Фредерик Пол
Дальние берега времени
Эсхатон – 03
Часть первая
ДО
Глава 1
Когда все произошло, мы возвращались домой. Да, черт возьми, мы нисколько не сомневались, что вот‑вот окажемся дома, и были готовы к этому. Несколько месяцев нас держало в плену странное существо из неизвестного мира. Мы называли его Чудиком. Настоящий, стопроцентный пришелец, напоминавший большого цыпленка с головой котенка и павлиньим хвостом. Он‑то и похитил нас: захватил на борту старой астрономической станции «Старлаб», бросил в аппарат, некое подобие машины времени, и перенес оттуда на неизвестную далекую планету. Перемещение произошло в одно мгновение. Там, на этой малоприятной планете, Чудик и держал нас, переводя из одной тюрьмы в другую.
Нам было по‑настоящему худо, но потом кое‑что произошло, и мы решили, что все закончилось. Вопреки всем препятствиям мы вырвались из заточения! Такая возможность появилась, когда на планету вторглись враги наших тюремщиков, называвшие себя хоршами. В последовавшей за вторжением сумятице нам удалось пробиться к машине, перемещающей материю в пространстве, влезть в нее и отправиться домой. Я был последним…
Машина заработала, и я увидел бледно‑лиловую вспышку… Я вышел из нее…
Но оказался совсем не дома. Это место ничем не напоминало «Старлаб». Неподалеку, не более чем в десяти метрах от меня, стояли боевые машины хоршей, напоминавшие огромных серебристо‑стальных пауков на колесах. Но они уже не стреляли по мне. А если бы и стреляли, я не смог бы вести ответный огонь, потому что нечто, чего я не видел, схватило меня сзади – нет, не схватило, а обволокло, да так, что я не мог шевельнуться, – а дверь машины‑телепортатора вновь открылась.
На меня свалился Чудик, весь растрепанный и до смерти перепуганный. Увидев машины хоршей, бедняга затрясся. К моей голове, за правым ухом, прижалось что‑то твердое. Я успел обратиться к Чудику с вопросом и услышал ответ:
– Агент Даннерман, мы в руках хоршей.
Свет погас.
Пожалуй, это был самый неприятный момент во всей этой гадкой истории.
Часть вторая
ДОПРОС
Глава 2
Очнувшись, я обнаружил, что лежу на жестком стеклянном полу. Голова раскалывалась, словно кто‑то приложился к ней бейсбольной битой.
На мгновение я закрыл глаза, прислушиваясь, стараясь понять, где нахожусь и что здесь делаю. До меня доносилось только сопровождающееся скрипом позвякивание, будто рядом пытались пробить куранты, и слабый шорох, похожий на звук, издаваемый скейтбордом на твердом покрытии.
Ничего полезного я из этого не извлек, а потому отважился на смелый шаг: открыл глаза и кое‑как поднялся. Голове стало еще хуже, но у меня хватало других, куда более важных проблем. Похоже, я угодил в серьезную передрягу.
Небольшая квадратная комната; стены сверкают, будто сделаны из бледно‑желтого фарфора. Ни окон, ни каких‑либо украшений, только две плотно закрытые двери.
И в этой комнате я был не один.
Две необычного вида машины кружили в воздухе над маленьким ящиком, изготовленным из того же, что и стены, материала. Пожалуй, более всего они напоминали пушистые обледенелые елки. От ствола отходили колючие остекленелые ветки, от веток лапки, от лапок – иголки. Иголки имели на себе другие иголки, помельче. Наверное, были и совсем маленькие, но я их не видел. На вершине каждой машины, там, где елку обычно украшает фигурка ангела или звезда, вращалось что‑то вроде стеклянного глобуса, сверкающего многочисленными гранями. Нечто подобное, представляющее собой зеркальную сферу, я видел в танцевальных залах; там такие штуки вешают под потолком. Одна из этих штуковин была бледно‑зеленая, другая – розоватая. Мне показалось – это говорила надежда, а не здравый смысл, – что они очень хрупкие. Что бы там ни задумал противник, решил я, ответ у меня найдется: ведь стоит дать хороший пинок, как эти колючки посыплются с веток. Конечно, я ошибался.
