Тепло, серо, сыро.
Октября
Когда что-нибудь созреет, то и отваливается. Созрела тоска – и вчера отвалилась. Написала письмо Льву Николаевичу нехорошее; сегодня получила от Левы, он пишет, что у папа голова болит и он очень утомлен заботами о духоборах и писанием повести. И ж чему эти духоборы! Как неестественно. А у самих у нас постоянная забота о семье; им бы, детям нашим, нужен был отец, заботящийся о них, а не искать по всему миру каких-то сектантов. Хороша русская пословица: «Матушка Сохья, по всему миру сохне, а дома не емши сидят». А Л.Н. даже и не сохне.
Сегодня на фонографии вгляделась в Л.Н., в его худые, старческие руки, которые я так часто целовала и которые меня столько раз ласкали, и так стало по нем грустно, захотелось от него именно старческой ласки, а не любовной.
Вчера пришел дядя Костя, Маруся, Сергей Иванович. Прекрасно провели вечер: читали стихи Тютчева; восхищаясь им, С.И. был нежен, вдохновлен как будто и предложил сочинить романс на какое-нибудь стихотворение. Выбирали все неудачно, наконец наугад Маруся открыла стихи: «О, не тревожь меня укорой справедливой»… и С.И. сейчас же сочинил, написал и сыграл романс на эти слова. Талантливый человек.
Рассказ Померанцева о том, что на Арбатской площади солдат не отдал чести пьяному офицеру, а офицер шашкой зарубил тут же солдата до смерти. Какое безобразие и зверство!
И ещё о когнитивном диссонансе.
В некоторых случаях индивид может предотвратить появление диссонанса и, как следствие, внутреннего дискомфорта тем, что попытается избежать любой негативной информации относительно своей проблемы. Если же диссонанс уже возник, то индивид может избежать его усиления путём добавления одного или нескольких когнитивных элементов «в когнитивную схему» вместо существующего негативного элемента (который и порождает диссонанс). Таким образом, индивид будет заинтересован в поиске такой информации, которая бы одобрила его выбор (его решение) и в конце концов ослабила бы или полностью устранила диссонанс, избегая при этом источников информации, которые будут его увеличивать. Однако часто такое поведение индивида может привести к негативным последствиям: у человека может возникнуть страх перед диссонансом или предубеждение, что является опасным фактором, влияющим на мировоззрение индивида.
Октября
Разговор о Л.Н. Сережа говорит: «Отдайте права издания сочинений папа». Я говорю: «Зачем? Награждать богатых издателей? Это ложь».
Октября
Утром приехала в Ясную, через Козловку. Дождь, слякоть, все серо; озябла, промокла. Дома все спят. Вошла к Л.Н. Комната темная; он вскочил, начал меня целовать.
По утрам [Л.Н.] писал усердно свою повесть «Воскресение»; говорит, что последние дни не мог работать, все думал обо мне и утро моего приезда видел меня во сне. Изредка приходил ко мне, улыбался и целовал меня. Таня и Вера очень милы и веселы. Таня деятельна, смешлива и шаловлива, как по-старому – привлекательно и радостно. Обманывали они Дуничку тем, что спрятали все из кладовой в шкап, а она, приехав из Тулы, думала, что все украли, хотела идти к гадалке. Помучив ее, ей открыли с хохотом шкап и показали и варенье, и хлеб, и все прочее. А то селедку принесли из Лёвиного дома и опять с хохотом стали ее есть. Вообще настроение в Ясной хорошее, и мне было весело, и хорошо, и беззаботно.
Октября
Л.Н. ездил навестить М.А. Шмидт в Овсянникове, я гуляла с Дорой по купальной дороге, потом одна, в саду. Сделала кое-какие распоряжения. Мороз, ветер; не веселая и не тихая погода. Обедали у Левы. Вечером читали вульгарную повесть Сергеенки «Дэзи», и когда нас коробило от разных невозможных по тону мест, то мы страшно хохотали. Л.Н. играл с Левой в шахматы и тоже смеялся. Ночь плохо спали, холодно; у Л.Н. насморк. Мы дружны, просты друг с другом. Я много расспрашивала о «Воскресении» и одобрила перемены конца и других мест. Фальши все меньше. – Переписываю дневники Л.Н. и не люблю его, какой он был. Разврат без раскаяния; нелюбовь к людям; тщеславие.
