После того как меня эвакуировали с Крита на борту крейсера «Перт», я прибыл в Александрию 1 июня 1941 года и немедленно был отправлен в Каир (в чине лейтенанта Королевского армейского медицинского корпуса) той же ночью, в самый разгар авианалета, где я должен был явиться в расположение местной базы Королевского армейского медицинского корпуса (RAMC). Я остановился в отеле Карлтон (Carlton Hotel), где по счастливой случайности встретился с Дэвидом Аберкромби, с которым я познакомился еще в Афинах, где он работал в Британском Совете.
[В биографии Лоренса Даррелла под авторством Яна Макнивена (Ian MacNiven, «Lawrence Durrell: A Biography») отмечается, что Аберкромби «отправил Стефанидеса к Ларри. Теодор прихрамывал после того, как пересек Крит в чужих сапогах несколькими размерами больше... Теодор сказал Ларри, что все, кто участвовал в эвакуации с Крита, получат медаль с надписью “EX CRETA” («excreta» – «испражнения»)». Подробно об эвакуации с Крита рассказывается в замечательной книге Стефанидеса «Climax in Crete». – Прим. ред. и пер. ]
От Аберкромби я узнал о местопребывании Лоренса и Нэнси – они временно остановились в отеле «Луна-парк» (Luna Park Hotel), довольно обветшалом здании, которое местные власти реквизировали, чтобы приютить там британских беженцев из захваченной немцами Европы. После обычных задержек связи и неверно набранных номеров я имел удовольствие услышать по телефону голос Лоренса, после чего в тот же день я отправился в город и встретился с ним. Гостиница «Луна-парк» была ужасным местом, битком набитым людьми, но Лоренс с Нэнси и маленькой Пенелопой выглядели очень хорошо, если учесть, через что они прошли.
От Лоренса я узнал, что он работал в школе Британского Совета в г. Каламата (южный Пелопоннес) и ухитрился эвакуироваться на небольшом каике, набитом беженцами, всего лишь за день до немецкого вторжения. Они провели несколько очень неуютных и опасных дней в море, ожидая в любой момент нападения со стороны немецких или итальянских самолетов и прекрасно осознавая, что переполненный каик пойдет ко дну даже в случае умеренного шторма.
Но удача была на их стороне, и они благополучно добрались до Александрии, где, как они полагали, их бедам пришел конец. Но не тут-то было. Как только они ступили на берег, все пассажиры каика, включая Дарреллов, были задержаны военными властями и интернированы в концентрационный лагерь, который был еще более переполнен, чем «Луна-парк». [На самом деле каик, на котором Дарреллы эвакуировались из Каламаты, остановился на Крите в г. Ханья, где их пересадили на австралийский войсковой корабль, который и прибыл в Александрию. – Прим. ред. ] Это была стандартная мера предосторожности, целью которой было не дать немецким агентам проникнуть в Египет с настоящими беженцами.
Дарреллам, к счастью, после небольшой задержки удалось доказать свои благие намерения, но тут возникло новое затруднение. Из Каламаты они эвакуировались лишь в том, в чем были одеты, и денег при них не было. Вот почему они остановились, по приглашению властей, в не располагающем к себе «Луна-парке». Но и это теперь было в прошлом. Им выслали средства, и они должны были переселиться в [многоквартирный дом] Gezira Guest House, как только их комната будет готова, то есть через день или два.
На мое счастье, меня временно прикомандировали к 15-му (шотландскому) военному госпиталю в Агузе, приятному пригороду Каира на берегу Нила. Еще большим счастьем было то, что госпиталь этот находился всего в нескольких минутах ходьбы от Gezira Guest House, очень симпатичного многоквартирного дома посреди престижного острова Гезира, лежащего между двумя рукавами Нила. На этом острове со своими семьями жило большинство британских служащих, как военных, так и гражданских.
Моя работа в качестве помощника рентгенолога была не слишком обременительной, и вскоре я смог посетить Дарреллов на их новой квартире, которую Нэнси сделала весьма домашней и уютной, хоть Лоренс и утверждал, что все, что ему нужно, – это кровать, сетка от комаров и печатная машинка. Не помню, чтобы в этот список входили стол и стул. Наверное, нет, поскольку в Калами я видел, как Лоренс с вполне счастливым видом печатал на машинке, сидя на плоском пляже и расположив машинку между колен.
