Под методологией науки обычно понимают систему принципов и методов научного мышления. В основе методологии лежат определенные теоретико-познавательные установки, зависящие, в свою очередь, от принятой философской позиции. Система методологических принципов может оказывать на теорию познания обратное воздействие. Но обычным является «прямое» воздействие теории познания на методологию науки: методологические принципы обосновываются (определяются, обусловливаются) принятой системой теоретико-познавательных установок, зависящих от исходных философских принципов. Методологические принципы определяют, далее, методы научного исследования. Адекватный подход в методологии науки предполагает первичность предмета исследования по отношению к методам его изучения. Следует отметить именно такую — антикантианскую — методологическую установку, потому что она позволяет говорить о специфике конкретных предметных областей и зависящих от этой специфики особенностях методологии. Применение же кантианской установки на первичность метода по отношению к предмету не дает возможности даже поставить проблему специфики предмета и методов конкретных областей познания.
Поэтому постановка и решение всех существенных вопросов методологии гуманитарного познания зависят от понимания его предмета и специфики. По сути дела, проблема предмета и специфики гуманитарного познания является основной методологической проблемой. Она должна анализироваться в общем методологическом контексте гуманитарного познания, рассмотреть который мы сейчас и попытаемся.
Гуманитарные явления многообразны, сложны, разнолики. Чтобы иметь возможность говорить о гуманитарных науках как о некоем целом, нужно ввести некоторое средство, применить достаточно естественный (не нарочито искусственный) прием для упорядочения хаоса гуманитарных явлений. Этот прием должен быть сущностно связанным с эмпирией гуманитарных фактов, должен имманентно содержать в себе признаки, которые позволили бы развернуть методологию гуманитарных наук. Таким приемом, охватывающим многообразие явлений духовного мира человека и их объективации, выступает выдвижение на первый план методологических исканий понятия «текст». И следовательно, основным средством исследования должен быть семиотико-герменевтический метод. Мы «упрощаем» глубину и сложность гуманитарных явлений, «проце-·
живая» их сквозь сито знаково-символических конструктов, концептуально связанных в целостный текст. Но это упрощение (мысленное абстрагирование) осуществляется не ради простоты как таковой, а является вынужденным приемом исследовательской деятельности, ставящей своей целью постижение смыслового единства текста, а значит, и выраженных в нем существенных свойств гуманитарных явлений.
Следует также отдавать себе ясный отчет в том, что текстологическое «упрощение» гуманитарных явлений выполняет только подготовительную роль, частично объясняя и классифицируя многообразие гуманитарного мира. Подлинно познавательную значимость гуманитарное знание получает в развернутой теоретико-интерпретационной деятельности. Именно теория является тем фундаментом, на котором строятся «картины гуманитарного мира». Она ведет к пониманию гуманитарных явлений. Цепочка «текст — ситуация непонимания — реконструкционная гипотеза — восполняющая интерпретация — теоретическая модель — понимание текста» является в методологии гуманитарных наук принципиально важной. Наличие в познавательном процессе теории в качестве структурного элемента повышает «надежность» понимания. Только в этом случае принцип «объясняя, понимаю» раскрывает свое рациональное содержание. Гуманитарное знание опирается не на субъективистские методики (типа «методологии вчувствования»), а на теоретическое объяснение.
Ввиду того что в основание методологических программ гуманитарного познания «заложены» определенные теоретико-познавательные принципы и философские установки, методологические устремления могут быть весьма разнообразными. В гуманитарном познании можно выделить несколько методологических точек зрения, ни одна из которых в научной практике не существовала в чистом виде. Каждую из них можно представить лишь в тенденции, как приближающуюся к определенному методологическому стандарту. Среди них можно отметить: номотетическую и идеографическую (эта пара терминов впервые была введена в методологию В. Виндельбандом), феноменологическую, позитивистскую, семиотическую, экзистенциалистскую, диалектико-материалистическую концепции и построение в духе философии жизни (в прагматическом, психологическом и рационалистическом вариантах).
