Выражение признательности 27 глава




Из сновидений с конструктивными элементами даже в самом начале анализа пациент может поймать видение мира внутри себя, мира особен­ного, его собственного и более верного его чувствам, чем мир его иллюзий. Бывают сновидения, в которых пациент в символической форме выражает жалость к себе за то, что он делает с собой. Бывают сновидения, где откры­вается глубокий кладезь печали, ностальгии, страсти; сновидения, в кото­рых он борется за то, чтобы остаться в живых; сновидения, в которых он сидит в тюрьме и хочет выбраться на волю; сновидения, в которых он неж­но выращивает какое-то растение или открывает комнату в доме, о которой и не знал раньше. Аналитик, конечно, поможет ему понять смысл этих сим­волов. Но вдобавок он может подчеркнуть значение того, что в своих сно­видениях пациент испытывает чувства или стремления, которых не осмели­вается испытывать наяву. И он может задать вопрос, например, не является ли печаль более правдивым чувством пациента по отношению к себе, чем сознательно выражаемый им оптимизм.

Со временем становятся возможны другие подходы. Сам пациент может начать удивляться тому, как мало он знает о своих чувствах, желаниях, убеждениях. Тогда аналитик поддержит его озадаченность. Как он это сде-

—292—


Глава 14. Дорога психоаналитической терапии

лает? Здесь нам кажется самым подходящим слово “естественно”, которое так часто неверно употребляют. Для человека естественно (согласно его природе) чувствовать, что он чувствует, знать, на что он надеется и во что верит. И естественно удивляться, когда эти природные способности не работают. И если это удивление не возникает само, аналитик может про­будить его в нужное время.

Может показаться, что этого очень мало. Но так постигается не только общеизвестная истина, что удивление — начало мудрости; важно (и это более специфично), что пациент начал осознавать свое самоотчуждение, вместо того чтобы не обращать на него внимания. Эффект можно сравнить с тем, как юноша, выросший при диктатуре, вдруг узнает о демократиче­ском образе жизни. Сообщение может поразить его немедленно; может быть принято скептически, потому что демократию дискредитировали в его глазах. Тем не менее, до него постепенно доходит, что он обделен чем-то очень хорошим.

Некоторое время такие замечания при случае, может быть, и все, что необходимо. Только когда пациент уже заитересовался: “Кто же я?”,— аналитик будет активнее пытаться довести до его сознания, как мало он знает или мало заботится о своих настоящих чувствах, желаниях, убежде­ниях. Вот иллюстрация: пациент испуган, когда видит в себе незначитель­ный конфликт. Он боится, что у него начнется расщепление психики, и он сойдет с ума. К проблеме можно подойти с разных сторон, например, идя от его ощущения, что он находится в безопасности только когда все взято под контроль разума, или от его страха, что любой незначительный кон­фликт ослабит его в борьбе с внешним миром, который он воспринимает как враждебный. Фокусируясь на его реальном Собственном Я, аналитик сумеет разобраться, почему конфликт пугает пациента: из-за своего раз­маха или из-за того, что реальное Собственное Я пациента располагает еще слишком малыми силами, чтобы справиться даже с незначительным конфликтом.

Или, скажем, пациент не может выбрать одну из двух женщин. По мере продвижения анализа все более проясняется, что для него вообще чрезвы­чайно трудно полностью посвятить себя чему-либо или кому-либо: жен­щине, идее, работе или дому. И здесь аналитик сумеет подойти к проблеме с разных сторон. Во-первых, пока всеобщность затруднения не выявлена, нужно найти, что входит в частное решение. Когда начинает вырисовывать­ся общая нерешительность, аналитику может открыться гордость пациента тем, что он может управиться со всем (как говорится, съесть пирог и сохра­нить до крошки), и, следовательно, необходимость сделать выбор создает у него чувство позорного падения. С другой стороны, с точки зрения реаль­ного Собственного Я, аналитик предположит, что пациенту трудно посвя­тить себя чему-либо потому, что он слишком далек от себя, чтобы знать свои предпочтения и цели.

