Мы возвращаемся из пустыни.
Жара все та же, но будто повеяло прохладой, стало легче дышать. Оказывается, подъезжаем к пойме реки Или.
Здесь другой климат, испарение понижает температуру, нет того зноя и раскаленного воздуха. Показались маленькие тугайчики из лоха. Они кажутся совсем темными на фоне светлой пустыни. Здесь вдоволь тени под каждым деревом.
Как мы по ней соскучились!
Выбираем самую большую и густую тень, останавливаемся, в изнеможении вываливаемся из машины и с чувством облегчения бросаемся на прохладную землю. Кончились наши страдания!
Здесь весной перепадали хорошие дожди. Растения хотя уже высохли, но густо покрывают землю. Вокруг тугайчика расположена большая полянка, такыр с растрескавшейся почвой, но заросший мелкой травкой. Часть растений в крохотных розовых цветочках, другая покрыта противными колючими семенами. Весной здесь было настоящее озерко, и по краям полянки прибило волнами валик мелкого мусора.
Сейчас в это как‑то не верится, глядя на сухую и потрескавшуюся землю.
Вечереет.
Над полянкой взлетают муравьиные львы, сверкают в лучах заходящего солнца большими прозрачными крыльями, покрытыми мелкой сеточкой. Сюда собрались сотни насекомых, никогда я не видал такого их большого скопления.
Вся полянка поблескивает от крыльев. Каждый муравьиный лев занял свое местечко на поляне и пляшет над ним в воздухе вверх‑вниз, немного в одну сторону, потом в другую. Конец брюшка у них в длинных, свисающих книзу отростках.
Муравьиные львы собрались сюда с ближайших барханов, где прошло их детство в ловчих воронках. Выбрали танцевальную площадку!
Какое сильное преображение претерпевает это насекомое в своей жизни! Не верится, что грациозные плясуны, теперь совершенно беззащитные, когда‑то были коварными хищниками с длинными кривыми челюстями и большим плоским брюшком.
Сейчас подземные жители очень зорки, осторожны, прекрасно меня видят, всюду их много, но я иду по полянке, и вокруг меня будто необитаемая зона. Поймать их нелегко.
Я рассматриваю муравьиного льва через лупу и вижу выразительную головку, большие, состоящие из величайшего множества мелких глазков‑омматидиев глаза поблескивают, отражая солнце, красивые усики торчат кверху, как рожки.
Большое и красное солнце садится за горизонт, муравьиные львы начинают бесноваться, и крылья их сверкают отблесками над полянкой. Танцевальная площадка работает вовсю!
Кое‑где я вижу летящих с барханов скромной внешности самок. Они на полянке прячутся в траву. У них на брюшке нет придатков. Но самка, попавшая в столь многочисленное мужское общество, почему‑то не привлекает внимания.
Танцы продолжаются сами по себе и имеют какое‑то особенное ритуальное значение, предшествующее оплодотворению.
Многим насекомым для полного созревания требуется период усиленных полетов. Наверное, так и здесь. Еще, наверное (как не обойтись без предположений), широко расставленные в стороны придатки самцов источают запах, привлекающий самок. В большом обществе самцов он должен быть сильным и предназначенным для того, чтобы разноситься на далекие расстояния. Я старательно обнюхиваю кончик брюшка самцов, но ничего не ощущаю. Может быть, здесь дело и не в запахе, а в особенном излучении?
На полянке небольшая поросль вьюнка, и на ней собралось более десятка ярко‑зеленых вьюнковых листогрызов. От них, не то что от муравьиных львов, исходит сильный и неприятный запах.
Долго ли будут продолжать свои пляски муравьиные львы, они же ничем не питаются и живут за счет запасов, накопленных еще личинкой.
Вскоре, присмотревшись, я различаю два вида муравьиных львов. Второй – крупнее, на брюшке у принадлежащих к нему муравьиных львов не столь длинные отростки. Оба вида мирно уживаются на одной брачной площадке, хотя одних больше в ее восточной части, других – в западной.