Рассмотрим некоторые из них. Так, для номотетической концепции в методологии гуманитарных наук было характерно приуменьшение роли индивидуализирующих методов исследования, требование использования при объяснении законоподобных методик. Для представителей этой концепции был специфичен методологический редукционизм, т. е. использование методов «более развитых» наук в проблемных полях наук, «менее развитых». Следствием такой методологической операции оказывалось исчезновение особенностей редуцируемой
науки. Так, например, один из видных представителей номотетического направления В. Вундт считал, что история является «прикладной психологией». И вообще, «явления духовного порядка характеризуются оценкой, целеполаганием и волевой деятельностью... следовательно, общая наука о духе, т. е. психология, должна лежать в основе построения остальных наук о духе» [46, с. 40]. Здесь, как легко заметить, имеют место явный редукционизм и полное игнорирование специфики гуманитарных наук.
Полной противоположностью номотетической концепции является идеографическая методологическая установка. Она абсолютизирует значение описательных, индивидуализирующих методов. Среди сторонников этой концепции следует особо выделить В. Виндельбанда, Г. Риккерта, X. Зигвардта, В. Гумбольдта, П. Л. Лаврова, У. Дрея. Идеографическую точку зрения, в частности в методологии истории, принимает также А. С. Лаппо-Данилевский, но существенно обогатив ее. Различая номотетическую и идеографическую точки зрения в методологии истории, он счиает, что основанием для их разведения является цель научного исследования, а не средство (метод). Номотетическая концепция стремится (ставит своей целью) познать законы изучаемой области, а идеографическая — реконструировать и систематически изложить (описать) реальность, являющуюся предметом исследования. Принимая идеографический метод в истории, Лаппо-Данилевский считает, что в историческом познании необходимо использовать и законы, номологические обобщения, типологические обобщения и прочие методы из арсенала номотетической концепции. Но вся эта методологическая техника используется лишь как средство для достижения цели, поставленной идеографической методологией.
Эта концепция, безусловно, более гибкая, избегающая крайностей чисто номотетической и чисто идеографической точек зрения. Любопытно, что к историческому материализму Лаппо-Данилевский, разделяя мнение многих философов того времени, относится негативно, причисляя его к механистическим, натуралистическим построениям. Он не признает материалистического объяснения исторического процесса. В частности, он считает, что нельзя из экономического базиса «выводить» (именно так у Лаппо-Данилевского) абсолютные ценности, нормы; из того, что есть, нельзя вывести то, что должно быть. «Представители «марксизма», — пишет он, — не могут с чисто материалистической точки зрения установить этические предпосылки своего учения и решить поставленную ими проблему обновления социального строя» [46, с. 118]. Вульгарное истолкование марксизма принимается Лаппо-Данилевским и многими другими учеными за действительное его содержание. В этой связи хотелось бы привести слова известного советского ученого И. С. Кона: «Исторический материализм откры-
вает широчайшие перспективы как для развития социальной теории, так и для разработки гносеологии и логики исторического познания. Но буржуазные ученые в силу своей идеологической ограниченности отнеслись к новой теории враждебно. Вульгарно-экономическое истолкование марксизма его критиками было принято большинством академических ученых на веру, и это серьезно задержало развитие научного обществоведения» [43, с. 6].
Все остальные методологические концепции в гуманитарных науках так или иначе связаны с конкретными герменевтическими проблемами. Так, например, для феноменологической концепции камнем преткновения в гуманитарных науках стала проблема смысла и метода его постижения, поэтому обращение к герменевтике для ее представителей выглядит вполне естественным. Поэтому перейдем к обсуждению собственно герменевтической методологии гуманитарных наук. Для нее характерны выделение знаково-символическои стороны познавательной деятельности и перенесение лингвистических и литературоведческих методов исследования в общую методологию гуманитарных наук.
