Отречения в действительности не было
Владимир Лавров, д. и. н., замдиректора Института российской истории РАН:
— В советское время тема отречения Николая II была закрытой. Историки доверяли свидетельствам людей, которые и совершали переворот, то есть воспроизводилась их версия событий. Сегодня историческая наука выходит на другой уровень — проводится анализ достоверности документов, в том числе и так называемого манифеста об отречении. Анализ подводит к поистине сенсационному выводу о том, что отречения в действительности не было [1].
Измена и трусость
«Итак, воспользовавшись неудачами, постигшими русскую армию на фронтах Германской войны [а если правильнее — предательствами, обезпечившими эти неудачи — А.М. (см.: [3])], антирусскими, промасонскими силами была предпринята дерзкая, отчаянная попытка усилить атаку на Русский Престол с целью отстранения Николая II от власти с последующим проведением либерально-демократических реформ в соответствии с масонскими программами. Цель была одна — фактическое разрушение самодержавного принципа правления, т.е. сокрушение коренных основ Русской Православной Государственности. Основное усилие было направлено на дискредитацию прежде всего самого носителя Царской власти — Помазанника Божиего Николая II и его благоверной супруги Государыни Александры Феодоровны с тем, чтобы затем извратить и саму идею Царской власти с последующей заменой ее на любую удобную в масонском понимании форму правления. Несомненно, что план был детально разработан, распределены роли, намечены жертвы... Последовала команда. И страшный механизм грязной, безобразной клеветы со всей силой остервенелой ненависти обрушился на Помазанника Божьего, Царственных членов его Семьи и его преданных слуг. Хорошо рассчитанный и выверенный, сокрушительный удар наносился в самые уязвимые, болевые точки, затрагивающие интимные, внутренние струны чистых, благородных душ наших последних Самодержцев, касающиеся их религиозных настроений и отношений с близкими друзьями. Намеченными целями этой подлой атаки оказались наиболее преданные Царскому Престолу, наиболее близкие по духу Государю и Государыне люди, разделяющие их убеждения и поддерживающие их своей безкорыстной преданностью, чистой любовью, мудрым советом и горячей молитвой. Ими оказались Григорий Ефимович Новый (Распутин) и Анна Александровна Танеева (Вырубова). В планах кромешников эти люди служили ключевыми фигурами. Участь их была предрешена. В новом разворачиваемом сражении этим бастионам царской твердыни предназначено было пасть первыми, пополнив своей гибелью списки защитников Самодержавия, павших от рук безжалостных убийц в первую русскую смуту 1904—1905 годов. Логика врага была настолько же проста, насколько подла и безжалостна. Суть ее заключалась вот в чем. Необходимо было создать определенное представление в обществе, определенный фантом отвратительного, грязного до тошноты, уродливого и страшного мужика и его коварной, преступной сообщницы. Далее добиться того, чтобы в умах людей этот фантом был прочно закреплен и соединен с именами Распутина и Вырубовой. Они должны были служить и действовать подобно символу или клейму, одно только прикосновение к которому или проставление которого должно было привести в действие определенные рефлексы отторжения и неприятия. Так, чтобы чувство отвращения и протеста подавляло всякое движение рассудка. И когда это произойдет, достаточно навесить эти ярлыки на Царя и Царицу, т.е. соединить с ними имена Распутина и Вырубовой, чтобы вызвать чувство неприязни как к ним, так и ко всему тому, что от них исходило, что служило проявлением их монаршей воли, тем самым легко добившись от одурманенного народа неповиновения и протеста по отношению к своим Самодержцам. Таким образом создавался антагонизм между Царем и его подданными. Исполнение этого сатанинского плана фактически ставило русский народ на грань измены своему Царю. Из этого положения легко было подтолкнуть народ и к самой измене. Совершив же это, т.е. отвергшись, а затем и свергнув своего Царя, народ становился совершенно безпомощным, беззащитным, доступным для любых безнаказанных манипуляций и экспериментов. Главное, чтобы во все это, во весь этот бред люди поверили» [6] (с. 442–444).
