Аргумент 1: выплавка драгоценных металлов являлась государственной монополией.
Данный тезис является ключевым в системе доказательств сторонников версии тайной плавки. При этом, как ни странно, никто из исследователей (кроме Г. Веймарна) не потрудился на основе нормативной базы XVIII в. проверить это утверждение.
Историки по праву считают основой законодательной базы горного дела в России «Берг-привилегию» Петра I, принятую 10 декабря 1719 г. Уже в этом документе ни о какой монополии государства (или царской семьи) на добычу драгоценных металлов речи не шло. Первым пунктом закона искать и плавить золото и серебро дозволялось «всем... какого б чина и достоинства ни был», т. е. любому жителю России, от дворянина до крепостного. Поиск новых месторождений разрешался повсюду, независимо от принадлежности земель. Единственным ограничением являлось преимущественное право государства покупать металлы по установленной Берг-коллегией цене. Разрешение на строительство завода предприниматель должен был получить в столичном горном ведомстве [50, с. 863-865]. Демидов в 1726 г. действительно просил помимо меди разрешить ему добывать «ежели где приищутся впредь» серебряные, золотые руды. Однако горные власти не дали такого разрешения, постановив, что плавка других металлов, кроме меди, будет позволена Акинфию Никитичу после изучения в Берг-коллегии рудных образцов [26, с. 119-121].
Важным событием в истории горного дела Сибири стало принятие нового закона 26 сентября 1727 г., дополнившего петровские «привилегии». Несмотря на то, что этот указ опубликован в Полном собрании законов Российской империи и переопубликован в ряде современных изданий, сторонники тайной плавки его упорно не замечают. Между тем указ имел прямое отношение к алтайским заводам, и причиной его принятия, вероятно, стало начало разработки руд на юге Западной Сибири. Указ давал новые льготы всем, кто захочет искать и плавить любые металлы на землях, расположенных восточнее города Тобольска (следовательно, и на Алтае). Теперь для начала добычи золота и серебра не требовалось никакого разрешения. Единственная обязанность горнозаводчика состояла в том, чтобы в течение двух-трех месяцев «по вступлении в тот промысел» уведомить об этом власти. Характерно, что в дальнейшем Демидов всегда ссылался не на разрешение 1726 г. а на этот указ. В ноябре 1746 г., когда Демидова уже не было в живых, Елизавета Петровна отменила указ 1727 г.
В принципе, наличие этого указа полностью опровергает версию о тайной плавке серебра на Урале из алтайской меди. Если на Урале Демидов по закону не мог добывать серебро без разрешения горных властей, то на Алтае он, наоборот, мог производить выплавку драгоценных металлов не таясь! Поэтому совершенно нелогично везти серебросодержащий полуфабрикат за тысячи километров, строить в подвалах тайные печи и чеканить монету на Урале (за фальшивомонетничество законы всегда наказывали предельно сурово), если добывать серебро вполне легально можно было на Алтае. Как ни парадоксально это звучит, но Колывано-Воскресенский завод в 1730-е гг. был единственным предприятием Демидова, где по закону разрешалось плавить серебро.
Считаем, что все дальнейшие аргументы о тайной плавке не имеют смысла, поскольку версия о государственной монополии на добычу драгоценных металлов является основой легенды - тем единственным «гвоздем», без которого вся система доказательств рушится. Но поскольку наша цель — не просто проверка изложенных выше аргументов, но и выяснение причин их появления, последовательно рассмотрим все пункты.
Аргумент 2: алтайскую черную медь на судах по Оби и Иртышу перевозили на Урал для извлечения серебра.