Герменевтический методологический стандарт характеризуется особенностями, среди которых прежде всего следует назвать принятие дихотомии естественных наук и наук о духе (гуманитарных наук). Предметной основой герменевтической методологии является текст, понимаемый как знаково-символическая система в ее социокультурном и историческом контексте. Очевидно, что мощным средством анализа гуманитарных явлений выступает язык. Поэтому во многих герменевтических концепциях язык объявляется средоточием всех герменевтических проблем. «Центральной проблемой герменевтики, — пишет финский логик и философ Г. фон Вригт, — является идея языка и ориентированные на язык понятия: «значение», «интенциональность», «интерпретация» и «понимание». Эта черта отражена в самом названии «герменевтика», что означает искусство интерпретации» [22, с. 66—67]. И более того, слово, как мы уже выяснили, выполняет культурологическую функцию, представая в качестве системообразующего элемента культуры. «Слово есть не только явление природы,— писал Г. Г. Шпет, — но также принцип культуры» [92, с. 7]. Именно здесь находится центральный пункт, главное звено герменевтической методологии гуманитарных наук.
Если слово есть принцип культуры, то принципы анализа слова должны быть последовательно распространены на анализ культуры. Иными словами, лингвистические, герменевтические, семиотические, этимологические, исторические и прочие методы, применяющиеся при исследовании языка, должны быть включены в средства анализа культуры, должны явиться методологическим основанием наук о духе. Следующей особенностью герменевтического методологического стандарта явля-
ется его диалоговый характер. Интересно отметить, что диалог был предметом исследования еще у Аристотеля в «Топике» [см.: 6, т. 2, с. 351]. Известный советский философ и логик 3. Н. Микеладзе считает, что аристотелевские топы представляют собой специфические методы исследования диалога. А раз, как мы выяснили, диалог является принципом герменевтического исследования, то аристотелевская «Топика» имеет прямое отношение к герменевтике. Топ, как полагает 3. Н. Мижеладзе, есть методологема (методологическая единица) диалогики (методологического исследования диалога) [см.: 55, с. 97—100]. Именно в «Топике» закладываются первые основания методологического исследования диалога. В дальнейшем диалогический характер гуманитарного познания становится критерием различения гуманитарных (диалогическая форма знания) и естественных (монологическая форма знания) наук и специфическим приемом исследования в герменевтике [см.: 12].
Следующей характерной особенностью герменевтического методологического стандарта является разделение областей специфически знакового содержания (объективного смысла текста) и психологических моментов, оправдывающих принцип «лучшего понимания», который выполним, скорее, как целевая установка, нежели реально достижимый методологический идеал. Текст обладает свойствами чувственно воспринимаемых объектов, но, чтобы его понять, следует учесть, что он связан со смыслом и значением. Чувственные компоненты текста мы воспринимаем, идеальную сторону текста понимаем. Субъективные намерения автора, его психологические характеристики и его внутренний мир (образование, увлечения, религиозность, воспитание, принадлежность к определенному классу или сословию, система архетипов коллективных бессознательных представлений, материальные условия его жизни) составляют тот фон, который оказывает существенное влияние на смысл текста. Он является внелингвистическим контекстом, в котором, в частности, и выделяются указанные психологические моменты.
«„Понимание", являющееся предметом рассмотрения герменевтической философии, следует отличать от вчувствования, или Einfühlung, поскольку оно рассматривается скорее как семантическая, а не психологическая категория. Столь часто выдвигаемое позитивистскими философами возражение против понимания, сводящееся к тому, что понимание представляет собой лишь эвристический прием, возможно, помогающий найти объяснение, но отнюдь не являющийся конститутивным элементом его концептуальной структуры, может быть, и справедливо по отношению к некоторым более ранним и устаревшим вариантам методологии вчувствования. Однако, что касается методологии понимания как таковой, это возражение никак нельзя назвать справедливым» [22, с. 67].
