Была рождена целая раса, отличающаяся, несмотря на все патриархальные «но», от распутников прошлого. С конца восемнадцатого века и до наших дней, они проникли во все закоулки нашего общества; их всегда травили, но не всегда законно; часто они находились под замком, но не всегда в тюрьмах; возможно, они и были нездоровыми, но в той же степени и скандальными и опасными жертвами; они поклонялись своему странному злу, которое иногда носило имя порока, а иногда — преступления. Они были не по летам мудрыми детьми, рано созревшими девочками и сомнительными школьниками, подозрительными слугами и преподавателями, жестокими или маниакальными мужьями, одинокими коллекционерами, праздношатающимися с эксцентрическими повадками. Они наполняли исправительные дома, колонии, трибуналы и психиатрические лечебницы, они шли со своим бесчестием к врачам и со своей болезнью к судьям. Это была огромная семья извращенцев, которые были на короткой ноге с преступниками и чем-то походили на сумасшедших.
Мишель Фуко
Индустриальные трансформации в Западной Европе и Северной Америке принесли с собой новые формы социальной стратификации. Сформировавшееся в результате неравенство классов хорошо известно и изучено во всех деталях в русле более чем вековой научной традиции. Строение современных систем расизма и этнической несправедливости также хорошо задокументировано и критически осмыслено. Феминистская мысль проанализировала наиболее распространенные формы организации тендерного угнетения. И хотя специфические эротические группы, такие как воинствующие гомосексуалисты и работники секс-индустрии, проводили значительную агитацию против дурного отношения к ним, не было сделано ни одной адекватной попытки обнаружить частные различия в сексуальных преследованиях в рамках более общей системы сексуальной стратификации. Тем не менее такая система существует, и в своей современной форме она также является следствием западной индустриализации.
Сексуальное законодательство является наиболее мощным инструментом сексуальной стратификации и эротического преследования. Государство обычно вторгается в область сексуального поведения в той степени, какая была бы недопустима в любой другой области социальной жизни. Большая часть людей даже не осознает, насколько широка сфера полномочий сексуального законодательства, не осознает суть и количество типов нелегального сексуального поведения и карательный характер санкций закона. Хотя федеральные агентства могут быть привлечены к делам о непристойности и проституции, большая часть законов о сексе работает на государственном и муниципальных уровнях и используется преимущественно полицией на местах. Тем не менее, выясняется ужасающее количество вариаций в законах, когда они начинают работать в конкретных местах. Более того, сила законов о сексе драматически изменяется в зависимости от локального политического климата. Несмотря на эти законодательные дебри, все же сильно искушение делать качественные обобщения. Сразу же отмечу, что мои рассуждения о сексуальном законодательстве не относятся к законам о сексуальном принуждении, о сексуальном нападении или насилии. Они относятся по преимуществу к тысячам тех случаев, когда речь идет о добровольном сексе в сочетании с «законодательным» преступлением, таким как, например, условное «законодательное» изнасилование.
Законы о сексе суровы. Наказание за насильственный сексуальный акт определяется пропорционально причиненному социальному или индивидуальному ущербу. Отдельный же акт добровольного, но недозволенного секса, такого, например, как прикосновение губами к гениталиям согласного на это партнера, наказывается во многих штатах более сурово, чем изнасилование, оскорбление действием или убийство. Каждый такой генитальный поцелуй, любые непристойные ласки, являются отдельным преступлением. Вот почему до горечи легко совершить целую группу преступлений, проведя один-единственный вечер нелегальной страсти. Когда же кого-то обвиняют в сексуальном нарушении, каждое повторение того же самого акта становится основанием для преследования его как рецидивиста, и в этом случае наказание будет еще более суровым. В некоторых штатах человек считается рецидивистом даже в случаях, когда он занимался любовью с мужчинами в двух разных местах. Когда эротическая активность преследуется законами о сексе, вся мощь государства направлена на то, чтобы обеспечивать подчинение ценностям, которые отражены в этих законах. Законы о сексе принимаются с примечательной легкостью, поскольку законодатели не намерены миндальничать с пороками. А когда они уже приняты, требуется огромное количество усилий для того, чтобы их отменить.