Причину перевозки тысяч пудов колыванской черной меди с Алтая на Урал за тысячи верст не могли понять уже исследователи XVIII в. Генерал Веймарн одним из первых высказал версию о том, что причиной перевозки полуфабрикатов на Урал была выплавка драгоценного металла. В. Рожков, сообщая о ревизии 1732 г. В. Райзера, недоумевал, что «ревизоры не обратили внимания на отправленную в Невьянский завод... черную медь» [55, с. 351]. На самом деле то, что настораживает исследователей уже 250 лет, не вызывало вопросов у современников. Главной причиной отправки меди на Урал был недостаток лесов вокруг Колывано-Воскресенского завода. В 1732 г., через четыре года после начала действия первого металлургического предприятия на Алтае, в своем пространном отчете Райзер и Фермор привели неутешительный подсчет, по которому получалось, что при плавке руд на Колывано-Воскресенском заводе четырьмя печами «будет лесу токмо на пятнадцать лет». В 1735 г. крупнейший специалист горного дела В. Геннин предложил оригинальное решение этой непростой задачи: «можно плавить руды на черную, а не на чистую медь» и водным путем по Оби или Иртышу отправлять полученный полуфабрикат «до таких мест, где лесу множество имеетца и где можно для плавки черной и чистой меди заводы построить» [32, с. 625].
Уже в первой половине 1730-х гг. из-за отсутствия лесов в районе Колыва- но-Воскресенского завода на нем стали выплавлять в основном полуфабрикат — черную медь, которую затем для окончательной очистки отвозили на судах на Невьянский и Нижнетагильский заводы. После пуска в 1744 г. Барнаульского завода черную медь стали отправлять на устье Барнаулки. Примечательно, что первая барнаульская медь была получена именно из такого колыванского полуфабриката.
Следовательно, очистка алтайской меди на Урале определялась не желанием скрыть факт наличия в ней серебра, а исключительно производственной необходимостью.
Аргумент 3: производство алтайской меди было заведомо убыточным для А. Демидова.
Как отмечалось выше, Никита Демидов в 1710 г. не согласился отдавать 9/10 уральской меди в казну, и на его уральские и алтайские заводы эти условия никогда не распрострнялись. Что касается высокой себестоимости алтайской меди, то, не вдаваясь в длительные подсчеты, укажем, что, по сообщениям самих демидовских приказчиков начала 1730-х гг., производство пуда чистой меди обходилось в сумму от 1 руб. 60 коп. до 2 руб. 57 коп. [26, с. 170-174]. Такой дешевой меди в России не было, на уральских заводах Демидова себестоимость этого металла составляла от 4 руб. 60 коп. до 5 руб. 20 коп. за пуд [2, л. 4 об.] [1]. Оппоненты могут возразить, что Демидов специально занижал себестоимость, чтобы скрыть ее убыточность. На это укажем, что в 1735-1737 гг. когда алтайские предприятия были в первый раз взяты у Демидова в государственную собственность, производство алтайской чистой меди обходилось в 2 руб. 56 коп. - 3 руб. 11 коп. за пуд [2, л. 4 об.; 20, л. 159,160 об.]. Доставка одного пуда черной меди с Алтая на Урал в этот же период стоила 12 ]/2 коп., а не 46 коп. [20, л. 159], как сообщается в современной литературе.
По какой цене алтайская медь поступала в казну? Как мы уже говорили, в исследованиях XIX-XX вв. значится сумма 4,5 руб. за пуд (В. Рожков, С. Маслениковский и др.). Действительно в 1734 г. Василий Татищев, прибыв на Урал, забрал большую часть меди А. Демидова и других заводчиков по этой цене. Практически все уральские промышленники подали жалобу лично императрице Анне Иоанновне, указав, что уплаченная им сумма ниже себестоимости производства металла [51, с. 202-203]. Действия Татищева противоречили положениям петровской берг-привилегии 1719 г. и указам царицы [2, л. 4-4 об.; 7, л. 496; 51, с. 203]. 4 июля 1737 г. Анна Иоанновна приказала начальнику Уральских горных заводов выплатить промышленникам «истинную цену, во что по подлинному свидетельству им самим стала, да сверх того по 15 процентов». Впредь же полагалось брать металл только с тех заводов, на которых себестоимость не превышает четырех с половиной рублей. Более того, в указе императрицы особо оговаривалось, что «с Томских (Колывано-Воскресенских. - А К.) Демидова заводов в казну Нашу меди впредь брать не надлежит» [51, с. 203-204]. Позже Демидову за взятую В. Татищевым колыванскую медь заплатили по 6,5 руб., а за уральскую - 7 руб. за пуд [52, с. 411] [2]. Это соответствовало рыночной цене меди, которая составляла 6-7 руб. за пуд, цена медных изделий достигала 19 руб. за пуд.