Понятно, для нормального русского человека такая клевета являлась безпросветной дикостью. А потому для претворения этих планов был использован не совсем русский и не совсем православный человек. Использована была та прослойка общества, которая пестовалась для данной же цели еще со времен Петра I. Это общество еще с тех пор разъедал самый страшный из смертных грехов — гордыня. А потому это общество, восприняв идеи масонства, столь легко и погрузилось в рутину самоуничтожения:
«И вот кампания грязной, разрушительной клеветы, проводимой через бульварную, продажную, находящуюся в еврейских руках прессу, через слухи, распространяемые в аристократических салонах, в различного рода собраниях и обществах, к концу 1916 года, т.е. к началу февральского переворота, достигла своего апогея. Безумие, как пожар, охватило петербургские салоны, все взахлеб, с нескрываемым удовольствием обсуждали грязные сплетни, ловко фабрикуемые небылицы, в которых фигурировали имена Распутина, Вырубовой, Их Величеств и даже Царских Детей. Это превратилось в развлечение, какую-то манию, психопатический синдром, а многими воспринималось как забавная игра» [6] (с. 444).
Зададимся вопросом: могла ли какая-нибудь простая русская крестьянка в качестве игрушечек обкладывать клеветой своих Царя и Царицу?
Это совершенно не возможно хотя бы из обыкновенной религиозности русского человека той поры. Ведь Русский Царь — это, прежде всего, помазанник Божий — правитель самого подножия Престола Господня на земле — Царства Русского — государства Белого Царя.
А вот в среде дворни, именующей себя светом, достойное лишь подлого образа мировосприятия людишекподхохотывание не то что там друг над другом, но над самим Царем, — в самый раз. Грязные сплетни из подворотен оказались вполне достойны этих дам из великосветских гостиных.
Но откуда такое? Неужели же все они не понимали, что клевеща и распространяя клевету на Помазанника Божьего они предают прежде всего свою Веру — Русское Православие?
Верхние слои общества, судя по их поведению, были к тому времени почти поголовно неверующими. Вот что сообщает о разнице поведения офицеров и поведения солдат во время войны с Японией Боткин — врач, оставшийся верным Николаю II до самой своей от большевицких палачей смерти в подвале Ипатьевского особняка. Он записывает в своем «Добровольном свидетельском показании перед судом общественного мнения» о военнослужащих Японской кампании следующее:
«Челябинск. 20-е февраля 1905 г.
...В нашем поезде всего четверо военных: два офицера, один прапорщик запаса и один генерал, и как они все, бедные, унылы и угнетены! Какая страшная разница с настроением генерала и офицеров, ехавших со мною год назад! Тогда — бодрость и энергия, теперь — какая-то отчаянная безнадежность!
Генерал все свободное от еды время спит и любит повторять, что это очень полезно — урвать всякую минуту для сна, если она свободна. Когда я ему представился и спросил, куда он едет, он заявил, что в Мукден, и, несмотря на свой добродушный вид, с каким-то раздражением отчаяния прибавил:
— Попадусь к вам под ланцет, попадусь! — как будто я подвел под него какие-то мины, и он имеет только удовольствие меня в них обличить.
Прапорщик запаса — совершенно несчастный человек: служил, поддерживал старуху-мать и, кроме глубочайшего отвращения к войне, имеет не менее глубокое убеждение, что будет в первом же бою убит. Он очень хорошо играет на рояле, но до того расстроен, что, поиграв, выбегает из вагона-ресторана, не в силах владеть собой.
На какой-то станции покупаю я открытки; ко мне подходит офицер, идущий с эшелоном, несколько навеселе, и спрашивает:
— На войну, доктор, едете, или с войны?
— Я туда еду.
— За нами, значит, — мрачно протянул он, и я почувствовал в его тоне тот же оттенок раздражения и отчаяния, что и в “ланцете” генерала.
По счастью, солдаты идут совершенно в другом настроении — молодцами, бодрые, всем довольные, об одном только просят: “нельзя ли газет?” — и расхватывают их с голодной жадностью и искренней благодарностью. Святые, верующие люди! Как же нам-то не верить?!» [4] (с. 321).
