Начало второго года ординатуры подопечных Чондэ было ознаменовано полным раскрытием их с Чанелем отношений. Все старые шуточки про «особое поощрение ординаторов» и до этого кричали о том, что всей больнице о них известно (у медсестер языки без костей, а работы, кажется, совсем мало), но прошедшее общее празднование Нового Года развязало всем руки и языки. Где-то в тот момент, когда хмельной Чанель посмотрел на Чондэ блестящими от радости глазами и засосал по самые гланды на глазах у всей больницы.
— Это должно было случиться еще под моим кондиционером, — не упустил шанса поддеть Бэкхен, который все еще смеялся над историей их знакомства. Он даже гордился тем, что это случилось по его собственной глупости (батарейки теперь проверяются в первую очередь, если у Бена что-то в доме перестает работать).
Со временем все привыкли и перестали делать из них такую большую новость, поскольку Чанелю хватило осторожности соблюдать условие не демонстрировать близкие отношения на работе. Он вообще оказался настолько понимающим и своим, что Чондэ до сих пор кажется, что он не заслужил.
Каждый раз, когда Чанель пытался как-то разнообразить их отношения и устроить романтику, у Чондэ не выходило реагировать на это с должным энтузиазмом. Потому что он не привык. Потому что все это как-то... не для него. Прийти с работы, плюхнуться под теплый бок и заснуть — теперь стало привычным, хотя и от этого раньше он подсознательно отгораживался. Убегал по всей кровати даже во время сна, и однажды проснулся от того, что навернулся, когда Чанель не успел его поймать. А всякие свидания, ужины в ресторане — нет.
Но совесть все больше иронично повякивает: «Просрешь ты свое счастье, доктор Ким». И он с ней согласен. Именно поэтому он ставит заметку в телефоне на день, когда его «для себя» стало «на двоих». К сожалению (в большей степени), тот день ему не удастся никогда забыть. И он понимает внезапно: скоро годовщина. Одна из тех неважных дат, которая для такого, как Чанель, обведена красным. Чондэ знает, Чондэ его слишком хорошо знает.
— И ты решил его удивить?
Кенсу смотрит с нескрываемым интересом, даже отложив истории болезней. Чондэ, выловивший его в перерыве, начинает немного жалеть, но понимает, что обратиться больше не к кому. Бэкхен посоветовал одно: «Обмажь себя сливками, повяжи ленточкой и жди на столе». Чондэ отверг эту идею не только потому, что «идиот, оставь себе свои фантазии», но и потому, что много сладкого Чанелю нельзя. Не то чтобы в обратном случае он действительно бы все это сделал.
— То, что я не забыл об этой дате, уже его удивит, — фыркает Чондэ, с сожалением понимая, что это правда. И не потому, что он реально забыл бы: просто не показал бы этого.
— Он говорил, что вы уже обсуждали этот вопрос: вы решили праздновать, если дотяните хотя бы до первого юбилея. Хотя в вашем случае я готов был пустить салют еще после первого месяца.
Чондэ бросает в него ручкой, напоминая, кто здесь вообще старший. Кенсу, привыкший за столько времени видеть доктора Кима вне работы, абсолютно перестал сохранять осторожность. Чондэ за собой замечает, что от этого даже теплее. «Стареешь, друг мой», — голосом вездесущегоБэкхена.
— Так какого вида планируется сюрприз?
— Что-то, чего он действительно не ожидает.
— Хм, — Кенсу задумывается. — А как у вас в постели?
Чондэ давится воздухом и идет красными пятнами.
— Что, все настолько плохо?
И нет, все просто замечательно, о чем Чондэ тут же говорит. Просто в последнее время единственное, чем они занимаются в постели, — сон. Настолько устают, что времени и сил хватает только на душ и ленивый утренний петтинг. А тут еще недавно в гости из Китая прилетел тот самый знаток кондиционеров, и Чондэ видит Чанеля еще реже. Потому что гость остановился у Пака, а Чондэ нелюбовь к новым знакомствам и непонятно откуда взявшаяся ревность мешают к ним присоединиться. Только сидит в своей квартире на диване и прислушивается к смеху этажом ниже. Черт бы побрал эту слышимость.
— Исин — наш общий друг, мы учились вместе, — втолковывает Кенсу, учуяв в объяснениях ревность. — У него там в Китае достаточно желающих, и с нашим ушастым другом никогда и не было ничего серьезного. Он даже не в бро-альбоме.
Что там за бро-альбом такой, Чондэ пока мало интересно (он об этом поговорит с Паком позже), а цепляется он только за «ничего серьезного».