Еще больше темнеет. Пора прекращать наблюдения.
Но во что превратились мои брюки! На них настоящая корка из цепких колючих семян. Хватит теперь мне работы. Придется заниматься делами растения, служить ему, расселять его семена, сбрасывая их со своей одежды.
Рано утром муравьиных львов не видно. Забрались на день поближе к земле, прижались к стеблям трав, усики вытянули вперед, крылья тесно прислонили к телу, стали, как палочки, невидимы.
Жаль, что я не могу проследить до конца брачные дела муравьиных львов, так как давно пора возвращаться домой. Придется ли когда‑нибудь увидеть такое большое скопление этих интересных насекомых?
Может быть, придется!
Вывеска галлицы
Проезжая Бомское ущелье, по дороге из города Фрунзе к озеру Иссык‑Куль мы всегда заглядываем в отщелок Капкак. Округлые, но крутые холмы, покрытые щебнем, теснят шумный ручей, окаймленный зелеными ивами.
Склоны холмов поросли низенькими и колючими кустиками караганы.
Книзу отщелок расширяется, сбоку появляются изрезанные дождевыми потоками красные и желтые глиняные горы. Еще ниже зияет узкий скалистый проход, в нем бьется о камни и переливается небольшими водопадиками ручей.
Вокруг – дикие скалистые обрывы и обвалы больших черных камней.
Здесь по склонам холмов квохчут горные куропатки, на скале гнездится громадный бородач. Всего лишь несколько сотен метров в сторону от магистральной асфальтовой дороги, и такой замечательный уголок дикой природы.
Впрочем, это было очень давно, и сейчас там, наверное, все сильно изменилось.
В этот раз отщелок стал неузнаваем. Темные склоны гор стали яркими, лимонно‑желтыми. Сюда ли мы попали?
Отчего такое преображение? Оказывается, от обильных весенних осадков сильно зацвела карагана. Какая же нужна армия насекомых, чтобы опылить такое множество цветов!
Карагана – маленькая акация, и цветы ее такие же, как у представителей семейства бобовых: кверху поднят широкий «парус», под ним – узенькая «лодочка», сбоку «лодочку» плотно прикрывают «весла». Цветки караганы скрывают нектар и пыльники от непрошеных посетителей. А сколько их здесь, желающих полакомиться сокровищами, прикрытыми лепестками!
Вот грузные с металлическим оттенком жуки‑бронзовки. Они жадно объедают нежные лепестки. От них не отстают вялые и медлительные жуки‑нарывники с красными надкрыльями, испещренными черными пятнами и полосками.
Над цветками вьются и кружатся зеленые падальные мухи и большие волосатые мухи‑тахины. Через отверстия, проделанные в цветах жуками, они пытаются проникнуть к сладкому нектару.
Прилетают и другие насекомые. Мало только тех, для кого создан цветок, настоящих его опылителей – диких одиночных пчел.
Очевидно, они затерялись среди неожиданного изобилия цветущей караганы.
Но вот по кустарнику деловито снует серенькая мохнатая пчелка.
Она садится сверху на «лодочку», смело шагает к основанию цветка и просовывает в узкую щель между «лодочкой» и «парусом» длинный хоботок.
Небольшое усилие, «весла» вздрогнули, отскочили вниз – и в стороны. Всколыхнулась и «лодочка», отогнулась книзу и освободила пестик и пыльники.
Вход к нектару открылся. Пчелка пьет сладкий сок, цепляет на свою мохнатую шубку желтую пыльцу и, минуя цветки, открытые и прогрызанные, мчится открывать новую кладовую, щедро роняя с себя пыльцу на другие цветы.
Вскоре у открытого пчелкой цветка поблекнут, завянут и опадут нежный «парус», «лодочка» и «весла», а на месте яркого венчика вырастет длинный боб с шариками‑зернами. Но не все цветы дадут урожай, многие из них, не дождавшись своей пчелки, поврежденные другими насекомыми‑грабителями, опадут на землю, не дав урожая.
