установив, что она действительно все помнит, находится в трезвом уме и, что еще более важно, имеет опекунов, способных оплатить счет за лечение, позвонил ее родителям. К тому времени, когда за ней приехали, Любовь уже вернулся в Сиэтл.
Глава 60
Вторник, 6 июля 1937 года
Перешептывания. Их было так много с тех пор, как Итан ушел из дома. Аннабель терпеть не могла перешептывания. Это гадко, гадко, гадко. Сейчас, после телефонного звонка, их стало еще больше, а когда она спросила, о чем все шепчутся, родители выгнали ее из комнаты.
Так нечестно!
Сначала Генри, потом Итан, и вот теперь Хелен, которая исчезла вскоре после того, как мама повесила трубку. Кузина подслушивала под дверью, а Аннабель пряталась в нише за ее спиной. Хелен исчезла совсем незаметно. Вот она здесь, а вот ее уже нет. Нужно будет спросить об этом, когда мама успокоится.
Аннабель прокралась в комнату Итана, где до сих пор были почти все его вещи. Бейсбольная форма. Школьный значок. Все его костюмы, галстуки и туфли. Запах тоже остался. Трава, пот и «Лаки Тайгер Бэй Рам», Аннабель он больше всех нравился.
В корзине для бумаг лежал смятый листок. Аннабель вытащила его
и разгладила. «Дорогой Генри», гласила первая строчка. Аннабель попыталась его прочитать, но брат писал о каких-то противных и непонятных вещах. Кроме того, ей не терпелось перейти к той части, где она клала письмо в конверт, заклеивала его, надписывала адрес и лизала марку. Вот это самое веселое в письмах, а не писанина.
Аннабель села за стол Итана, нашла конверт, окунула перо в чернила и надписала адрес, как учила ее Хелен. Она запомнила адрес Генри после того, как он прислал ей письмо, в котором спрашивал о велосипеде. Аннабель наклеила марку и опустила письмо в ящик. Почтальон доставит его уже завтра днем.
Перешептывания прекратились, но никто не пришел за Аннабель, которая уснула на кровати Итана и во сне увидела брата. Сон был плохим. В нем Итан попал матросом на войну и умер. Аннабель во сне расплакалась, но проснувшись от крика мамы, зовущей ее на ужин,
порадовалась, что это всего лишь сон, а не настоящая жизнь. Вытерла слезы и спустилась в столовую, впервые в жизни голодная как волк.
Глава 61
Среда, 7 июля 1937 года
Скоро Генри придется уйти из съемной комнаты в «Мажестик», чтобы проверить звук перед вечерним выступлением. Неделю назад он бы уже давно умчался, отсчитывая минуты до встречи с Флорой. После ее ухода из группы замену ей так и не нашли, а она проводила все время на аэродроме, осваивая купленный Хелен «Стэггервинг». Генри теперь сам пел ее песни, но не соглашался исполнить «Однажды», как бы ни просили его Шерман и зал. На зал он не обращал внимания, а Шерману и группе пообещал написать новую песню, когда его посетит вдохновение.
Он пытался ее написать, но все, что выходило из-под пера — записки Флоре, которые он никогда не отправит.
Однажды мы взберемся на Эйфелеву башню.
Однажды мы будем лежать на песке под итальянским солнцем.
Однажды мы дадим концерт в Нью-Йорке.
Однажды…
Их было так много, и каждая следующая захватывала больше, чем предыдущая. Он разорвал лист бумаги на полоски и на каждой из них написал желание. Когда в дверь постучала миссис Косински, Генри сунул их в карман пиджака, потому что они предназначались только для одной пары глаз.
Генри открыл.
— Пришло для вас. — Миссис Косински стояла в халате и смотрела на письмо. — Похоже на почерк маленькой девочки.
Он протянул руку за письмом, и миссис Косински нехотя его отдала, но осталась стоять на пороге.
— Спасибо, — сказал Генри, и она разочарованно вздохнула.
Он закрыл дверь, прислонился к ней и открыл конверт, ожидая увидеть письмо от Аннабель. Но его написал Итан. Генри перечитал послание дважды, во второй раз уже сидя на кровати, потому что содержание письма оказалось просто невероятным. На первый взгляд в
рассказе Итана не было никакого смысла. Но в глубине души, в той ее части, которой Генри чувствовал правду так же легко, как музыку и свою любовь к Флоре, он понимал, что все написанное Итаном — правда. И она меняла все для всех.