Таким образом, все приведенные факты показывают, что в качестве основного аргумента об убыточности алтайской меди был взят единичный случай 1735 г., который являлся как раз исключением, а не правилом. Именно этот случай заставил власти законодательным порядком определить систему платы за медь, поступающую в казну от частных промышленников. Он ясно показывает, что никакого насильственного взятия алтайской меди в казну быть не могло.
Завершая рассмотрение вопроса о прибыльности алтайской меди, отметим, что по указу 1727 г. Колывано-Воскресенский завод на 10 лет был вообще освобожден от уплаты налогов на производство меди. Не случайно генерал Г. Веймарн в своей рукописи 1766 г. указал, что чистая прибыль Акинфия Демидова от Колывано-Воскресенских заводов могла составить не менее 85 тыс. руб. [6, л. 64].
Аргумент 4: в 1732-1733 гг. для проверки подозрений о наличии драгоценных металлов на Колывано-Воскресенские заводы приезжали специальные комиссии.
Действительно, в 1732 г. Колывано-Воскресенские заводы посетили представители Берг-коллегии горный советник Винцент Райзер и капитан артиллерии Вильгельм Фермор. Они были посланы в Сибирь не для расследования слухов о серебре, а «для подлинного освидетельствования как наших казенных, так и протчих партикулярных (частных. - А К.) медных и железных заводов» [14, л. 139]. Судя по их отчету, представленному в Петербурге в сентябре того же года, главной целью комиссии являлась проверка правильности организации частным промышленником медеплавильного производства и разработки месторождений. Отчет состоял из 25 пунктов, в одном из которых значилось: «Копка руд ведется непорядочно, ямами и сверху, а в глубине, как о том натуральные примеры показывают, медь лучше, и медное содержание в серебряное переходит». По приказу ревизоров на месте одной из чудских копей (древней горной выработки) была проведена рудная разведка, которая подтвердила их предположение о том, что она «надежду и к свинцу и к серебру подает» [55, с. 343] [3]. Результаты проверки были сообщены не только столичным властям, но и самому Демидову. Однако следует понимать, что о возможности наличия серебра в алтайской руде и заводчик, и горные власти имели сведения еще с 1726 г. Но одно дело догадываться о содержании серебра, а другое - уметь его извлечь из руды.
Что касается доноса фискала Григория Капустина в мае 1733 г. и проведения следствия по этому доносу, то этот сюжет еще нуждается в детальном изучении. Отметим лишь, что главной статьей обвинения была не добыча серебра из алтайских руд, а утайка налогов за выплавленные медь и железо на Урале (основные следственные мероприятия проходили именно там) [43, с. 174; 55, с. 343]. Даже В. Рожков, который первым написал о следствии по доносу Капустина, указывал, что о серебряной руде «расследование вовсе не было сделано».
Имеющиеся в нашем распоряжении документы явно свидетельствуют, что причиной организации указанных ревизионных комиссий не были слухи о наличии серебра в алтайских рудах.
Аргумент 5: во время пробных плавок змеиногорских руд в 1735-1736 гг. было обнаружено серебро.
В 1735 г. по инициативе В. Н. Татищева Колывано-Воскресенские заводы были взяты у Акинфия Демидова в государственную собственность. Это первое взятие заводов никак не было связано со слухами о наличии серебра в алтайских рудах. Целью сформированного на базе демидовских предприятий нового казенного горного ведомства было производство меди из руд обь-иртышских и енисейских месторождений. Летом 1736 г. по приказу горных властей на Змеиной горе проводились работы по разведке месторождения, в том числе проверке полиметаллических руд на содержание серебра. Причиной организации этих работ стало сообщение из Екатеринбурга, где в октябре 1735 г. в одном из образцов присланной с Алтая свинцовой руды было обнаружено серебро.