Приглядевшись, можно увидеть среди цветов караганы необычные, украшенные ярко‑красными полосками. Отчего такая особенность?
Пришлось немало потрудиться, чтобы узнать, в чем дело.
Ранним утром, когда воздух еще неподвижен, с цветка на цветок тихо перелетают крошечные комарики. У них нежные тонкие крылышки, отливающие цветами радуги, длинные вибрирующие усики в мутовках нежных щетинок, янтарно‑желтое брюшко с яйцекладом.
Это галлицы.
Они спешат: жизнь коротка и нужно успеть отложить на цветы караганы яички.
Комарикам не нужны цветы раскрытые или покалеченные. Они останавливаются только на тех, которые недавно расцвели и еще не тронуты пчелками, и пролетают мимо тех, чьи «лодочки» украшены полосками, или только едва присаживаются на них на одну‑две секунды. Впрочем, эти цветы, помеченные полосками, не трогают и пчелы.
И галлицам, и пчелам нужны цветы только чисто желтые, без красных полосок.
На желтых цветах комарики просовывают свой длинный яйцеклад под «парус» и долго откладывают маленькие яички.
Почему же цветы с красными полосками не нужны ни пчелам, ни галлицам?
Цветы с полосками, оказывается, не желают раскрываться. Они заселены маленькими беловато‑желтыми личинками галлиц. Так вот откуда появились красные полоски на цветах! Это своего рода вывеска, и гласит она, что цветок уже занят галлицами, шарниры «весел» не действуют, нектар исчез, пчелкам открывать его бессмысленно.
Галлиц же красные полоски предупреждают, что цветок‑домик занят, в нем уже поселились личинки.
Галлицы с цветов караганы оказались новым для науки видом.
Впоследствии я их описал и дал научное название контариния караганикола.
На этом можно было бы и закончить рассказ о вывеске галлицы, если бы не еще одно интересное обстоятельство.
Многие цветы с красными полосками оказались разорванными и без личинок галлиц. Кто‑то за ними явно охотился. И этот «кто‑то» оказался маленькой юркой птичкой‑пеночкой. Очень подвижные и деятельные, они обследовали кустик за кустиком и по красным полоскам находили цветы с поживой. Вывеска галлицы, предупреждающая галлиц и пчел о том, что цветок занят, выдавала их жительниц злейшему врагу своему – пеночке.
Так столь замечательное приспособление оказалось с изъяном.
Что поделаешь! На свете нет ничего такого, что не обладало бы безукоризненным совершенством.
Камбас
Кончается золотое время жизни пустыни.
Она выгорает от летнего зноя.
Ядовитые пауки‑каракурты оставляют свои жилища – беспорядочные паутинные тенета, растянутые между травинками, и, гонимые ветром, переселяются во всевозможные укрытия: в норы грызунов, под кустарники и травы, под комья земли.
Здесь они плетут шарообразное логово, от которого во все стороны растягиваются крепкие, упругие и блестящие нити.
В полумраке логова паук сидит настороже, ожидая появления добычи. Вокруг же пустыня звенит от множества кобылок и сверкает крыльями неутомимых певцов.
Неосторожный прыжок – и кобылка падает на паутинные нити затаившегося хищника. Раскачиваясь на нитях, как на качелях, кобылка собирается выпрыгнуть обратно.
Но в это время из темного логова поспешно выкатывается черный шарик и мчится к добыче.
Молниеносный бросок – и из брюшка паука выбрызнута капелька стекловидно‑прозрачной липкой жидкости. Она облепляет добыче ноги. Кобылка пытается освободиться от клейкого комочка.
Еще секунда, и можно бы убежать из плена.
Но миг спасения утерян.
Вокруг кобылки уже вьется черный паук, набрасывая все новые и новые петли паутинных нитей.