Сексуальное законодательство не является идеальным зеркалом превалирующих в обществе моральных ценностей сексуальной жизни. Сексуальные девиации per se гораздо более пристально контролируются профессионалами по ментальному здоровью, массовой идеологией и условно легальными социальными практиками. Примечательно, что некоторые из наиболее «отвратительных» эротических стратегий, таких, как фетишизм или садомазохизм, не удостаиваются такой удушающей опеки со стороны системы криминального правосудия, как менее запретные практики, наподобие гомосексуализма. Каждая конкретно взятая сфера сексуального поведения попадает под бдительный надзор закона только в случаях, когда она становится объектом социальной обеспокоенности или политических нападок. Каждый страх по поводу сексуальности или кампания в защиту морали устанавливает новые регуляторы с таким уверенным видом, как будто они только что списаны с древних скрижалей. Легальный осадок при этом оказывается наиболее весомым. И сексуальное законодательство пользуется своими великими потенциями в таких сферах, как непристойность, деньги, несовершеннолетние или гомосексуальность.
Законы, направленные на непристойность, подключают могущественные табу на прямую репрезентацию эротической активности. Текущее рассмотрение путей, на которых сексуальность попадает в фокус социального внимания, делает весьма небесполезной критику этих запретов. Одно дело создавать сексуальные дискурсы в форме психоанализа или в контексте крестового похода морали. И совсем другое — графически изображать сексуальный акт или гениталии. Первое иногда является социально дозволенным, зато второе — нет. Когда разговор заходит о сексе, речь становится насыщенной умолчаниями, эвфемизмами и общими местами. Свобода говорения о сексе является бросающимся в глаза исключением, существующим только благодаря Первой Поправке, которая некогда даже не рассматривалась как приложимая и к чисто сексуальным утверждениям.
Законы против непристойности также формируют группу законодательных предписаний, которые делают практически всякую коммерческую деятельность, связанную с сексом, нелегальной. Сексуальное законодательство содержит очень строгий запрет на то, чтобы смешивать секс и деньги какими-либо иными способами, кроме брака. В дополнение к регуляторным актам о непристойности, существуют и другие законы, атакующие сексуальную коммерцию. К ним относятся законы против проституции, регуляторы алкогольного бизнеса и распоряжения, регулирующие местоположение и функционирование «взрослого» бизнеса. И секс-индустрия, и гей-экономика пытались защититься от действия этих законодательных актов, но этот процесс не был ни легким, ни простым. Подразумевающаяся криминальность секс-ориентированного бизнеса держала его в маргинальном статусе, не способствуя его развитию, делала его извращенным. Таким образом, секс-бизнес мог действовать только в законодательных дырах. Это не способствовало инвестициям и ограничивало коммерческую активность целью не попасть в тюрьму, подменяя ею цель обеспечить клиентов товарами и услугами. Это также способствовало эксплуатации работников сферы сексуальных услуг и плохим условиям их труда. Если бы сексуальная коммерция была легальной, работники сферы сексуальных услуг получили бы возможность организовываться и требовать более высокой оплаты, лучших условий труда, большего контроля и меньших запретов.
Что бы там ни полагали насчет ограничений капиталистической коммерции, такое экстремальное исключение из процесса рыночных отношений едва ли стало бы социально приемлемым в других областях человеческой активности. Представим, например, что было бы, если бы обращение денег в сферах медицинского страхования, фармакологической помощи и психологического консультирования было бы объявлено незаконным. Медицинская помощь оказывалась бы в гораздо менее удовлетворительных формах, если бы доктора, медсестры, аптекари и терапевты видели перед собой перспективу попадания в тюрьму — вот он, сценарий локальной катастрофы. Но это как раз та ситуация, в которой очутились проститутки, работники секс-индустрии и сутенеры.