Всего на Змеиногорском месторождении (которое тогда называлось Кор- балихинским) было добыто более 900 пуд. руды. Из них 115 пуд. шихтмейсте- ром С. Чернилыциковым в присутствии опытного горного специалиста К. Гордеева было проплавлено на Колыванском заводе. Несмотря на значительное количество использованных руд, результат опытных плавок оказался отрицательным. Поэтому работы на горе остановили, а в Екатеринбург отправили рудные образцы «для лутчей опробации» и с просьбой в случае обнаружения серебра прислать на Алтай «знающаго плавильщика, как надлежит плавить серебряные руды» [4]. Судя по отсутствию документов, никакого продолжения этим работам не было: очевидно, и уральским мастерам не удалось выплавить драгоценный металл. По свидетельству одного из первооткрывателей змеиногорского месторождения Федора Лелеснова, так как «тогда знающих серебряные плавки людей не было, то оная руда в плавку не пошла и так оставлена... без всякого употребления» [36, с. 107].
Таким образом, работы 1736 г. на Змеиной горе нельзя считать началом производства серебра на Алтае, они стали лишь еще одним косвенным подтверждением надежд, что в алтайских рудах должно быть серебро. Уже во второй половине XVIII в. исследователям было непонятно, почему даже казенные специалисты не смогли найти на Змеиной горе серебро. Генерал Веймарн писал по этому поводу: «В том или совершенное незнание силы в рудах и горных делах или же какое непростительное пристрастие руководствовать могло...» [6, л. 42]. Ирония судьбы заключалась в том, что Змеиная гора действительно, как было установлено позже, почти полностью состояла из серебросодержащих руд! Однако в середине 1730-х гг. технология плавки серебра из полиметаллических руд была еще неизвестна демидовским и казенным специалистам, работавшим на Алтае [5].
Аргумент 6: в 1743 г. с алтайских заводов бежал саксонский мастер Ф. Трейгер с образцами змеиногорских золото-серебряных руд.
Саксонец Филипп Трейгер был признанным специалистом по серебряным рудам, еще в 1733-1734 гг. он принимал участие в поиске серебряных месторождений на Медвежьем острове в Белом море. Скорее всего, именно поэтому Акинфий Никитич 1 января 1741 г. нанял этого штейгера (горного мастера) по контракту на три года для работы на Алтае [18, л. 62-62 об.]. Трейгер являлся немецким подданным и достаточно высокооплачиваемым специалистом, поэтому предположения некоторых писателей о том, что к побегу его подтолкнула малая оплата или то, что его высекли демидовские приказчики [54, с. 59], мягко говоря, необоснованны.
Более того, ни о каком побеге в истории с Трейгером не может быть речи, ведь он не был крепостным А. Демидова. Он покинул Алтай осенью 1743 г. по окончании контракта. Федор Лелеснов вспоминал в 1769 г., что незадолго до отъезда Трейгера он показал горному специалисту образцы руды с заброшенной с 1736 г. Змеиной горы. Опытный русский рудознатец обратил внимание на особенности змеиногорской руды, однако, не обладая достаточными знаниями (он просто никогда не видел серебряной руды), все же сомневался в подлинности своего открытия. Немецкий мастер сразу определил, что образцы «добываемым на Медвежьем острове рудам сходны», т. е. серебряные. Покидая Колывано-Воскресенские заводы, Филипп Трейгер взял с собой образцы найденной Лелесновым змеиногорской руды (возможно, он уже тогда решил показать руду сразу в столице, поскольку официально у Демидова уже не работал).
Следовательно, никакого побега Трейгера со шляпой змеиногорских самородков не было. Появление этих слухов есть не что иное, как народная интерпретация событий, связанных с открытием алтайского серебра и последующим взятием Колывано-Воскресенских заводов.
[1] На Выйском заводе чистая медь обходилась Демидову по 6,16-7 руб. [43, с. 193].
[2] Примерно такие же цены за медь, принятую с 1735 по 1739 гг., были установлены и для других заводчиков.
[3] Отчет В. Райзера и В. Фермора под названием «Рудокопческое состояние демидовских медных заводов в Кузнецком уезде. 1732 г.» храниться в РГАДА [5]. Цит. по: 9, л. 94 об.
[4] Подробно этот сюжет рассмотрен нами в отдельном очерке [28, с. 85-92].
[5] О технологии производства серебра в XVIII в. см. там же.
Аргумент 7: испугавшись побега, А. Демидов в феврале 1744 г. сам преподнес царице алтайское серебро.
По нашему убеждению, А. Демидову нечего было опасаться. Тогда почему он в начале 1744 г. представил Елизавете Петровне слитки алтайского серебра, а 8 февраля решился на личную встречу с царицей? Все эти действия заводчика были напрямую связаны с началом производства алтайского серебра.