Затем, осторожно обрывая нити с одной стороны и подтягивая их с другой, он добивается того, что кобылка повисает в воздухе и, лишенная опоры, беспомощно вздрагивает.
Жадный и трусливый паук осторожно подбирается к обреченной жертве и тихонько вонзает свои ядоносные крючья в кончик ноги кобылки.
Теперь добыча побеждена.
Несколько минут – и она бьется в предсмертных судорогах.
Последний раз шевельнулись усики, протянулись ноги, и кобылка мертва. Прожорливый паук тащит ее в темное логово.
Каракурт ненасытен. Высохшие панцири кобылок, жуков‑чернотелок, пустынных дровосеков и многих других насекомых развешаны по стенкам логова, валяются на земле под тенетами.
У каракурта много неприятелей. Они сдерживают его размножение. Лишь иногда условия жизни складываются благоприятно для каракурта и ядовитый паук появляется во множестве. Тогда от его укусов страдают люди и домашние животные.
Однако подобное засилие каракуртов продолжается недолго, вскоре пауков начинают усиленно истреблять его враги.
Еще в давние времена жители Средней Азии хорошо знали черную осу, которая уничтожала каракурта. Эту осу они называли камбас, что в переводе на русский означает – заботливая голова.
Около семидесяти лет назад один ученый так писал про камбаса: «Киргизы благоговеют перед этой осой. Появление камбаса в кочевьях непременно вызывает среди них общий восторг и радостный крик: „Камбас, камбас!“»
Каждый киргиз уверен, что камбас уничтожает страшного для всего населения степей паука‑каракурта. Знали эту осу и в Италии и называли ее в народе «мухой святого Иоанна».
Как повидать камбаса, познакомиться с его внешностью, узнать образ жизни?
Ведь о нем точно не известно ничего и никто его не описал как следует.
К сожалению, не видал его и я, несмотря на то что потратил несколько лет на изучение ядовитого паука‑каракурта.
Минуют дни, недели. Под палящим солнцем пройдено много километров, пересмотрено множество логовищ каракуртов. Но настойчивые поиски безрезультатны. Почему‑то черная оса стала редкой, о ее былой славе местное население забыло и не помнит даже слова «камбас». Нет этого слова и в современных словарях казахского и киргизского языков.
Вокруг часто встречаются ближайшие родственники камбаса – черные осы‑помпилы, изящные, стройные, иссиня‑черные, с нервно вибрирующими усиками. Но они охотятся на других пауков, каждая на свой излюбленный вид, и не обращают внимания на каракурта. А камбаса нет…
Наступила весна, отзвенела песнями жаворонков пустыня.
Когда все выгорело и каракурты перебрались в новые жилища, мне неожиданно встретился камбас. Маленький, совершенно черный, он сидел у входа в логовище каракурта и так энергично чистил ногами свои блестящие крылья, будто только что закончил тяжелую и ответственную работу.
Подобраться к осе с сачком было невозможно, а едва я к ней протянул пинцет, как она вспорхнула, мелькнула черной точкой на светлом небе и бесследно исчезла.
Каракурта в логове не оказалось, свежевыплетенный кокон висел без хозяина. Сомнений быть не могло: черная оса, истребившая паука, и была камбасом. Ведь каракурт, как только начал класть коконы, никогда не отлучается из своего жилища.
Осторожно, слой за слоем разгребаю почву. Вот среди комочков земли показалась черная спинка хозяина жилища. Паук недвижим, только слегка вздрагивают его ротовые придатки. Он парализован осой. На брюшке паука прикреплена маленькая личинка.
Скорее поместить находку в банку с землей! Личинка вскоре слиняла и, как бы выскользнув из своей старой оболочки, погрузилась в тело паука.
Судя по всему, личинка паука будет питаться, окуклится к концу лета, перезимует и оса вылетит из нее точно к тому времени, когда появятся взрослые каракурты.