Маркс рассматривал капиталистический рынок как революционную, хотя и ограниченную силу. Он утверждал, что капитализм был прогрессивен в своем отторжении докапиталистических отношений, предрассудков и ограниченности традиционных жизненных стратегий. «Вследствие великого цивилизующего влияния капитала, он породил такое состояние общества, по сравнению с которым все более ранние стадии кажутся лишь локальным прогрессом и поклонением природе». Отстранение секса от реализации позитивных эффектов рыночной экономики едва ли делает его социалистическим. Законы особенно непреклонны в утверждении границы между детской «невинностью» и «взрослой» сексуальностью. Вместо того, чтобы признавать сексуальность молодежи и относиться к ней с должным уважением, наша культура отрицает и карает эротический интерес и активность всех, кто не достиг совершеннолетия. Число законов, призванных защищать молодых людей от преждевременной вовлеченности в сексуальность, ошеломляет.
Первичным механизмом, удостоверяющим отделение сексуальных поколений, является возраст совершеннолетия. Связанные с этим законы не делают при этом различий между грубым изнасилованием и нежным романом. 20-летний, застигнутый за сексуальным контактом с 17-летним, предстанет перед лицом закона практически в каждом штате, вне зависимости от природы этих взаимоотношений. Несовершеннолетние не допущены к «взрослой» сексуальности, в какой бы форме она не выражалась. Им запрещено видеть книги, фильмы или телевизионные программы, в которых сексуальность «слишком» откровенно изображена. Закон не запрещает молодым людям видеть откровенные сцены насилия, но запрещает видеть откровенные изображения гениталий. Сексуально активных молодых людей запирают в специальных интернатах или наказывают за их «преждевременную зрелость».
Взрослых же, чье поведение слишком сильно отклоняется от конвенциональных стандартов сексуального поведения, также зачастую лишают контактов с молодым поколением, даже если речь идет об их собственных детях. Законы об опеке позволяют государству забирать детей у любого, чья эротическая активность видится сомнительной судье, председательствующему в суде по делам семьи. Бесчисленное количество лесбиянок, геев, проституток, садомазохистов, работников секс-индустрии и «гулящих» женщин были лишены родительских прав вследствие такого подхода к проблеме. Профессиональные учителя и преподаватели также находятся под пристальным наблюдением на предмет появления признаков морального разложения. В большинстве штатов законы по сертификации персонала требуют, чтобы учителя, арестованного за сексуальное домогательство, лишали работы и кредитования. В некоторых случаях учитель может быть уволен только потому, что о его неконвенциональном стиле жизни становится известно школьному директорату. Аморальность является лишь одним из многих законных оснований для прекращения академического срока преподавания в высших учебных заведениях. Чем большее влияние на подрастающее поколение имеет человек, тем меньшей свободой он пользуется и в поведении, и в выражении своего мнения. Эта принуждающая сила законов способствует передаче консервативных сексуальных ценностей вместе с описанными формами контроля над родителями и учителями.
Только один вид сексуального поведения приветствуется во всех без исключения штатах — речь идет о помещении пениса в вагину на супружеском ложе. Уложения, касающиеся секса без принуждения, только закрепляют эту ситуацию почти в половине штатов. В большинстве штатов суровые уголовные наказания ожидают и за добровольную содомию, и за краткие гомосексуальные контакты, и за адюльтер, и за соблазнение, и за инцест взрослых. Законы о содомии очень различны. В некоторых штатах они прилагаются в равной мере и к гомосексуальным, и к гетеросексуальным партнерам вне зависимости от брачного статуса. Некоторые суды штатов постановили, что пары, заключившие брак, имеют право заниматься таким сексом в частном порядке. В некоторых штатах именно гомосексуальная содомия нелегальна. Некоторые законодательные акты о содомии запрещают и анальный секс, и орально-генитальный контакт. В других штатах термин «содомия» применим только к анальному сношению, в то время как оральный секс подпадает под другие законы.