Октября
Нежно и дружно простились сегодня утром с Л.Н., Таней, Верой, Левой. Морозно, ветрено. Кучер Андриан дорогой в Ясенки рассказывал ужасную историю об убийстве четырех людей на Косой (Рудаковой) горе. Все испортилось от близости от нас этого завода Бельгийской компании. Ехала скучно, читала Максимова о ссыльных каторжных, их переезде, жизни и пр. Мрачное впечатление!
Октября. Москва
Суета: Сережа приехал с Цуриковым, Суллержицкий приехал от духоборов с Кавказа, интересно рассказывал; Андрюша уехал в Петербург. Миша страшно ленив, апатичен и учиться очевидно не хочет. Сережа его сегодня хорошо, по-отечески, уговаривал заниматься и опомниться. Вечером пришла Маруся Маклакова. Чувствую пустоту жизни, а весь день занята чем-то неотложным. Читала «О влиянии музыки на человека и животное».
Октября
Утром немного играла, потом ездила, вечером была с Сашей в квартетном концерте. Трио Чайковского – прелесть, но играл какой-то Кваст плохо.
Получила от Маши и Льва Николаевича ласковые письма. Разговаривала очень хорошо с Цуриковым об отношениях супругов, когда их убеждения не во всем одинаковы, пришли к тому, что и так можно хорошо прожить жизнь вместе.
Сережа и Цуриков уехали. Сережа собирается с Суллержицким на Кавказ помочь духоборам подняться ехать в Канаду.
Видела мельком С.И. неожиданно в концерте. Мы едва поздоровались, и он даже не совсем учтиво продолжал свой разговор с каким-то стариком.
Ноября
Все время два интереса: болезненная, напряженная забота о Мише и устройство вечера в честь Толстого. Л.Н. прислал отрывок из прекрасно задуманной повести «История матери». Сюжет тот, что мать восьми детей, прекрасная, нежная, заботливая мать остается одинока к старости и живет при монастыре с горьким, непризнанным, драматическим сознанием, что вся жизнь убита на детей, и не только ей нет счастья от них, но и сами они несчастливы.
Вечер устраивает «Общество народных развлечений» под председательством Кирпичникова, а помощница его, Погожева, была сегодня у меня. Завтра везу отрывок в цензуру; просили и еще будут просить С.И. играть. Он мне говорил: «Если б я мог Льву Николаевичу этим доставить удовольствие, то я потратил бы на это и время и силы. Но для кого я буду играть и что можно сыграть, кроме «Крейцеровой сонаты»? В воскресенье он и Лавровская приедут меня потешать музыкой вечером, и я ужасно радуюсь этому.
Шью, чиню белье, крою; сшила себе юбку черную шелковую, перешила Саше кое-что, играла много, но два дня совсем не касалась. Сегодня получала деньги детей, платила зубному врачу за Андрюшины зубы, купила Саше на ротонду, купила растения, а свои пересаживала в новые горшки. Были Сафонова, Суллержицкий, поехавший в Ясную, Алексей Митрофаныч, Погожева и умная М.А. Сабашникова, с ней было приятнее всего. Здоровье лучше, на душе спокойнее.
Ноября
Начинаю еще одну, пятую книгу дневников. Неужели я проживу столько, чтоб закончить эту толстую книгу? И при каких обстоятельствах кончу я ее? – Вчера день не писала. Была в симфоническом, довольно скучном концерте, оттуда шли пешком при звездном небе втроем: Маруся, я и С.И. Теперь время, когда сыплются с неба звездные дожди. Мы хотели с Марусей в бинокли смотреть, С.И. случайно к нам присоединился. Но звезды мерцали неподвижно, небо только точно все колыхалось. Вернувшись домой, я долго стояла в саду и, в первый раз увидав небо в бинокль, поразилась этим величественным зрелищем бесчисленных звезд.