Вот какая разительная пропасть в настроениях между солдатами пополнения, которых сотни, и всего лишь четырьмя представителями верхнего общества страны. То есть солдат, едущих на замену сотен и тысяч убитых и раненых, война вовсе не страшит — они знают — за что будут проливать свою кровь. А вот баре, попадающие на фронт лишь в единичных экземплярах, видят лишь свои проблемы и как чумы боятся преждевременной своей кончины. Но еще больше и самой смерти боятся пострадать от ран:
«Редко может резче обрисоваться все ничтожество земных благ: данные людьми, они так же условны и недолговечны, как и сами люди. А как увлекаются ими многие, постоянно забывая аксиому, и как часто, добравшись, например, до власти, начинают мнить себя и безсмертными, и непогрешимыми! Другого безсмертия им не нужно, законы Бога они уже давно отклонили, как неудобные и несвоевременные, все благополучие свое они строят на людях…» [4] (с. 322–323)
И все потому, что все это общество, именуемое высшим, давно отошло от Русской веры. А свято место, что распрекрасно известно, пусто никогда не бывает. И Вера своя была для них весьма услужливо заменена суфлерствующими дядями из-за океана верой заокеанской — масонством. Потому в самых респектабельных салонах этого общества увлечение спиритическими сеансами являлось просто повальным. Потому 16 000 членов этого общества продали душу дьяволу, вступив в масонские ложи. То есть стояли в авангарде вражьих сил, противостоящих Русской Монархии и ее Царю. Так что все затем произошедшее вовсе не является удивительным: подножие Престола Господня, чье высшее общество лишилось Веры своей, а восприняло веру иную, просто обязано была рано или поздно оказаться разрушенным.
А потому события, произошедшие в России в 1917 г.:
«…можно образно назвать эпидемией духовной чумы. Значительная часть русских людей (а особенно и главным образом, высшие и образованные слои) оказалась пораженными болезнетворной бациллой социальных идей, не совместимых с государственной жизнью православного русского народа. В результате жизнь русского государства оказалась парализованной» [6] (с. 457).
Настроения перед бурей были угнетающими. Вот что сообщил генералу Спиридовичу один из членов Государственной Дума, камергер, предводитель дворянства, правый монархист:
«Идем к развязке, все порицают Государя. Люди, носящие придворные мундиры, призывают к революции... Правительства нет. Голицын (последний Председатель Совета Министров — В.К.) — красивая руина. Протопопов — паяц. Императрицу ненавидят как сторонницу Германии. Я лично знаю, что это вздор, неправда, клевета, я-то этому не верю, а все верят! Чем проще член Думы по своему социальному положению, тем он больше в это верит... Все, раз навсегда, решили и поверили, что Она “немка” и стоит за Германию. Кто пустил эту клевету, не знаю. Но ей верят. С Царицы антипатия переносится на Государя. Его перестали любить. Его уже НЕ ЛЮБЯТ... Не любят, наконец, за то, что благоволит к Протопопову: ведь трудно же понять, как Он — Государь, умный человек, проправивший Россией двадцать лет, не понимает этого пустозвона... И все хотят его ухода... хотят перемены... А то, что Государь хороший, верующий, религиозный человек, дивный отец и примерный семьянин — это никого не интересует. Все хотят другого монарха... И если что случится, вы увидите, что Государя никто не поддержит, за Него никто не вступится...» [5] (с. 72–73).
Вот как выглядел Николай II в последние дни перед переворотом. Шавельский:
«Как и прежде, Государь ласков и приветлив. Но в наружном его виде произошла значительная перемена. Он постарел, осунулся. Стало больше седых волос, больше морщин — лицо как-то сморщилось, точно подсохло» [7] (с. 284–285).
Между тем эта ласковость и приветливость к окружающим вовсе не говорит о проявлениях слабости при управлении государством, что затем было приписано Николаю II. Наоборот, такая манера поведения позволила избавиться от массы подсовываемых масонами в государственный аппарат своих людей, которые, как только проявили свою вредоносность, были тут же, без лишних слов и истерик, удалены от государственных дел. Эта деталь характера Николая II, которая придавала необыкновенную работоспособность его кабинету министров до самого последнего момента его правления — Псковской западни, позволила расстаться со многими врагами Российской государственности, которые при иной манере управления смогли бы затаиться и пустить свое жало лишь тогда, когда их укус оказался бы смертельным:
«Бывший французский президент Лубэ, имевший дело с Государем, в беседе с корреспондентом “NeueFreiePresse” м. пр. говорил: “Обычно видят в Императоре Николае II человека доброго, великодушного, но немного слабого, беззащитного против влияний и давлений. Это — глубокая ошибка! Он предан своим идеям, он защищает их с терпением и упорством; он имеет задолго продуманные планы, осуществления которых медленно достигает… Под видимостью робости, немного женственной, Царь имеет сильную душу, и мужественное сердце, непоколебимо верное. Он знает, куда идет и чего хочет” (См. книгу Ch.“KieletTanger”, 1910 г., с. 90).