В 1743 г. Демидов принял «себе во услужение» сразу двух иностранных мастеров: берг-лейтенанта Иоганна Самуэля Христиани и плавильного мастера Иоганна Михаэля Юнгганса. По контрактам, заключенным на 4 года, первый должен был получать 400, второй - 600 руб. в год [18, л. 286 об.; 383-383 об.]. Достаточно сказать, что столько не получал ни один иностранный горный специалист в России. Задача этим иностранцам Демидовым была поставлена очень конкретная — организовать производство серебра.
С. Христиани был отправлен на Колывано-Воскресенские заводы, а М. Юнгганс прибыл в Невьянский завод Акинфия Демидова. Как сообщает сам хозяин завода, Михаэль Юнгганс «усмотрел» там 233 пуда колыванской черной меди, привезенной с Алтая. Будучи опытным плавильным мастером, саксонец смог извлечь из этого полуфабриката 27 фунтов 80 золотников серебра. По нашему мнению, это оказалось совершенно неожиданным для Демидова — он даже не мог предположить, что серебро имеется в той самой черной меди, которую более 20 лет очищали на заводе! Понимая значение такого открытия, заводчик решил воспользоваться предоставленным ему шансом и лично поднес серебро царице. Никакого разрешения на плавку серебра ему не требовалось (он его имел по указу 1727 г.). Главной и единственной просьбой заводчика к царице являлось стремление «быть со всеми заводами, з детьми, мастеровыми и работными людьми... под ведением в высочайшем Кабинете» - то есть Демидов просил личного покровительства царицы. В своем прошении Акинфий Никитич просил вывести его из ведения Берг-коллегии и «других мест», отмечая, что если бы не проволочки столичного горного ведомства, он бы как «любопытный заводчик» давно мог обнаружить серебро [1]. Таковы, на наш взгляд, истинные причины приезда А. Демидова в Санкт-Петербург и поднесения им слитка серебра царице.
Аргумент 8: для расследования о «тайной плавке серебра» царица направила на Алтай комиссию А. Беэра.
Для проверки сведений А. Демидова и обследования алтайских месторождений 17 мая 1744 г. была образована специальная комиссия во главе с начальником Тульских заводов А. В. Беэром. В указе ничего не говорилось о проведении следствия.
Однако в самый разгар подготовки комиссии к отъезду на Алтай произошло событие, которое, можно смело утверждать, резко изменило не только ход событий, но и всю историю Алтайского края. В июне в Москву, где тогда находилась царица, прибыл Филипп Трейгер с образцами змеиногорских руд. 22 июня 1744 г. пробирный мастер Готлиб Улих провел пробу образцов, представленных иностранцем. Руда оказалась не серебряной, а... золотой! Из трех центнеров или 300 фунтов было выплавлено: «чистых – серебра 9 золотников; золота - 6 золотников» [17, л. 2]. Такого расклада не ожидали ни А. Демидов, ни сам Ф. Трейгер (ведь он, как и Ф. Лелеснов, считал, что руда содержит лишь серебро). По нашему мнению, значение этого факта недооценивается исследователями. Змеиногорское золото — первое рудное золото России - резко изменило ход дальнейших событий. Уже 2 июля 1744 г. царица издает новый указ А. Беэру, значительно расширяющий полномочия комиссии. Из небольшой командировки на Колывано-Воскре- сенские заводы миссия Беэра превратилась в мероприятие общесибирского значения: бригадиру Беэру приказывалось секретно осмотреть все уральские и сибирские заводы, «где разведать... о каких минералах, чего еще на свет не произошло» [35, с. 330-331]. Не случайно открытие первого уральского золота в 1745 г. оказалось связано также с работой комиссии.
Аргумент 9: прибыв на Алтай, комиссия обнаружила на Колывано- Воскресенском заводе сереброплавильное производство.
Действительно, когда в январе 1745 г. А. Беэр прибыл на Колывано-Вос- кресенский завод, он застал здесь налаженное сереброплавильное производство (все увиденные печи бригадир перечислил в своем рапорте императрице). Этот факт дал исследователям основание утверждать, что тайная плавка серебра велась не только на Урале, но и на Алтае.