Сегодня с утра ездила к брату и за билетами в театр. Потом приготовила все к вечеру. Вечером пришел С.И., приехала Лавровская, брат с женой и еще кое-кто, и я весь вечер наслаждалась музыкой. Лавровская пела романсы С.И. – из них некоторые прелестные, особенно один: «Бьется сердце непокорное»… Столько страсти, столько силы, полноты содержания. Потом С.И. сыграл сонату Бетховена.
Финал был исполнен до того своеобразно и совершенно, что лучше нельзя. Да, это огромная власть у людей – такой музыкальный дар!
В начале вечера я прочла всем отрывок, присланный мне Львом Николаевичем для его вечера. Отрывок прекрасный, художественный, доставивший всем огромное наслаждение. Все сказали, что я хорошо читала, и мне это доставило удовольствие.
Какое сегодня было прелестное, теплое утро! Я ехала вдоль бульваров: яркое солнце, зеленая трава, темно-голубое небо. Полная иллюзия весны! Но только иллюзия; день, два – и смерть всей природе; все покроется снегом. – Так старческая «Последняя любовь» в стихотворениях Тютчева. Так же сильно, молодо вспыхнет ярким солнцем эта последняя любовь и должна замереть перед снегом седины, беззубого рта, морщин, бессилия и т. п. Не приветствую тебя, старость!
Вчера в симфоническом было крайне неприятно, что когда я стала просить Сафонова отпустить Гржимали (первую скрипку) для того, чтобы он сыграл на нашем Толстовском вечере «Крейцерову сонату», он схватил мои обе руки, начал их прижимать ж своей груди, говоря, что «для вас все на свете сделаю», но Гржимали отпустил только от уроков, а я с негодованием отняла руки, отлично поняв, что Сафонов хотел перед присутствующими показать свою (несуществующую) интимность с графиней Толстой, женой знаменитого человека.
Теперь буду его опасаться и избегать. Была у Погожевой; она занята народными школами, развлеченьями для народа, чтением, чайными и т. д. Хорошая, полезная женщина.
Ноября
Я помню, что я как-то думала и говорила, что есть у человека старческий возраст, в котором стоишь между двух дорог и колеблешься: идти нравственно в гору, т. е. к совершенствованию, или под гору, т. е. к слабости, к попущению себя. И тот я чувствую, что иду по последнему пути, и мне и страшно, и грустно. Мне хочется развлекаться, хочется наряжаться; в душе не весело, удовлетворения нет, а все стремишься к какому-то удовлетворению и счастью.
Получила письмо от мужа, доброе, ласковое, и совестно мне чего-то стало, хотя я, слава Богу, ни в чем не виновата перед ним, разве только в легкомыслии.
Ноября
Миша пришел к обеду сердитый и неприятно придрался, что нет свежего калача. Вечером мы были с ним в театре, давали «Царь Федор Иоаннович» А.К. Толстого. Играли хорошо, хотя был шарж на всем, перехитрили желание реализма, кричали, суетились на сцене. Был С.И. Много пришлось говорить с ним сегодня вечером, и никогда я больше не убедилась, как сегодня, что он человек совершенно неподвижный, безжизненный, бесстрастный. Не в смысле брани, а прямо, констатируя то, что есть, про него можно сказать, что он только «жирный музыкант», как Л.Н. его часто называл в припадке ревности, – и больше ничего. Внешняя доброта его – это внутреннее равнодушие ко всему миру, исключая звуков, сочинения музыки и слушанья ее.
Ноября
Пришел Миша поздно домой, а я сидела, шила и все ждала его. Он пришел с таким трогательным и, кажется, искренним раскаянием, целовал меня, умоляет не плакать, а я уж не могла остановить накипевших страданий, что я успокоилась на это раз.