Очевидно, «елки» заметили, что я очнулся. Зеленая машина сделала вдруг нечто странное. Часть ее иголок расплылась, превратившись в бесцветные, испускающие слабое сияние линзы, которые повернулись в моем направлении. Розовая потянула ветку к чему‑то, лежащему внутри фарфорового ящика.
Должно быть, я дернулся, потому что голову пронзила острая боль. Пощупав больное место, я сделал неприятное открытие. За моим ухом находилось что‑то, чего там не должно было быть. Твердое, жесткое, слегка теплое, почти такое же, как моя собственная плоть. Эту штуку будто впаяли мне в голову. Раньше ее там не было, и мне это не понравилось.
В то же самое время машина поменьше, розовая, со стеклянными колючками, подлетела, кружась, к моему лицу и сунула под нос колючую ветку.
Но удивило меня другое. «Елка» заговорила. Она сказала:
– Вам зададут вопросы. Отвечайте быстро и точно.
Это многое меняло.
Наверное, это странно, но, когда машина заговорила, мне почему‑то стало легче. Допросы я понимаю, сам не раз допрашивал. Я тоже заговорил:
– Меня зовут Джеймс Дэниел Даннерман. Я гражданин Соединенных Штатов Америки и старший агент Национального бюро расследований. Меня захватили в плен Возлюбленные Руководители, являющиеся не только вашими, но и нашими врагами…
Вот что я успел сказать.
«Елка» поспешно сунула мне в рот колючий кулак, и иголки, как выяснилось, оказались совсем не хрупкими. Интересно, что они были теплыми. Больно не было, но появилось чувство, словно рот заткнули мотком стальной шерсти. Машина сказала:
– Вам не задавали вопросов. Отвечайте только тогда, когда вас спросят.
Не знаю, что я собирался на это ответить. Трудно произнести что‑то членораздельное, если у вас во рту стеклянное птичье гнездо. Тем не менее машина вытащила кляп и снова заговорила:
– Сейчас вы дадите информацию относительно тех, кого вы называете террористами. Оказывает ли пренебрежение личной гигиеной и использование психоактивных материалов вредный эффект на их моральное состояние и способность к воспроизводству?
Глава 3
Из всех вопросов, которые я ожидал услышать от машины хоршей, этот явно находился в самом конце списка.
Разумеется, я знал о террористах все. Точнее, о «грязных ястребах». Это была банда, имевшая в своем распоряжении сверхлегкие самолеты и терроризировавшая законопослушных граждан американского Юго‑Запада. Квартировали они в округе Оранж, Калифорния, но зона действий простиралась от Бэкерсфилда до Тихуаны. Мылись эти ребята нечасто. Одеждой себя не обременяли – их легкие самолеты имели низкую грузоподъемность, так что «ястребы» предпочитали обходиться пивом да обрезами. На крыльях самолетов красовались непристойные лозунги; оправлялись «ястребы» там, где хотели, или там, где их застигала нужда, что случалось довольно часто, порой даже в воздухе, и тогда на чистые, ухоженные патио уважаемых домовладельцев изливался небольшой вонючий дождик. «Ястребов» никто бы не назвал милыми людьми. На пиво, горючее, пищу и наркотики они зарабатывали мелкими и не очень мелкими преступлениями. В начале моей карьеры в Бюро мне поручили проникнуть в их ряды. Согласия никто не спрашивал. Когда миссия завершилась, я был рад, что выбрался из этой передряги живым и, в общем, без серьезных проблем со здоровьем.
Я не понял, почему розовую «рождественскую елку» так интересуют «грязные ястребы», но это и не важно. Важно было, что она хотела узнать о них.
Таким образом, у меня появилась возможность поторговаться. Информация – ценный товар. Я сказал:
– Давайте проявим рассудительность. Я расскажу вам то, что знаю о «грязных ястребах», но сначала хочу сам задать пару вопросов. Что за штука у меня за ухом?
Розовая «елка» оставила мой вопрос без ответа. Она просто откатилась на своих маленьких колесиках к фарфоровому ящику, открыла его с помощью «веток» и извлекла что‑то, чего я не видел. Ее коллега подкатилась поближе и схватила меня.