Пациент жалуется на свою уступчивость. В будни и выходные он обе­щает или делает ненужные ему вещи просто потому, что другие этого хотят

— 293 -


Карен Хорни. Невроз и личностный рост

или ждут. И здесь тоже, соответственно контексту в данное время, за проб­лему можно взяться с двух концов: пациент хочет избежать трении, не ценит своего времени, гордится своей способностью сделать все на свете. Однако аналитик сумеет просто задать вопрос: “А Вам никогда не случа­лось спросить у себя о том, чего Вы хотите или что считаете правильным?” Помимо пробуждения реального Собственного Я таким косвенным путем, аналитик не упустит возможности явно ободрить пациента при любом при­знаке того, что тот проявил большую независимость мысли или чувства, принял на себя ответственность, заинтересовался правдой о самом себе, поймал себя на своих претензиях. Надо или вынесениях вовне. Это вклю­чает поддержку любой попытки самоанализа в промежутке между сесси­ями. Более того, аналитик покажет или подчеркнет особое влияние таких шагов на отношения пациента с людьми: он стал меньше бояться других, меньше зависеть от них, а потому больше способен испытывать к ним дру­жеские чувства, сочувствовать им.

Иногда пациента и не нужно подбадривать, поскольку он и так чувствует себя свободнее и живее. Иногда он склонен преуменьшать важность прой­денных шагов. Тенденцию отнестить к ним небрежно нужно анализировать, потому что она может указывать на страх, касающийся появления реального Собственного Я. Вдобавок аналитик спросит пациента, что дало ему в дан­ный момент возможность быть более непосредственным, принять решение или сделать что-то для себя. Такой вопрос может помочь понять, какие факторы отвечают за то, что пациенту хватило смелости быть самим собой.

Пациент понемногу обретает твердую почву под ногами, а значит и способность вступить в борьбу со своими конфликтами. Это не значит, что конфликты только теперь стали видны. Аналитик видел их давно, и даже пациент чувствовал их признаки. То же самое верно для любой другой невротической проблемы: процесс ее осознания — это пошаговый, посте­пенный процесс, а работа над ней идет в продолжении всего анализа. Но без уменьшения самоотчуждения у пациента нет возможности почувствовать эти конфликты своими — и сразиться с ними. Как мы видели, многие фак­торы вносят вклад в то, что осознание конфликтов становится разруши­тельным переживанием. И самоотчуждение среди них играет выдающуюся роль. Простейший путь понять эту связь — представить себе конфликт в рамках межличностных отношений. Положим, что человек теснейшим образом связан с двумя другими людьми (отцом и матерью или двумя жен­щинами), которые тянут его в разные стороны. Чем меньше он знает о своих чувствах и убеждениях, тем больше он будет метаться туда-сюда и разры­ваться на части. И напротив, чем тверже он укоренен в самом себе, тем меньше он будет мучиться от этих рывков и толчков.

Пациенты начинают осознавать свои конфликты очень по-разному. Они могли отдавать себе отчет, или только теперь начали это делать, о двойст­венности своих чувств в определенных ситуациях (например, это амби­валентные чувства к родителям, к супругу), о противоречащих друг другу

—294—


Глава 14. Дорога психоаналитической терапии

установках по отношению к сексуальности или направлениям в научно-философском мышлении. Например, пациент может знать, что ненавидит мать и предан ей. Выглядит это так, будто он осознает конфликт, хотя бы по отношению к конкретному человеку. Но на самом деле он видит это так:

с одной стороны, ему жалко мать — она мученица, а потому несчастна;

с другой стороны, он в ярости от ее удушающих требований исключитель­ной преданности. И обе реакции могут быть вполне понятными для чело­века его склада. Далее, то, что он принимает за любовь или сочувствие, ста­новится яснее. Ему Надо быть идеальным сыном, он Должен принести ей счастье и удовлетворение. Поскольку это невозможно, он чувствует себя “виноватым” и удваивает внимание. Это Надо не ограничивается (как далее оказывается) единственной ситуацией; в жизни просто нет таких ситуаций, где бы ему не было Надо быть абсолютным совершенством. Тогда всплы­вает следующая составляющая конфликта. Он еще и достаточно замкнутый человек, со скрытым требованием, чтобы его не беспокоили и ничего от него не ждали, и он ненавидит тех, кто это делает. Прогресс здесь в том, что приписывая сперва свои противоречивые чувства внешней ситуа­ции (характеру матери), он пришел к осознанию своего собственного конфликта в отношении к конкретному человеку и наконец — к пони­манию главного своего конфликта, который заключен в нем самом, а потому разыгрывается во всех сферах его жизни.