Такие законы криминализуют сексуальное поведение, которое выбрано свободно, и более того, которое является единственно желанным. А идеология, которая просвечивает сквозь них, отражает иерархию ценностей, о которой шла речь выше. Вот почему некоторые сексуальные акты рассматриваются как настолько дикие, что никто и ни при каких обстоятельствах не может быть допущен к их совершению. Тот факт, что индивидуумы согласны их практиковать или предпочитают практиковать именно их, принимается в расчет лишь в качестве дополнительного доказательства их порочности. Эта система законодательных актов о сексе очень похожа на ту, что легализовала расизм. Государственный запрет на сексуальные контакты с представителями одного пола, на анальные сношения, на оральный секс, делают гомосексуалистов криминальной группой, которой отказано в привилегиях полного гражданства. При таких законах моральное обвинение подразумевает вполне конкретное наказание. Даже когда эти законы и не выполняются со всей строгостью, как это обычно имеет место, члены криминализованных сексуальных сообществ все равно остаются беззащитными перед возможностью произвольного ареста и особенно беззащитными в те периоды, когда они становятся объектами социальной паники. В периоды же такой паники законы прекрасно работают, а полиция всегда скора на расправу. Далее спорадические колебания общественного мнения явственно напоминают гомосексуалистам, что они являются членами запретной популяции. Возможность случайного ареста за содомию, непристойное поведение, сексуальное домогательство или оральный секс держит людей в страхе, нервирует их и настораживает их.
Государство поддерживает сексуальную иерархию и при помощи бюрократических средств. Иммиграционные власти все еще препятствуют проникновению в Соединенные Штаты гомосексуалистов (как и других людей с сексуальными «девиациями»). Военные власти запрещают гомосексуалистам службу в армии. Даже тот факт, что геи не могут легально вступить в брак, значит, что они не могут наслаждаться такими же законными правами, какие положены гетеросексуальным парам, включая право наследования, «семейного» налогообложения, право защиты от необходимости давать показания на суде, право получения гражданства иностранным партнером по браку. Таковы некоторые из тех путей, на которых государство отражает и утверждает социальные отношения сексуальности. Закон поддерживает структуры власти, коды поведения и формы предрассудков. В своих наихудших проявлениях законы о сексе и акты, регулирующие сексуальность, являются ни чем иным, как сексуальным апартеидом.
В то время как законодательный аппарат все еще пребывает в метаниях по сексуальному вопросу, каждодневный условно легальный социальный контроль не дремлет. Менее формальные, но очень эффективные социальные санкции навязываются членам «низменных» сексуальных популяций.
В своей замечательной этнографической работе, посвященной жизни геев в 60-х, Эстер Ньютон отмечала, что гомосексуальные популяции разделены на тех, кого она называла «открытыми», и на «скрывающихся». «Вся трудовая и нетрудовая жизнь «открытых» происходила в гомосексуальной общине, в то время как «скрывающиеся» проводили там лишь свое свободное время». В период времени, исследованный Ньютон, найти работу в гей-общинах можно было лишь вследствие большого везения (в отличие от того, как обстоят дела сейчас), в то время как работодатели вне гей-общины были обычно весьма нетерпимы к гомосексуализму. При этом всегда существовали счастливчики, которые могли себе позволить открыто жить как геи и в то же время получать достойное жалование. Но все же основная масса гомосексуалистов была ограничена выбором между честной бедностью и тяжкой ношей по содержанию «парадной личины» гетеросексуала.
Хотя эта ситуация сильно изменилась, дискриминация в отношении геев свирепствует по-прежнему. Для основной массы гей-населения получить работу попрежнему невозможно. Существует общее правило — чем более важной и высокооплачиваемой является работа, тем меньше толерантности будет отпускать общество в отношении откровенных сексуальных девиаций человека, претендующего на это место. Для геев достаточно трудно найти такую работу, где для них не будет необходимости притворяться, и это вдвое и втрое верно для людей с более экзотической сексуальностью. Садомазохисты оставляют свои фетиши и наряды дома, они знают, что должны быть особенно осторожными в сокрытии своей реальной идентичности. Педофилы также вероятнее всего будут предаваться своим пристрастиям где-нибудь вдали от офиса. Но сохранять такую абсолютную конспирацию достаточно тяжело. Даже те, кто достаточно осторожен в конспирации, могут быть раскрыты благодаря чистой случайности. Таким образом те, кто исповедует эротическую неконвенциональность, рискуют остаться без работы или без карьеры в избранной области.