Учет внелингвистических факторов, мотивационных установок, бессознательных моментов, социокультурных факторов при реконструкции объективного смысла текста является необходимым условием гуманитарного познания и характеризует специфику герменевтического методологического стандарта. Основным средством наделения смыслом непонятных знаково-символических конструкций в гуманитарных науках является интерпретация, которая представляет собой достаточно свободный творческий акт. Вследствие этого герменевтический стандарт характеризуется терпимостью к множественности результатов интерпретации. Интерпретация и понимание текстов обеспечиваются специфическими методологическими средствами (герменевтическим кругом, вопросо-ответными методиками, контекстным методом, специальными логическими средствами, семиотическими и психологическими приемами).
Соотношение между пониманием и объяснением в герменевтическом методологическом стандарте тяготеет к предпочтению понимающих методик, обусловленному особенностями предмета исследования. В современных герменевтических концепциях не наблюдается абсолютизации понимания. Следует заметить, что на уровне обыденного сознания термины «понимание» и «объяснение» не различаются. Всякое объяснение способствует пониманию, и, наоборот, в случае понимания чего-либо обычно всегда имеется ответ на вопрос о причине, приведшей к ситуации понимания. «Однако в слове «понимание» содержится психологический оттенок, которого нет в слове «объяснение». Эта психологическая черта подчеркивалась разными методологами-антипозитивистами XIX века, с наибольшей силой, может быть, Зиммелем, который полагал, что понимание как специфический метод гуманитарных наук есть форма вчувствования (empathy: нем. Einfühlung) или воссоздания в мышлении ученого духовной атмосферы, мыслей, чувств и мотивов объектов его изучения. Но не только этот психологический оттенок позволяет отличить понимание от объяснения. Понимание особым образом связано с интенциональностью. Можно понять цели и намерения другого человека, значение знака или символа, смысл социального института или религиозного ритуала. Этот интенционалистский, или семантический, аспект понимания стал играть важную роль в более современных методологических дискуссиях » [22, с. 45].
Категория «понимание» была психологически нагруженной только в ранних герменевтических концепциях (Августин, Флаций, Шлейермахер). В них понимание автора (коллектива, народа) было пониманием не в обычном смысле, так как мы объект понимания не интерпретируем (а всякое понимание связано с интерпретацией), а «проникаем» в него, «эмпатируем», «симпатически» (неинтеллектуально) сопереживаем, не постигаем смысл, а вживаемся во внутренний мир; личность автора дана нам не как знаково-символический текст, а как
явление, однопорядковое с родовой сущностью человека. Методологически здесь применяется прием объяснения. Поэтому использование, например, Шлейермахером понятия «психологическая интерпретация» с точки зрения современной методологии означает использование объясняющих методов (в данном случае психологических) в герменевтическом исследовании. И следовательно, никакого противопоставления между объяснением и пониманием не существует.
И наконец, рассмотрим, каков диалектико-материалистический стандарт в гуманитарном познании. У классиков марксизма-ленинизма нет ни одного произведения, которое было бы специально посвящено методологии гуманитарных наук. В то же время имеется значительное число высказываний по этой проблематике, существуют отдельные идеи, которые при соответствующих условиях легко могут быть применены к данной постановке проблемы. Так, в частности, анализ проблемы свободы и необходимости, осуществленный В. И. Лениным в книге «Материализм и эмпириокритицизм», на мой взгляд, удачно согласуется с методологией гуманитарных наук.
Мы уже выяснили, что с методологической точки зрения специфика любой науки зависит от двух важнейших моментов: предмета науки и методов его исследования. Причем второй момент зависит от первого, так как своеобразие предмета накладывает отпечаток и на методы исследования. В гуманитарных науках специфическим предметом исследования, отличающим их как от естественных, так и от общественных наук, являются тексты. С точки зрения этого подхода гуманитарное познание является вторичным отражением действительности. Иными словами, можно утверждать, что отражение действительности в них опосредовано текстами. Точное определение понятия «текст», на мой взгляд, — задача довольно сложная и, видимо, не имеющая решающего значения при общем подходе. Существенно выявить лишь важнейшие характеристики любых текстов как проявлений человеческой творческой активности.