Теперь, зная, в чем дело, хорошо было бы обыскать все логовища, из которых исчезли каракурты. Вскоре в банке с землей покоится уже с десяток парализованных пауков.
И это не всё. Надо еще посмотреть на охоту чудесного хищника. Не пойти ли следом вот за этой маленькой черной осой? Она так похожа на виденного в логове камбаса!
Оса – вся в движении.
Она заползает во всевозможные щели, норки, часто вспархивает, и тогда, напрягая зрение, приходится бежать за нею со всех ног.
Оса явно кого‑то разыскивает. Поиски ее недолги, тенета ядовитых пауков растянуты чуть ли не через каждые пять – десять метров. Осторожно и ловко оса взбирается на тенета. Крупные щетинки, которые отстоят от задних лапок под прямым углом, помогают ей свободно бегать по паутине.
Паук не реагирует на пришельца. Он его не видит, а легчайшие сотрясения паутины ничем не напоминают отчаянные движения пытающейся освободиться из тенет добычи.
Забравшись в логово чуть выше паука, оса замирает.
Теперь каракурт может легко расправиться с маленьким отчаянным охотником, достаточно бросить на него каплю липкой жидкости. Но паук спокоен, недвижим.
Видит ли он сейчас осу?
В темноте логова черная оса не различима.
Проходит несколько минут. Оса все еще неподвижна. Она будто ждет подходящего момента, примеряется к громадной туше хищника, лениво висящего книзу спиной на нескольких паутинках.
Нападение совершается внезапно. С молниеносной быстротой оса бросается на паука, вонзает в его рот тонкое жало.
Еще два‑три удара в то же место, мозг паука поражен, и смелая охотница, отскочив в сторону, раскачивается на тенетах, отряхивая от пыли ноги.
Тело каракурта конвульсивно вздрагивает, на конце брюшка появляется маленькая серовато‑белая капелька паутинной жидкости: паук не успел использовать свое оружие. Потом распростертые в стороны ноги паука постепенно прижимаются к телу и каракурт безжизненно повисает на паутине.
Оса ощупывает паука усиками, затем скрывается. В рыхлой земле тенистого углубления логова она поспешно делает небольшую норку. Во все стороны летят комочки земли, отбрасываемые ногами осы.
Иногда энергичная строительница прерывает работу и подбегает к добыче, как бы желая убедиться в ее сохранности.
В приготовленную норку она затаскивает паука, проявляя при этом не только ловкость, но и изрядную силу. Потом прикрепляет к телу паука тут же отрожденную личинку, засыпает норку и, кончив дела, принимается чистить свой блестящий костюм.
Не упустить бы осу! Но ловко увернувшись от сачка, она улетает…
Опять продолжаю поиски камбаса. Нужно добыть хотя бы одну осу, чтобы узнать ее видовое название. Быть может, она еще никем из энтомологов не была поймана и неизвестна науке.
Временами хочется бросить долгие и утомительные поиски. Ведь в банке с парализованными каракуртами растут личинки камбаса. Но сохранить насекомых в искусственных условиях очень трудно, и я не уверен, удастся ли моя затея.
Вот опять повстречалась оса! Она только что подлетела к логову каракурта. Пора ее ловить. Но так хочется еще раз поглядеть на ее охотничьи подвиги. К тому же, быть может, она и не камбас и оказалась здесь случайно.
Обежав со всех сторон жилище каракурта, оса останавливается под тенетами, замирает на несколько секунд и потом неожиданно начинает быстро‑быстро колотить усиками по паутинным тенетам. Проходит еще несколько секунд. Во входе логова появляется черный паук. Он нехотя шевелит тонкими длинными ногами, перебирая паутинные нити: пытается определить, откуда идет сотрясение, кто попался в его ловушку.
Сейчас паук будет нападать.
Но что с ним стало! Куда делась стремительность его движений! Как‑то нерешительно, семеня и вздрагивая ногами, толстый паук лениво приближается к осе. До нее осталось несколько сантиметров… Сейчас он очнется от апатии, брызнет паутинной жидкостью. Но каракурт нерешителен, трусливо вздрагивает.