Те, кто являются государственными служащими или занимают влиятельные посты в социальной сфере, особенно уязвимы. Сексуальный скандал является беспроигрышным средством для увольнения кого-либо со службы и разрушения политической карьеры. Тот факт, что даже от влиятельных людей требуется соответствие строгим стандартам эротического поведения, отвращает многих людей, чье поведение нестандартно, от занятия высоких правительственных постов. Вместо этого эротические диссиденты занимают те посты, чье воздействие на мэйнстрим социальной активности или на общественное мнение значительно более скромно.
Развитие гей-экономики, произошедшее в последние десять лет, обеспечило некоторое количество альтернативных рабочих мест и некоторое послабление в вопросе о трудовой дискриминации гомосексуалистов. Но большая часть рабочих мест, которые обеспечивает гей-экономика, имеют низкий статус и низко оплачиваются. Бармены, банщики, диск-жокеи — это совсем не то же самое, что служащие банков или руководители компаний. Большое количество сексуальных мигрантов, которых очень много в таких городах, как Сан-Франциско, имеют низкую мобильность. Они стимулируют интенсивную борьбу за рабочие места. Прилив сексуальных мигрантов обеспечивает значительное количество дешевой и уязвимой для разнузданной эксплуатации рабочей силы для всех видов городского бизнеса — в том числе и для гей-бизнеса.
Семья также вносит свою жестокую лепту в насаждение сексуального послушания. Значительная часть социального давления, чья цель — лишить сексуальных диссидентов комфорта и ресурсов, обеспечивается семьей. Массовая идеология внушает людям, что семья не должна ни продуцировать, ни терпеть эротические девиации. Многие семьи отвечают на появление в своих рядах девиантов тем, что пытаются их «исправить», покарать или изгнать из семьи. Многие сексуальные мигранты были буквально выброшены из своих домов, многие сбежали, не выдержав обращения с ними со стороны институций. В любой случайной компании гомосексуалистов вам расскажут ряд душераздирающих историй о той отверженности и несправедливости, которые характеризуют отношение к ним их собственных запуганных пропагандой семей. Не удивительно поэтому, что Рождество — самый большой семейный праздник в Соединенных Штатах — время определенного напряжения в гей-общинах. Половина их обитателей уезжает повидаться со своими семьями, а те, кто не могут осуществить такие поездки, остаются на месте, в гей-гетто, объятые злостью и печалью.
В дополнение к экономическим санкциям и семейным травмам, клеймо эротического диссидентства создает трения буквально на каждом шагу в повседневной жизни. Общество помогает карать эротическую неконформность, когда, в соответствии с внушенным им строем мыслей, домовладельцы отказывают гомосексуалистам в съёме жилплощади, когда соседи вызывают полицию и когда хулиганствующие подростки устраивают санкционированные побоища. Идеология эротической «низменности» и сексуальной опасности подрывает силы сексуальных меньшинств и работников секс-индустрии в социальных взаимоотношениях любого рода. Они являются менее защищенными в отношении оскорбительного или криминального поведения со стороны других, лишь в малой степени они могут рассчитывать на защиту полиции, в суде им также приходится не сладко. Взаимоотношения с властями и бюрократией — в больницах, в полиции, в следственных органах, в банках, в государственных учреждениях — также сильно затруднены.
Секс — это направление подавления. Система сексуального подавления проходит сквозь все остальные модусы социального неравенства, сортируя людей и группы в соответствии со своими собственными принципами. Она не редуцируется до и не может быть понята в терминах класса, расы, этнической принадлежности или гендера. Благосостояние, белая кожа, мужской пол и этнические привилегии могут лишь смягчить эффекты сексуальной стратификации. В среднем, богатый белый мужчина, склонный к перверзии, страдает от своего положения меньше, чем черная, бедная женщина нетрадиционной сексуальной ориентации. Но даже самые привилегированные члены общества не имеют иммунитета против сексуального подавления. Некоторые из следствий системы сексуальной иерархии содержат море нюансов. Другие являются гибельными. В своих наиболее серьезных манифестациях текущая сексуальная система — это кошмар Кафки, в котором несчастливые жертвы становятся стадом животных, квалификация, инспектирование, изучение и обращение с которыми обеспечивает работой и удовольствием от работы тысячи полицейских, служащих тюрем, психиатров и работников социальной сферы.