А сама я тоже плоха. Боюсь мании траты денег, боюсь глупости наряжания себя, – и все это теперь составляет тот мой грех, от которого не могу удержаться.
Ноября
Вчера обедали у меня: С.А. Философова, Е.П. Раевская, дядя Костя, Гольденвейзер. Прочли статью Д.А. Хомякова о предисловии Л.Н. к сочинениям Мопассана, и там же упоминается о статье Л.Н. «Об искусстве». Слово «католицизм», вставленное ввиду цензуры вместо «церковность», очевидно сбило Хомякова и он не понял потому общего характера статьи Льва Николаевича.
Записываю позднее
Выехали 13-го в Ясную Поляну: Маруся, Саша, Миша и я. Очень все радовались этой поездке, всю дорогу смеялись. Приехали на Козлову Засеку с почтовым в 11 часов вечера, ехали при луне по страшной грязи, и дождь моросил, и туман белый. Но хорошо в деревне и очень хорошо в Ясной Поляне. Застали всех здоровыми, ласковыми. Маша, кажется, ничего. Доктора говорят, что могло движения ребенка вовсе не быть, а еще будет, а она себе вообразила движение, или просто соврала и себе, и нам. Она очень весела и бодра, и такая беленькая, нежная и хорошенькая.
Л.Н. был со мной очень нежен и страстен, на что я не могла ему ответить.
Ноября
Говорили много с Левочкой-мужем о Мише, обо мне, о работе Л.Н. Он говорит, что со времен «Войны и мира» не был в таком художественном настроении и очень доволен своей работой над «Воскресением». Ездил он верхом в Ясенки, бодр, крепок телом и очень приятен духом, и все это оттого, что работает над свойственным его натуре художественным трудом. И еще (в области материальной) оттого, что не утрачивает физической любовной способности.
Ноября
Весь день жила с природой. Дождь угомонился, грязь страшная, но тихо, тепло, гуляли с Верой Кузминской в еловой посадке; чудо как хорошо в этих молодых, зеленых елочках. Вечером, т. е. после обеда, ходили все гулять далеко: вышли Чепыжем, в елки опять, кругом посадки и купальной дорогой домой. Пришли темно, пили чай у Левы, любовались внуком, прелестный мальчик. Вечером читали вслух «Сахалин» Чехова. Ужасные подробности телесного наказания! Маша расплакалась, у меня все сердце надорвалось. – Кончили день опять дружно, ласково.
Ноября
Проснулась в горьких слезах. Страшно не хотелось возвращаться в Москву, главное, расставаться с Л.Н. Мы на этот раз трогательно, до конца, искренно встретились и провели эти дни так дружно, участливо друг к другу, даже любовно.
Уезжать от Тани тоже было жаль, я ее очень люблю; да и Ясную Поляну, тихую, привычную, красивую Ясную Поляну жаль было оставлять. Л.Н. удивился, что я плачу, и начал меня ласкать и сам прослезился и обещал приехать сюда в Москву 1 декабря. Мне очень этого хочется, но это будет дурно – вызывать сюда его, отрывать от его успешных занятий, от той помощи, которую ему оказывают дочери, переписывая ему, и Александр Петрович, так хорошо помогающий ему своей перепиской. Постараюсь не быть эгоисткой и оставить Л.Н. в Ясной. Но мне показалось, что и ему хочется – скорее нужно в город для каких-то сведений к его повести.
Выехали скорым поездом, ехали с Сашей и Марусей сначала уныло, грустно, потом легче.
В Москве Миша встретил, но тотчас же начал собираться куда-то. Я очень огорчилась. Еще больше огорчилась я, когда он вернулся в третьем часу ночи, и мне пришлось опять делать ему выговор и почувствовать, что все напрасно, что все мои жертвы – жизнь в Москве, уговаривание и увещевание Миши, призыв к труду, к лучшей, более нравственной жизни – все это напрасно, все это он не хочет принять во внимание.