Одной из таких характеристик прежде всего является то, что все тексты без исключения оказываются знаковыми системами. Знаки в них связаны между собой определенными (синтаксическими) отношениями. Такие связи выступают как внешняя данность знаков и воспринимаются непосредственно при помощи органов чувств. Тексты по своей структуре могут быть самыми различными: от простых предложений до, сложнейших их комбинаций.
Из знаковой природы текста следует вторая основная особенность текстов, заключающаяся в том, что они являются носителями информации. Эта особенность является гносеологической предпосылкой специфической герменевтической концепции в области методологии гуманитарных наук. Напомним ее суть. Единицей информации в текстах служит простое пред-
ложение. Различные логические связи информационных единиц определенным образом комбинируют смыслы простых предложений. Логика этих связей (логика текста) позволяет говорить о некоем результирующем смысле как целом. Причем если синтаксические структуры просматривались исследователем явно, то смысл текста относится к концептуальному уровню языковых структур (знаковых систем) и, следовательно, методы его усвоения должны быть принципиально иные, отличные от методов исследования синтаксических структур.
Смысл текста от субъекта познания как бы «скрыт», поэтому его надо дешифровать, понять, усвоить, истолковать, интерпретировать. Все эти понятия могут быть синтезированы в общеметодологическую категорию «понимание», которая в гуманитарных науках приобретает особое методологическое звучание: на первое место в этих науках выдвигаются интерпретационные методы получения знания. Именно они в большинстве случаев обеспечивают прирост знания в области гуманитарных: наук, но в то же время они ставят перед исследователями сложнейшие проблемы обоснования истинности гуманитарных теорий и их методологического обеспечения.
Поскольку постижение, усвоение смысла текста являются процедурами, качественно отличными от объяснения природных и общественных закономерностей и явлений, постольку в методологии гуманитарных наук должна занять соответствующее место новая категория — категория понимания. Но соотношение между этими категориями должно быть диалектическим, а следовательно, такое же соотношение должно сохраниться и между понимающими и объясняющими методами познания в гуманитарных науках. Абсолютизация тех или иных методов ведет к возникновению неадекватных методологических концепций. Так, в частности, если отдается предпочтение понимающим методам исследования, то в методологии; гуманитарных наук используются концепции, лежащие в основе философской герменевтики. И сама герменевтика рассматривается в этом случае как универсальная методологическая дисциплина. Абсолютизация же объясняющих методов познания инициирует возникновение позитивистской методологии гуманитарных наук, и она остается таковой, какими бы фразами ни прикрывалась.
Итак, текстовая природа гуманитарного знания и преимущественное использование понимающих методов исследования, (без абсолютизации их) позволяют говорить об общей методологии гуманитарных наук и о ее отношении к философским методологическим концепциям. Диалектико-материалистическая методология гуманитарных наук есть последовательное проведение диалектически понятых и материалистически истолкованных принципов историзма, детерминизма, системности, отражения и развития в гуманитарном исследовании с одно-
временной их спецификацией по отношению к гуманитарному познанию.
…
Марксистско-ленинская идеология опирается, как известно, на науку. Но само понятие «наука» в последнее время трактовалось слишком узко. К нему относили, как правило, естествознание, математику и технические науки. Господствовало философски несостоятельное, а практически чрезвычайно опасное представление о двух культурах. Были практически преданы забвению точно сформулированная и имеющая определяющее методологическое значение мысль Ф. Энгельса о двух классах законов, о соотношении между ними и ленинская постановка проблемы свободы и необходимости по отношению к ним. В работе «Материализм и эмпириокритицизм».В. И. Ленин писал: «Не в воображаемой независимости от законов природы заключается свобода, а в познании этих законов и в основанной на этом знании возможности планомерно заставлять законы природы действовать для определенных целей. Это относится как к законам внешней природы, так и к законам, управляющим телесным и духовным бытием самого человека,— два класса законов, которые мы можем отделять один от другого самое большее в нашем представлении, отнюдь не в действительности» [2, т. 18, с. 195]. Приводя данную выдержку из работы Ф. Энгельса «Анти-Дюринг», В. И. Ленин подчеркивает «гносеологическое значение рассуждений Энгельса о свободе и необходимости». Неотделимость в действительности «двух классов законов» гносеологически означает возможность обоснования научного статуса
гуманитарного знания как однопорядкового с естественнонаучным.