Другие пациенты могут сперва лишь вспышками видеть противоречия в своей главной жизненной философии. Смиренный тип, например, может неожиданно понять, что в нем довольно много презрения к людям, или что он бунтует против необходимости быть “милым” с ними. Или же у него может быть беглое осознание того, что он требует себе необыкновенных привилегий. Хотя сперва это не поражает его, даже как противоречие, не говоря уже о конфликте; он постепенно понимает, что это действительно противоречит его чрезвычайной скромности и любви ко всем на свете. Затем у него появляются преходящие переживания конфликта, такие, как слепая ярость на себя за то, что он “позволяет себя доить”, когда в ответ на его компульсивную готовность помочь “любовь” не приходит. Он совер­шенно оглушен этим переживанием — и оно уходит в глубину. Затем могут появиться очертания его табу на гордость и выгоду, такие жесткие и ирра­циональные, что это начинает его удивлять. Когда подтачивается его гор­дость своей добротой и святостью, он может начать осознавать, что зави­дует другим; начинает видеть свою расчетливую жадность при получении и скупость при отдаче. Продолжающийся в нем процесс можно описать отчасти как расширяющееся знакомство со своими противоречивыми склон­ностями. И каким образом пойдет это знакомство, таким образом и осла­беет постепенно шок от увиденного. Динамически более важно, что став сильнее за время анализа, он способен уже понемногу смотреть в лицо своим противоречиям,— и, следовательно, работать над ними.

А некоторые пациенты так смутно видят и форму и значение своих кон­фликтов, что сперва непонятно, о чем же идет речь. Они могут говорить

—295—


Карен Хорни. Невроз и личностный рост

о конфликте между разумом и чувствами или между любовью и работой. В такой форме конфликт недоступен для работы над ним, поскольку ни разум с чувствами, ни работа с любовью не являются вещами несовмести­мыми. Аналитику пока не подойти к конфликту прямо. Он только отмечает себе, что в этой области должен быть конфликт. Помня об этом, он пыта­ется постепенно понять его содержание у данного пациента. Нередко паци­енты сперва не считают свой конфликт личностным, а приписывают его внешним обстоятельствам. Например, женщины могут подводить под кон­фликт между любовью и работой культуральную основу. Они укажут, что женщине на самом деле трудно сочетать карьеру с ролью жены и матери. Постепенно до них доходит, что у них есть внутренний конфликт в этой области, и он важнее реальных внешних препятствий. Короче говоря, в своей любовной жизни они могут быть склонны к болезненной зависи­мости, тогда как в их работе видны все родимые пятна невротического чес­толюбия и потребности в торжестве. Эти последние тенденции обычно по­давлены, но достаточно живы, чтобы допускать какую-то продуктивность — или, по крайней мере, успех. С точки зрения теории, они пытаются вложить все смирение в любовь, а все захватнические тенденции — в работу. На самом деле, провести четкую грань невозможно. И в ходе анализа стано­вится ясно, что влечение к власти действует также и в их любовных отноше­ниях, а склонность пренебрегать собой — в их карьере, в результате чего они все больше несчастны.

Пациенты могут также откровенно предъявлять то, что аналитику видится кричащими противоречиями в их жизненном пути и системе цен­ностей. Сперва они просто медовые, сама легкость, уступчивость, даже что-то жалкое может проглядывать в них. Затем на передний план выходит влечение к власти и престижу и может проявиться, например, в том, что они бьются за высокое положение в обществе, за победы над женщинами, с отчетливым оттенком садизма и хамства. Один раз они высказывают убеж­дение, что не вынесли бы недоброжелательства, а другой раз (не беспо­коясь о противоречии) взрываются от дикой мстительной ярости. Или же, с одной стороны им хочется через анализ получить способность мстить, не дрогнув душой, а с другой стороны — святую отрешенность отшельника. И они просто не понимают, что эти качества, влечения или убеждения нахо­дятся в конфликте. Вместо этого они гордятся, что способны к такому раз­маху чувств или убеждений, к какому неспособны те, кто “топчется на узкой тропе добродетели”. Внутренняя раздробленность доходит до край­ностей. Но аналитик не может взяться за нее непосредственно, потому что пациенту требуется ее сохранить, пусть даже ценой невероятного притуп­ления чувства справедливости и ориентации в системе ценностей, отбрасы­вания свидетельств реальности, увиливания от любой ответственности. Здесь тоже смысл и сила влечений к захвату и смирению постепенно будет обрисовываться все более четко. Но от одного этого не будет никакой поль­зы, пока не будет проделана большая работа над уклончивостью пациента и его бессознательной нечестностью. Обычно это включает работу над его