Схватила сильно, крепко, но не больно. Я опасался, что маленькие стеклянные колючки проткнут мне кожу, по этого не произошло. Она их просто втянула, как кошка.
Потом я увидел, что несет розовая «елка», и сразу почувствовал себя лучше.
Это был шлем, похожий на тот, который мне уже доводилось видеть раньше. Нам давал его Чудик в бытность свою нашим тюремщиком. Приспособление поистине удивительное. Надев его на голову, я как бы подключился к мозгу другого Дэна Даннермана, моей копии, отосланной на Землю. Что‑то вроде виртуальной реальности. (Я не говорю о том Дэне Даннермане, которому удалось телепортироваться вместе с другими. Со всеми этими копиями можно запутаться.) С помощью шлема я видел то, что видел другой Даннерман, чувствовал то, что чувствовал он…
Прежде мне не приходило в голову, что таким же способом я могу прослушать вводную лекцию, но если розовая «елка» собирается сделать именно это, что ж, со всем удовольствием.
– Так‑то лучше, – милостиво сказал я. – Нам не из‑за чего спорить, верно? Мы заодно. Вы работаете на хоршей. Меня взяли в плен Возлюбленные Руководители. Как говорится, враг моих врагов – мой друг, правильно?
«Розовый» не слушал. Он прилаживал шлем мне на голову, и я не сопротивлялся. Я преспокойно ждал, пока мне в уши сунут пуговки‑наушники, ждал лекции с диаграммами и тому подобным. В общем‑то я не знал, чего именно ждал, однако был уверен, что это нечто полезное.
Вышло по‑другому.
Не то чтобы что‑то полезное, а совсем наоборот – ужасное. Как только все было налажено, я и впрямь оказался в другом месте, но только место это я ни за что бы не выбрал.
Я лежал на спине и смотрел на пару «рождественских елок». И я кричал. «Елка», стоявшая передо мной – «она» была непривычного золотистого цвета, – методично срывала с меня одежду. Я пытался сопротивляться, но это было бесполезно. Меня крепко привязали к платформе, похожей на операционный стол. Я не мог шевельнуть рукой, даже когда «золотистый» начал операцию.
Для начала мне стали вырывать ногти. По одному. Потом, когда протестующие крики превратились в вопли боли, стало еще хуже. Одни ветки ухватили меня за интимные части тела, а другие начали отрезать их.
Виртуальная реальность давала полный эффект. Боль была чертовски настоящей. Кровь была настоящей. Крики были настоящими. Я сознавал, что меня – неизвестно ради чего – подвергают мучительной, смертельной пытке.
На «золотистого», похоже, мои крики не производили никакого впечатления. Он продолжал делать свое дело. А потом, когда мой мучитель сделал надрез на моей коже от грудной кости до лобка и начал сдирать с меня кожу, боль стала невыносимой.
И все же я ее перенес. Я терпел намного дольше, чем казалось возможным, пока машина, шарившая в моем животе, не наткнулась на что‑то жизненно важное. И тогда, как мне кажется, я умер.
Другая «елка», розовая, сняла с моей головы шлем, и я снова упал на фарфоровый пол, крича и рыдая от ужаса, но живой и невредимый. На мне была одежда. Я был жив – не считая головной боли – и, насколько мог судить, находился в хорошей форме: все мое оказалось при мне. То есть физически я был в порядке, хотя память о боли оказалась почти столь же мучительной, как и сама боль. А розовый сказал:
– Теперь вы ответите на все наши вопросы относительно террористов, называющих себя «грязные ястребы».
Глава 4
После этого я ответил на все их вопросы. Я понял, что так надо. Когда у меня появлялись колебания, «елка» кивком указывала на шлем, и колебания сразу же исчезали.
Видите ли, независимо от того, что вам приходилось слышать, никто не выдержит серьезной, длительной физической пытки. Организм не позволит этого. Когда начинается настоящая агония, она отключает от цепи ту часть мозга, которая заведует волей. Это происходит независимо от ваших желаний и намерений. Сначала вы страдаете, потом кричите и, наконец, делаете все, что приказывает ваш истязатель. Выдаете любые тайны.