Вскоре Лоренс получил важную должность в штате информационного бюро [Information Office] разведывательного департамента [Стефанидес пишет то «Intelligence Department», то «Information Department», то «Intelligence and Information Department». Речь идет о какой-то британской разведывательной службе, возможно, о МИ-6. Для удобства будет использоваться термин «разведывательный департамент». – Прим. пер. ], где его умение писать и знание греческого и французского были высоко востребованы. Невзирая на обременительную работу в информационном бюро, Лоренсу все же удавалось посвящать часть своей жизни литературе, вместе с рядом других писателей, как англичан, так и греков, большинству из которых, как мужчинам, так и женщинам, я был представлен в тот или иной момент. Но это было так давно, что бóльшую часть их имен я уже подзабыл. Лоренс основал ежемесячный журнал [«Personal Landscape»], который продолжал выходить до конца войны. Многие из сотрудников этого журнала, помимо самого Лоренса Даррелла, позже сделали себе большое имя в литературе; одним из них был [выдающийся греческий поэт] Георгиос Сефериадес (Йоргос Сеферис), удостоенный в 1968 году Нобелевской премии по литературе. Я бы с радостью привел имена и других авторов, но все мои номера «Personal Landscape» были утеряны, вместе с большей частью моих личных вещей, во время многочисленных перемещений в ходе войны в Ливийской пустыне, и поэтому я не могу заглянуть в них и освежить свою память [Их имена все равно ничего не скажут советскому и российскому читателю. – Прим. пер. ].
Иногда по вечерам я встречался с Лоренсом и Нэнси (когда она не была слишком занята Пенелопой) в клубе «Гезира» (Gezira Club); полагаю, официальным его названием было «Mohammed Ali Club», но память может мне изменять. Там мы нередко собирались вокруг стола с некоторыми из других писателей и часами обсуждали литературу. Бóльшая часть таких бесед была несколько выше моего понимания, но, думаю, выглядел я так, будто понимал все. Одно время Лоренс пытался научить меня играть в бильярд, но без особого успеха. Кстати, я так и не узнал, умел ли Лоренс сам играть в бильярд, но это не мешало ему учить других.
Лоренс всегда был очень общительным и быстро знакомился со стоящими людьми, поэтому я не удивился, когда он сообщил мне, что профессор Рейснер пригласил нас обоих на чай в свой лагерь у пирамид, где он лично покажет нам одну из гробниц царицы. [Джордж Эндрю Рейснер (1867–1942) – выдающийся американский археолог, обнаруживший гробницу древнеегипетской царицы Хетепхерес I. К описываемому здесь времени он почти ослеп и умер год спустя. – Прим. ред. ]
Профессор Рейснер был знаменитым американским египтологом, проведшим огромное количество раскопок на множестве древнеегипетских мест. Нам с Лоренсом устроили очень приятное чаепитие под большим белым шатром; прислуживали нам официанты в ниспадающем белом одеянии и с красными кушаками. Лагерь выглядел очень роскошным местом, хотя профессор Рейснер заверил нас, что археологические раскопки не всегда столь комфортабельны.
После чая профессор повел нас к одной из крошечных пирамид, окружавших три крупных. Именно в этих крохотных пирамидах были захоронены мумии царских жен. Спустившись по темному покатому коридору, освещаемому большой аккумуляторной лампой, которую нес один из слуг профессора, мы очутились в довольно большой каменной комнате, в центре которой на постаменте лежал каменный саркофаг. Саркофаг был пуст, так как мумию царицы (имя я подзабыл) вывезли в Каирский музей. [Речь, по всей видимости, идет о царице Хетепхерес I, хотя мумия считается утерянной, а содержимое гробницы
Стул царицы Хетепхерес I в Каирском египетском музее.
Набережная Корниш в Александрии.