Объяснение же этому факту достаточно простое и обыденное. Осенью 1743 г., когда М. Юнгганс работал на Невьянском заводе, второй саксонский специалист Самуэль Христиани приехал на Колывано-Воскресенский завод для организации здесь сереброплавильного производства. Академик Герман в своем сочинении прямо указывает, что первые сереброплавильные печи построил на Колыванском заводе именно Христиани [39, с. 237]. Скорее всего, начало сереброплавильного производства на Алтае относится к концу зимы 1744 г. Выплавка демидовского серебра на Колывано-Воскресенском заводе велась до приезда комиссии А. Беэра (январь 1745 г.), т. е. не более одного года.
Аргумент 10: Акинфий Демидов не выдержал раскрытия тайной плавки и в августе 1745 г. умер.
При рассмотрении этого аргумента мы встречаем классический пример того, как стоящие рядом события были объединены исследователями в качестве причины и следствия. Действительно, 5 августа 1745 г. по пути на свои уральские заводы после девятидневной болезни Акинфий Никитич скоропостижно скончался в возрасте 67 лет [33, с. 86].
По нашему мнению, не угроза потери заводов ускорила кончину Демидова, а, наоборот, смерть могущественного заводчика привела в конечном счете к потере его наследниками всех алтайских предприятий. Эта точка зрения не нова. Еще сто лет назад историк В. Рожков писал: «Нельзя не заметить что правительственная сила была на стороне Акинфия Демидова против него не слышно было ни одного голоса, а только смерть его порвала эту силу... По-видимому, не в пору умер Акинфий Никитич, и последнее слово, принадлежащее ему по праву, не было им сказано» [55, с. 335].
1744-1745 гг. были периодом наивысшего могущества знаменитого уральского заводчика. 24 июля 1744 г. царица официально узаконила то, что обещала Демидову еще в феврале при их личной встрече: Сенату был дан указ о привилегии действительного статского советника Демидова, пожалованной ему за особые заслуги перед Отечеством. Отныне, «ежели где до него Акинфия Демидова будут касаться какие дела... о том наперед доносить Нам», — требовала царица [53, с. 178]. В благодарность за верную службу императрица объявляла о своем покровительстве знаменитому уральскому заводчику. Нет сомнения, что в появлении этого закона основную роль сыграло колыванское серебро. Начало его добычи как раз и стало одной из главных «государственных услуг», о которых шла речь в указе.
Аргумент 11: указом 1 мая 1747 г. заводы были отобраны (конфискованы) у Демидовых в наказание за тайную плавку серебра.
Поскольку ни о каком следствии над А. Демидовым речи не шло, то и появление указа 1 мая 1747 г. нельзя связывать с наказанием заводчика и его наследников. Изначально, в 1745 г., вопрос о взятии Колывано-Воскресенских заводов в казну не стоял, предприятия хотя и перешли в ведение императорского Кабинета, оставались собственностью наследников Демидова.
7 декабря 1745 г., по приезде в Санкт-Петербург, Андрей Беэр представил Елизавете Петровне подробный рапорт о результатах работы комиссии. Интересно отметить, что в нем ни о каком взятии алтайских заводов речи еще не шло. Начальник комиссии предложил Елизавете запретить выплавку на Колыванском заводе медных руд (т. е. остановить завод, поскольку выплавка демидовского серебра закончилась уже в начале 1745 г.), оставив лишь Барнаульский завод в качестве медеплавильного предприятия. Для выплавки серебра из алтайских (змеиногорских) руд Беэр советовал построить на реке Таре (за сотни километров от рудников) большой казенный завод и серебряные руды возить туда водным путем по Иртышу. «А покамест... вновь казенные заводы построены будут, плавить серебряные руды... при Колыванских заводех», - предлагал Беэр. То есть алтайские предприятия оставались за Демидовыми, но на Барнаульском разрешалось плавить только медь, а Колыванский полагалось временно взять для выплавки казенного серебра [35, с. 353-362]. Таким образом, Беэр предполагал совместную разработку алтайских месторождений: медных - Демидовыми (на Барнаульском заводе), золото-серебряных - Кабинетом (сначала на Колыванском, а затем на вновь построенном «Тарском»).