Эта внешняя пассивность воли, в соединении с мягкостью Его манеры обращения, создавала Государю и много врагов, совершенно искренне упрекавших Его в коварстве: “Не возражал, был приветлив — а теперь увольняет? — Интрига”» [8] (с. 15).
То есть мягкость в обращении с людьми вовсе не являлась проявлением безхарактерности Николая II, что теперь пытаются поставить ему в вину. Как раз здесь наоборот: он давал любому высказаться до конца, не прерывая и не перебивая, пусть и имел в тот момент массу возражений на речь собеседника. Но, затем, как следует разобравшись в предлагаемом, делал свой вывод. И поступал строго соответствующе ему. Потому слишком надолго у него не задержались ни Витте, ни Джунковский, ни подобные им разрушители. Но были очень вовремя уволены от государственных дел.
Конечно, не показывать окружающим своих чувств, когда тебя безконечнопредают в том числе и самые близкие родственники, давалось нелегко:
«…в письме от 26-го февраля 1917 года Государь писал Государыне:
“Старое сердце дало себя знать. Сегодня утром во время службы я почувствовал мучительную боль в груди, продолжавшуюся четверть часа. Я едва выстоял, и мой лоб покрылся каплями пота”.
Государь был затравлен. Он видел, конечно, и косые взгляды своих генералов в Ставке, и безконечные советы, и какие-то угрозы… Но Государь молчал. Его невероятная выдержка и редкая уже и тогда воспитанность (теперь этого уже вообще не существует) не позволяли Ему всего этого сказать. Но думать Он, конечно, мог и, наверно, так и думал. И переживал. Ведь измена уже висела в воздухе, ее можно было уже почти что “физически ощущать”. И сердце сдавало. Но добровольно Император не хотел, не мог отдать Россию всем этим ничтожествам, которые умели только говорить и не умели ничего делать. Его можно было заставить это сделать силой. Это могли сделать те, в чьих руках была подлинная сила. Они это сделали…» [9] (с. 242).
И вот как развивались события:
«27 февраля Император направляет в Петроград для наведения порядка и пресечения измены отдельный гвардейский батальон под руководством Николая Иудовича Иванова. Батальон прибывает в Вырицу (пригород Петрограда). Генерал Иванов предательски бездействует» [2] (с. 243).
А бездействует он потому, что, как выяснится потом, является участником масонского заговора. Может не случайно отчество он носил такое странное — Иудович? То есть являлся истинным сыном своего отца…
Вот очередное предательство очередных участников заговора — организаторов Псковской западни:
«Перед отъездом оказывается, что императорский конвой, состоящий из 200 отборных казаков личной охраны, почему-то отослан на маневры. Николай II решается ехать в Петроград при наличии всего 12 человек охраны» [2] (с. 243).
Далее следуют предательства очередные:
«Два поезда, собственный его Величества, и так называемый свитский, на котором ехал генерал Дубенский, также участник заговора, следовали друг за другом с интервалом в час. Задача не допустить Царя в Петроград была возложена на А.А. Бубликова (члена масонской ложи), который к этому моменту являлся комиссаром Временного комитета Государственной Думы в Министерстве путей сообщения (впоследствии он стал министром путей сообщения во Временном правительстве). Именно Бубликов дал ложную информацию о том, что железнодорожный путь возле Луги перерезан революционными войсками и путь на столицу отрезан. Именно он блокировал телефонную связь на всех станциях, через которые проходил царский поезд. Именно ему заговорщики поручили не пропускать свежие военные части в Петроград. На станции Дно, где царский поезд был задержан “в связи с безпорядками на железной дороге”, люди из ближайшего окружения Царя обманным путем сумели убедить его изменить первоначально намеченный маршрут поезда и повернуть на запад — на Псков, где якобы под командованием генерала Н.В. Рузского еще оставались надежные части Северного фронта. Как скоро выяснилось, это была ловко подстроенная заговорщиками западня, так как именно Рузский являлся одним из наиболее деятельных участников заговора!» [2] (с. 243–244).
«…еще 9 февраля 1917 года в кабинете председателя IV Государственной Думы Родзянко состоялось совещание. На нем присутствовал и генерал Рузский. Здесь обсуждались детали переворота… Заговорщики планировали… задержать царский поезд (эта задача как раз и возлагалась на главнокомандующего Северным фронтом Рузского) и, арестовав Царя, заставить его отречься от престола» [2] (с. 250–251).