Приехав, ждала его, чинила белье и грустила.
Ноября
С утра сажала с Марусей и Иваном привезенные из Ясной Поляны березки и липы. Посадили всего около семидесяти деревцов, подстригали акации, рубили сушь, мели дорожки и расчищали место для катка. Тепло и тихо, дождя нет, солнце на минуту выглянуло, птицы щебетали. Очень хорошо и в саду, лучше, чем если б его не было.
Когнитивный диссонанс анимуса и реального партнера это не просто обычное явление – необычным явлением было бы отсутствие его. Реальному образу и образам Юнга свойственно со временем сближаться в сознаниях людей, и через время психологический дискомфорт когнитивного диссонанса уходит. Как выражаются в народе – притираются люди друг к другу. Для того чтобы это произошло, необходимо общение в паре для начала, которое у супругов Толстых отсутствует уже.
Ноября
Вчера ночью Миша опять не вернулся домой до трех часов; я его ждала, слушала, не спала потом всю ночь, мучаясь о нем. Утром отправилась к директору лицея, просила взять Мишу в полный пансион. – «Nous jouons gros jeu»[5], – ответил он мне, подразумевая, что Миша тогда вовсе уйдет. Миша вернулся пристыженный, говорил, что я права во всем, что он забывает совместить в себе мысль о моем беспокойстве с его опаздыванием и сиденьем у товарищей. Вечером вдруг приносит мне три груши.
Сергеенко выпытывает изо всех сил для биографии Л.Н., а я все молчу.
Событие дня – письмо Льва Николаевича ко мне. Привезла Вера Толстая. Умиленное, полное любви письмо. А у меня умиленье прошло, поддерживать его – больно. Вперед, вперед в жизни, – и поскорее к концу. Ничего больше не даст жизнь. Листья опадают, старость – лучше уж скорее конец.
Ноября
Утром Пастернак привез из Ясной хорошие вести и доброе письмо от Л.Н. Но ему не пишется и он вял. Уж не мой ли приезд ему повредил? Весь день сидела дома. Часа три играла, потом написала три письма: Льву Николаевичу, Степе брату и Андрюше. Много шила, переделывала рукава на меховой кофточке Саши. Миша пришел в хорошее настроение, получил еще 5 из греческого и 5 из Закона Божьего. Был у Барановых. Саша тоже мила. Поправила на время своих детей, и легче на душе, точно дело сделала. Немного переписывала дневники Л.Н. Вообще я в спокойном и будничном духе.
Ноября
Если стоны души можно передать дневнику, то могу только стонать и стонать. Миша третьего дня опять пропадал всю ночь до седьмого часа утра у цыган, вчера посидел дома, сегодня опять пропал. Где он, с кем он? – ничего не могу дознаться. Всякий день новые товарищи, какие-то дикие, неизвестные.
Делала скучные необходимые визиты. Играла, писала. Маруся с Сашей пошли к Масловым; я не пошла, хотя знала, что там С.И. Велела им ехать, а не итти, а они пришли и привели с собой С.И. Я очень рассердилась на Марусю; потом С.И. играл свой квартет, ноктюрн Шопена. Он успокаивал мой гнев, он был ласков, добр со всеми, – добродушно-весел. Но и он не успокоил моего страдающего о Мише сердца. Недаром я плакала, уезжая из Ясной Поляны. Как мне не хотелось расставаться с Л.Н., как нужна была его помощь, защита от жизни, от самой себя… Он прав перед человечеством: он великий писатель. Но мне от этого не легче, он мне не муж, в смысле помощи, он, главное, не отец своих воспитывающихся детей, и это ужасно для матери.
Ноября
Поздравляла именинниц: Ермолову, Давыдовых, Дунаеву, посетила Наташу Ден, родившую сына и заболевшую после родов. У Ермоловой тщеславно веселилась и тем приветливым приемом, который мне все делали, и красотой цветов, нарядов, изящных форм светской жизни и общества. Разговаривала с великой княгиней Елизаветой Федоровной, этой красивой, милой и приветливой женщиной.