Сексуальные конфликты
Моральная паника кристаллизует популярные страхи и страсти. Чаще всего она даже не пытается искать реальные причины проблем и условия, которые они обнажают, но ограничивается поиском «ведьм» в хорошо известных социальных группах («аморальных» и «дегенеративных»). Сексуальность имеет особый статус в отношении такой паники, и сексуальные «девианты» давно стали всех устраивающими козлами отпущения.
Джеффри Викс
Сексуальная система не является ни монолитной, ни всемогущей. Продолжаются дебаты на предмет дефиниций, оценки, систематизации, иерархизации и «цены» сексуального поведения. Политическая борьба в этой сфере принимает характерные формы.
Сексуальная идеология играет критическую роль в формировании сексуального опыта. Следовательно, определение и оценка сексуального поведения являются объектами горького соревнования. Конфронтация, возникшая на заре становления освобождения геев, между силами, которые ратовали за это, и психиатрическим истеблишментом представляет собой лучший пример такого рода борьбы, хотя стычки продолжаются и сейчас. На настоящий же момент баталии происходят преимущественно между основными поставщиками сексуальной идеологии: между церковью, семьей, психиатрами, медиа — и теми группами, на чей сексуальный опыт они указывают, искажают его и делают опасным.
Законодательная регуляция сексуального поведения является другим полем битвы. Лисандр Спунер проанализировал систему санкционированного государством морального принуждения более чем век назад в своих работах, чье появление было вдохновлено «кампаниями за умеренность». В работах «Пороки не являются преступлениями» и «В защиту свободы морали» Спунер утверждал, что правительство должно ограждать своих граждан от преступлений, но глупо, несправедливо и жестоко принимать законы против порока. Он рассуждал о концепции, которая жива поныне и призвана защищать легализованный морализм, в соответствии с которой «пороки» (Спунер говорил об употреблении спиртного, но гомосексуализм, проституция или употребление легких наркотиков могут быть с легкостью добавлены к их списку) ведут к преступлениям и поэтому должны быть искоренены, о концепции, в соответствии с которой люди, исповедующие «пороки», являются non compos mentis и поэтому должны быть защищены от саморазрушения государственными усилиями, о концепции, в соответствии с которой дети должны быть изолированы от знания, которое считается вредным. Дискурс «преступления без жертв» не слишком изменился за это время. Борьба с законами о сексе будет продолжаться до тех пор, пока не будут гарантированы фундаментальные свободы сексуальной жизни. Это требует отмены большинства законов о сексе, кроме тех, которые имеют дело с действительным принуждением, а не таким, которое законодательно определяется как «наказуемое принуждение», хотя по факту принуждением не является. Это требует и роспуска «полиции нравов», чья работа состоит в том, чтобы принуждать к следованию законодательно одобренной морали.
Помимо борьбы за правильную классификацию и войны в законодательной сфере, существуют также и менее заметные формы сексуального политического конфликта, который я называю территориальными или пограничными войнами. Процесс формирования общин эротическими меньшинствами и силы, которые способствуют этому процессу, приводят к борьбе за изменение сути и границ сексуальных гетто.
Диссидентные формы сексуальности являются более редкими и потому контролируются гораздо пристальнее в маленьких городах и сельских областях. Вот почему метрополии искони являются приманкой для молодых людей с нестандартной сексуальной ориентацией. Сексуальная миграция создает в городах избыток потенциальных партнеров, друзей и знакомых. Это, разумеется, не способствует тому, чтобы гомосексуалисты вступали во взрослые типы взаимоотношений, образовывали сообщества наподобие родственных. Однако никто еще не отменял барьеры, через которые должен перешагнуть сексуальный мигрант.