То есть Родзянко находился в самом эпицентре заговора. А потому:
«Естественно, что одним из лидеров этой революции Родзянко видел себя. Но вот когда эта революция наступила, оказалось, что быть вождем “восставшего народа” председатель Государственной Думы Его Императорского Величества абсолютно не способен. Оказалось, что и сам он не очень-то стал нужен тем, кто долгие годы льстил и постоянно возвеличивал его» [10] (с. 284).
Им, главным представвителем от Думы, лишь попользовались, а затем, когда дело было сделано, вышвырнули вон. Так, собственно, поступили и с предателями генералами, список которых, кроме уже озвученных Крымова, Рузского и Алексеева, достаточно не мал. Предали своего Царя:
«…генерал-адъютант Брусилов, генерал-адъютант Эверт… генерал Сахаров, генерал Корнилов, адмирал Колчак, контр-адмирал Непенин…» [2] (с. 251).
Так же как и Радзянко свою выгоду в перевороте видели и произведшие арест Николая II генералы:
«Они воображали, что он введет их в состав новой власти, которая должна была по заслугам оценить их помощь. На деле все оказалось с точностью до наоборот. После целого ряда унижений они были отвергнуты новыми властителями, которые чурались их. Дальнейшая судьба генералов-заговорщиков была трагична и поучительна» [10] (с. 293).
Да, обещано им было очень много. Но им, как профанам, был в ту еще пору совершенно не известен основной принцип масонства, которому они всецело доверились, дав клятвы в верности на крови:
«Им и в голову не пришло, что от них скрывали самое главное. Что удар задуман не только по Императору Николаю II (которого все они считали плохим правителем), а по монархии вообще. Что их самих используют как инструмент, как пушечное мясо, и что они, согласившись по своему политическому невежеству продать Царя, сами уже давно проданы теми, кто предложил им эту сделку с совестью» [11] (с. 241).
Так что ни глава Думы, ни верхушка армии не получили от своего Иудина предательства не только ничего желаемого ими, но, наоборот, были отставлены от всех ранее занимаемых ими государственных постов.
Среди предателей оказалось и казачество — главная силовая структура Русского государства того времени. За что и оно заполучит со временем свою Иудину петлю:
«Крайне опасной раскольнической сектой была секта “Новый Израиль”, главой которой был В.С. Лубков… Опасность “лубковцев” заключалась в том, что эта секта приобрела влияние в среде кубанского казачества. Это сыграло большую роль во дни февральских событий 1917 г. Большевик В.Д. Бонч-Бруевич, тесно связанный с сектантами, вспоминал, что 25 февраля 1917 г. к нему явилась группа кубанских казаков, служивших в то время в Петрограде. Это были представители секты “Новый Израиль”. Они сказали Бонч-Бруевичу, что “клянутся употребить все усилия в своих сотнях как лично, так и через своих товарищей, чтобы ни в коем случае в рабочих не стрелять и при первой возможности перейти на их сторону”. В знак доказательства своей принадлежности к секте они “отдали мне земной поклон по особому израильскому сектантскому способу — поклон рыбкой” [13] (с. 67–69). Бонч-Бруевич знал этот ритуал…» [12] (с. 48).
Так что государственный переворот затеивался более чем серьезно — главную опору царской власти, казачество, масонам также удалось нейтрализовать. На этот раз в дело была введена тоталитарная секта. И уж с этой стороны Николай II предательства ну никак не мог ожидать. И тем боле, что большевики, придя при помощи этих предателей к власти, первым делом примутся за уничтожение именно казачества. То есть предали эти Иуды в те февральские дни не только своего Царя и свою Веру, но и своих соотечественников — принадлежность к казачьему сословью большевиками каралась смертью — убийца Царской Семьи, Свердлов (Гаухман), лично подпишет приказ об уничтожении 500 тысяч казачьих семей…
Подлог отречения
Так что в канун переворота Николай II был обложен врагами со всех сторон. И что бы он в тот момент уже не пытался предпринимать, все было безполезно. Люди, облеченные его доверием, оказались предателями вообще все.
Но состоялось ли отречение от престола? Ведь даже сейчас, когда Царственные мученики прославлены в лике святых, Николаю II часто это ставится в укор.