В Бюро нас учили, как поступать в подобных случаях. Например, можно прибегнуть к такому средству: разгрызть капсулу с наркотиком, отключающим все физические ощущения, так что ваш мучитель может делать что угодно, а вы ничего не чувствуете. Разумеется, это срабатывает в том случае, если вы успеете сунуть в рот капсулу. Но и такой способ по‑настоящему проблему не решает, потому что вы прекрасно понимаете, какой непоправимый ущерб может нанести враг вашему единственному телу. И когда дело доходит до этого, вы начинаете говорить.
Мне не пришлось узнать худшее. Боль и так оказалась вполне достаточной. Я говорил, говорил и говорил. Довольно долго. Насколько долго – не знаю. Единственным инструментом, с помощью которого я мог измерять время, были внутренние часы: желудок, мочевой пузырь, кишечник. По их счету, первый раунд допроса длился вечность. Я рассказал стеклянным машинам все, что знал о «грязных ястребах». Зеленый записывал мой рассказ с помощью своих микрофонов и линз. Но это еще не все. Розовый тут же переключился на другую тему и стал расспрашивать о деталях их контрабандных операций и о том, что означает «контрабанда» в контексте более или менее независимых политических образований, называемых нациями, у каждой из которых есть свои собственные законы относительно того, что можно, а чего нельзя.
Потом от меня потребовали полный перечень предметов контрабанды – наркотики, «грязные» деньги, оружие – и объяснений того, для чего используется оружие. За этим последовали другие вопросы по крупным темам. Преступность. Терроризм. Почему эти отклонения продолжают существовать, несмотря на их явное негативное влияние на установленный порядок работы правительства и бизнеса?
Внезапно свет в линзах погас. Зеленая машина повернулась к стене, и в ней открылась дверь. А розовая сказала:
– Идите туда и отправьте биологические потребности. Продолжим, когда вы закончите.
Я заколебался. Наверное, сомнение затянулось немного дольше, чем дозволялось, потому что из‑за головной боли мои рефлексы были заторможены, но машина не проявила терпения. Она потянулась ко мне довольно угрожающим жестом, и я повернулся и поспешил к проему в стене.
Глава 5
Комната для отправления биологических потребностей оказалась как две капли воды похожей на ту, которую я только что оставил: такие же фарфоровые стены желтого цвета, ни окон, ни картин. Отличие состояло в наличии не двух, а трех дверей – все были надежно заперты и не поддавались моим попыткам открыть их, – фарфорового ящика у стены и кучки еды на фарфоровом столике.
Пища оказалась по крайней мере знакомой. Все это я уже видел. Мы прожили несколько месяцев на точно таком же рационе: я, Пэт, все ее копии, Розалина Арцыбашева, Джимми Лин и Мартин Деласкес. Если не считать каких‑то незнакомых и малоаппетитных, клейких на вид плетенок чего‑то лилового и пахучего, все остальное представляло собой ту еду, которую Чудик копировал для нас с имевшихся на «Старлабе» запасов продовольствия. Яблоки. Кукурузные чипсы. Сушеные продукты в банках, коробках и пакетах. Все то, чем я был сыт по горло. Увидев такую кучу еды, я неожиданно понял, что изрядно проголодался. Поняв, что передо мной все то же, надоевшее за многие недели, ощутил, что есть хочется уже не так сильно.
Рядом с горкой продуктов стояли два кувшина с водой. Я отпил из одного – вода оказалась безвкусной, как будто ее дистиллировали, – но, утолив одну биологическую потребность, усугубил другую.
Мне понадобилось отлить.
Я с сомнением посмотрел на пол. Когда мы были пленниками Чудика и его Возлюбленных Руководителей, то пол в камере имел хитро установленную дренажную систему. Любой брошенный мусор абсорбировался и исчезал, не оставляя даже пятна. Таким образом убирались и отходы человеческой жизнедеятельности.