Он положил письмо в тот же карман, что и записки. Немного подумал, что же ему делать, потому что не хотел глупо выглядеть в глазах Флоры. Но недолго. А потом надел пальто и шляпу, вышел за дверь и зашагал совсем не в сторону «Мажестика».
— Должно быть, важное письмо! — крикнула ему вслед миссис Косински.
Генри не озаботился ответом.
Глава 62
Следуя лишь своему чутью, Генри поймал такси и поехал на аэродром. Он потратил на поездку последние деньги. Если Флоры нет на полосе, он окажется в ловушке в километрах от дома. Но Генри не позволил себе об этом думать и нашел Флору именно там, где предполагал. Она в одиночестве работала на своем новом самолете, «Стэггервинге» цвета глазированного яблока. Одетая в комбинезон, Флора утерла пот со лба, словно день был длинным и хлопотным. Но она выглядела счастливой и такой довольной, что Генри едва не развернулся, чтобы отправиться в долгий путь до клуба.
Но он не смог устоять перед искушением еще немного за ней понаблюдать. Как падали на нее лучи закатного солнца, как она совершенно точно знала, что делает, обходя самолет и дотошно осматривая каждую деталь. Если бы он мог оставить ее с этим счастьем, зная, что покидает ее свободной заниматься любимым делом, он бы не раздумывая так и поступил.
Но если он не убедит Флору его полюбить, она умрет.
Таким будет конец Игры, как написал Итан. Генри желал, чтобы было по-другому. Будь он игроком, обреченным на смерть, решил бы иначе. Конечно, такой судьбы ему не хотелось, но он бы ее принял, тем более что Игра свела его с Флорой.
Небо темнело, пока Генри стоял и взвешивал варианты. Теперь он полностью осознал безнадежность положения и жестокость Игры. Он видел два выхода: сохранить правду в тайне и в последний раз
обратиться к Флоре, попросить ее о взаимности. Если она согласится, не зная, что от этого зависит ее жизнь, он поймет, что она искренна. Или можно рассказать Флоре о письме и использовать его как метод давления. Несомненно, лучше полюбить его, чем умереть.
Но любить кого-то, лишь бы избежать смерти — это вовсе не любовь, а трусость. Флора никогда на это не пойдет.
И тут Генри пришел в голову третий вариант.
Он расскажет Флоре правду. Если она ему откажет, он отыщет Смерть и предложит ей свою жизнь в обмен на жизнь Флоры. Будет ли этого достаточно? Должно быть. Больше ему предложить нечего.
Наконец Флора его заметила.
— Разве у тебя сегодня нет концерта? — Она заправила за ухо выбившийся локон.
— Нашлось дело поважнее.
— Генри, — грозно начала она.
— Я не отниму у тебя много времени. — Он подошел ближе. — Есть кое-что, о чем ты должна знать. Мы можем пойти куда-нибудь, чтобы не стоять вот так на улице?
Она отвела его в ангар, и там он протянул ей письмо Итана, которое Флора прочла в свете единственной электрической лампочки.
— Генри, — дочитав, сказала она, — только не говори, что ты в это веришь.
— Я не хотел верить, но чувствую, что это правда. А ты нет? Флора надолго замолчала. Ее зубы застучали, и Генри, как всегда,
укутал ее в свой пиджак.
— Спасибо, — поблагодарила Флора. — Мне даже не холодно. Не знаю, почему дрожу, словно мокрая кошка.
— Могу догадаться, — вздохнул Генри.
Снова тишина. Флора свернула письмо и протянула Генри.
— И думать об этом не хочу. Даже если в письме правда, это так унизительно. Нами играли как марионетками. Я не давала на это согласия. Это варварство!
Он недоверчиво поднял на нее глаза.
— То есть вот что ты чувствуешь? И это все?
— Что ты имеешь в виду? — не поняла она. — Я ничего не знаю о том, что чувствовала на самом деле. Как и ты. Все, что ты чувствуешь
и чувствовал, вложили тебе в голову, преследуя собственную цель.
— Но я могу знать, — не согласился Генри. — И знаю. Мне плевать, как я пришел к этим чувствам к тебе. Я хочу, чтобы они остались со мной навсегда. Я хочу дать тебе все…
Флора подняла руку, останавливая его.
— Я с самого начала все понимала, Генри. Правда. Всю жизнь я была уверена, что не хочу никакой любви. И для нас будет безумием продолжать, зная, чем все закончится.
— Нельзя так говорить, — возразил Генри. — Вовсе необязательно, что все закончится именно так.
— Я отказываюсь следовать их правилам. Лучше уж не верить ни в Игру, ни в ее последствия. Я собираюсь прожить свою жизнь сама, по своему выбору, и предлагаю тебе сделать то же самое.
— А что, если мы сбежим? — Генри не понравилось, как отчаянно это прозвучало.
— Генри. — Флора подняла на него полные слез глаза. — Они нас отыщут.
— Может, и нет. По крайней мере не сразу. Стоит попытаться.
— Я не могу сказать на это «да». Только не так. Если только…
— Если только что? Просто скажи. Что нужно?
Флора отвернулась.
— Ты ничего не можешь сделать. Поэтому, пока мы не ранили друг друга еще сильнее, давай лучше попрощаемся. Я не стану жить ни на чьих условиях, кроме собственных. На деньги Хелен я совершу кругосветный полет, и он все для меня изменит.
— Зачем она вообще это делает? — Генри обошел ее, чтобы вновь оказаться лицом к лицу.
— А ты как думаешь? — Флора горько засмеялась. — Она от меня откупается. Как только я уйду с дороги, ты будешь целиком ее.
— Но… — Эта мысль не приходила в голову Генри. Да, она казалась логичной, хоть и возмутительной.
— Новый самолет уже готов, и завтра мы с Хелен отправимся в первый полет.
Генри молча взял ее за руки, и на этот раз она не возразила.
— Всю свою жизнь я знал, что хочу тебя и никого больше. Я влюбился в тебя с первого взгляда.
— Мы были детьми, — сказала Флора.
— Но разве ты не помнишь, как оно было в детстве? Все просто и понятно. Иногда мне кажется, что в вопросах любви дети смышленее любых взрослых. Они ни на секунду не сомневаются в своих чувствах, как не сомневаются и в том, что любовь взаимна. А когда мы вырастаем, с нами что-то случается. Неудачи нас подкашивают. Мы забываем, как можно просто любить, не вмешивая всю остальную жизнь. Мы обмениваем любовь на страх, и я больше не хочу этого делать.
— С тобой и мной в детстве случилось что-то ужасное, — вздохнула Флора. — У нас никогда не было шанса, и это чувство не любовь. Никогда ею не было и быть не могло.
Генри не спорил, не желая ссориться. Но он не мог отрицать того, чем жило и билось его сердце. Ничему не под силу изменить факт его любви. Он не знал, что с ним случится после смерти, но сердце стояло на своем уверенно, будто солнце.
— Ты был чьей-то игрушкой, — продолжила Флора. — Как и я. В этой игре нам не победить. Неважно, что мы выберем — в конечном итоге мы проиграем. Я умру, ты умрешь, мы оба умрем… однажды, рано или поздно, нас обоих ждет смерть. Единственное, что мы можем сделать сейчас — отказаться участвовать в игре, которую затеяли не мы. Мы отказываемся, и каждый живет своей жизнью.
Генри положил руки ей на плечи.
— Я бы выбрал тебя. Игра или нет, я всегда буду выбирать тебя. Пожалуйста.
— Не судьба, — покачала головой Флора. — В этой жизни нам не судьба быть вместе. — Она высвободилась и посмотрела на часы. — Концерт начнется через двадцать минут. Ты должен одеваться и настраиваться. Тебе пора.
— Я не буду сегодня играть, — сказал Генри. Он всю жизнь прожил, совершая правильные поступки, будучи человеком, на которого всегда можно положиться. Хватит с него.
— Но ты не можешь уйти, пока тебе не найдут замену, — возразила Флора. — Я тебя подвезу.
Ошеломленный и рассерженный, Генри отвернулся и вышел в сумеречный воздух, жадно ловя каждый вдох. Она не могла сказать ничего хуже. После всего, что между ними было, она не придавала ему
никакого значения. Думала, что его можно заменить, словно мебель.
Повернувшись к ней, он задал последний вопрос:
— Ты скорее рискнешь жизнью, чем меня полюбишь?
— Все не так просто.
Лавина обиды захлестнула Генри, мешая говорить. Почему она его отталкивает, даже не попробовав полюбить?
— Генри! — воскликнула Флора. — Мне очень жаль.
— А мне нет. Но не понимаю, почему ты так уверена в нашем проигрыше. Я бы боролся за тебя. За каждую секунду, что нам осталась.
Глава 63
Итак, Смерть победила.
В тот момент, когда Флора, даже зная о последствиях, отказала Генри, Смерть это почувствовала. Под безлунным небом ее чувства обострились. Музыка, сигналы машин, обрывки разговоров, смех… уши наполнял шум человечества. А запахи… дым, вино и увядающие цветы.
Нужно только дождаться полуночи. Тогда час пробьет.
Плохо, что Торны узнали правду о Хелен. Неаккуратно получилось. Но теперь, когда Игра закончилась, это вряд ли имело значение. Они никогда не узнают, кем она была на самом деле, а она не собиралась возвращаться в их особняк.
Когда пришла победа, Смерть сидела в кафе и вспоминала книгу, написанную Любовью. Поразительно, настолько они с Любовью разные, как она предполагала и боялась. Это означало, что, как всегда, Смерть безмерно одинока и навеки обречена быть злодейкой. Любовь вдохновлял на истории и записывал их, а она их разрушала и питалась разрушением. Она чудовище. Чудовище, у которого нет выбора. Вечно голодное чудовище, которого никто не хочет.
Ну и ладно. Если ей суждено быть чудовищем, она будет самым худшим из них. Единственный оставшийся нерешенным вопрос: когда можно забрать свой приз. Она вправе это сделать в любую минуту. Ей хотелось отведать душу Флоры, хотя Смерть сдерживала голод. Будет намного приятнее поглотить жизнь бедняжки, когда голод станет сильнее.
Если только…
Если только Генри не выберет смерть.
Если он так поступит, ей достанутся оба игрока. И она, несомненно, сумеет доказать слабость любви.
Ведь любовь правда слаба. Имея обширный опыт, Смерть могла утверждать, что люди зачастую предпочитали самой любви ее абстрактную идею. Они хотели добиваться любимых, но, завоевав их сердца, быстро остывали. Если их любили, они использовали эту любовь как доказательство собственной значимости. Во имя любви использовали друг друга. Трусливо лгали, намеренно или случайно. Существует так много способов разрушить любовь. И в отличие от разлагающегося трупа, который кормит червей и удобряет почву, какую пользу приносит разлагающаяся любовь?
Любовь верил, что Генри любит Флору. Он верил в искреннее сердце своего игрока. Смерть же считала иначе. Она подозревала, что Генри нравилась сама идея быть любимым и безопасность, которую эта идея дарила. Поэтому она не станет убивать Флору, пока не завоюет и Генри.
Она уже выиграла Игру для себя. И победа будет еще слаще, если Смерть сумеет победить как Любовь. Смерть обернулась тем, перед чем Генри не сможет устоять. И на пути к нему впервые за долгое время чувствовала себя превосходно.
Глава 64
После ухода Генри Флора вспомнила, что на ней все еще его пиджак. Долго-долго она стояла в круге света, пока сгущалась тьма, ожидая, что он вернется – если не за ней, то за пиджаком.
Она даже надеялась на это, хотя вовсе не доверяла своим чувствам. Да и как она могла, зная, что Смерть выбрала, вернее, выбрал ее, когда Флора была всего лишь младенцем в ящике из-под яблок? Конечно, ее выбрал Смерть. Немыслимо, чтобы это сделал Любовь. Ради бога, ее родители погибли в Валентинов день. Когда речь заходит о любви, весь род Флоры будто проклят.
Генри не вернулся. Холодало. Флора посмотрела на часы. Миновала полночь. Начался новый день, причем без помпы, в отличие от той полуночи, когда они с Генри шли под дождем из «Мажестика», звонили колокола и все казалось волшебным. А спустя несколько минут она нашла бабушкино тело. И вновь на нее накатила печаль, эхо разбитого сердца.
Внезапно озябнув, она сунула руки в карманы пиджака и нащупала бумагу. Разорванную на полоски. Достала одну и прочитала.
«Однажды мы поднимемся на Эйфелеву башню».
Сердце кольнуло, когда она узнала почерк Генри. Париж. Можно поехать туда одной. Именно там училась летать Бесси Коулмен.
Снедаемая любопытством, Флора достала следующую полоску. Еще одно «однажды», на этот раз о воскресном завтраке в их зеленом домике. Флора глянула на часы. Концерт, наверное, в самом разгаре, с Генри или без него, потому что именно так происходит в жизни. Она продолжается.
Флора достала следующий клочок. Развернула его и заплакала, не в силах читать о детях, которых у нее не будет.
Флора прочитала все записки до последней, вереницу тайных посланий, которые означали то же самое, что и сердечко, которое бабушка вышивала на одеялах.
«Однажды начинается сейчас», — гласила последняя записка. Нельзя что-то написать и потом осуществить, ни на бумаге, ни в
нотной тетради. В лучшем случае эти мечты заставляют хотеть невозможного. Отцовской силы. Материнского тепла. Бабушкиной любви. Любовь – это потеря. Флора знала это с тех самых пор…
Она резко ахнула.
Она знала это всю свою жизнь. Это единственное, в чем она была уверена. Однажды все, кого она любит, умрут. Все, что она любит, обратится в прах. Такова цена жизни. Такова цена любви. И единственный конец любой правдивой истории.
Эту уверенность дал ей Смерть. Только ее. Не любовь.
Любовь, которую она испытывала к музыке, полетам, родителям, бабушке и больше всего к Генри? Она была настоящей и шла из глубины души, неизвестно откуда взявшись.
Игра или нет, однажды она умрет, как и все живое. Но ничего трагичного в этом нет. Как и в том, чтобы быть пешкой. Все души,
если не считать души бессмертных, являются пленниками тел. Игра, какую бы форму она не приняла, длится только пока живо тело. А настоящая трагедия – это выбор чего-то иного, а не любви.
Флора вела себя так всю свою жизнь, и теперь слишком поздно что-то менять.
Она выбежала из ангара и, тяжело дыша под черным небом, почувствовала, что слова написанной Генри песни рвутся из груди. Без аккомпанемента, без слушателей, не думая ни о чем, кроме смысла этих слов, она запела в пустоту, наполняя мрак всем, в чем себе отказывала, и направляя свою потерянную любовь во внешний мир, зная, что ничто не причинит ей большей боли, чем она уже причинила себе сама.
Ты - на небе луна,
Я - морская волна. Меня тянет к тебе, Где бы ты ни была.
Даже с музыкой Флора чувствовала себя безмерно одинокой, и одиночество казалось таким глубоким, что в нем можно было утонуть.
Генри никогда не захочет ее вернуть после всего, что она наговорила. Она все разрушила. Нужно положить записки назад в карман, притвориться, что она их не видела, и днем, после полета с Хелен, вернуть ему пиджак. Или, что еще лучше, попросить Хелен передать его Генри. Смерть может прийти за ней сейчас или позже. Флора будет рада его приходу. Вряд ли тогда будет хуже, чем сейчас.
Глава 65
Четверг, 8 июля 1937 года
На то, чтобы дойти домой, у Генри ушли часы. Но даже после долгой прогулки он не мог уснуть. Он сворачивал белье, когда в дверь кто-то постучал. На секунду Генри понадеялся, что это Флора. Она передумала. Уговорила миссис Косински ее впустить, хотя часы приема гостей давно закончились. Генри отбросил волосы со лба и окинул взглядом комнату. Убрал стопку сложенной одежды. Все остальное вроде нормально. Кровать заправлена. Контрабас у окна. На столе порядок.
Генри открыл дверь.
На пороге стояла Хелен в черном пальто, туфлях на каблуке и идеально сидящем красном платье. Она вошла в комнату, сняла шляпку и перчатки и вместе с сумочкой положила их на кровать Генри.
— Мне нравится, как ты тут обжился, — похвалила она. — Очень уютно.
Генри не понимал, говорит ли она всерьез. Эта комната довольно далека от привычной ей обстановки.
— Хелен, — произнес он, гадая, как же она проникла в дом.
— Язык проглотил? — Она глянула на сумочку, и Генри понял, что сейчас она подойдет, откроет ее и достанет сигарету. Хелен именно так
и поступила. В какой-то степени Генри был доволен, что так хорошо знает ее привычки.
— Нет, — ответил он, — просто уже поздно, и район не самый безопасный, да и…
— И что? — перебила Хелен, зажигая спичку и прикуривая. — Задуешь? — Огонь уже подбирался к ее длинным белым пальцам.
Генри наклонился и задул спичку. Взгляд Хелен казался странным, вдобавок она нервничала.
— С тобой все хорошо?
— Просто хотела повидаться. Скажи, что соскучился. Проводить время только с Аннабель весьма утомительно.
Генри оглядел комнату, жалея, что у него нет стула.
— Хочешь присесть? К сожалению, могу предложить только кровать.
Хелен вытянулась на его постели и сбросила туфли на пол. Сердце Генри забилось быстрее. Она посмотрела на пустое место рядом с собой и похлопала по нему свободной рукой.
— Пожалуй, найду что-то вроде пепельницы, — сказал Генри, притворяясь, что не заметил приглашения.
— Генри, — промурлыкала Хелен и выпустила дым из алых губ. Генри невольно почувствовал, что в груди разгорается жар. Флора его не хотела. Не так, как он хотел ее. И вот здесь Хелен, девушка, которую прочили ему в суженые, и она открыто ему себя предлагает. Даже ради него помогла Флоре. Возможно, в конце концов разумно будет остановить выбор на ней.
Для пепла у Генри не было ничего, кроме полупустого стакана с водой. Он допил воду, вытер губы и предложил стакан Хелен. Когда она его приняла, их пальцы соприкоснулись, и вот Генри, дрожа, уже сидит на кровати рядом с ней. Хелен прислонилась к изголовью, и Генри смотрел прямо на нее, а его рука касалась шелка ее платья и бедра под ним. Генри, покраснев, опустил глаза.
— Генри. — Ее голос походил на шепот смерти, и Генри застыл. —
Я могу замолвить за тебя словечко перед отцом Итана. Упросить его дать тебе второй шанс.
Второй шанс. Будет ли у него третий? Он знал, что предлагала Хелен и какова у этого цена. Бывают сделки и похуже. Он слегка наклонился к ней, надеясь, что она не заметит, как его трясет, и учуял аромат ее духов. Лилии. Он тут же вспомнил похороны отца и на нетвердых ногах встал. Хелен умоляюще смотрела на него снизу вверх.
— Генри, — повторила она и потянулась к нему, но он не взял ее за руку.
— В чем дело? — спросила она. — Почему ты меня не хочешь? Генри стало ее жалко. В глазах Хелен читалось желание, почти
голод, и он узнал в нем себя. Но он хотел не ее, и как бы ни желал прикосновения другой женщины, его сердце принадлежало только Флоре. Чем больше времени он проводил с Флорой, смотрел, как она поет, понимал ее любовь к полетам, тем меньше мог представить жизнь с кем-то другим. Если с Флорой ничего не получится, больше никто ему не нужен.
Долго он стоял у кровати, тяжело дыша и глядя на Хелен, которая закрыла глаза.
— Прости, — прошептал он.
— Не надо, — ответила Хелен. Ее тон резко изменился, но Генри не совсем понял, в какую сторону. В нем послышались капризные нотки, совсем как в начальной школе у детей, не выносящих проигрыши. — Это твоя потеря.
Она затушила сигарету о край стакана и бросила в него окурок. Поставила стакан на стол, расправила платье и надела туфли.
— Поможешь с пальто?
Радуясь, что может чем-то услужить, Генри помог ей вдеть руки в рукава. Хелен стояла близко, и он понимал, что если откажет ей
сейчас, то никогда ее не получит. Она не станет путем воссоединения с прежней жизнью и краеугольным камнем богатого респектабельного будущего.
Но этот выбор он сделал не в спешке посреди ночи, а давным-давно. Он выбрал Флору. И будет выбирать ее всегда.
Даже если он ей не нужен, она должна жить. Он не позволит Смерти забрать ее без боя. Как только рассветет, он наведается к Джеймсу Буту, который, возможно, поможет. По меньшей мере раскроет личность Смерти. Эта мысль повергла Генри в ужас. Но какой у него выбор? Если Смерть не тот мужчина, с кем можно сразиться, может быть, он согласится взять жизнь Генри и оставить Флору в живых.
Хелен натянула перчатки и коснулась щеки Генри — не ласка, но и не пощечина.
— Увидимся, Генри.
— Позволь мне тебя проводить.
— Нет нужды. — Она смахнула стакан со стола, и он разбился на осколки, усеявшие весь пол. — Мне так жаль. — Хотя это прозвучало фальшиво.
Генри подошел к шкафу, в котором хранил веник и совок. Когда он вновь обернулся, Хелен уже ушла. Генри выглянул в темный коридор, удивленный ее исчезновением. На плачи навалилась усталость. Убрав осколки, он рухнул на кровать, от которой все еще пахло Хелен, и, несмотря на это, провалился в глубокий сон без сновидений, похожий на смерть.