Как выясняется в результате исследований Мультатули:
«в ночь с 28 февраля на 1 марта Государь не распоряжался маршрутом своего поезда» [12] (с. 212).
Тому имеются и прямые свидетельства:
«В книге псковского железнодорожника В.И. Миронова утверждается, что 1 марта 1917 г. на станции Дно императорский поезд был захвачен, а Император Николай II объявлен арестованным» [12] (с. 235).
А вот что на эту же тему сообщает чекист Симонов:
«1 марта 1917 г. на станцию дно прибыли представители ревкомов из Пскова и Великих Лук и наложили арест на Царя Николая II и его свиту. Поздно вечером военному коменданту полковнику Фрейману с большим трудом удалось отправить арестованных в Псков…» [12] (с. 236–237).
«На станции Дно со стороны Родзянко готовилась попытка заставить Императора либо отречься от престола, либо ввести Ответственное министерство. В связи с этим весьма любопытна телеграмма, отправленная генералом А.А. Брусиловым 1 марта в 19 часов на имя графа В.Б. Фредериксадля передачи императору Николаю II: “По долгу чести и любви к Царю и Отечеству обращаюсь к Вашему Сиятельству с горячей просьбой доложить Государю Императору мой всеподданейший доклад и прошение признать совершившийся факт и мирно и быстро закончить страшное положение дела” [14] (с. 47)» [12] (с. 238).
То есть в телеграмме Брусилова от 1 марта содержится все то, на чем, по версии нынешнего описания тех событий, якобы настаивал Рузский день спустя — 2 марта: об Ответственном министерстве или отречении.
Вот еще очередное подтверждение пленения Николая II заговорщиками уже 1 марта. С.П. Белецкий, что свидетельствует Спиридович, вечером этого дня по телефону сообщил ему:
«Все кончено. Бедный Государь. Отречение только уже дело времени. Поезд Государя уже задержан» [15] (с. 613).
Вот как описывает эти события, произошедшие 1 марта, княгиня О.В. Палей. Государь:
«должен был прибыть в 8.30. Великий князь ожидал на вокзале в Императорском павильоне. Спустя некоторое время он вернулся в крайней тревоге. Государь не приехал! На полпути из Могилева в Царское революционеры во главе с Бубликовым остановили царский поезд и направили его в Псков» [12] (с. 239).
А вот что писала 1 марта Императрица:
«они подло поймали тебя, как мышь в западню» [16] (с. 229–230).
То есть и ей были эти события известны.
Вот как выглядит распоряжение Родзянко о доставке арестованного Николая II со станции Дно в Псков:
«“Императорский поезд назначьте, и пусть он идет со всеми формальностями, присвоенным императорским поездам” [17] (с. 73).
Совершенно ясно, что раз М.В. Родзянко давал разрешение на отправление литерного поезда, да еще указывал на соблюдение необходимых формальностей, значит, именно от него, Родзянко, зависело, двинется царский поезд дальше или нет» [12] (с. 240).
Обо всем вышеизложенном свидетельствует и задержка царского поезда по времени:
«Собственный Императорский поезд Литера “А” прибыл в Псков гораздо позже, чем его там первоначально ожидали, в 19 ч. 30 мин. вместо 16 или 17 часов…
Единственным объяснением столь долгой задержки императорских поездов могли быть события на станциях Бологое и Дно» [12] (с. 241).
Мало того:
«Обстановка вокруг императорского поезда во время его прибытия в Псков была совсем не характерна для обычных встреч Царя. Воспоминания полковника А.А. Мордвинова: “Будучи дежурным флигель-адъютантом, я стоял у открытой двери площадки и смотрел на приближающуюся платформу. Она была почти не освещена и совершенно пустынна. Ни военного, ни гражданского начальства (за исключением, кажется, губернатора), всегда задолго и в большом числе собиравшегося для встречи Государя, на ней не было” (Мордвинов А.А. Последние дни Императора//Отречение Николая II.С. 104).
Воспоминания Д.Н. Дубенского в целом совпадают с воспоминаниями А.А. Мордвинова: “Станция темноватая, народу немного, на платформе находился псковский губернатор, несколько чинов местной администрации, пограничной стражи, генерал-лейтенант Ушаков и еще группа лиц служебного персонала. Никаких официальных встреч, вероятно, не будет и почетного караула не видно” (Дубенский Д.Н. Как произошел переворот в России//Отречение Николая II.С. 58).