Этот канареечно‑желтый фарфоровый пол выглядел иначе. Малообещающе. Но природе не скажешь «нет». Я выбрал угол и отпустил тормоза, а закончив, решил понаблюдать, исчезнет ли моча. Оптимизма я не питал.
Она не исчезла.
– Вот же хрень! – сказал я.
Что ж, ничего особенного не произошло. Не забывайте, что всего за несколько часов до этого будущее виделось в розовом свете: дом, покой, безопасность, Пэт Эдкок, которую я, как стало ясно, любил.
Но я не попал домой. И не был в безопасности. Пэт неизвестно где, а мое положение только ухудшилось. Если на то пошло, у меня даже не было горшка.
Поэтому я сделал то единственное, что еще мог. Вспомнил, чему меня учили в Бюро.
Глубокий вдох. Потом бросил в рот немного кукурузных чипсов, открыл наугад банку (цыпленок по‑королевски – изрядная гадость в холодной слизи). Осмотрел комнату: не следят ли за мной чьи‑нибудь любопытные глаза – конечно, это не имело значения, – и начал систематически простукивать стены, двери и ящик.
Зачем?
Не то чтобы я на что‑то по‑настоящему надеялся. Даже если раздобуду какие‑то жалкие обрывки информации, шансов на возвращение в штаб‑квартиру Бюро в Арлингтоне не больше, чем у куска льда выбраться из преисподней. Просто такая у меня работа.
В тренировочном лагере один из самых придирчивых инструкторов объяснил это, когда мы, выстроившись в шеренгу, потные, мокрые и грязные после полосы препятствий и перед началом пятикилометрового марша, внимали ему с едва скрываемой ненавистью. Инструкторы редко выказывают сочувствие. Тот, о ком я говорю, вообще был лишен этого чувства.
– Что, устали? Вам еще неведома настоящая усталость. Вам, лоботрясам, будет куда хуже, когда служба подойдет к концу. Вы будете вымотаны, от вас будет нести дерьмом, но это не дает вам права на слабость. Что бы ни случилось, что бы ни делали с вами плохие парни, делайте свое дело. Если вам отобьют печенку, отрежут яйца или выколют глаза, не забывайте того, что я сейчас говорю. Вам платят за то, чтобы вы делали то, что положено, чтобы, если каким‑то чудом останетесь в живых, смогли доложить обо всем, что видели и слышали. Вопросы?
В те дни я был глупее. Я спросил:
– Сэр! Как мы сможем что‑то увидеть, когда нам выколют глаза?
У него нашелся ответ. Он сказал:
– Ты! Упал и отжался тридцать раз!
Поэтому – за неимением лучшего – я делал то, что мог. Я знал, что хотел бы сделать. Выбраться отсюда, найти возможность добраться до телепортационной машины и вернуться домой. Я не вполне ясно представлял, как мне все это удастся, но первый шаг – это сбор информации.
Вот почему я простучал стены и попробовал открыть двери. Они не открылись. Это были обычные двери на заурядных завесах, как и положено дверям; в них не было ничего экзотического или сверхвысокотехнологичного, кроме того, что на них отсутствовали ручки. Я толкал и пинал их, но двери не открылись. Не поддалась и крышка ящика, к которому я перешел.
Но я не сдался. Перебрал запас еды на столе, чтобы посмотреть, не спрятано ли что‑нибудь под ним, попробовал лиловую гадость с тошнотворным вкусом, ощупал со всех сторон хреновину у себя за ухом, пытаясь определить, что это такое. Выяснил совсем немного. Она была размером с голубиное яйцо. Гладкая поверхность, то ли металлическая, то ли керамическая. Когда я постучал по ней пальцем, то звук получился скорее керамический, чем металлический, но с уверенностью судить об этом я бы не стал. Эта дрянь словно вросла в мою кожу, как будто всегда была там.
Больше я о ней ничего не мог сказать. Поэтому снова взялся простукивать стены, хотя рядом не было никакого сержанта‑инструктора и никто не заставил бы меня отжиматься, если бы я просто сел в углу. Такова моя работа. И пока я этим занимался, пережевывая какой‑то сухой фруктовый батончик, одна из дверей открылась. Через нее в комнату вкатились еще два стеклянных робота, один бронзовый, другой вишневого цвета. Раньше я их не видел. С ними был и мой бывший тюремщик и нынешний спутник, маленький чужак с телом цыпленка и лицом угрюмого котенка. Чудик.