Ноября
Таскалась все утро по дождю по Москве. Тоска, безумное, бесцельное нервное шлянье по грязи без цели, но тоска, ох! – невыносимая. Вечером легла и заснула. Встала, пришла Саша: – Ты больна, мама? – Я говорю: нет. Она бросилась меня целовать. – Если б ты знала, какая ты хорошенькая, розовая, после сна. – Неужели я еще хорошенькая? Или это любовь ее видит красоту в любимой матери? – Вечером театр: «Моцарт и Сальери» и «Орфей». Был С.И. с нами, Маруся, Саша, и Гольденвейзер, и Бутенев. Еще в ложах были знакомые. Сначала было интересно и весело, но ужасное пение в «Орфее» навело опять скуку, и я насилу досидела.
Ноября
Письма из дому: от Льва Николаевича – он все-таки собирается сюда, в Москву, 1 декабря; потом от Тани. Мое к ней пропало, так досадно! А я отговаривала в нем Л.Н. ехать в Москву. Мне ужасно подумать, что он будет страдать от городской жизни: посетители, шум, уличная суета, отсутствие досуга, природы, дочерей и их помощи – все это ему ужасно. А мои интересы воспитанья детей, музыка, мои знакомые, мои выезды, хотя и редкие, в концерты и театр – все это прекратить мне трудно, а его раздражает. Переписывать же ему его переправляемые им без конца писанья я уже и по зрению, и по приливам крови к голове – уже не могу, как прежде, и это тоже его будет сердить и огорчать, a в Ясной пишут дочери, Александр Петрович и Коля Оболенский. Еду в Ясную отговаривать его или привезти самой, если он будет настаивать ехать.
Была утром Погожева, объявила, что вечер Толстовский разрешен, но не упоминать, что он в честь Толстого, не позволят читать о Толстом, а только из его произведений, и прочие грубые и глупые оговорки.
Вечером пришел С.И. Танеев. Мы пили чай: Саша, Миша и я.
Как я ему обрадовалась! Больше всего люблю, когда он так придет просто, и только для меня. Сочинил сегодня для пенья двух хоров прекрасную, содержательную вещь на слова Тютчева и пришел мне ее сыграть и напеть. Потом сыграл Andante из своей симфонии. Сидели, тихо разговаривали, прочли статью критическую музыкальную. Как всегда с ним просто, спокойно, содержательно проведешь время.
Ноября
Узнала в квартетном концерте о смерти Насти Сафоновой, семнадцатилетней старшей дочери, ужасно это меня поразило.
Играл Гольденвейзер «Трио» Рахманинова, потом чудесный квинтет Моцарта с кларнетом. Много знакомых, С.И.
Письмо открытое о приезде Льва Николаевича 1-го. Мы с Сашей обрадовались ужасно и даже прыгали и кружились вместе.
Ноября
С утра у Сафоновых. Одна дочь лежит мертвая, другая, Саша, опасно больна. Четыре доктора ничего не понимают. Похоже на воспаление брюшины. Привезла им Флерова. Приехал из Петербурга отец, отчаяние тупое, без слез – матери. Ужасное впечатление! Саша с Марусей на выставке. Вечером играла много, девочки в зале кривлялись всячески, особенно Маруся, и были бешено веселы. Уехала в первом часу в Ясную Поляну.