Согласно пропаганде средств массовой информации и ряду массовых предрассудков, маргинальные сексуальные миры унылы и опасны. Их изображают как обнищавшие, гадкие и населенные преступниками и психопатами. Новые мигранты должны иметь очень высокую мотивацию для того, чтобы быть в состоянии сопротивляться таким отвращающим внушениям. Попытки заменить клевету более реалистической информацией обычно наталкиваются на цензуру. И до сих пор продолжается идеологическая борьба против такого модуса изображения сексуальных общин, который прижился в масс-медиа.
Информация о том, как найти, поселиться и жить в маргинальных сексуальных мирах, также подавляется. Путеводители запугивают людей и являются неточными. Раньше обрывки слухов и все искажающих сплетен вкупе с «плохой репутацией» были наиболее доступными ключами к поиску месторасположения подпольных эротических сообществ. В конце 60-х и начале 70-х стала доступной более адекватная информация. А сейчас такие группы, как «Моральное Большинство», требуют восстановить идеологические стены вокруг сексуального андеграунда и сделать проницаемость этих стен настолько малой, насколько это в принципе возможно.
Миграция требует денег. Расходы на проезд, издержки на переезд и необходимость находить новую работу и жилье также являются трудностями, которые мигрант должен преодолеть. Это наиболее значительный барьер для молодежи, для которой смена местожительства является наиболее тяжелой. Существуют, однако, хоженые пути в эротические сообщества, которые обозначивают тропинку сквозь чащобу негативной пропаганды и обеспечивают убежище. Высшее образование является одной из таких дорог, но только для молодых людей из состоятельных семей. Несмотря на серьезные ограничения, информация о сексуальном поведении в большинстве колледжей и университетов распространяется лучше, чем где бы то ни было, большинство колледжей и университетов являются приютами для небольших эротических групп различной направленности.
Для молодых людей из малообеспеченных семей армия является наиболее доступным средством для того, чтобы легально сбежать из дому. Но армейский запрет на гомосексуализм делает эту дорогу весьма тернистой. Хотя молодые геи по-прежнему предпринимают попытки использовать вооруженные силы в качестве повода к тому, чтобы покинуть свое не слишком толерантное домашнее окружение, и как плацдарм для перемещения поближе к функционирующим гей-сообществам, они сталкиваются с опасностью разоблачения, военного суда и увольнения за аморальное поведение.
В то время, как в городах эротические популяции стараются образовывать нуклеарные структуры, занимать некоторые обычные, всем известные территории, церкви и другие силы по борьбе с пороком постоянно оказывают на локальные власти давление с целью ограничить такие области, уменьшить их известность или даже выселить их обитателей из города. Не редкость также и периодическое закручивание гаек, когда местная «полиция нравов» спускает собак на популяции, которые контролирует. Геи, проститутки и иногда трансвеститы, многочисленные и привязанные к своим территориям, вступают в схватки с полицией за отдельные улицы, парки и аллеи. Такие войны на границах обычно нерезультативны, но они приводят к множеству жертв.
На протяжении большей части нашего века сексуальные подпольные миры были маргинальными и бедными, их обитатели терпели угнетение и нещадно эксплуатировались. Впечатляющий успех гей-бизнесменов в создании пестрой гей-экономики изменил качество жизни в гей-гетто. Уровень материального комфорта и социальной занятости, которого достигло гей-сообщество в последние пятнадцать лет, является беспрецедентным. Но очень важно помнить о том, что случилось с другим аналогичным экономическим чудом. Рост черного населения в Нью-Йорке в начале двадцатого века привел к Гарлемскому Ренессансу, но периоду расцвета наследовал период депрессии. Относительное благополучие и культурное процветание гей-гетто может быть настолько же хрупким. Как и черные, которые бежали с Юга на более развитый Север, гомосексуалисты просто сменили сельские проблемы на городские.