Кенсу закатывает глаза:
— Ну кто у нас не целовался спьяну на студенческих вечеринках?
— Я, — врет Чондэ просто из вредности и даже не краснеет.
— Хотите наверстать, доктор Ким? Я всегда к вашим услугам, — совершенно серьезно предлагает Кенсу и тянется к нему, в голос смеясь над удивленным Чондэ.
— Ты не помогаешь.
— Вопрос лишь в том, насколько вы с Чанелем готовы к нашей помощи.
Под «нашей» Кенсу явно подразумевает и своего благоверного. А Чондэвесьма наслышан. Как и вся больница, после того как одна из медсестер застукала их кувыркающимися в ординаторской. Никто так и не понял: была ли она больше восхищена или шокирована. Но забегающего изредка к ним Чонина теперь все встречают игривым хихиканьем, не позволяя себе подобного при сдержанном и колком Кенсу.
В конечном итоге, Кенсу все решает за двоих:
— Есть кое-что, что мы совсем недавно купили. Попробовать не успели, поэтому по поводу этого можешь не беспокоиться. Давай я просто принесу тебе это завтра, а ты уже сам решай: попробовать или сделать по-своему.
Чондэ заинтригован, и даже его осторожность решает отступить. Поэтому он принимает небольшой бумажный пакет с коробкой внутри и не заглядывает в него до самого дома, внимая многозначительному: «Удачи».
А потом приходит домой, достает коробку и замирает, подняв крышку. Что это и для чего нужно, он знает прекрасно. Приклеенныйстикер к заботливо положенной бутылочке смазки с ярким «Используй меня!» заставляет побледнеть, покраснеть, а потом смиренно выдохнуть. Будет Чанелю удивления до самого первого юбилея.
***
Чанель просыпается вместе с будильником и напоминанием в календаре: сегодня их годовщина. Почти брякает поздравление сонномуЧондэ, но в последний момент прикусывает язык и просто целует, вкладывая несказанное в это действие. Чондэ отвечает, пусть и сначала неуверенно, и даже не ворчит по поводу нечищеных зубов.
Этот день начинается как обычно и закончится точно так же (на тот момент Чанель еще не знал, насколько ошибается). Поэтому после работы он соглашается пойти выпить вместе с Исином и Чонином, которым «посчастливилось» выслушать его жалобы.
— Он настолько против подобного? — интересуется Исин.
— Не то чтобы, просто считает это глупостями, — вздыхает Чанель во второй стакан виски с колой.
— Может, ты его недооцениваешь? — лукаво щурится Чонин.
— А чего это ты моего парня вообще оцениваешь? Кенсу уже тебе мало?
Чонин закатывает глаза, а Исин посмеивается:
— Вы, парни, совсем не изменились.
— Мы можем поспорить на ужин для двоих в том дорогом ресторане в центре, куда я вас с Кенсу протащил тогда на прием под видом коллег, — предлагает решительно Чонин.
А Чанель вспоминает цены и задумывается: настолько ли есть правда в словах Чонина, что тот готов пожертвовать своим кошельком. Ему, недавно получившему повышение, это все равно влетит в копеечку. Так кстати вспоминается обещание самому себе: никогда не спорить с Ким Чонином.
От ответа спасает вдруг выплывший откуда-то Бен Бэкхен в идеальном костюме. И вот эта вот улыбочка на губах друга Чондэ никогда не сулила ничего хорошего. Чанель приветствует его с подозрением и нехотя представляет Исина, с которым их молодой хирург еще не был знаком.
— Чондэ просил передать, чтобы ты не засиживался, — почти пропевает Бен.
Чанель хлопает глазами: все это очень подозрительно.
— Я приду, только мы с Исином...
— Оу, не переживай, — отмахивается хирург и усаживается возле их друга, — мы не будем скучать.
Чонин посмеивается, Исин заинтересован, а Чанель понимает, что есть что-то, что ему только предстоит узнать. Поэтому он внимает собственной подозрительности и сообщению Бэкхена, извиняется перед друзьями и убегает из бара, оставляя пару купюр. «Такси уже ждет», — от Бэкхена он слышит уже у выхода.
Чанельнегромко ругается, когда лифт закрывается прямо перед его носом, и бежит по лестнице вверх. Застывает у двери Чондэ и дает себе отдышаться, доставая из пальто ключи, что уже несколько месяцев дал ему старший. Он неловко перебирает в пальцах связку, а потом выдыхает и открывает дверь.