Некоторое время роботы стояли молча, но я не знал, что они собираются делать. Я смотрел на Чудика. Судя по взъерошенному виду, бедняге пришлось не легче, чем мне. Мордочка чем‑то перепачкана, хохолок приобрел какой‑то тусклый цвет и уже не переливался, как обычно, всеми цветами радуги. Пух тоже был заляпан непонятными пятнами, сумка у пояса исчезла, но зато появилось совершенно новое украшение. Оно напоминало мое собственное, было золотистого цвета, как, возможно, и то, что украшало мою голову. Только у него эта шишка прилепилась не за правым ухом, а на самой макушке.
Чудик посмотрел на меня унылыми глазами и простонал:
– У нас огромные неприятности, агент Даннерман.
Потом, не говоря больше ни слова, подошел к столу и набросился на лиловую гадость.
Я и без того знал, что у нас неприятности, но все же появление Чудика имело и положительную сторону. Теперь можно было разговаривать, не опасаясь наказания.
Удерживало меня от этого присутствие «рождественских елок». Я настороженно посматривал на них, но они меня игнорировали, занявшись уборкой. Вишневый робот принялся вытирать оставленную мной лужу мочи, а другой с помощью каких‑то манипуляций открыл ящик, в нем я увидел кучку чего‑то, напоминавшего овсянку. Бронзовый постучал по ящику веткой и, указывая на меня другой, сказал:
– Это для твоих экскрементов. Больше не пачкай. С этим оба удалились.
Мне приходилось бывать в плену, но впервые мне дали коробочку, как котику‑любимцу какой‑нибудь старой дамы. Новая тюрьма, новый опыт. Довольно унизительный.
Но теперь мы остались одни, и я мог поговорить с Чудиком. Подойдя к столику с продуктами, я сказал:
– Ладно, как ты говоришь, у нас неприятности. Но где мы? Как мы сюда попали?
Некоторое время он только жадно жевал, потом ответил. Вернее, ответил, не переставая жевать.
– Если вы наелись, агент Даннерман, то воспользуйтесь моим советом и выспитесь. Другая такая возможность, не исключено, появится не скоро.
Что ж, это я тоже знал, но почему‑то сказанное прозвучало как‑то странно. Я не сразу понял, в чем дело. Потом до меня дошло, что Чудик говорил на английском. И только тогда осознал, что сам общался с «рождественскими елками» не на английском, а на их собственном, чирикающем языке, из которого, клянусь, не знал ни слова.
Глава 6
У меня все еще болела голова, да и усталость давала о себе знать, но объяснение пришло довольно быстро. Должно быть, все дело в этой хреновине у меня за ухом. Вероятно, именно она и дала мне возможность так успешно овладеть языком хоршей. Но важно было другое: теперь появился кто‑то, кто мог ответить хотя бы на часть вопросов.
– Расскажи, что все‑таки случилось?
Чудик посмотрел сначала на меня, потом на остатки еды. Потом сделал жест, эквивалентный пожатию плечами.
– Очень хорошо, но вы могли бы и сами догадаться, агент Даннерман. Когда мы вошли в телепортатор, то перенеслись на вашу станцию вместе с другими. Но в машине осталась заложенной матрица, с которой можно сделать сколько угодно копий. Как вы помните, я уже копировал для вас доктора Эдкок.
Об этом можно было и не напоминать. Я помнил все, что касалось Пэт Эдкок.
– Тогда вас не должно удивлять то, что хорши скопировали нас с вами для допроса.
– Но где мы? Я не узнаю это место… Какая‑нибудь база хоршей?
– Теперь– да, – уныло согласился Чудик. – Хотя вы и не узнаёте это место, но мы на той же базе, на той же планете, в том же созвездии, что и раньше. Не знаю как, но вероломным хоршам удалось проникнуть в наши каналы связи, захватить нас врасплох и захватить базу. Конечно, это стоило им огромных потерь, но хоршам нет дела до таких мелочей. Разумеется, хорши, исходя из своих интересов и нужд, произвели некоторые изменения. И судя по характеру этих изменений, с момента телепортации прошло уже некоторое время.