хранится в Каирском музее. – Прим. ред. ] Профессор поведал нам историю этой царицы и о том, когда была раскопана ее гробница, после чего показал и рассказал нам о том, что, по моему мнению, было самым интересным предметом гробницы.
То была нижняя часть стены, сплошь украшенная небольшими картинами в ярких красках, которые шли через всю комнату и изображали сцены из повседневной жизнь Египта того времени. Картины эти были выполнены очень детально и в красках, которые, благодаря тому, что в помещении всегда царила тьма, не потускнели с того времени, как были нарисованы картины. Рейснер отметил, чтобы рабочие все одинаковы во всех странах и во все времена, и показал нам, что там, где картины были частично закрыты мебелью (к тому времени убранной) художники схалтурили, и рисунки были выполнены далеко не так тщательно. Но в целом картины были сделаны отлично, и на них можно было увидеть рыбаков на Ниле, ткачей у ткацких станков, горшечников за гончарным кругом, домохозяек за работой по дому и прочие сцены деятельного мира.
Профессор Рейснер показал нам еще один любопытный момент. В одной из стен погребальной комнаты имелась довольно глубокая квадратная ниша, содержавшая небольшой мужской бюст. Ниша эта была замурована и скрыта во времена Древнего Египта и была обнаружена лишь при раскопках. Бюст не принадлежал мужу царицы, и было предположено, что его кто-то пронес тайком – возможно, некий любовник царицы, веривший в то, что они снова соединятся после смерти.
Экскурсия эта имела место, если я правильно помню, в сентябре 1941 года. Вскоре после этого, в ноябре 1941 года, меня перевели из Каира в 58-й военный госпиталь в Эль-Амирии под Александрией, и наши приятные встречи с Лоренсом прекратились до 28 февраля 1942 г., когда мне предоставили недельный отпуск в Каире и я снова смог увидеться с Лоренсом. Отпуск был предоставлен мне довольно неожиданно, и я никак не мог найти гостиничный номер в переполненном Каире, но тут мне на помощь пришел Лоренс с одним из своих интересных друзей. Он представил меня Кристоферу Бакли, военному корреспонденту «Дейли телеграф», у которого была квартира на острове Гезира совсем рядом с Дарреллами. Кристофер Бакли очень любезно приютил меня там на время моего короткого отпуска, и я смог проводить бóльшую часть своего времени с Лоренсом, когда у него самого имелось свободное время. Это не всегда было просто, так как он был по уши в работе в разведывательном департаменте и к тому же часто писал для «Personal Landscape». Кроме того, уже в то время он стал составлять подробные заметки об окружавшей его новой жизни для использования их в будущем. И, вероятно, он уже составлял в своей голове наброски романов, которые впоследствии образуют знаменитый «Александрийский квартет».
После той недели в Каире наступил беспокойный период битв с Роммелем. 58-й военный госпиталь был спешно переброшен из г. Мерса-Матрух, что в Ливийской пустыне, в местечко Моаскар (Moascar) на Суэцком канале, недалеко от г. Исмаилия. После того как Роммель был остановлен под Эль-Аламейном, настал период относительного спокойствия, и 14 августа 1942 г. мне удалось получить недельный отпуск в Каире и снова встретиться с Лоренсом Дарреллом.
Я застал его бодрым, веселым и полным оптимизма, несмотря на недавние потрясения. Как и прежде, он все еще работал (причем на износ) в разведывательном департаменте и ценился своим начальством столь высоко, что вскоре его сделали директором александрийского отдела разведывательного департамента. В то время Лоренс жил один, поскольку Нэнси с маленькой Пенелопой были срочно отправлены в Бейрут при эвакуации британских семей во время наступления Роммеля.
Примерно в это время между Исмаилией и Каиром довольно регулярно ходили военные автобусы, и я мог вновь увидеться с Лоренсом 6 и 26 сентября, и каждый раз он выглядел подтянутым и полным энергии.