В квартире тихо и темно, лишь из приоткрытой спальни льется тусклый свет ночника. Чанель до последнего боится даже предположить, что его ждет. Он разувается, вешает пальто и застывает в нерешительности в нескольких шагах от приоткрытой двери.
— Чондэ? — неуверенно зовет он.
— Я здесь, — через какое-то время следует ответ. И голос старшего кажется незнакомым.
Чанель толкает дверь и проходит в комнату, замирая на месте. Чондэ стоит перед ним, предпочитая гипнотизировать ковер. Тусклый свет ночника очерчивает контуры жилистой фигуры, облаченной в тонкое шелковое кимоно молочного цвета. Чанель сглатывает, когда Чондэ поднимает голову и становится лучше видно неширокую полоску ошейника на чужой шее с тонким ремешком, исчезающим под кимоно.
— Ты такой...
— Идиот? — нервно усмехается Чондэ, запуская неловко пальцы в отросшие волосы. — Я знал, что не стоило все это делать. Глупо это все...
Чондэ замолкает, когда Чанель в два широких уверенных шага оказывается прямо возле него. Смотрит на него своими темными глазами и ждет.
— Красивый, — заканчивает Чанель уже хрипло и низко, будто боится, что кто-то услышит этот крик изнутри.
Чондэ слышит, но не верит. Никогда не верил: сколько бы Чанель ни пытался доказать обратное, всегда уверенный Ким Чондэ был не уверен в самом главном — в себе самом и в собственной неотразимости. В том, что прекраснее для Чанеля никого нет.
Чанель кладет ладонь на чужую шею, большим пальцем еле ощутимо задевая кожаную полоску ошейника. А потом переводит взгляд Чондэ в глаза — потемневшие, но все еще неуверенные — и выдыхает:
— С годовщиной меня?
Чондэ чуть улыбается и кивает, а Чанель будто только этого и ждал — прикасается к манящим губам жадно, второй ладонью притягивая ближе к себе за бок. Чондэ стонет еле слышно ему в губы и цепляется пальцами за свитер, пытаясь его поднять. Чанель слушается, быстро стягивая вещь через голову, и снова целует. Напористее, пытаясь поймать чужой юркий язык своим. Ладонью ведет от лопаток вниз по гладкому шелку и почти стонет, жадно сжимая упругую ягодицу сквозь тонкую ткань, когда понимает, что белья на Чондэ нет.
Поцелуй настолько жаркий и неистовый, что забывается вся накопившаяся усталость. Чондэ оттягивает волосы на затылке и стонет, когда Чанель сжимает обе ягодицы ладонями, чуть раздвигая их. Ведет пальцами к ложбинке и застывает, натыкаясь на что-то еще. Он отрывается от горячих губ и смотрит вопросительно. Чондэ облизывается, а потом отходит на шаг и развязывает кимоно, позволяя гладкой ткани осесть на ковер.
У Чанеля пересыхает во рту, когда Чондэ оказывается полностью обнажен перед ним. Узкие штаны уже почти причиняют боль только от поцелуя и нескольких прикосновений, и Чанель боится, что просто не выдержит. А Чондэ красив, если не абсолютно потрясающий. В своей наготе, с блестящей на тусклом свету головкой возбужденного члена, с ошейником на шее и тонкой полоской, как оказывается, поводка, прикрепленного к полоске кожи. Чондэ отступает еще на шаг и неуверенно поворачивается спиной. Чанелю кажется, что он прямо сейчас скончается на месте. Потому что пушистый хвост, скрывающий расселину упругий ягодиц, заставляет перестать дышать на несколько мгновений.
— На кошек у тебя аллергия, но... Там были еще уши, но это уже совсем перебор, — хмыкает Чондэ, на мгновение возвращая в реальность.
Чанель сглатывает и подходит неспешно ближе, на ходу расстегивая ремень. Чондэ напряженно следит за ним, и Чанель может буквально пощупать его неуверенность, когда поднимает его лицо за подбородок. Он понимает, что слова сейчас излишни, поэтому просто целует. На этот раз нежно, позволяя почувствовать собственную благодарность. Потому что он знает, что для Чондэ это было тяжело. Для него все еще все происходящее — тяжело. И то, что он сам пошел на это, настолько бесценно, что Чанель задыхается от всей своей любви.
Чондэ проскальзывает языком ему в рот, делая поцелуй более глубоким и грубым, расстегивая ширинку и пытаясь стянуть с Чанеля штаны. Чанель жадно оглаживает желанное тело, не касаясь манящих ягодиц. А Чондэ прикусывает его губы и спускается горячими поцелуями по подбородку, стаскивая штаны вместе с нижним бельем. У Чанеля от возбуждения все перед глазами почти в дымке, когда Чондэ горячо и громко выдыхает на головку возбужденного члена. Юркий язык игриво проходится по всей длине, и Чанель с рыком поднимает Чондэ за плечи на ноги, когда горячие губы смыкаются на головке.