Обращение в настоящее время к мыслям классиков марксизма-ленинизма может некоторым показаться устаревшим приемом исследования. Но в данном случае это не просто обращение к цитатам классиков, а возвращение на истинные позиции марксизма, с которых только и можно двигаться дальше. Конечно же, Энгельсу представление о неразделимости в действительности двух классов законов важно для решения вопроса о свободе и необходимости. Это следует, безусловно, учитывать. Но мне кажется, не будет выглядеть слишком произвольным приемом извлечение данной идеи из ее первоначального контекста и использование ее в контексте обсуждения проблематики методологии гуманитарных наук. В. И. Ленин, рассматривая приведенное рассуждение Энгельса, выявляет гносеологические предпосылки, на которых оно основано. Отмеченные в «Материализме и эмпирокритицизме» принципы имеют большое значение для стратегии методологических исследований в области гуманитарных наук. Из них следуют выводы, которые определяют диалектико-материалистическую точку зрения в области методологии гуманитарных наук.
«Во-первых, — отмечает В. И. Ленин, — Энгельс признает с самого начала своих рассуждений законы природы, законы: внешней природы, необходимость природы...» [2, т. 18, с. 196]. По отношению к текстам как наиболее ярким проявлениям духовного бытия самого человека, с одной стороны, и являющимся предметом гуманитарного познания — с другой, эту мысль В. И. Ленина можно интерпретировать следующим образом. Роль «внешней природы» в этом случае выполняют общество, социальная среда, общественное бытие, в которых они появились (были созданы), функционировали и действуют в настоящее время.
Материалистическая теория познания в гуманитарных науках утверждает факт первичности общественного бытия и его детерминирующее влияние на производство, функционирование и исследование текстов. При изучении текстов для наиболее адекватного понимания их особо важно учитывать, что и как обусловливает тексты, какие моменты социальной среды могут быть вовлечены в объяснение «текстологических фактов». «...Необходимость природы, — говорит В. И. Ленин, выявляя второе гносеологическое основание рассуждений Энгельса, — есть первичное, а воля и сознание человека — вторичное. Последние должны, неизбежно и необходимо должны, приспособляться к первой...» [2, т. 18, с. 196]. «Природной» необходимостью по отношению к текстам выступает в гуманитарных науках социальная среда. Все проблемы исследования текстов следует ставить и решать, исходя как из определяющего фактора из общественного бытия, из той социальной среды, в которой они действуют. Разумеется, определяющее влияние со-
циальной среды проявляется через сознательную деятельность людей, поэтому следует учитывать тот важный факт, что тексты, попадая в поле зрения исследователя, поставленного в конкретные исторические условия, действующего в определенных рамках социальных и классовых интересов, сами по себе имеют «вторичную природу», являясь продуктами деятельности людей, также в свое время поставленных в конкретные для них исторические условия.