Начальник Северного фронта генерал Данилов добавляет к предыдущим воспоминаниям, что “ко времени подхода царского поезда вокзал был оцеплен, и в его помещения никого не пускали. На платформе было поэтому безлюдно. Почетный караул выставлен не был” [18] (с. 370).
Заместитель главы уполномоченного по Северному фронту Всероссийского Земского Союза князь С.Е. Трубецкой, который поздно вечером 1 марта прибыл на псковский вокзал для встречи с Государем, отмечал, что “вокзал был как-то особенно мрачен. Полиция и часовые фильтровали публику. Полиции было очень мало… «Где поезд Государя императора?» — решительно спросил я какого-то дежурного офицера, который указал мне путь, но предупредил, что для того, чтобы проникнуть в самый поезд, требуется особое разрешение. Я пошел к поезду. Стоянка царского поезда на занесенных снегом неприглядных запасных путях произвела гнетущее впечатление. Не знаю почему — этот охраняемый часовыми поезд казался не царской резиденцией с выставленным караулом, а наводил неясную мысль об аресте... Я пошел к вокзалу. Тихо и тоскливо, заносимые снегом запасные пути — и на них стоит почти не освещенный, одинокий и грустный царский поезд” [19].
Приведенные воспоминания позволяют сделать следующие выводы: 1) императорский поезд по прибытии в Псков был поставлен на запасные пути; 2) вокзал был оцеплен; 3) почетного караула выставлено не было; 4) официальной встречи Государю оказано не было; 5) к Императору Николаю II никого не пускали без специального разрешения генерала Н.В. Рузского.
Все это вместе взятое свидетельствует о том, что Император Николай II прибыл в Псков уже лишенным свободы» [12] (с. 242–243).
Арест Государя Императора вечером 28-го февраля прослеживается и в разборе телеграмм между Царственной Читой:
«Дело в том, что практически все телеграммы Император Николай II и Императрица Александра Феодоровна посылали друг другу на английском языке… кроме двух: вечером 28 февраля из Лихославля и ночью 2 марта из Пскова. Эти телеграммы написаны по-русски… С 4 по 7 марта Император Николай II уже регулярно, как обычно, посылает в Царское Село телеграммы, и все на английском языке.
Возникает вопрос: почему вдруг Император Николай II изменил своему правилу ровно в двух телеграммах? Не потому ли, что они посылались не им, а заговорщиками от его имени?» [12] (с. 244).
И вот самый интересный вопрос: а кто же руководил этими предавшими своего Царя генералами, пошедшими на акт государственной измены чуть ли ни всем составом генерального штаба и свитской охраны Государя Императора Николая II?
Здесь в унисон работали все силы, работающие на уничтожение Русского государства:
«Сотрудничество А.И. Гучкова и А.Ф. Керенского ярко проявилось в захвате императорского поезда 1 марта 1917 года. Технически этот захват осуществлялся А.А. Бубликовым. Но Бубликов был лишь исполнителем. Подлинным руководителем захвата был Н.В. Некрасов. Позже, в 1921 г., Некрасов вспоминал, что ему особенно врезались в память “погоня за царским поездом, которую мне довелось направлять из Государственной думы, давая распоряжения Бубликову, сидевшему комиссаром в министерстве путей сообщения” [20] (с. 20).
Н.В. Некрасов был членом верховного совета Великого Востока Народов России и по масонской линии подчинялся А.Ф. Керенскому. Но одновременно Некрасов был активным участником “заговора Гучкова”, входил в его “тройку”, планировавшую в конце 1916 г. свержение и арест Императора Николая II.
Очевидно, что захват императорского поезда и отречение Императора Николая II были нужны как Гучкову, так и Керенскому. Определенные разногласия у них могли быть только касательно формы этого отречения. Гучков выступал за внешне “легальные” формы, за “добровольное” отречение, Керенский — за революционные: Царь сначала официально задерживался, затем “отрекался”, потом официально арестовывался. В конце концов произошло слияние этих двух вариантов. Думается, что это слияние стало возможным в результате достигнутого компромисса между Гучковым и Керенским. В отличие от Н.С. Чхеидзе, А.Ф. Керенский понимал, что революционный арест Императора и простое отречение его от престола будет, по выражению М.В. Родзянко, означать, что царь отрекся “в пользу никого”. А это, в свою очередь, четко выявляло бы революционную сущность нового режима, которую А.Ф. Керенский до поры до времени хотел скрыть. Нужно было создать впечатление легитимной передачи власти. Но такой передачи, которая привела бы к обезглавливанию монархии и, как следствие этого, к ее гибели» [12] (с. 276–277).