— Продолжишь, и все твои старания будут напрасны, — посмеивается хрипло он на ухо старшему.
А потом нежно целует изогнутые в игривой, такой драгоценной улыбке губы. Кончиками пальцев еле ощутимо проводит вдоль позвоночника Чондэ, ловя губами горячий выдох и встречая чужую горячую грудь своей, когда Чондэ изгибается от прикосновений. Чанель почти с трепетом проводит по меху хвоста, чувствуя, как мурашки предвкушения ползут по спине. Он второй ладонью цепляет край поводка, поднимаясь почти до крепления и вдруг оттягивая его назад. Чондэ отстраняется он его губ с удивленным выдохом.
Чанель жадно смотрит, как двигается острый кадык, касающийся кожаной полоски ошейника, и хрипит:
— На кровать.
Лишь на мгновение что-то мелькает в глазах Чондэ, но он тут же подчиняется, принимая правила. Чанеля пьянит полнейшее ощущение власти, и он благодарен своим друзьям (а далеко ходить не надо, чтобы понять, откуда ноги растут) за эти мгновения. Хотя вряд ли захочет делиться воспоминаниями. Такой Чондэ — только для него. Даже на словах, даже в фантазиях.
А его самая большая в жизни удача в это время поворачивается спиной, изгибаясь в пояснице, и Чанель завороженно смотрит, как двигается пушистый хвост, прикрывающий все самое интересное. Он опирается коленями на кровать, ладонями жадно проводя от лопаток до ягодиц, поджавшихся под прикосновениями. Чондэ издает тихий стон в подушку, и Чанель закусывает губу.
Он наклоняется к горячему телу и оставляет жадные поцелуи на солоноватой от пота коже, оглаживая поджарые бедра ладонями. Спускается поцелуями вниз до поясницы, кусает жадно ягодицу, заставляя Чондэ вздрогнуть от неожиданности, и ведет носом к хвосту, все еще скрывающему все самое интересное. Кажется, прелюдий с них на сегодня достаточно.
Чанель пропускает мех меж пальцев и с аккуратностью касается кончика плага, к которому прикреплен хвост. Он нежно целует кожу ягодиц, осторожно вынимая пробку мягкими движениями. Чанель жадно смотрит, как мышцы нехотя отпускают металлическийплаг. Чондэ громко выдыхает, а Чанель смотрит и почти с ума сходит, видя Чондэ настолько открытым только для него. Он осторожно оглаживает ладонями ягодицы, разводя их в стороны, и жадно следит за судорожно сжимающимся и разжимающимся влажным от смазки колечком мышц.
Чондэ что-то негромко говорит, но Чанель не может разобрать. Отвлекается, только когда манящие ягодицы отодвигаются, чтобы Чондэ что-то взял с тумбочки и бросил ему. Чанель только сейчас замечает бутылочку смазки и хмыкает на яркое «Используй меня!».
Чондэ подтягивается чуть вперед, хватаясь за изголовье, и изгибается еще больше, заставляя Чанеля сглотнуть. Крышечка смазки щелкает в вязкой тишине, и Чанель жадно льет на пальцы. На коленях подползает ближе и обводит пальцем нежный вход, вызывая требовательное: «Чане-оль».
Чанель делает вид, что не замечает просьбы. Нащупывает ремень поводка и наматывает его на ладонь, чуть оттягивая. Чондэ запрокидывает голову, подчиняясь и жарко выдыхая с едва слышным стоном, когда Чанель вводит сразу два пальца в жаркую узость. Просто не может себе в этом отказать. Ощупывает изнутри горячие стенки, дурея от того, как жадно его охватывают мышцы. Водит подушечкой большого пальца по раскрасневшемуся чувствительному краю и оставляет мелкие поцелуи на влажном выбритом затылке.Чондэ что-то шипит едва слышно, и Чанель решает больше не играть с огнем.
Льет еще смазки, смазывает наспех член в пару резких движений, ощущая болезненное желание наконец-то оказаться внутри. Подтягивает к себе Чондэ за бедра, отчего тот почти отпускает изголовье, и входит в несколько толчков. Чондэ стонет в голос, когда Чанель встречается бедрами с его ягодицами звучным шлепком.