Однако уже через две недели в докладе о развитии горного дела на Алтае Андрей Венедиктович предложил взять в казну не только Колыванский, но и Барнаульский завод «для плавки серебра, пока новые на Убе или Таре реках построены будут» [16, л. 10 об.]. Предложение о взятии всех алтайских предприятий «в казенное содержание» определялось не желанием наказать Демидовых (Акинфия вообще уже не было в живых), а сугубо производственной необходимостью. Примечательно, что Беэр советовал царице «подчинить под дирекцию Колыванских горных промыслов и под одно особливое смотрение ея императорского величества Кабинета» и государственные Нер- чинские заводы в Забайкалье, поскольку там выплавлялся свинец, необходимый в больших количествах для выплавки серебра [16, л. 12 об.]. Получается, что по плану Беэра будущее Колыванское горное ведомство должно было охватывать территорию от р. Тары на западе до Забайкалья на востоке!
Алтайские заводы фактически были взяты в казну уже в августе 1746 г., но только 1 мая 1747 г. это было юридически закреплено императорским указом. По указу заводы полагалось не конфисковать у наследников, а взять «с описью», чтобы затем возместить эту сумму наследникам. Кроме того, А. Беэру приказывалось собрать подробные сведения о долгах Акинфия Никитича казне, которые также полагалось учесть при проведении взаимозачетов.
Демидовские приказчики оценили предприятия в 50 799 руб. 18 коп., однако представители Кабинета определили стоимость заводов по их реальному состоянию на 1747 г. и получили сумму значительно меньшую — 29 445 руб. 27 коп. Долги же А. Н. Демидова различным государственным ведомствам составили 68 945 руб. 98 коп., то есть в два раза превысили стоимость всех алтайских предприятий [8, л. 168, 173-175; 12, л. 108-110; 13, л. 14-14 об.; 15, л. 86 об.; 21, л. 42]. Однако наследники не признали эти долги, препирательства длились почти два десятилетия. В результате вопрос о долгах так и не был решен, но и наследники не получили компенсации за алтайские предприятия.
Аргумент 12: в 1977 г. при анализе дымоходов Невьянской башни в саже было обнаружено серебро.
Как уже отмечалось ранее, именно этот аргумент стал завершающей точкой в утверждении версии о тайной плавке серебра на Урале, ведь наличие серебра в дымоходах подтверждалось объективными данными химической науки. Ответ на вопрос, почему в саже из дымоходов знаменитой башни содержалось большое количество серебра, дал еще в феврале 1744 г. сам Акинфий Никитич. Объясняя, каким образом Юнггансу удалось получить драгоценный металл, Демидов сообщал, что на Невьянском заводе «сначала плавлена [была] медь черная. И не зная, что оная чернота в меди была от свинцу... вычищали [ее] многими плавками, и тот свинец весь тратили в огне напрасно» [35, с. 326]. Таким образом, в огне медеочистительных горнов, выгорая вместе со свинцом, исчезало и серебро, которое имеет прочную химическую связь именно с этим металлом. Драгоценный металл в буквальном смысле вылетал в трубу. Поэтому нет ничего удивительного, что сажа горнов Невьянской башни в большом количестве содержала примеси серебра (в феврале 1744 г. Демидов еще не знал, что вместе с серебром выжигалось и золото). Получается, что спектральный анализ сажи доказывает как раз обратное — большое содержание драгоценного металла указывает на то, что демидовские специалисты, не зная о наличии серебра в алтайской меди, десятилетиями избавлялись от самого ценного — свинцовой «черноты», следовательно, и от серебра.
Но остается еще один вопрос: если Демидов не плавил на Урале серебро, то почему в 1746 г. на Невьянском заводе имелись сереброразделительные печи, на которых Улих плавил привезенные 246 пуд. «комисской» черной меди? Объяснения это может быть два: во-первых, как мы уже говорили, сам Юнгганс в конце 1743 или начале 1744 г. должен был построить такие печи для выделения первого алтайского серебра. Во-вторых, в счетной ведомости Улиха о себестоимости выплавленного на Невьянском заводе серебра значится статья расходов «за кладку печек каменщикам» и даже есть прямое указание о плате «за починку крышки на круглой печке» - т. е. сереброразделительном горне (трейб-офене) [17, л. 178-183]. Косвенные данные свидетельствуют, что Невьянский завод был в середине 1740-х гг. единственным предприятием на Урале, где имелось оборудование для выплави серебра.