Вскоре после этого, однако, Лоренса перевели в Александрию в качестве главы александрийского отдела разведывательного департамента, выделив ему отдельный офис и собственный штат сотрудников. Я смог вновь с ним увидеться лишь 15 января 1943 г. во время своего двухнедельного пребывания в Александрии, когда 58-й военный госпиталь готовили к переброске в Бенгази, откуда войска Роммеля эвакуировались после поражения от сил Монтгомери под Эль-Аламейном. Лоренс был в своей стихии; теперь он был сам себе начальник, а заодно мог воспользоваться своим знанием греческого языка, поскольку в то время в Александрии все еще проживало многочисленное греческое население. Я несколько раз бывал у него в офисе – оживленном месте, стены которого были все увешаны антинемецкими политическими плакатами на нескольких языках.
Прошло почти десять месяцев, прежде чем мы снова смогли встретиться, так как 58-й военный госпиталь перебросили сначала в Бенгази, затем в Триполи, а оттуда на Сицилию в ходе кампаний, вытеснивших немцев с того острова. В середине октября 1943 года я снова очутился в Александрии, куда меня эвакуировали после тяжелого приступа дизентерии и энтероколита, и, когда я лежал в 64-м военном госпитале, меня посетил Лоренс Даррелл, все еще работавший в александрийском отделе.
19 декабря 1943 г. мне был предоставлен двухнедельный больничный, который я провел с Лоренсом в очень уютном доме, где Лоренс делил кров с Полем Готчем и его супругой (они работали в Британском Совете). Дом этот располагался на Rue Maamoun, 12, в одном из красивейших кварталов Александрии, состоявшем, главным образом, из отдельно стоящих вилл, окруженных цветущими садами. Там мы встретили Рождество, одно из лучших в моей жизни. К тому времени Лоренс знал об Александрии все и показал мне места, где находились некоторые из ее древних монументов, включая Александрийскую библиотеку и знаменитый Александрийский (Фаросский) маяк. Было очень интересно посмотреть на места, где некогда стояли эти прославленные сооружения, но, увы, от них не осталось даже руин.
Одним из наших излюбленных мест для прогулок (когда Лоренсу удавалось выкроить свободное от работы время) был длинный променад вдоль набережной [Корниш], по одну сторону которого лежало Средиземное море, а по другую тянулась длинная вереница низких, тесно стоящих вилл. Погода, к счастью, в целом была хорошей, но иногда дул ледяной северный ветер, сопровождаемый внезапным ливнем. Александрийский пляж был усеян маленькими пляжными домиками; некоторые из них, однако, были довольно крупными и искусно сделанными и почти не уступали по величине небольшим виллам с двумя, тремя или четырьмя комнатами.
Несколько раз я с большим удивлением замечал стоящую под дождем мебель, пока Лоренс не объяснил мне, что эти пляжные дома принадлежат александрийскому муниципалитету, который сдает их в аренду. Если арендная плата не уплачивалась в срок, мебель арендатора (дома сдавались без мебели) попросту выбрасывалась наружу и дом сдавался кому-то другому, так как на них всегда был большой спрос. Лоренс добавил, что часто происходили канцелярские ошибки и иногда вы могли обнаружить вашу мебель на улице, даже если вы заплатили арендную плату вовремя. Иногда один и тот же дом сдавался двум разным жильцам одновременно, к большому неудовольствию обоих.
11 июля 1944 г. мне был предоставлен еще один двухнедельный отпуск, когда я находился в городе Барче (?) (Barce) в Ливии, и я вновь провел очень приятный отпуск с Лоренсом и Готчами в их александрийском доме. Как и раньше, Лоренс по-прежнему был главой александрийского отдела разведывательного департамента и был весь в работе, которая, однако, ему очень нравилась.
Ближе к концу 1944 года, в сентябре, меня перевели в 53-й военный госпиталь с пунктом назначения Салоники. Но сначала мы провели шесть недель в Аба-эль-Кадере (Aba-el-Kader), совсем рядом с Александрией, и лишь затем покинули Египет, в первую неделю ноября. За это время, благодаря регулярно ходившим военным автобусам, я часто бывал у Лоренса, в основном по субботам, и именно в один из таких субботних дней он представил меня обаятельной девушке по имени Ева, которая вскоре стала его второй женой, а затем и матерю его второй дочери Сапфо.