Первые геи занимали центральные районы городов, но скоро были выжиты оттуда. Впоследствии они селились в более бедных районах. Вскоре геи, особенно малоимущие, вступили в неявное соревнование с другими бедными категориями населения за ограниченное количество жилья, недорогого и доступного. В Сан-Франциско такое соревнование за дешевое жилье привело к вспышке расизма и гомофобии и стало причиной всплеска уличного насилия, направленного против гомосексуалистов. В отличие от изолированных и невидимых геев в сельской местности, городские геи теперь являют собой многочисленные и явные мишени для городских фрустраций.
В Сан-Франциско бурное строительство в центре города небоскребов и дорогих кооперативных домов стало причиной невозможности найти доступное по цене жилье. Строительство стоимостью в миллионы долларов усиливает давление на всех жителей города. Таким образом, бедные геи, снимающие жилье, по-прежнему легко обнаружимы в бедных районах, чего нельзя сказать о мультимиллионерах. Угроза «гомосексуального вторжения» — излюбленный козел отпущения, который прекрасно отвлекает внимание от банков, комиссий по планированию, от политического истеблишмента, от алчных коммерсантов. В Сан-Франциско благополучие гей-общины было поставлено под сомнение политикой властей в области торговли недвижимостью.
Экспансия центра коснулась всех эротических мирков, имевших свою территорию. И в Сан-Франциско, и в Нью-Йорке дорогостоящее строительство и обновление жилого фонда вторглись в территории, где процветала проституция, порнография, где ютились с/м бары. Бизнесмены давно зарятся на Тайме Сквер, на Тендерлуа, что расположен влево от Норт Бич, на южную часть Маркит. Идеология, направленная против секса, законы против непристойности, регуляция проституции и торговли алкогольными напитками — все они очень даже кстати в деле уничтожения не внушающего доверия «взрослого» бизнеса, секс- и с/м индустрии. В последующие десять лет большая часть этих районов будет выровнена бульдозерами и приготовлена под деловые и культурные центры, интернациональные отели, штаб-квартиры корпораций и дома для богатых.
Но наиболее важным и существенным видом сексуального конфликта является то, что Джеффри Вике называл «моральной паникой». Моральная паника является «политическим моментом» секса, в котором рассеянные мнения канализуются в политическую акцию, а из нее — в социальное изменение. Истерия по поводу «белых рабов» 80-х годов девятнадцатого века, травля гомосексуалистов в 50-х и паника по поводу детской порнографии в конце 70-х были типическими примерами моральной паники.
Поскольку сексуальность в западных обществах окружена таинственностью и умолчанием, то и войны по ее поводу ведутся косвенными средствами — телефонным террором, при помощи подставных лиц и с интенсивным использованием символических средств. Сексуальная активность зачастую служит лишь обозначающим для персональной и общественной озабоченности, к которой секс не имеет прямого отношения. В периоды моральной паники такие страхи направляются на произвольные виды сексуальной активности или на целые популяции. Средства массовой информации начинают пылать праведным возмущением, масса ведет себя как бешеная стая, полиция приводится в готовность, а государство принимает все новые законы и регуляторные акты. Когда ужас проходит, обнаруживается, что некоторые эротические группы уже уничтожены. И тогда государство направляет свою мощь на новые сферы эротического поведения.
Система сексуальной стратификации поставляет легких жертв, которым не хватает сил защитить себя, она же поддерживает и уже существующий аппарат контроля их движений и курирования их свобод. Запрет на сексуальное диссидентство делает их морально беззащитными. Каждая моральная паника откликается сразу на двух уровнях. Конечно, больше всех страдает популяция, избранная мишенью для расправы, но следующие за ней социальные и законодательные изменения ударяют по каждому.
Моральная паника лишь очень редко устраняет реальную проблему именно потому, что направлена она лишь на химеры и на означающие. Берется уже существующая дискурсивная структура, которая изобретает жертв, чтобы покарать «пороки» как преступления. Криминализация безвредного поведения, такого, как гомосексуализм, проституция, непристойность или потребление легких наркотиков, рационализуется посредством изображения тех, кто практикует это поведение, в качестве угрозы здоровью и безопасности женщин и детей, национальной безопасности, семьи или даже самой цивилизации. Даже когда всем известно, что некая активност