Исследование текстов, таким образом, превращается в своеобразный «диалог» двух культур, двух исторических социальных срезов. И успешное понимание текстов исследователем зависит от многих компонентов: от знания языка, особенностей культуры, специфики исторических условий, национальных особенностей, социальной психологии той среды, в которой были созданы тексты. Но и этого еще недостаточно. От момента создания текстов до момента их исследования проходит определенное время, иногда весьма значительное. За этот период времени тексты, как правило, многократно переиздаются, переписываются, к ним делаются многочисленные комментарии, иногда вносятся изменения. Если осуществляются переводы с одного языка на другие, то изменения структуры, содержания и смысла текстов зачастую являются необходимо обусловленными. Например, перевод может быть значительно изменен для того, чтобы сделать его максимально понятным массовому читателю, или, наоборот, минимально изменен в целях научного (академического) его издания. Поэтому до современного исследователя тексты доходят во многих вариантах; последовательное расположение этих вариантов во времени представляет собой их «историю».
Причины изменений, которые могут быть обнаружены в том или ином варианте, должны объясняться не только с точки зрения «внутренней истории» текста, но и преимущественно с точки зрения причин внешних. Нужно объяснить, каким образом внешняя социальная среда детерминирует появление изменений в текстах. Если это будет показано, то будут полностью поняты история текста, изменения его смысла. История текстов в конце концов окажется историей создавших их людей, реально включенных в историю своего народа, класса, тех или иных социальных групп.
Выявляя третье гносеологическое основание концепции Энгельса о природе свободы и необходимости, В. И. Ленин отмечает, что «Энгельс не сомневается в существовании «слепой необходимости». Он признает существование необходимости, не познанной человеком» [2, с. 18, с. 196—197]. И далее: «Развитие сознания у каждого отдельного человеческого индивида и развитие коллективных знаний всего человечества на каждом шагу показывает нам превращение непознанной «вещи в себе» в познанную «вещь для нас», превращение слепой, непознанной необходимости, «необходимости в себе», в познан-
ную «необходимость для нас». Гносеологически нет решительно никакой разницы между тем и другим превращением, ибо основная точка зрения тут и там одна — именно: материалистическая, признание объективной реальности внешнего мира и законов внешней природы, причем и этот мир и эти законы вполне познаваемы для человека, но никогда не могут быть им познаны до конца» [2, т. 18, с. Î97].
Трудно переоценить значение этого ленинского комментария для методологии гуманитарных наук и для критики немарксистских концепций в этой области. По отношению к тексту как к предмету гуманитарных наук «существование необходимости, не познанной человеком» на данном, конкретном этапе истории текста, с одной стороны, означает потенциальную возможность бесконечного прогресса гуманитарного знания, а с другой —-объясняет своеобразную диалектику абсолютного и относительного знания в гуманитарных науках. В то же время это положение позволяет материалистически осмыслить многие концепции, возникшие в немарксистских подходах к методологии гуманитарных наук, выявить их рациональное содержание и. дать их конструктивную критику.
К таким концепциям относятся, например, широко обсуждаемая в современной методологии науки шлейермахеровская установка на принципиальную возможность «лучшего» даже по отношению к автору изучаемого текста понимания; принцип реконструкции реального исторического содержания прошлых: культур, традиций, обычаев, осуществляемой посредством «вживания» исследователя в исторические условия и во внутренний мир авторов текстов; принцип конгениальности, истолковываемый вплоть до «слияния» с внутренним миром автора и др. Ленинское положение о превращении непознанной «вещи в себе» в познанную «вещь для нас» помогает выявлять рациональное содержание всех указанных концепций. В частности, в отношении возможности «лучшего понимания» это означает следующее. Автор текста, будучи человеком конкретной эпохи, получивший определенное воспитание, имеющий особенности психического склада, обусловленные внешними и внутренними причинами, действующими в процессе воспитания и жизнедеятельности, «впитывает» в свое «я» характерные черты и признаки данной эпохи. Эти особенности социальной среды могут неосознанно сказываться на его творчестве, на содержании, стиле, сюжете создаваемых им текстов. Даже особенности языка, усваиваемого в процессе становления личности, могут в процессе творчества проявляться через неосознаваемые механизмы.
