мерседеса… Я иду прямо к цели, а ты всё пропускаешь. А ещё ты ничему не учишься. Не знаю, почему я такая. Что значит это «почему»? Я тебе уже говорила, иногда нет никаких «почему». Я такая и всё, говорю, что думаю. Всё ещё умею так.
Алессандро улыбается ей.
— Да. И у тебя вся жизнь впереди.
— Как и у тебя. Жизнь заканчивается только тогда, когда ты сам себе не позволяешь жить. Нравится?
— Да.
— Это я придумала. Авторские права принадлежат Ники. Но я тебе дам попользоваться фразочкой с великим удовольствием, потому что сейчас я переживаю момент странного счастья. Я чувствую себя свободной, счастливой, спокойной… Я боюсь, что если говорить это вслух, то всё исчезнет. — Алессандро смотрит на неё. Красивая. Весёлая. Такая юная. — А самое главное, я рада, что приняла решение.
— Имеешь в виду, что решила взяться за учёбу?
— О чём ты? Прошлой ночью я сказала своему парню, что наше расставание окончательно. Нас нет. Превратилось в пыль. Распалось. Исчезло. Испарилось…
— Ладно, я уловил суть. Но если ты используешь так много слов, значит, ваша история была для тебя очень важной.
— Да ну.
— Ага, теперь ты строишь из себя каменную со мной. Должно быть, всё это для тебя как раз прошло очень болезненно.
— Сегодня уже нет. Но в ту ночь, когда он пошёл на концерт Робби Уильямса со своим другом, – да… Понимаешь, он не взял меня с собой. Он не взял меня, но зато взял своего друга, понимаешь? В тот момент всё и стало рушиться. Но я продолжала развлекаться, и, когда я решила, что всё кончено, ему было наплевать на меня.
— Я понимаю, но почему тогда ты так сердишься?
— Потому что не порвала с ним раньше. Злюсь, что не слушала своё сердце.
— Знаешь, возможно, ты не была готова сделать это.
— Это не так. Всё, что я делала, – это врала самой себе. Так всегда бывает, когда тебя что-то тяготит. С тех пор, как я приняла решение, прошло два месяца. Я врала себе самой в течение двух месяцев. И это нехорошо. Можно врать всему миру, но только не самому себе.
— Согласен, но всё-таки лучше поздно, чем никогда, так ведь?
— О-о-о, теперь ты похож на мою тётю.
— И что я должен сказать? Я не могу и слова вставить?
— Именно это мне всегда говорит мой брат.
— Я понимаю, почему тебе так хорошо со мной: тебе кажется, что вся твоя семья рядом.
Ники хохочет.
— Было бы неплохо. Клянусь тебе, ты заставил меня смеяться… Я начинаю смотреть на тебя другими глазами. Серьёзно, правда.
— Я набрал у тебя очки?
— Немного, но тебе всё ещё не хватает огромного количества, авария с моей Миллой отняла у тебя по меньшей мере двадцать… К тому же, ты одеваешься, как подросток.
— Что? — Алессандро осматривает себя.
— Темный костюм с обувью Адидас, слишком светлая голубая рубашка, пуговица на шее расстёгнута, и галстука нет.
— И?..
— Отчаянная попытка вернуть ушедшее время. По крайней мере, Пруст бы не заслужил такого уважения за всё, что написал, если бы так одевался.
— Вообще-то, в его эпоху Адидас ещё не существовали, а всё это – моя рабочая одежда. Когда я со своими друзьями, то я одет в более спортивном стиле.
— Или ещё молодёжней. Словно говоря: «Эй, ребята, смотрите на меня, я один из вас!» Но ты уже не один из них. Ты ведь это понимаешь, правда?
Алессандро улыбается и качает головой.
— Мне жаль, но ты ошибаешься на мой счёт.