И вдруг камбас срывается с места, взлетает над пауком и молниеносно наносит удар «кинжалом». Паук побежден, безжизнен, вялым мешком повисает на тенетах. Ловко перебирая паутинные нити, оса спешит вниз, чтобы выбрать место для погребения своей добычи.
Картина охоты осы на паука меня буквально ошеломила. Прием вызова каракурта из темного логова был изумителен и таинствен.
Два камбаса – два различных способа охоты! Быть может, есть несколько видов ос, истребляющих каракуртов, и каждому из них свойственны свои, испокон веков унаследованные от предков приемы охоты?
Как интересно было бы посмотреть еще на охоту искусных ос‑парализаторов. Но с чудесными истребителями ядовитых пауков мне больше не удалось встретиться, и вопросы остались без ответа. Погибли и личинки камбасов в банке с парализованными пауками. От излишней влаги там все проросло плесенью.
Кузнечик‑зичия
На ночлег пришлось переставить машину и лагерь с берега Балхаша на бугор, подальше от комаров. Небо было чистое, ясное, но солнце зашло в далекую темную полоску туч. Спать в палатке не хотелось, поэтому расстелили брезент и над ним натянули полога.
Темнело. Рядом с биваком раздался какой‑то незнакомый стрекочущий звук. Казалось, будто крупное насекомое, цикада или стрекоза, запуталось в паутине и, пытаясь выбраться, трепещет крыльями. Но я прошел десять, затем двадцать метров, а звук все был впереди. Наконец нашел: стрекот раздавался из маленького кустика солянки. Присел на корточки, пригляделся. У основания растения сидел мой старый знакомый – странный и немного несуразный пустынный кузнечик‑зичия, большой, толстый, с длинными корежистыми ногами‑ходулями, совершенно бескрылый. Его массивный звуковой аппарат на груди – настоящая музыкальная шкатулка. Толстый футляр аппарата с короткими, но острыми шипами и бугорками во время исполнения музыкального произведения приподнимался, как крышка рояля, и под ним показывалось что‑то нежно‑розовое, трепещущее и извергающее громкие звуки.
Осторожно я взял в руки медлительного и грузного кузнечика. Плененный певец, равнодушный к своей судьбе, не пытался вырваться из рук, не желая тратить лишней энергии на свое освобождение, но, очнувшись, выразил негодование длинной и громкой трелью, в дополнение к которой выпустил изо рта большую коричневую каплю желудочного сока.
Я осторожно опустил толстячка на прежнее место, и он принял это как должный исход нашего знакомства, пошевелил усами, полизал зачем‑то лапки передних ног и как ни в чем не бывало вскоре же принялся распевать свои песни. Без песен ему нельзя. Для жизни отведен короткий срок, и надо торопиться, завершить все дела, предначертанные природой.
Ночь выдалась тихая и ясная. Темно‑фиолетовое озеро светилось под яркой луной. Но потом потемнело, нашли облака. Чуть покрапал дождик, подул сильный ветер. Он вырвал из‑под постели марлевый полог и стал его трепать, подобно флагу.
На рассвете мне почудилось, что будто кто‑то внимательно и долго разглядывает мое лицо. Приподнялся, оглянулся, надел очки. Рядом с подушкой лежала фляжка с водой. На ней важно восседал кузнечик‑зичия. Он не спеша размахивал своими черными усами, шевелил длинными членистыми ротовыми придатками, будто силясь что‑то сказать на своем языке, и, как показалось, внимательно разглядывал меня своими большими и очень выразительными желтыми глазами. Сильный ветер слегка покачивал грузное тело кузнечика из стороны в сторону, но он крепко держался на своих толстых шиповатых ногах.
Минут пять мы не отрываясь рассматривали друг друга.