—296—


Глава 14. Дорога психоаналитической терапии

чрезвычайно широким и упорным вынесением вовне, над тем, что свои Надо он выполняет лишь в воображении, над его изобретательностью в том, чтобы находить себе неубедительные извинения и верить в них, чтобы защи­титься от самообвинений. (“Я так старался, я болен, у меня столько непри­ятностей, я не знал, я ничего не мог, ведь уже есть улучшения” и т. п.) Все эти меры позволяют ему сохранить подобие внутреннего мира и спокойст­вия, но и ослабляют его нравственное чутье и, следовательно, способность почувствовать ненависть к себе и свои конфликты. Эти проблемы требуют продолжительной работы, но тем самым пациенты могут постепенно достигнуть достаточной внутренней цельности, чтобы осмелиться пере­жить свои конфликты и вступить с ним в схватку.

Подведем итог: конфликты, в силу своей разрушительной природы, затемнены в начале аналитический работы. Если их вообще можно разгля­деть, то только в особых ситуациях, или же они видятся в слишком неясной, слишком общей форме. Они могут являтся сознанию вспышками, слиш­ком короткими, чтобы что-то переосмыслить. Они могут быть раздроблен­ными. Перемены отношения к конфликтам во время терапии идут в следую­щих направлениях: пациент понимает их именно как конфликты и как свои личные конфликты; и пациент доходит до их сути: прежде он видел только их отдаленные проявления, теперь он начинает видеть, что же именно вхо­дит в нем в конфликт.

Хотя такая работа трудна и полна разочарований, она освобождает. Вместо готового ригидного решения, перед пациентом и аналитиком пред­стают конфликты, подвластные аналитической работе. Главное решение данной личности, ценность которого постоянно снижалась в процессе ана­лиза, наконец лопается. Более того, раскрываются и получают возможность развития ранее непроявившиеся или мало развитые стороны личности. Не­сомненно, первыми всплывают на поверхность еще более невротичные вле­чения. Но это полезно, так как смиренной личности необходимо сперва увидеть собственную своекорыстную эгоцентричность, прежде чем созда­стся здоровое самоутверждение; он должен сперва испытать свою невроти­ческую гордость, прежде чем приблизится к настоящему самоуважению. Соответственно, захватнический тип сперва должен почувствовать себя жалким, пережить острую потребность в других людях, прежде чем у него разовьется искренняя скромность и нежность.

Когда вся эта работа позади, пациент способен непосредственно взять­ся за самый общий конфликт — между гордыней и реальным Собственным Я, между влечением довести до совершенства свое идеальное Собственное Я и желанием раскрыть заложенный в нем человеческий потенциал. Проис­ходит постепенное размежевание сил, центральный внутренний конфликт попадает в фокус работы, и главная задача аналитика в последующее вре­мя — следить, чтобы он в фокусе и оставался, потому что пациент склонен терять его из виду. Вместе с размежеванием сил наступает самый благо-проиятный, но и самый беспокойный период анализа (продолжительность

—297—


Карен Хорни. Невроз и личностный рост

его и степень напряженности могут быть различными). Напряженность работы — прямое выражения ярости внутренней битвы. Она соответствует фундаментальной важности того, что поставлено на карту. По сути, это вопрос: хочет ли пациент сохранить то, что еще осталось от величия и блеска его иллюзий, требований, ложной гордости, или же он сумеет при­нять себя как человека — со всей человеческой ограниченностью, со своими особенными трудностями, но и с возможностью роста? Я дерзну сказать, что нет более серьезного распутья на нашем жизненном пути.