Ноября
В Ясной Поляне. Таня охрипши и легкий жар, Маша все неопределенна, но спокойна и здорова на вид. Л.Н. ездил третьего дня в Пирогово (35 верст) верхом и верхом же на другой день вернулся, и оттого уставши и вял. Обещав приехать в Москву 1 декабря, он теперь как будто отвиливает от этого приезда. А я так приготовилась к радости привезти его в Москву и пожить с ним. Привезла и хлеба отрубного, и фиников, и спирт – все для дороги; велела в Москве приготовить комнату, обед, фрукты, хотела сама ему уложить вещи, устроить ему переезд в Москву как можно незаметнее. К вечеру уже было решено, что он не едет; я плакала, и голова у меня разболелась, так что совсем слегла. Не то больно, что ему не хочется в Москву, – я это вполне понимаю и предлагала ему не ехать до Рождества, а больно, что он пишет: «Нынче получили твое письмо к Тане (в котором я предлагаю ему не ехать в Москву). Я непременно приеду 1-го курьерским и радуюсь мысли быть с тобой». И после такого письма, когда все мои чувства давно сдержанного ожидания его приезда вдруг вылились навстречу радости его видеть и пожить с ним, тогда он опять отказывается ехать.
Любопытнейший момент описан. Реакция на нежелание ехать, невозможность приезда, на первый взгляд будто бы не соответствующая раздражителю. С другой стороны сильное чувство, сильная любовь могут породить и большие переживания. Слишком большая ставка на одного человека среди многих окружающих женщину. Слишком большая ответственность на мужчине за её чувства.
Превращение всей своей жизни в служение одному только человеку свойственно, как правило, людям либо не имеющим семьи до брака, либо, напротив, потерявшим чрезвычайно крепкую семью. Создание столь плотной связи – попытка найти, создать семейный уют, защищенность в той же степени сильный как и был до этого или же абсолютно противоположный былому одиночеству.
Декабря
Я опять в Москве. Не спала всю ночь от тяжелого сомнения: «1-го приеду в Москву», – писал мне Л.Н. Сегодня 1-е, я еду со скорым и думаю: неужели он не уложится утром и не поедет со мной? Сердце билось, всю меня бросало в жар, и утром он встал, пошел вниз и ни слова мне не сказал. Я встала около 10 часов, узнаю, что Л.Н. не укладывается и не едет. Слезы меня так и душат. Одеваюсь, велю запрягать – он ни слова. Поднимается суета: Марья Александровна Шмидт, Таня. Л.Н. – зачем я еду? – Как зачем? Да я так и собиралась, и лошади за нами выедут, и дети, и внуки ждут в Москве. Рыданья меня душат неудержимо. Беру свои мешочки, иду пешком, велю лошадям меня догонять, боюсь всех расстроить своим видом, не хочу дать Льву Николаевичу удовлетворения в том, чего он каждый год добивается, т. е. вида моего горя от его нежелания жить со мной в Москве. Но эго делается невозможно: именно это-то его отношение жестокое и приводит меня в отчаяние. Вижу, с лошадьми и Лев Николаевич в полушубке. – «Не езди, погоди». Возвращаемся домой. Он начинает мне мораль читать противным тоном, а меня рыданья душат. Посидели полчаса, во мне происходила адская боль и борьба с отчаянием. Таня пришла: «Я понимаю, что вам больно», – говорит она. Наконец уехала, простившись со всеми и прося меня простить. Никогда во всю жизнь я не забуду этого переезда до Ясенков. Какой был ветер ужасный! Перегнувшись пополам, я так рыдала всю дорогу, что голова треснуть точно хотела. И как они все меня пустили в таком виде! Одно меня удержало от того, что я не легла под поезд, – это то, что меня не похоронили бы возле Ванички, а это моя idee fixe. В вагоне все пассажиры на меня узрились – так я плакала всю дорогу, потом задремала. Ничего я весь день во рту не имела. Домой приехала – унылая встреча детей и внуков, и опять я плакала. Получила телеграмму от Л.Н.: «Как доехала Соня, приеду завтра».
Декабря
Вечером получила от Льва Николаевича письмо: он просит прощенья за свою якобы невольную жестокость, за недоразумение, за свое утомление и другие разные причины, почему он не поехал и так меня измучил. Потом он и сам приехал… У меня невралгия правого виска, у меня болит вся внутренность, и не спала всю ночь, все во мне застыло, оцепенело как-то. Ни злобы, ни радости, ни любви, ни энергии жизни – ничего нет. Все хочется плакать, и жаль мне даже своей свободы, своего здоровья и своих друзей, которых теперь если и придется видать, то не так, как когда я одна и когда они мне всецело принадлежат. Один день страданий убил во мне все!