Чанель дает ему немного передохнуть, а потом сильнее сжимает пальцами бедра — точно останутся синяки, за которые достанется, — и начинает двигаться. Размеренно, вырывая короткие негромкие стоны, жадно следя за тем, как Чондэ полностью вбирает его в себя. Кровать поскрипывает от непрерывных движений, и Чанель теряется в горячем дыхании, заполнившем комнату, и стонах. Он переносит вес на руки, упираясь ими в матрас, и резко подается вперед, отчего Чондэ стонет почти жалобно, а его ноги разъезжаются. Чанель ловит это мгновение и наращивает темп, раз за разом все больше вдавливая Чондэ в матрас. Руки Чондэ соскальзывают, и он судорожно цепляетсяпальцами в подушку, заглушая ей особенно громкие стоны.
Чанель хочет слышать каждый вздох, каждый стон. Он отстраняется, снова опираясь на колени, и подтягивает ослабленного напором старшего за бедра вверх.Чондэ протестующе стонет, когда член выскальзывает из него. Чанель наматывает поводок и дергает вверх, вызывая шипение. Чондэ изгибается, спиной касаясь груди Чанеля. Младший прихватывает соленую кожу между плечом и шеей и входит в один толчок в растянутый проход. Чондэ стонет в голос и перестает себя сдерживать. Лишь хватается за запястье руки, что держит поводок, и жадно подается назад, принимая больше и глубже.
Чанель, кажется, отпускает всего себя. Лишь оставляет поцелуи-укусы и засосы на блестящей от пота коже, чего не позволял себе все это время в полной мере. Чондэ стонет почти умоляюще, и Чанель останавливается. Выскальзывает из него под протестующий стон и заставляет лечь на спину. Чондэ с готовностью подтягивает ноги к груди, и Чанель застывает, любуясь им таким — открытым, доверчивым и абсолютно жадным.
Он подбирается к нему ближе и входит, на этот раз осторожными толчками, ловя губами жаркие выдохи, обжигающие кожу. Чондэ скрещивает ноги у него на пояснице, смотрит в глаза почти невменяемым взглядом и подается вперед, насаживаясь глубже и втягивая в поцелуй. Чанель жадно отвечает, цепляясь за изголовье, чтобы не обхватит ладонями манящую шею с нервно дергающимся острым кадыком. Лишь прерывает поцелуй, чтобы слышать сладкие стоны, и оставляет метки везде, где дотянется.
Чондэ начинается резче подаваться вперед, и Чанель понимает, что они оба на грани. Он обхватывает пальцами сочащийся смазкой член старшего и усиливает напор, заставляя кровать коротко биться о стену. Чондэ жадно хватает ртом воздух и громко стонет в унисон. Они доходят до пика вместе, кончая толчками: Чондэ — на собственный подтянутый живот, а Чанель — в горячую тесноту мышц, жадно сжимающих его в оргазме.
Чанель позволяет себе минуту просто полежать рядом с тяжело дышащим Чондэ, прежде чем выскользнуть из растянутого старшего под недовольный стон. Чанель восстанавливает дыхание и только еще через несколько минут открывает глаза.
Чондэ лежит возле него на боку — уставший, с завившимися от пота прядями у лба и абсолютно затраханный.Чанелю нравится то, что он видит, до покалывающих кончиков пальцев.
— У тебя сейчас лицо треснет, — ворчит Чондэ в подушку. Устало и просто для проформы.
Чанельнежно улыбается и подтягивается к нему, ведя носом по горячей щеке и оставляя мягкий поцелуй. Чондэ лениво приоткрывает один глаз, смотрит на него несколько мгновений, а потом сам тянется вперед, втягивая в неспешный поцелуй. Чанель абсолютно счастлив, о чем тут же спешит сообщить.
Трется носом за ухом старшего и почти мурлычет:
— Спасибо.
Чондэ фыркает, но не отстраняется, хотя нежностей после секса никогда особо не любил.
— Еще бы. Я и не ожидал, что все будет так. Я многого о тебе еще не знаю, Пак Чанель.
Чанель и сам о себе этого не знал: просто не ожидал, что его так накроет. Проводит невесомо по ошейнику пальцами и хмыкает.
— Даже не хочу знать, что там еще припасено у этой парочки.
— Догадался, да? — недовольно бубнит Чондэ.
— Догадался. Просто потому что сам бы ты до такого не дошел: мысли бы не повернулись в эту сторону, — посмеивается Чанель.
— Это была разовая акция, вкушай. Вот отойду — отыграюсь.
Чондэ кусает его за нижнюю губу, видно, пытаясь стереть улыбку. Пусть отыгрывается, Чанель совсем не против.