Этот период характеризуется подъемами и спадами, часто быстро сме­няющими друг друга. Иногда пациент делает шаг вперед, и мы можем это увидеть по многим признакам. Его чувства ожили; он ведет себя более непо­средственно; он способен думать о конструктивных вещах, которые он сде­лает; он держится более дружественно или сочувственно с другими. Он жи­вее осознает многие аспекты своего самоотчуждения, и сам ловит себя на них. Он может, например, быстро заметить, когда его “нет” в какой-то ситу­ации, или что, вместо того чтобы заглянуть в себя, он начал обвинять дру­гих. Он может понять, как мало на самом деле он сделал для себя. Он может вспомнить случаи, когда он был нечестен или жесток, с более строгим и мрачным суждением и сожалением, но без сокрушительного чувства вины. Он начинает видеть в себе что-то хорошее, осознавать у себя определенные достоинства. Он может воздать себе должное за упорство своих стремлений.

Этот более реалистичный подход к себе может проявиться и в сновиде­ниях. Так, в одном из своих сновидений пациент увидел себя в символиче­ской форме: ему приснились летние домики, подразвалившиеся, потому что в них долгое время не жили, но сделанные из хорошего материала. Другое сновидение указывает на попытку отделаться от ответственности за себя, которую, в конце концов, пациент честно признал: ему снилось, что он подросток, и забавы ради запрятал в чемодан другого мальчика. Он не хотел причинить ему вреда и не чувствовал к нему вражды. Он просто забыл о нем, и мальчик умер. Спящий вяло пытается увильнуть, но тогда к нему обращается некое официальное лицо, исполняющее свои обязанности, и указывает ему, очень человечно, на простые факты и их последствия.

Такие конструктивные периоды сменяются откатом назад, сущест­венной частью которого является возобновление приступов ненависти и презрения к себе. Эти саморазрушительные влечения могут переживаться как таковые, или могут быть вынесены вовне, через мстительность, чувство обиды, садистские или мазохистские фантазии. Или же пациент слабо осо­знает свою ненависть к себе, но остро чувствует тревогу, которой он реаги­рует на саморазрушительные импульсы. Наконец, даже тревога может не появляться как таковая, а только снова обостряются обычные защиты от нее — пьянство, сексуальная активность, компульсивная потребность в обществе, самомнение или мстительность.

Все эти расстройства следуют за реальными переменами к лучшему, но чтобы оценть их точно, мы должны принять во внимание прочность улучше­ний и факторы, вызывающие “откаты назад”.

—298—


Глава 14. Дорога психоаналитической терапии

чрезвычайно широким и упорным вынесением вовне, над тем, что свои Надо он выполняет лишь в воображении, над его изобретательностью в том, чтобы находить себе неубедительные извинения и верить в них, чтобы защи­титься от самообвинений. (“Я так старался, я болен, у меня столько непри­ятностей, я не знал, я ничего не мог, ведь уже есть улучшения” и т. п.) Все эти меры позволяют ему сохранить подобие внутреннего мира и спокойст­вия, но и ослабляют его нравственное чутье и, следовательно, способность почувствовать ненависть к себе и свои конфликты. Эти проблемы требуют продолжительной работы, но тем самым пациенты могут постепенно достигнуть достаточной внутренней цельности, чтобы осмелиться пере­жить свои конфликты и вступить с ним в схватку.

Подведем итог: конфликты, в силу своей разрушительной природы, затемнены в начале аналитический работы. Если их вообще можно разгля­деть, то только в особых ситуациях, или же они видятся в слишком неясной, слишком общей форме. Они могут являтся сознанию вспышками, слиш­ком короткими, чтобы что-то переосмыслить. Они могут быть раздроблен­ными. Перемены отношения к конфликтам во время терапии идут в следую­щих направлениях: пациент понимает их именно как конфликты и как свои личные конфликты; и пациент доходит до их сути: прежде он видел только их отдаленные проявления, теперь он начинает видеть, что же именно вхо­дит в нем в конфликт.