Наконец кузнечику, видимо, надоело это занятие, и он, повернувшись, не спеша спустился с фляжки и степенно зашагал по брезенту, прочь от нашей стоянки. Но вскоре остановился, помахал усиками, помедлил, потом повернулся обратно и вновь забрался на фляжку. И еще минут пять мы разглядывали друг друга. Может быть, наше знакомство продолжалось бы дольше, да в ногах зашевелился мой фокстерьер и высунул свой черный нос из‑под края брезента, под которым улегся на ночь.
На этот раз кузнечик решительно зашагал прочь в сторону кустика, возле которого и произошла вчерашняя встреча, будто робот, неторопливо и ритмично передвигая свои ноги.
Вскоре оттуда раздался знакомый мотив его скрипучей песенки. Но она продолжалась недолго. Громадную серую тучу ветер унес на восток за озеро, выглянуло солнце и стало прилежно разогревать остывшую за ночь землю пустыни.
Пора бы вставать, будить моих спутников и продолжать путешествие.
Поведение кузнечика меня озадачило. Оно не было случайным. Он хорошо знал свой участок, и появление на нем необычного вызвало что‑то подобное разведывательной реакции. Я не употребляю для этого случая слово любопытство. Ученые отказали насекомым даже в проявлении простейших признаков сознания.
Иллюстрации
Барханы движутся, засыпая на своем пути растения.
Кулан – вид, внесенный в Красную книгу СССР.
Бабочка‑пестрянка не случайно окрашена так ярко – она ядовита.
Джейран – антилопа пустынь (Красная книга СССР).
Бражники – бабочки, самые быстрые в полете.
Муравьи‑жнецы, страдающие от жары, набросились на кусочек хлеба, смоченный водой.
Ктырь поймал муху‑неместриниду и высасывает ее.
Цветет тамарикс, сверкают зеленью саксаул и селитрянка…
Среднеазиатская кобра (Красная книга СССР).
Ядовитые жуки‑нарывники обладают утонченным вкусом, они поедают лепестки цветов.
Серый варан (Красная книга СССР).
Цветочная муха‑большеголовка похожа на осу.
Муха‑неместринида присела на секунду отдохнуть на камень.
Жуки‑бронзовки терзают соцветие татарника.
Два‑три дня живет цветок красного мака, но на смену отцветающим поднимаются новые и новые бутоны.
Жук‑листоед поедает цветы.
Бабочки‑сатиры собрались с гор, опаленных солнцем, в одно ущелье, где уцелели ручеек и растения.
Такыр.
После ночной прохлады стрекоза греется на солнце.
На пухлом солончаке лишь кое‑где растут солянки.
Дождей не было, земля оголена, сохранились только прошлогодние куртинки злака чия.
Хорасанская агама встречается в пустынях Средней Азии.
Благополучие этих бабочек зависит от цветов.
Осень.
Туркменский тушканчик.
К середине лета из маленьких паучков, перезимовавших в коконах, вырастают большие пауки – дольчатые аргиопы. Значение белой зигзагообразной полосы на тенетах этого паука до сих пор не разгадано.
Оглавление
Пустыня. Что это такое? … 5
Опаленная солнцем
Дети пустыни … 10
Скрытая жизнь … 26
Жара и жажда … 55
Голод … 71
Бодрствуют ночью, засыпают на все лето или покидают пустыню … 87
Омытая дождями
Пробуждение … 110
Буйство цветов … 131
Дожди, пробудившие жизнь … 145
Совсем не пустая пустыня … 176
[1] Тугáй (тюрк.) – густые, труднопроходимые заросли из тополя, ивы, тамарикса, лоха, облепихи по берегам рек полупустынной и пустынной зон Средней и Центральной Азии.
[2] Эксгаустер – приборчик, состоящий из толстой пробирки или маленькой бутылочки с широким горлом и опущенных в нее через пробку двух резиновых трубочек. При помощи их засасываются в резервуар приборчика ртом мелкие насекомые.