Как видим, то, что при отсутствии документов выглядело как самая большая тайна А. Демидова и служило пищей для всевозможных версий и исторических легенд, на деле находит вполне обыденное объяснение. Это, впрочем, не делает историю с открытием алтайского серебра менее драматичной и захватывающей.
Рассмотрение истории складывания легенды и проверка аргументов ее сторонников, на наш взгляд, позволяют сделать достаточно интересные методологические выводы.
Любая историческая легенда всегда базируется на каких-то реальных исторических фактах. Недостающие звенья исследователи всегда пытаются восполнить собственными предположениями, выстроить четкую и логичную цепь последовательности событий. Поэтому зачастую события, хронологически стоящие одно после другого, воспринимаются как причина и следствие, при этом неизбежно игнорируется принцип многофакторности исторического процесса.
Еще одной важной особенностью исторического познания, которая, на наш взгляд, в полной мере проявилась в истории формирования данной легенды, является ретроспективность исторического познания (взгляд историка из будущего в прошлое). Исследователь, в отличие от современника событий, всегда знает не только изначальные факты, но и последствия того или иного явления. Соответственно он старается выстроить логику реконструкции прошлого, исходя из своих представлений и уровня знаний. Например, исследователи знали, что алтайская медь содержала в себе серебро и что в 1747 г. заводы были взяты у наследников А. Демидова. Поэтому им оказалось сложно понять, что крупнейшие специалисты первой половины XVIII в. могли не знать о содержании драгоценного металла. Игнорирование ряда важных архивных источников привело к тому, что «белые пятна» в истории открытия алтайского серебра стали заполняться домыслами, а иногда и прямым вымыслом исследователей.
Немаловажное значение в формировании легенды сыграла историографическая традиция: историки, переписывая друг у друга сведения без проверки фактов, приводимых предшественниками, зачастую лишь запутывали проблему. Причем наличие в числе авторов ряда видных специалистов привело к тому, что к концу XX в. перестал применяться один из главных принципов обоснования любой научной гипотезы: общепризнанность суждения не является доказательством его истинности. Историк обязан отказаться от такого «способа проверки» гипотезы, как подбор подтверждающих примеров; напротив, следует стремиться находить аномалии, отсутствие которых будет лучшим подтверждением доказываемой версии, а присутствие - стимулом для коррекции или замены [58, с. 62]. Исследователь не должен отбрасывать факты, если они не вписываются в теорию.
В этой связи укажем, что и в представленной версии событий имеются вопросы, на которые мы пока не можем дать четкого ответа: 1) почему Ф. Трейгер решил ехать именно к царице и почему путь от Калывани до Санкт-Петербурга длился у него более полугода? 2) на каком основании А. Беэр забрал уже действующий демидовский Змеиногорский рудник в казну не только еще до указа 1 мая 1747 г., но даже до смерти самого хозяина (рудник был взят 1 августа 1745 г., а Демидов умер 5 августа)? 3) почему Елизавета нарушила не только свое обещание Демидову, но и берг-привилегию Петра I (1719 г.), которой царь гарантировал заводчикам, что «у них и у наследников их оные заводы отняты не будут; 4) какие причины побудили царицу в ноябре 1746 г. задним числом (!) отменить указ Петра II 1727 г.? Впрочем, все эти вопросы относятся преимущественно к проблеме взятия алтайских заводов в государственную собственность и не имеют прямого отношения к легенде о колыванском серебре.
Мы же в заключение хотели бы еще раз подчеркнуть принципиальный вывод, сделанный на основе анализа документов: никакой тайной плавки алтайского серебра А. Демидовым не было.
[1] Прошение А. Демидова опубликовано [35, с. 325-327].
Автор: А. В. Контев
https://www.portal-vostok.ru/index.php/rossiya/altaj/istoriya/51-legenda-o-tajnoj-plavke-a-demidovym-altajskogo-serebra-fakty-i-vymysel-argumenty-chast-2