Хотя такая работа трудна и полна разочарований, она освобождает. Вместо готового ригидного решения, перед пациентом и аналитиком пред­стают конфликты, подвластные аналитической работе. Главное решение данной личности, ценность которого постоянно снижалась в процессе ана­лиза, наконец лопается. Более того, раскрываются и получают возможность развития ранее непроявившиеся или мало развитые стороны личности. Не­сомненно, первыми всплывают на поверхность еще более невротичные вле­чения. Но это полезно, так как смиренной личности необходимо сперва увидеть собственную своекорыстную эгоцентричность, прежде чем созда­стся здоровое самоутверждение; он должен сперва испытать свою невроти­ческую гордость, прежде чем приблизится к настоящему самоуважению. Соответственно, захватнический тип сперва должен почувствовать себя жалким, пережить острую потребность в других людях, прежде чем у него разовьется искренняя скромность и нежность.

Когда вся эта работа позади, пациент способен непосредственно взять­ся за самый общий конфликт — между гордыней и реальным Собственным Я, между влечением довести до совершенства свое идеальное Собственное Я и желанием раскрыть заложенный в нем человеческий потенциал. Проис­ходит постепенное размежевание сил, центральный внутренний конфликт попадает в фокус работы, и главная задача аналитика в последующее вре­мя — следить, чтобы он в фокусе и оставался, потому что пациент склонен терять его из виду. Вместе с размежеванием сил наступает самый благо-проиятный, но и самый беспокойный период анализа (продолжительность

—297—


Карен Хорни. Невроз и личностный рост

его и степень напряженности могут быть различными). Напряженность работы — прямое выражения ярости внутренней битвы. Она соответствует фундаментальной важности того, что поставлено на карту. По сути, это вопрос: хочет ли пациент сохранить то, что еще осталось от величия и блеска его иллюзий, требований, ложной гордости, или же он сумеет при­нять себя как человека — со всей человеческой ограниченностью, со своими особенными трудностями, но и с возможностью роста? Я дерзну сказать, что нет более серьезного распутья на нашем жизненном пути.

Этот период характеризуется подъемами и спадами, часто быстро сме­няющими друг друга. Иногда пациент делает шаг вперед, и мы можем это увидеть по многим признакам. Его чувства ожили; он ведет себя более непо­средственно; он способен думать о конструктивных вещах, которые он сде­лает; он держится более дружественно или сочувственно с другими. Он жи­вее осознает многие аспекты своего самоотчуждения, и сам ловит себя на них. Он может, например, быстро заметить, когда его “нет” в какой-то ситу­ации, или что, вместо того чтобы заглянуть в себя, он начал обвинять дру­гих. Он может понять, как мало на самом деле он сделал для себя. Он может вспомнить случаи, когда он был нечестен или жесток, с более строгим и мрачным суждением и сожалением, но без сокрушительного чувства вины. Он начинает видеть в себе что-то хорошее, осознавать у себя определенные достоинства. Он может воздать себе должное за упорство своих стремлений.

Этот более реалистичный подход к себе может проявиться и в сновиде­ниях. Так, в одном из своих сновидений пациент увидел себя в символиче­ской форме: ему приснились летние домики, подразвалившиеся, потому что в них долгое время не жили, но сделанные из хорошего материала. Другое сновидение указывает на попытку отделаться от ответственности за себя, которую, в конце концов, пациент честно признал: ему снилось, что он подросток, и забавы ради запрятал в чемодан другого мальчика. Он не хотел причинить ему вреда и не чувствовал к нему вражды. Он просто забыл о нем, и мальчик умер. Спящий вяло пытается увильнуть, но тогда к нему обращается некое официальное лицо, исполняющее свои обязанности, и указывает ему, очень человечно, на простые факты и их последствия.

Такие конструктивные периоды сменяются откатом назад, сущест­венной частью которого является возобновление приступов ненависти и презрения к себе. Эти саморазрушительные влечения могут переживаться как таковые, или могут быть вынесены вовне, через мстительность, чувство обиды, садистские или мазохистские фантазии. Или же пациент слабо осо­знает свою ненависть к себе, но остро чувствует тревогу, которой он реаги­рует на саморазрушительные импульсы. Наконец, даже тревога может не появляться как таковая, а только снова обостряются обычные защиты от нее — пьянство, сексуальная активность, компульсивная потребность в обществе, самомнение или мстительность.

