Нью-йоркские интеллектуалы и прочие экс-коммунисты находились под контролем Джосселсона (подчинявшегося, в свою очередь, Лоуренсу Невилл (Lawrence de Neufville)), который по заказу ЦРУ создал Конгресс за свободу культуры. В то время цель организации состояла в организации в Западной Европе ‘психологической войны’ против Москвы. Автором этого названия стал Артур Кестлер (Arthur Koestler).
Артур Кестлер родился в 1905 году в Будапеште, в течение долгих лет был активным членом компартии. В 1932 году он приезжает в СССР. Интернационал финансирует издание одной из его книг. Выдав секретной службе свою русскую девушку, он покидает Москву и переезжает в Париж. Во время войны Кестлера арестовывают и депортируют из страны как политзаключенного. После войны он издает книгу ‘Слепящая тьма’ (по фр. ‘Ноль и бесконечность’), в которой описывает свой жизненный путь и изобличает преступления сталинизма. С помощью Джеймса Бернхэма он знакомится с нью-йоркскими интеллектуалами и начинает вращаться в кругах исполнителей секретных операций. После многочисленных встреч с агентами ЦРУ Кестлер назначается редактором коллективного произведения, написанного по заказу спецслужб. Le Dieu des tenebres (Andre Gide, Stephen Spender…) представляет собой суровое осуждение советского режима. После этого Артур Кестлер становится одним из создателей Конгресса за свободу культуры.
В 1950 году, по окончании собрания Kongress fur Kulturelle freiheit de Berlin (Берлинского Конгресса за свободу культуры), организованного его другом Мелвином Ласки, Кестлер пишет ‘Манифест свободных людей’, в котором утверждает, что ‘свобода переходит в наступление’. Джеймс Бернхэм несет полную ответственность за Кестлера, который, по причине своего энтузиазма, скоро станет стеснять конспираторов из Конгресса.
Джеймс Бернхэм, поручитель Кестлера, родился в 1905 году в Чикаго. Став профессором Нью-йоркского университета, он сотрудничает с различными радикальными журналами и участвует в создании Американской рабочей партии. Через несколько лет Бернхэм организовывает раскол троцкистской группы [6]. В 1941 году он издает The Managerial Revolution, впоследствии ставшую манифестом Конгресса за свободу культуры. В 1947 году эта работа была переведена на французский язык под названием Эра организаторов. Вербовка Бернхэма была особенно впечатляющей. В течение нескольких лет он встречался с руководителями сетей stay-behind [7] Фрэнком Виснером и его помощником Кармел Оффи, после чего становится страстным защитником Соединенных Штатов - единственным, по его мнению, заслоном от коммунистического варварства. Он заявляет: ‘Я выступаю против бомб, размещенных в Сибири или на Кавказе, направленных на уничтожение Парижа, Лондона, Рима, (…) и всей западной цивилизации (…), но я приветствую бомбы, размещенные в Лос Аламосе (…), которые в течение пяти лет являются защитой - единственной защитой - свобод Западной Европы’. Полностью понимая функции, выполняемые сетью stay-behind, Бернхэм, близкий друг Раймона Арона, переходит от троцкизма к правому консерватизму и становится одним из главных посредников между членами Конгресса и ЦРУ. В 1950 году неугомонный Мелвин Ласки получает средства, предназначенные для Плана Маршалла, и Бернхэм, Хук и Кестлер, очевидно, посвящаются в эту тайну. Благодаря Конгрессу за свободу культуры, Бернхэму удается распространить по всей Западной Европе свою книгу The Managerial Revolution.
‘ИДЕОЛОГИЯ, СОПЕРНИЧАЮЩАЯ С КОММУНИЗМОМ’
Раймон Арон [8] более всех способствовал распространению во Франции риторики нью-йоркских интеллектуалов. В 1947 году он добивается от издательства Calmann-Levy публикации перевода The Managerial Revolution. В это же время в США Бернхэм защищает свою новую книгу Struggle for the World (‘За мировое господство’). Эра организаторов сразу же истолковывается (и правильно), в частности профессором Джорджем Гурвичем, как апология ‘технократии’.
Бернхэм заявляет, что директора становятся новыми хозяевами мировой экономики. По мнению автора, Советский Союз не только не построил социализм, но и создал режим, подконтрольный новому классу технократов (бюрократическую диктатуру). А в Западной Европе и США власть захватили директора в ущерб парламентам и традиционному правительству. Таким образом, организаторская эра знаменует собой провал как коммунизма, так и капитализма. Очевидно, что главная цель Бернхэма - критика марксизма-ленинизма, построенного на принципе исторической диалектики и объявляющего приход мирового коммунистического общества. На самом деле, ‘социализм не приходит на смену капитализму’; частично национализированные средства производства перейдут к классу директоров, единственной группе, способной в силу своей технической осведомленности, управлять, современным Государством.
Леон Блум хорошо понял крайне антимарксистские технократические тезисы Джеймса Бернхэма. Однако после войны, составляя предисловие к французскому переводу книги, этот бывший лидер Народного фронта не без смущения пишет: ‘Если бы я не был уверен в симпатии одних и дружбе других, я бы воспринял эту просьбу как злой умысел (…) сложно представить себе произведение, которое, на взгляд читателя-социалиста, было бы более смущающим и шокирующим’ [9]. С таким покровителем, как Раймон Арон, и предисловием Леона Блума книга "Эра организаторов" не могла не вызвать фурор.
В 1960 году Дэниэл Белл, близкий друг Сидни Хука, с которым они вместе поддержали ‘охоту на ведьм’, публикует книгу ‘Конец идеологий’, представляющую собой сборник статей из Commentary, Partisan Review и New Leader, а также сообщения Конгресса за свободу культуры. Французский перевод книги сопровождался предисловием Раймона Будона, в течение всей своей жизни боровшегося с социологическими теориями французской школы в лице Эмиля Дюркгейма и Пьера Бурдье, стремясь навязать американизированную концепцию социальных наук. Как ясно из названия, книга "Конец идеологий" возвращается к любимой теме нью-йоркских интеллектуалов, а именно: полному ослаблению коммунизма. Дэниэл Белл, будучи активным членом Конгресса за свободу культуры, который и занимался распространением книги, заявляет также о возникновении новых идеологических конфликтов: ‘Конец идеологий прогнозирует раскол коммунизма как веры, но не утверждает, что любая идеология обречена на умирание. Скорее, я бы отметил, что интеллектуалы часто жаждут иметь идеологию, и новые социальные движения обязательно породят новые идеологии, идет ли речь о панарабизме, национализме или утверждении какой-либо расы’ [10]