Стараюсь исполнять свой долг. Буду ухаживать за Л.Н., буду ему переписывать, буду служить его плотской любви, – в другую я уж не верю, а эта – вот-вот и ей конец. И что тогда?!!! Терпенье, вера, добрые люди.
Жажда любви, получения ежеминутных её подтверждений. Л.Н. будто бы даже принимает эти правила, объясняется. Казалось бы, «заискивающий» подразумевает смирение, но это больше похоже на способ манипулирования.
Декабря
Вчера пролежала больная весь день. Не вынес организм неприятностей. Все перевернулось внутри: желчь поднялась, желудок расстроился, висок невралгией болел, тошнота. Так день из жизни вон.
Сегодня с утра ездила на похороны Саши Сафоновой. Бедная пятнадцатилетняя девочка, талантливая, горячая – умерла в страшных страданиях через три дня после умершей сестры, тоже девочки на семнадцатом году. На мать мучительно было смотреть. Осталось еще шестеро детей, но эти были старшие.
Дома уныло. Л.Н. недоброжелателен, своя жизнь с детьми, занятиями, музыкой, моими друзьями – вся остановилась; при жизни же Л.Н., кроме тупой переписки и тяжелого, гнетущего весь дом настроения, ничего пока нет.
Декабря
Все то же уныние, даже дети – внуки не развлекают. Заболел Миша – инфлуенция; но все страшно после Сафоновых девочек, и в докторов совсем перестаешь верить, их было так много там. – Приехал от Сережи духобор спрашивать совета у Л.Н., не ехать ли партии духоборов вместо Канады в Канзас, откуда прислан человек их звать туда. Л.Н. отсоветовал менять намерение и ехать все-таки в Канаду.
Был неприятный разговор: Соне (невестке) хотелось музыку хорошую послушать. Я предложила позвать Лавровскую. Гольденвейзера, Танеева и устроить дома музыкальный вечер. Мы с Соней робко сказали Льву Николаевичу, что нам музыки хочется. Он сделал сердитое лицо, сказал: «Ну, так я уйду из дому». Я говорю: «Сохрани Бог тебя так изгонять, лучше не надо и музыки». Он говорит: «Нет, это еще хуже, точно я мешаю». Слово за слово, вышло очень тяжело, но о музыке, конечно, и думать нечего.
Любовь понятие, как и счастье, сложное, но однозначно должна отличаться положительным для своего объекта, в противном случае это сильное чувство, но не обязательно любовь. Терзания же, которые создает в душе Л.Н. Софья, не любовь, это нездоровые капризы чрезмерные. Это последствие несоответствия Анимуса и реального мужчины Софьи. Он будто бы пытается переделать его. И слезы её вовсе не страдания, а способ влияния.
Декабря
Ездили с Соней, Сашей и внуками в театр: «Майская ночь» Римского-Корсакова. Не выдержан характер музыки: то лиризм, то речитативы, то русский или, вернее, малороссийский трепак, и ничто ничем не связано, и мало красивых мелодий. То, что интересует в новой музыке, сложность гармонии, как у Танеева, – этого нет, а что восхищает – богатство мелодий, тоже нет. В общем было скучно. Да и пустота в голове, не выздоровела еще я от душевного потрясения.
Декабря
Отношения с Л.Н. стали лучше, но я уж не верю в их чистоту и прочность. Переписываю следующие главы «Воскресения». Глаза болят, досугу совсем нет, а я все переписываю.
Ездила в банк с Андрюшей, передала ему все его дела и деньги. Подарила ему шубу, 2000 р. денег и заказала дюжину серебра для его невесты. – За все мои хлопоты и подарки не только он мне спасибо не сказал, но вид имел недовольный.