Исследователь же находится в принципиально иной ситуации. Он, как правило, все изучает заново: язык, психологию автора, особенности его произведений, отношение его к другим авторам, социальную среду, быт, традиции, мемуарную литературу, исторические трактаты, комментарии и многие вещи,
которые для конкретных исследований могут оказаться решающими. Важно, что таковое знание есть результат осознанного изучения. Поэтому возможность осознанно изучить автора и его произведение, а значит, возможность «лучшего понимания» их у исследователя объективно имеется, и философское обоснование этот материалистически переосмысленный факт находит в рассмотренном ленинском положении. Критикуя понимание свободы и необходимости Э. Махом, В. И. Ленин говорит: «Разве это не обскурантизм, когда чистая теория заботливо отгораживается от практики? Когда детерминизм ограничивается областью «исследования», а в области морали, общественной деятельности, во всех остальных областях, кроме «исследования», вопрос предоставляется «субъективной» оценке? В моем кабинете, — говорит ученый педант, — я детерминист, а о том, чтобы философ заботился о цельном, охватывающем и теорию и практику, миросозерцании, построенном на детерминизме, нет и речи. Мах говорит пошлости потому, что теоретически вопрос о соотношении свободы и необходимости совершенно ему неясен» [2, т. 18, с. 199]. «Цельное, охватывающее и теорию и практику миросозерцание, построенное на детерминизме» — вот философский фундамент не только для критики Э. Маха, но и для выявления рационального содержания и критики указанных концепций в области методологии гуманитарных наук.
В качестве четвертого основания, которое выделяет В. И. Ленин в рассуждении Ф. Энгельса о свободе и необходимости, предстает практика как ведущий критерий истины: «У Энгельса вся живая человеческая практика врывается в самое теорию познания, давая объективный критерий истины: пока мы не знаем закона природы, он, существуя и действуя помимо, вне нашего познания, делает нас рабами «слепой необходимости». Раз мы узнали этот закон, действующий (как тысячи раз повторял Маркс) независимо от нашей воли и от нашего сознания, — мы господа природы. Господство над природой, проявляющее себя в практике человечества, есть результат объективно-верного отражения в голове человека явлений и процессов природы, есть доказательство того, что это отражение (в пределах того, что показывает нам практика) есть объективная, абсолютная, вечная истина» [2, т. 18, с. 198J. Включение «живой человеческой практики» в методологию гуманитарных наук означает включение одновременно с ней категории объективной истины и прекращение как несостоятельных всяких разговоров о «дихотомии» объяснения и понимания, об использовании исключительно понимающих методов исследования в гуманитарных науках. Исключение из методологии гуманитарных наук категории «объяснение» влечет за собой утрату связи с объективной истиной, чрезмерную субъективизацию методологии гуманитарных наук, психологизацию методологических средств в крайних ее проявлениях,
абсолютизацию интерпретации как метода получения нового знания. Учет диалектического взаимодействия между объяснением и пониманием дает возможность последовательно провести в гуманитарном познании диалектико-материалистическую точку зрения на природу познавательного процесса в гуманитарных науках и выявить методологическую несостоятельность концепций типа дильтеевской дихотомии наук о природе и наук о духе.
Основной предпосылкой гуманитарного познания должно стать осознание факта причинной обусловленности духовной жизни общества материальными предпосылками, ее созидающими и определяющими. Эти предпосылки служат основой для создания «действительной положительной науки». Они суть абстракции, которые должны быть учтены исследователем при построении своей теории. Но это абстракции, основанные не на отлете фантазии от жизни, а выделенные из самой живой жизни и определяющие суть (сущность) духовной жизни общества, являющиеся материальными причинами движения человеческого духа. «Все прежнее понимание истории, — говорили К. Маркс и Ф. Энгельс в «Немецкой идеологии», — или совершенно игнорировало эту действительную основу истории, или же рассматривало ее лишь как побочный фактор, лишенный какой бы то ни было связи с историческим процессом. При таком подходе историю всегда должны были писать, руководствуясь каким-то лежащим вне ее масштабом; действительное производство жизни представлялось чем-то доисторическим, а историческое — чем