Итак, было ли и в действительности произведено отречение Николая II от престола?
«…основные законы Российской империи вообще не предусматривали самой возможности его отречения» [12] (с. 6).
Так что:
«Независимо от того, подписал ли Государь псковский манифест или не подписал — никакого отречения не было» [12] (с. 8).
Мало того, текст «отречения» в сравнении с телеграммой, на день ранее отправленной членом военной масонской ложи генералом Алексеевым, как выявил Андрей Разумов (см.: [21]), совпадают практически дословно. То есть, написаны эти два документа под одной и той же редакцией.
Итак, текст генерал-адъютанта Алексеева от 1 марта 1917 г.:
«Объявляем всем верным Нашим подданным: Грозный и жестокий враг напрягает последние силы для борьбы с нашей родиной. Близок решительный час. Судьбы России, честь геройской нашей армии, благополучие народа, все будущее дорогого нам отечества требует доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Стремясь сильнее сплотить все силы народные для скорейшего достижения победы, Я признал необходимость призвать ответственное перед представителями народа министерство, возложив образование его на председателя Государственной Думы Родзянко, из лиц, пользующихся доверием всей России. Уповаю, что все верные сыны России, тесно объединившись вокруг Престола и народного представительства, дружно помогут доблестной армии завершить ее великий подвиг. Во имя нашей возлюбленной родины призываю всех русских людей к исполнению своего святого долга перед нею, дабы вновь явить, что Россия столь же несокрушима, как и всегда, и что никакие козни врагов не одолеют ее. Да поможет нам Господь Бог».
Сравним текст телеграммы Алексеева, доложенной Царю 1 марта, и текст «отречения», якобы самостоятельно придуманный Государем Императором Николаем II от 2 марта. Совпадения двух текстов выделены жирным шрифтом.
«Ставка Начальнику штаба.
В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу Родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской Нашей армии, благо народа, все будущее дорогого Нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы, и уже близок час, когда доблестная армия Наша совместно со славными Нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и в согласии с Государственной думою признали Мы за благо отречься от престола государства Российского и сложить с Себя верховную власть. Не желая расстаться с любимым сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем его на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой Родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего святого долга перед ним повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ему вместе с представителями народа вывести Государство Российское на путь победы, благоденствия и славы. Да поможет Господь Бог России».
Итак, сравниваем два текста более подробно:
Телеграмма Алексеева № 1865. Текст «отречения» Царя.
1 марта 1917 года. 2 марта 1917 года.
1. жестокий враг напрягает 1. Жестокий враг напрягает
последние силы последние силы
2. Близок решительный час. 2. близок час
3. Судьбы России, честь 3. Судьба России, честь
геройской нашей армии, геройской нашей армии,
благополучие народа, все благо народа, все
будущее дорогого нам отечества будущее дорогого нашего Отечества
требует доведения войны требуют доведения войны
во что бы то ни стало во что бы то ни стало
до победного конца. до победного конца.
4. сплотить все силы народные 4. сплочение всех сил народных
для скорейшего для скорейшего
достижения победы достижения победы
5. представителями народа 5. представителями народа
6. верные сыны России 6. верных сынов Отечества
7. тесно объединившись 7. тесное единение
8. Во имя нашей возлюбленной 8. Во имя горячо любимой
родины призываю всех русских Родины призываем всех верных
людей к исполнению своего сынов Отечества к исполнению
святого долга перед нею своего святого долга перед ним
Алексеев Николай
1 марта 1917 года. 2 марта 1917 года.
То есть печатный текст генерала Алексеева является матрицей якобы «отречения» Николая II. Ну, и эта странная подпись карандашом…
И вот кто, как выясняется, писал оба эти документа. Ген. Д.Н. Дубенский «Как произошел переворот в России»:
«Когда мы вернулись через день в Могилев, то мне передавали, что Базили, придя в штабную столовую утром 2-го марта, рассказывал, что он всю ночь не спал и работал, составляя по поручению генерала Алексеева манифест об отречении от Престола Императора Николая II. А когда ему заметили (Полковник Немченко передал мне это в Риме 7 мая