Все эти расстройства следуют за реальными переменами к лучшему, но чтобы оценть их точно, мы должны принять во внимание прочность улучше­ний и факторы, вызывающие “откаты назад”.

—298—


Глава 14. Дорога психоаналитической терапии

Есть вероятность, что пациент переоценит достигнутый прогресс. Он забывает, так сказать, что Рим не в один день строился. Он уходит в “запой здоровья”, как я в шутку это называю. Теперь он способен сделать многое, чего не мог раньше, и должен быть (и есть, в своем воображении) абсо­лютно приспособленным к жизни, совершенно здоровым человеком. В то время как, с одной стороны, он более готов быть самим собой, с другой сто­роны, он принимает это улучшение как последний шанс для актуализации идеального Собственного Я, в сияющей славе совершенного здоровья. И зов этой цели все еще имеет достаточно сил, чтобы затормозить прогресс — временно. Возбуждение приподнимает его над все еще существующими проблемами и придает ему, как никогда больше, уверенности, что теперь все трудности позади. Но при том, что общее его самопонимание теперь гораздо выше, чем раньше, такое состояние долго продолжаться не может. Он вынужден признать, что, несмотря на то что он по-настоящему лучше действует во многих ситуациях, масса старых затруднений упорно не исче­зает. Тем больнее ему столкнуться с собственной реальности — именно по­тому, что он чувствовал себя на высоте.

Другие пациенты, кажется, более трезвы и осторожны, признавая свой прогресс перед собой и аналитиком. Они скорее склонны приуменьшать размер улучшений, часто исподволь. Тем не менее, подобный “откат назад” может начаться, когда они сталкиваются с проблемой внутри себя или с внешней ситуацией, с которыми не могут справиться. Здесь происходит тот же самый процесс, что и в первой группе, но без прославляющей рабо­ты воображения. Обе группы еще не готовы принять себя с затруднениями и ограничениями (или без необычайных достоинств). Эта неготовность может быть вынесена вовне (я-то бы принял себя, да вот люди-то не хотят, если я не совершенство. Я им гожусь, только когда из ряду вон щедр, про­дуктивен и т. д.).

До сих пор мы видели, что резкое ухудшение вызывали трудности, с которыми пациент был еще не в силах справиться. Но сейчас мы рассмот­рим случай, когда “откат назад” вызывают не трудности, которые пациент еще не перерос, а, напротив, определенный шаг вперед, в конструктивном направлении. Это не обязательно зримое действие. Пациент может просто посочувствовать себе и почувствовать себя в первый раз ни особенно чудес­ным, ни презренным, а борющимся и часто устающим от борьбы человече­ским существом, кем он в действительности и является. До него доходит, что “это отвращение к себе — искусственный плод гордости”, или что ему не обязательно быть исключительным героем или неповторимым гением, чтобы уважать себя. Подобным образом могут измениться и его сновидения. Одному пациенту приснился чистокровный рысак, который захромал и выглядел запущенным. Но он подумал: “А я его и таким люблю”. Но после таких переживаний пациент может приуныть, потерять работоспособность, почувствовать общее разочарование. Оказывается, что его гордость возму­тилась и взяла верх. Он страдает от острого приступа презрения к себе, и считает позором “так занизить свои цели” и “поддаться жалости к себе”.

—299—


Карен Хорни. Невроз и личностный рост

Часто “откат назад” происходит после того, как пациент принял об­думанное решение и сделал что-то конструктивное для себя. Для одного пациента, например, была шагом вперед приобретенная им способность отказаться уделить время другому, не чувствуя раздражения или вины, потому что он считал свою работу более важной. Другая пациентка смогла прекратить отношения с любовником, поскольку ясно поняла, что они осно­вывались на ее и его невротических потребностях, утратили для нее значе­ние и не сулили ничего в будущем. Она твердо держалась своего решения, и не причиняла лишней боли партнеру. В обоих случаях пациенты сперва были рады своей способности справиться с ситуацией, но скоро впали в панику; они испугались своей независимости, испугались, что стали “не­приятными” и “агрессивными”, ругали себя “эгоистичными скотами” и (какое-то время) всей душой хотели вернуться в безопасное убежище сверхскромного пренебрежения собой.



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2022-11-01 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: