Маурин Ли
Лэйси из Ливерпуля
Scan, OCR & SpellCheck: Larisa_F
Ли М. Л55 Лэйси из Ливерпуля [Текст] / пер. с англ. А. Михайлова; предисл. А. Кобец. — Харьков: Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»; Белгород: ООО «Книжный клуб "Клуб семейного досуга"», 2009. — 464 с.
Оригинал: Maureen Lee «Laceys of Liverpool», 2001
ISBN 978-966-14-0432-7 (Украина) (доп. тираж).
ISBN 978-5-9910-0850-1 (Россия) (доп. тираж).
ISBN 978-0-75283-801-4 (англ.).
Переводчик: Михайлов А.
Аннотация
Увлекательный роман рассказывает о жизни семьи Лэйси, во главе которой волею судьбы стоит женщина, Элис Лэйси, мужеством и жизнелюбием которой читатель не устает восхищаться. Пройдя через многие испытания, узнав любовь и предательство, она сумела не только вырастить детей, но и сделать карьеру, оставаясь при этом порядочной, доброй и привлекательной женщиной.
Маурин Ли
Лэйси из Ливерпуля
ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!
Позвольте пригласить вас в Англию середины XX века. Вы станете гостями семьи Лэйси, которая живет в пригороде Ливерпуля. С Элис и Джоном, Корой и Билли вы разделите радости и горести, любовь и ненависть. И к концу этого путешествия длиною в четыреста шестьдесят страниц вы поймете, что стали любить своих близких еще сильнее. Настоящая семейная сага о трех поколениях повествует об истинных жизненных ценностях — семье, детях, любви. Но при этом в книге нет даже намека на нравоучения или осуждение.
Главная героиня — Элис Лэйси — покоряет сочетанием силы и слабости, поразительным самообладанием. Нельзя не сравнить ее со Скарлетт О'Хара из «Унесенных ветром» или с Мэгги Клири из «Поющих в терновнике». Но несмотря на множество общих с ними черт, Элис остается самой собой — Лэйси из Ливерпуля. «...Она была такой, какой была. Элис Лэйси, у которой было четверо детей, которая жила на Эмбер-стрит, в Бутле, и владела парикмахерским салоном».
Элис — обычная женщина, но однажды судьба подарила ей шанс, и Элис его не упустила. Ей доступно искусство жить — как ни странно это звучит, недоступное многим. Она остается сильной, когда уходит любовь; грустит, с улыбкой отпуская детей во взрослую жизнь; даже потеряв мужа, она обретает нечто более ценное — уверенность в своих силах.
Наверное, из умения показать сочетание силы и слабости героя складывается писательское мастерство, которое присуще Маурин Ли. Ее произведения пользуются широкой популярностью не только в Великобритании, но и за рубежом. Роман «Танцующие в темноте» вскоре после выхода в свет получил престижную премию «Романтический роман года». Он покорил читателей, как, впрочем, и другие книги автора.
Место действия книги «Лэйси из Ливерпуля» автор выбрала не случайно. Она сама родилась и выросла в Бутле, пригороде Ливерпуля, и теперь делится миром своего детства с вами. Поверьте, это бесценный подарок, наверное, лучший из тех, которые автор может сделать своему читателю. Эта книга пронизана любовью и светом, хотя в ней есть и горе, и зависть, и потери. Однако она оставляет светлое чувство в душе и кисло-сладкое послевкусие. Ее герои не похожи на злодеев или ангелов, это почти реальные люди, которые жили и живут не только в Ливерпуле, но и, возможно, на соседней улице. В ком-то из героев вы узнаете своих знакомых, а может быть, и себя. После прочтения книги хочется обнять своих родных и сказать им, что они — самое дорогое в нашей жизни. Пожалуй, такой порыв — это еще один подарок Маурин Ли для вас.
Итак, семья Лэйси из Ливерпуля готова распахнуть перед вами двери своего дома. Приятного вам чтения!
Пол, пусть сила всегда пребудет с тобой!
ПРОЛОГ
Рождество 1940 года
Женщина лежала и слушала, как в окна больницы стучит дождь. Они с Элис выбрали неудачную ночь, чтобы рожать. Как обычно в последние месяцы, начался воздушный налет, массированный и долгий, и их перевели в подвал. Мальчишка у Элис родился в четверть двенадцатого, всего через несколько минут после отбоя воздушной тревоги. Ее собственный сын появился на свет почти на три часа позже, так что дни рождения их дети будут праздновать не в один день. К концу дня возникла непредвиденная ситуация: поступил экстренный вызов — какую-то женщину обнаружили под обломками дома, и у нее едва не случился выкидыш. Но сейчас в больнице все успокоилось.
В кровати напротив мертвым сном спала ее невестка, не обращая никакого внимания на звуки окружающего мира, как и остальные шестеро женщин в палате. «Почему я не могу спать вот так?» — с раздражением подумала женщина. В голове у нее роилось слишком много планов на будущее, чтобы уснуть: как достать то, как сделать это. Как растянуть двадцать пять шиллингов на всю неделю, да еще заплатить из них за квартиру. Боже, как бы ей хотелось приобрести новые занавески для гостиной! Но мечтать о новых занавесках, да и вообще о чем-то новом, было пустой тратой времени.
Разве только она украдет что-нибудь, отнесет в ломбард, а на вырученные деньги купит занавески. Она уже воровала раньше, и у нее тогда дико колотилось сердце, а под мышками было мокро от пота. В первый раз это были дешевые бусы, которые выглядели как жемчуг. На ярлычке значилась цена — одна гинея. Ростовщик предложил ей флорин, который она с благодарностью приняла, и на рынке Пэдди купила на него четыре чашки с блюдечками.
Как-то раз она пешком отправилась в город и «приобрела» хрустальную вазу в магазинчике Джорджа Генри Ли, которую потом поставила на каминную полку, хотя, кроме нее, никто не знал, что ваза хрустальная. Билли считал, что это дешевое старье. За серебряный подсвечник, украденный у Гендерсона, удалось купить чудесный коврик перед камином в гостиной. Кое-что она оставляла у себя, а что-то относила в ломбард. Она стала большой умелицей в мелком воровстве. Главное — сохранять спокойствие, не убегать сломя голову, а улыбаться, медленно направляясь к двери. Самым опасным был первый шаг к выходу, потому что если бы ее засекли, то сцапали бы именно в этот момент. Но пока что ей все сходило с рук.
Ей было все равно, как она выглядит, лишь бы иметь мало-мальски приличный вид; не обращала она внимания и на то, что ест, зато ей нравились красивые вещи для дома: занавески, посуда, мебель. От мебели она просто сходила с ума. За обитый вельветом новый диван с креслами, темно-зеленый или темно-синий, она продала бы душу дьяволу. Она облизнула губы и представила себе парчовые подушки с бахромой, по одной с двух сторон дивана и на каждом кресле.
Больше всего ей хотелось иметь новый просторный дом, который она могла бы наполнить красивыми вещами. Ей до смерти опротивел ее дом на О'Коннел-стрит, с его двумя квартирами на втором этаже и двумя — на первом. Но если даже новые занавески представлялись несбыточной мечтой, то о большом доме тем более не стоило и думать. Когда ты замужем за таким неудачником, как Билли Лэйси, то с равным успехом можешь мечтать о полете на Луну.
Она с трудом села на кровати. Красная лампа под потолком бросала зловещий отсвет на палату, на простертые тела, прикрытые вылинявшими стегаными покрывалами. «Выглядит точь-в-точь как морг, — подумала она. В комнате висели бумажные гирлянды, и она вспомнила, что сегодня — канун Рождества. — Все, кроме меня, словно умерли, а эта толстая сука в углу храпит так, что можно сойти с ума».
Часы над дверью показывали четверть пятого. Скоро будут разносить чай. Элис, у которой уже было трое детей, все девочки, и которая разбиралась в больничных порядках, говорила, что тележка с чаем приезжает рано, около пяти. Крайне неподходящее время для побудки. А пока можно прогуляться. Если она будет валяться в постели до скончания века, то наверняка не сможет заснуть.
Дождь лил как из ведра, и стекла дребезжали в рамах. Он барабанил по крыше, и она подумала, что, возможно, Билли наконец-то починит оторванные листы шифера над туалетом. Она миллион раз просила его, но, вероятно, все кончится тем, что ей придется самой заняться этим. Она почти все чинила в доме сама. При мысли о Билли губы ее искривились в горькой усмешке. Его брат, Джон, оставался с Элис почти до того момента, когда родился их сын. Да и потом он ушел только потому, что за девочками присматривала соседка, которая до смерти боялась налетов. А Билли бросил ее на ступеньках больницы, когда у нее должен был родиться их первенец. Торопился в пивную, по своему обыкновению. Он даже не знал, кто у нее родился, мальчик или девочка.
В застекленной каморке в конце палаты, где над дверью висела ветка омелы, сидела медсестра. Она что-то писала, наклонив голову. Молодым матерям полагалось оставаться в кроватях в течение семи дней, им не разрешалось даже выходить в туалет, но женщина выскользнула из-под одеяла и тихо прокралась мимо, приоткрыв половинку вращающихся дверей ровно настолько, чтобы протиснуться в щель. Медсестра не подняла головы.
В тускло освещенном коридоре было пусто и тихо. Ее босые ноги беззвучно ступали по холодному полу. Она на цыпочках завернула за угол, проскользнув в дверь туалета, когда услышала звук шагов, направлявшихся к ней. Шаги прошли мимо, затихли вдали, и, перед тем как выходить, она посмотрела по сторонам, опасаясь, что этот кто-то войдет в палату и заметит ее пустую кровать, хотя это было маловероятно. В больнице не хватало персонала. Одни сестры поступили на службу в армию, другие нашли себе более высокооплачиваемую работу. Много было временных работников и пожилых медсестер, которые ушли на пенсию, а теперь вернулись, чтобы подработать.
Она наконец достигла того места, которое с самого начала было ее целью, — детской. Детишки лежали в пять рядов, туго запеленутые, и походили на маленьких мумий в своих деревянных кроватках. Большинство спало, некоторые хныкали, кое-кто лежал с широко открытыми глазами — не мог заснуть, подобно ей.
Из-за срочной операции ребенка так быстро забрали у нее, что она не успела толком рассмотреть его. Теперь у нее было время, и она увидела бледное крошечное создание. Она подумала, что у ребенка болезненный вид. Глядя на спящего сына, она не испытала никаких чувств. Ей исполнилось двадцать семь, она была старше Элис и замужем была дольше. А вот ребенка не хотела. Пропитанный уксусом тампон, который она вводила каждую ночь по секрету от Билли, ей так и не помог.
Ребенок просто не мог выбрать более неподходящее время, чтобы родиться. Она месяц за месяцем изводила Билли, пока он наконец не согласился с тем, что если жена найдет себе работу, то это не будет оскорблением его мужской гордости. Особенно если учесть, что шла война и все женщины страны занимались тем, чего никогда не делали раньше. Подумать только, женщины служили в армии, водили трамваи, доставляли почту, работали на фабриках, заменяя мужчин.
Работа, которая приглянулась женщине, была на заводе по производству боеприпасов. В неделю там можно было заработать четыре соверена, в три раза больше, чем зарабатывал Билли. Тогда она сказала ему: «Тебя в любую минуту могут призвать. И что тогда прикажешь мне делать? Сидеть дома, бить баклуши и жить на пособие, которое я получу от армии?»
Он побледнел. Он был трусом, совсем не таким, как его брат Джон, который вызвался добровольцем в армию, когда началась война, но его не взяли из-за брони. Джон был опытным токарем, а Билли — простым работягой. В его холуйской работе не было ничего выдающегося. Джон, который горел желанием внести свой вклад в оборону, стал пожарным. Билли же продолжал заниматься прежним делом, как будто ничего не случилось, и отирался по барам, пока не получил повестку в армию, которую бросили на коврик перед входной дверью. Однако до сих пор он умудрялся не покидать берегов Британских островов.
Она работала на заводе всего две недели — упаковывала патроны. Это была тяжелая работа, но она ей нравилась. Когда она уставала, то начинала думать о чеке, который получит в пятницу, о вещах, которые купит, и усталость отступала. А потом она обнаружила, что беременна, и оказалась такой дурой, что рассказала об этом женщине, которая работала рядом с ней, и не успела оглянуться, как об этом узнали все вокруг, включая мастера, и ее тут же уволили.
«Это не та работа, которая подходит для семейной женщины», — заявил мастер.
Женщина со злобой глядела через стекло на своего ребенка. Она еще не придумала ему имени. Ей это было неинтересно. Билли хотелось назвать ребенка Морисом, если бы у них родился мальчик, но она не имела представления, было ли это имя именем святого. Считалось, что католики должны называть своих детей в честь святых. Девочки Элис носили смешные ирландские имена, и она тоже ничего не знала о святых с такими именами. Своего сына они решили назвать Кормаком. «С буквой «к» на конце», — улыбаясь, сказал Джон. Он всегда старался развеселить свою глупую, сонную жену.
Где же лежал Кормак? К изножью каждой кроватки были пришпилены карточки. На карточке кроватки, что стояла прямо перед ней, было написано «Лэйси 1». Ее собственный ребенок значился как «Лэйси 2». Элис еще не видела своего маленького сына. Роды протекали у нее очень трудно, и она невероятно страдала. Джон едва не плакал, когда ему пришлось-таки отправиться домой. После того как все закончилось, заработав семь швов и почти ослепнув от боли, Элис наконец уснула, получив какое-то лекарство.
Ее собственные роды прошли абсолютно безболезненно — да она и не согласилась бы на все эти глупости, если бы думала, что будет иначе. Обошлось без единого шва. Живот у нее все еще оставался немного вздутым, да слегка побаливало между ног — вот и все.
Хотя ей было наплевать на всех детей, вместе взятых, она все-таки была вынуждена признать, что Кормак славный мальчуган. У него отцовские темные вьющиеся волосики, и он совсем не красный и сморщенный, как другие новорожденные. Его большие карие глаза были широко распахнуты, и она готова была поклясться, что он смотрит прямо на нее. Она прижала ладони к стеклу, и у нее появилось какое-то смутное ощущение, похожее на зарождающееся чувство гнева. Это было несправедливо: сначала Элис достался лучший из всех Лэйси, а теперь и лучший сын.
Откуда-то из самой глубины больницы до нее донесся стук тарелок. Это готовили чай и накрывали тележку. В любую минуту мог кто-нибудь появиться.
Женщина открыла дверь и вошла в детскую.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Рождество 1945 года
Элис Лэйси негромко напевала, сметая ворох волос Флорри Пайпер в угол салона-парикмахерской:
— Баю-баюшки, бай-бай... — Она замела веником волосы на совок и вышла во двор, чтобы выбросить их в мусорную корзину.
— Говорят, если продать такие волосы в Вест-Энде в Лондоне, за них можно получить целое состояние, — выкрикнула из-под сушилки миссис Пайпер, когда Элис вернулась.
— Кому продать?
— Тем, кто делает парики. Они всегда высматривают приличную копну волос.
— Неужели? — с сомнением произнесла Элис. Волосы, которые она только что выбросила, годились разве что для птичьего гнезда: сухие, как прошлогодняя пыль, от перманентной завивки, посеченные на концах и по цвету напоминающие сажу.
— Причеши миссис Пайпер, Элис, — невнятным голосом сказала Миртл, у которой уже заплетался язык.
— Давно пора, — отреагировала Флорри Пайпер, поджав губы. — Эти бигуди для меня — настоящее мучение.
— Просто поражаюсь, как вам удается вытерпеть. — Элис выключила сушилку, и миссис Пайпер, с трудом вытащив свое грузное тело из кресла, направилась к зеркалу.
— Не всем даны от природы такие вьющиеся волосы, как у тебя, Элис Лэйси. — Флорри Пайпер с вызовом громко втянула носом воздух. — Не следует работать в парикмахерской, если тебе не нравится то, что в ней делают с клиентами.
Элис сняла сеточку и вздрогнула, коснувшись пальцами раскаленных докрасна металлических бигуди. Да это же настоящая пытка — высидеть полчаса, пока тебе в кожу впиваются эти кусочки обжигающего металла.
— Я сниму их через минутку, — пробормотала она. — Не хотите ли пока сладкого пирожка?
— Ну, я не могу сказать «нет», — любезно согласилась миссис Пайпер. Она уже съела целых три. Обычно в салоне-парикмахерской Миртл не предлагали угощения, но завтра Рождество. На стенах были развешаны какие-то жалкие украшения, а в окне висела скрученная из мишуры звезда. С утра у них было и шерри, но к обеду хозяйка успела прикончить его полностью. Миртл была пьяна в стельку и щипцами для завивки устроила на голове у миссис Фаулер жуткий беспорядок. Локоны были разной величины. К счастью, зрение у миссис Фаулер было неважное, хотя она и наотрез отказывалась носить очки. Оставалось надеяться, что она ничего не заметит.
К миссис Пайпер вернулось хорошее расположение духа.
— Что ты будешь делать на Рождество, дорогая? — спросила она, когда Элис принялась снимать бигуди. Уши у нее приобрели ужасающий темно-красный оттенок.
— Ничего особенного. — Элис сморщила носик. — На обед приходят мама Джона и его брат Билли с женой. У них маленький сын, Морис, ровесник нашего Кормака. Обычно приходит и мой отец, но сегодня вечером он отплывает в Ирландию, чтобы встретить Рождество со своей сестрой. Она немного приболела.
— Если не ошибаюсь, твой Кормак скоро пойдет в школу?
— В январе. Ему исполнилось пять только вчера.
— А как поживают твои девочки? Знаешь, я никак не могу запомнить их имена.
— Фионнуала, Орла и Маив, — наверное, в тысячный раз ответила Элис. — Сейчас они на торжественном концерте в церкви Святого Джеймса. Его организовала воскресная школа. Я испекла им торт, чтобы они взяли его с собой. Мне удалось даже найти им провожатых.
Миссис Пайпер разглядывала оставшиеся сладкие пирожки.
— Хотите еще? — спросила Элис.
— Не могу отказаться, — повторила миссис Пайпер. — Нельзя допустить, чтобы они пропали. Вы ведь сегодня закрываетесь рано, правильно? Должно быть, я одна из последних клиенток.
— Нам осталось подстричь кое-кого, и все. А вот и одна из них. — Звонок на входной двери надтреснуто и приглушенно звякнул — наверное, пора было его смазать, — и вошла Бернадетта Мойнихэн. Это была живая молодая женщина с необычайно роскошной для ее маленького роста фигурой. Элис тепло улыбнулась своей лучшей подруге. — Угощайся пирожками, Берни.
— А я-то надеялась, что мы выпьем шерри, и все такое, — воскликнула Бернадетта. — Я ждала этого целый день.
— Боюсь, оно закончилось. — Элис бросила взгляд на Миртл, которая, похоже, окончательно забросила работу и пьяно щурилась на свое отражение в зеркале.
Бернадетта ухмыльнулась.
— Она выглядит как вурдалак, — прошептала она.
Миртл была немного старовата для такого обилия косметики — губной помады, теней для век, туши для ресниц и румян. Сейчас она смазалась, и Миртл напоминала старого грустного клоуна. У корней ее вьющихся рыжих волос была заметна седина, а концы были обесцвечены перекисью. Хозяйка служила плохой рекламой для своего салона-парикмахерской.
— Не слишком их расчесывайте, дорогуша, — заметила миссис Пайпер, когда бигуди были сняты. — Мне нравится, когда они тугие. Так завивка дольше держится.
Элис слегка распрямила волосы пальцами, и миссис Пайпер спросила:
— Сколько с меня, дорогуша?
— Полкроны.
— И оно стоит того! — Она ушла, оставив Элис трехпенсовик на чай. Голова ее очень напоминала начинку эклера.
Дверь закрылась, и Элис в раздумье перевела взгляд с Бернадетты на Миртл, которая медленно засыпала.
— Мне не разрешается делать стрижку, во всяком случае официально. — Обычно, чтобы подстричься, она отправлялась к Бернадетте, а та приходила к ней.
— Ну, если ты не подстрижешь меня, похоже, этого больше никто не сделает. — Бернадетта схватила накидку и завязала ее вокруг шеи. — Сделай их чуточку короче, и все дела. Знаешь, Эл, у тебя определенно есть талант. Ты не могла бы стричь лучше, даже если бы получила профессиональное образование. Я и пришла-то только потому, что завтра Рождество и я рассчитывала на сладкий пирожок и рюмочку шерри. И вот такая незадача, — она повысила голос, чтобы Миртл услышала, — в том, что касается шерри.
Элис засмеялась:
— Садись, дорогая. Чуточку короче, ты сказала?
— Ровно на дюйм. На миллиметр длиннее или короче, и я пожалуюсь дирекции.
— Может быть, тебе повезет. — Элис атаковала ножницами гладкие волосы Бернадетты, зачесанные на один глаз, как у Вероники Лейк. — С нетерпением ждешь сегодняшнего вечера?
Бернадетта широко улыбнулась:
— Еще как. Мне всегда нравился Рой Мак-Брайд. Он работает в бухгалтерии. Я едва не запрыгала от радости, как девчонка, когда он пригласил меня на свидание — представляешь, в ресторан, в канун Рождества!
— Надеюсь, ты замечательно проведешь время. — Она положила руки на плечи подруги, и они посмотрели друг на друга в зеркало. — Только не слишком расстраивайся, если он окажется таким же, как все остальные, хорошо, дорогая?
— Как большинство остальных, ты хочешь сказать. Все, что мне нужно, это компания, все, что нужно им, это... в общем, я не могу подобрать для этого приличного слова. Такое ощущение, будто мужчины считают, что молодая вдова готова на все. — Ее обычно жизнерадостное личико посерьезнело. — Ох, Эл, до чего мне жаль, что Боба убили. Я чувствую себя такой виноватой, встречаясь с другими мужчинами. Мне очень одиноко, но все-таки не настолько, чтобы я прыгала в постель к первому встречному мужчине. Если бы у нас были дети! По крайней мере, это заставило бы меня почувствовать себя нужной.
— Я знаю, дорогая, — с нежностью сказала Элис.
— Мы все откладывали и откладывали детей, пока у нас не будет своего дома. Не хотели обзаводиться семейством, снимая квартиру. А потом началась война, Боба убили, и с тех пор все просто ужасно. А я по-прежнему живу в тех же меблированных комнатах.
Элис сжала ее плечи:
— Не забывай, мы будем рады видеть тебя завтра, если ты сможешь вытерпеть пустую болтовню. Не замыкайся в себе, ведь это Рождество.
— Я иду к маме, Эл, но все равно, спасибо. — Бернадетта коснулась руки Элис. — Прости меня, дорогая, что я так расхныкалась. У тебя сейчас хватает своих проблем, особенно после того, что случилось с Джоном. Просто все дело в том, что ты — единственный человек, с которым я могу поговорить.
— Не смейте извиняться, Бернадетта Мойнихэн. Ты тоже единственная, кому я рассказала о Джоне. Сегодня была твоя очередь поплакаться. В следующий раз это буду я.
Прибыла последняя клиентка, миссис О'Лири с десятилетней дочерью Дэйзи, одноклассницей Маив; длинные золотистые кудряшки Дэйзи определенно нуждались в стрижке. К этому моменту Миртл уже давно спала, похрапывая во сне.
— Хотите, чтобы я обслужила вас? — предложила растерянная Элис. — Мне осталось совсем немного с Берни.
— У меня ведь нет выбора, правда? — рассмеялась миссис О'Лири. — По крайней мере, я надеюсь, что вы подстрижете меня ровно с обеих сторон. Миртл это обычно не удавалось. Иногда я задаю себе вопрос, почему мы ходим сюда. Полагаю, оттого, что это удобно — прямо в конце улицы, но, думаю, мне стоит все-таки попробовать сходить в парикмахерскую на Марш-лейн. Миртл работает все хуже и хуже. И дело не только в том, что она пьет. От нее никакого толку, даже когда она трезвая. Если бы не вы, Элис, это заведение давным-давно бы закрылось.
— Слушай, слушай, — воскликнула Бернадетта. — Все держится только на Эл!
Элис залилась румянцем, но в душу ей закрался страх. Что она будет делать, если Миртл закроется? Элис начала работать здесь четыре года назад, сначала простой помощницей: там подмести, здесь протереть, усадить женщин под сушилки, вытащить их оттуда, вымыть клиенткам волосы, принести полотенца, завязать накидки. В последнее время, когда Миртл буквально пошла вразнос, ей приходилось взваливать на себя все новые и новые обязанности. Трудно проработать в парикмахерской так долго и не научиться тому, что здесь делают. Элис вполне могла управиться с шампунем и укладкой, с завивкой «Марсель» или «Эжени» и даже с перманентной завивкой (это оказалось значительно проще, чем накручивать каждую прядь волос на бигуди), и у нее, похоже, обнаружился талант в обращении с ножницами. Вся хитрость заключалась в том, чтобы правильно держать их.
Да и жила она на соседней улице. Так здорово заскочить домой, когда в парикмахерской дела идут ни шатко ни валко, и приготовить своим девочкам чай, присмотреть за ними во время каникул. Обычно она приносила Кормака с собой. Ангельский ребенок, он спокойно лежал в детской колясочке на кухне, играл на тротуаре, когда подрос, или рисовал в уголке, если на улице шел дождь. Но дело было не только в удобстве или в лишних деньгах, хотя и в этом, конечно, тоже. Сейчас работа в парикмахерской помогала ей отвлечься от того ужаса, в какой превратилась ее жизнь с прошлого мая. Для большинства людей окончание самой страшной войны, которую когда-либо знал мир, означало праздник, радостное событие. Для Лэйси оно стало кошмаром.
В салоне Миртл царила совершенно иная атмосфера: яркий, уютный, полный жизни маленький мирок за плотными кружевными шторами на окнах, совершенно изолированный от внешнего мира. Здесь всегда было над чем посмеяться, послушать последние сплетни. Женщины обсуждали ход войны — она, наверное, закончилась бы быстрее, прислушайся Уинстон Черчилль к советам клиенток Миртл Риммер.
Большинство женщин охотно, даже с нетерпением, открывали душу своему парикмахеру. В Бутле было несколько очень респектабельных мужчин, которых хватил бы удар, узнай они о том, что о них рассказывали женщины. Но Элис никогда ничего и никому не передавала, даже Берни.
Бернадетта подождала, пока Элис подстригла кудряшки Дэйзи О'Лири ровно с обеих сторон и миссис О'Лири заявила, что удовлетворена. Она пожелала им счастливого Рождества и ушла домой.
Элис заперла дверь, перевернула табличку с надписью «Открыто», так что теперь она гласила: «Закрыто». Женщины волоком втащили хозяйку в ее квартиру на втором этаже и уложили на кровать.
— Господи, — выдохнула Бернадетта. — Ну и вонища здесь. Да она не может даже навести порядок у себя, Эл, не говоря уже о том, чтобы управлять парикмахерской.
Постель была не убрана, занавески задернуты. Элис укрыла Миртл несколькими грязными одеялами и с беспокойством оглядела ее.
— Я, наверное, загляну сюда после обеда. Посмотрю, как она тут. Она говорила что-то о том, что собирается к подруге на чай.
— У нее есть родственники? — спросила Бернадетта.
— Есть дочь где-то. В Саутгемптоне, по-моему. Муж Миртл умер много лет назад. — Элис услышала, как кто-то постучал в дверь парикмахерской, но не обратила на это внимания. Там висело объявление о том, что Они закрываются в четыре часа.
Когда Бернадетта ушла, Элис подмела пол, прошлась по нему влажной тряпкой, вытерла пыль, отполировала зеркала, расставила стулья, установила все три сушилки под одинаковым углом и связала грязные полотенца в узел, чтобы отнести их в прачечную, когда салон вновь откроется после Рождества. Она огляделась кругом, проверяя, не упустила ли чего. Н-да, кружевные занавески нуждались в штопке, не говоря уже о стирке, стены срочно требовали покраски, да и линолеум нужно было заменить, пока какая-нибудь клиентка не провалилась каблуком в одну из многочисленных прожженных дыр и не свернула себе шею. А в остальном все было в порядке. Она могла идти домой.
Вместо этого Элис выключила свет и села под сушилку. «Идти домой — для чего?» — спросила она себя. Девочки не вернутся раньше пяти. Ее отец пошел с Кормаком посмотреть грот на Стэнли-роуд. Джон заканчивал работу в три часа. Сейчас он Должен уже быть дома. Элис вздрогнула. Она не хотела оставаться наедине со своим мужем.
* * *
Джон Лэйси рассматривал в зеркале над каминной полкой то, что осталось от его лица. Когда-то это было привлекательное лицо. Он не был тщеславен, но всегда знал, что он и его братец Билли были не последними в очереди, когда Господь раздавал приятную внешность. Оба высокие, выше шести футов. У Джона темно-каштановые вьющиеся волосы, у Билли — светлые прямые. У обоих были одинаковые темно-карие глаза, прямой нос, широкий лоб. Но мать всегда безапелляционно утверждала, что из двух братьев Джон — красивее. Очертания рта у него были тверже, и подбородок выпячивался как-то увереннее, что | ли. У Билли подбородок был слабым.
Теперь мать уже не говорила так, с тех пор как ее старший сын превратился в монстра. Джон провел пальцами по обожженной коже на правой щеке, дотронулся до уголка искривленного под неестественным углом глаза. Если бы только он не полез спасать того матроса, застрявшего в отсеке, когда на торговом судне взорвался паровой котел! Отсек превратился в раскаленную печь, человек дико кричал, одежда на нем горела. Он появился из пламени, пылающий, как факел, волосы на нем вспыхнули, и он молил о помощи.
Ирония в том, что Джон так и не сумел спасти бедолагу. Тот умер через несколько минут, корчась от боли на палубе, и все были так напуганы, что не могли даже прикоснуться к нему. Все, кроме этого идиота Джона Лэйси, который вытащил его, сжег собственные руки, сжег собственное лицо. Руки зажили, а вот лицо...