***
Он очнулся утром и хотел сразу же отправиться в Гувервилль. Но, выглянув в окно, увидел на противоположной стороне улицы автомобиль мистера Торна. Час был ранний, и все же, как давно он там стоит?
Генри побледнел, руки отнялись. Это последнее, что ему нужно. Он не хотел выслушивать нотации, равно как не знал, почему Итан ушел добровольцем во флот. Даже возможность обсуждения этой темы ощущалась предательством.
Пойдя через черный ход, он мог бы выскользнуть из дома незамеченным. Генри попытался, но один из жильцов его окликнул, и миссис Косински уже поджидала его на первом этаже.
— Нужно кое-что обсудить, — сказала она. — Никаких гостей до девяти утра. Правила ясны как день. — Она указала на вышивку в рамке на стене. Генри находил невозможным оспаривать то, что вышито зеленой нитью. На секунду он задался вопросом, как же Хелен пробралась мимо строгой хозяйки глубокой ночью, но думать об этом не было времени — мистер Торн ждал.
— Простите, — извинился Генри, понимая, что мистер Торн, скорее всего, ворвался в дом и потребовал его привести. — Такого больше не повторится.
— Он не говорит ни кто он такой, ни что ему от вас надо, — возмущалась миссис Косински. — И отказывается уходить. Ему как будто плевать на наши правила.
Генри начал было извиняться, но она не закончила:
— Мне кажется, он гангстер. Это так? И что гангстеру от вас нужно? Я не предложила ему кофе, потому что не хочу, чтобы губы гангстера касались моего прекрасного фарфора. У вас неприятности, Генри? Потому что связи с мафией тоже против правил, хотя у меня пока не нашлось времени это вышить.
— Он не гангстер, — улыбнулся Генри. Миссис Косински закрыла французские двери, но за кружевными занавесками он видел мистера Торна, который сидел на диване со шляпой на коленях. Его профиль был как раз из тех, что вырезают в камне.
— Значит, принести вам кофе? Свежезаваренный? — Миссис Косински была убеждена, что кофе можно заваривать дважды, а то и трижды.
— Будет чудесно. Свежезаваренный.
— Включу его в ваш недельный счет. Конечно, кофе стоит денег, как и сливки и сахар.
— Принесите нам все, — попросил Генри, в основном потому, что хотел оградить хозяйку от неизбежного гневного взрыва.
— Печенье? Потому что…
— Все, — кивнул Генри и зашагал к французским дверям. Мистер Торн, все еще держа шляпу, встал. Генри заметил, насколько отец Итана бледен, и его сердце екнуло. Он открыл дверь, зная, что новости будут плохими.
— Что случилось? — спросил он. — Аннабель в порядке? Она не упала с велосипеда?
— Дело в Хелен, — ответил мистер Торн. — Случилось нечто ужасное. Кажется, нас всех обманули, и я подумал, что обязан тебя предупредить.
Глава 66
Телефон зазвонил, когда Флора собиралась уходить. В этот день она надела дерзкое красное платье с черными пуговицами на спине. Она носила его редко — для повседневных выходов платье было слишком нарядным, для выступлений слишком простым, но для такого особенного дня подходило идеально. У нее появился спонсор. Впереди полет, о котором она мечтала всю жизнь. Флора не ощущала абсолютного счастья, как предполагала, но, возможно, эта горечь и есть цена реальности.
Телефон все трезвонил. Странно. Кто бы мог названивать ей в такую рань? Да и вообще, если на то пошло. Флора подумала, а не ответить ли, но нужно было торопиться на встречу с Хелен. Вдобавок ей не хотелось ни с кем разговаривать или соприкасаться.
Пусть Флора теперь и знала, что тяга к одиночеству подарена ей Смертью, ей не хотелось ничего менять. Забавно, но это стремление пошло ей на пользу. Никто не мог причинить ей боль, так как она никого не подпускала близко, но и она не могла никого обидеть, в особенности Генри. Флора больше никогда и ни у кого не хотела бы увидеть такое выражение лица, как в тот вечер, когда ему отказала.
Она набросила пиджак Генри на руку и прошла к двери. Флора решила прибыть на аэродром за два часа до назначенного полета, чтобы проверить готовность к нему самолета и своих нервов. После полета Хелен могла бы вернуть Генри пиджак. При этой мысли сердце неприятно кольнуло, но Флора предпочла не обращать внимания.