– Сколько времени прошло? – спросил я. Чудик повторил тот же жест неуверенности. Я попробовал подойти с другой стороны. – Что касается допроса… Они задают весьма любопытные вопросы. Ты не думаешь, что их интересует Земля? Уровень нашей технологии, оружие и все такое?
– Но все это мне уже давно известно, агент Даннерман, – ответил Чудик, заметно удивленный моей несообразительностью. – Они просто заполняют пробелы в знаниях, полученных от других, тех, кого уже скопировали и допросили. Неужели вы думаете, что мы первые?
Вообще‑то именно так я и думал. И было бы лучше оставаться при этом мнении, чем представлять, что и другие, Розалина, Мартин, Джимми Лин и… Пэт подверглись таким же, как и я, пыткам.
Моя Пэт…
Моя Пэт, умеющая при желании быть такой своевольной и упрямой. Поначалу она, наверное, тоже не приняла всерьез болтовню «рождественских елок». И потом они сделали с ней то же, что и со мной.
Думать об этом было невыносимо. Но я все равно думал только об этом, потому что не мог не думать. Пока я размышлял, Чудик занимался своими делами. Закончив с едой, он облегчился в коробочку, потом отошел в угол и устроился на полу, чтобы вздремнуть. Со мной он не разговаривал.
Этого я допустить не мог, потому что мне нужно было отвлечься от мыслей о Пэт, подвергаемой истязаниям.
– Подожди минутку, Чудик.
Он высунул голову из‑под плюмажа и сердито посмотрел на меня:
– Вы очень упрямы, агент Даннерман. Разве я не сказал, что нам надо пользоваться любой возможностью поспать?
– Я понял, но хочу кое о чем спросить. Почему они подвергают нас пыткам?
Кошачья физиономия сморщилась в гримасе раздражения.
– Потому что им нужны правдивые ответы. Это же ясно.
– Но разве они не могут просто заставить нас делать то, что нужно? – Я потрогал штуковину у себя за ухом. – Например, поставить какой‑нибудь контроллер?
Он непонимающе мигнул.
– Контроллер?
– Да, вроде того, который Возлюбленные Руководители имплантировали в тебя? – объяснил я. – Чтобы ты делал все, что они хотят.
Чудик возмущенно фыркнул и поднялся с пола.
– Как же вы глупы, агент Даннерман! Почему вы считаете, что Возлюбленные Руководители имплантировали мне какой‑то контроллер?
Я удивленно посмотрел на него.
– А разве нет?
– Конечно, нет! В этом нет необходимости! Я разумное существо, как и весь мой народ, и мы знаем, в чем наши интересы. – Маленький сморщенный ротик Чудика задрожал, хохолок сердито покраснел, но он быстро успокоился и пояснил: – Такие устройства нужны носильщикам, которых вы называете Доками, потому что они очень упрямые существа. Необходим контроль и за солдатами. Причина в том, что в процессе исполнения своих обязанностей многие из них неминуемо отправляются в Эсхатон. Разумеется, им сообщили, что «смерть» – это не трагедия, а благо, но натуру трудно изменить. Они не способны избавиться от инстинкта самосохранения, препятствующего исполнению своих обязанностей. У других слуг Возлюбленных Руководителей, включая мой народ, осознание собственного интереса принимает иную форму. Мы с радостью подчиняемся Возлюбленным Руководителям, потому что знаем, что они могут сделать с нами, если мы их подведем.
Чудику уже не хотелось спать – им овладел страх. – Вы не знаете Возлюбленных Руководителей, агент Даннерман. – Его хохолок позеленел от раздражения. – Вы их даже не видели. Мне повезло больше. Я видел не одного, а даже трех. Один из них разговаривал со мной. Не лично, конечно. Это произошло, когда я наблюдал за вашей планетой, находясь на «Старлабе», и Возлюбленный Руководитель обратился ко мне с экрана, чтобы отдать приказ. Мне было очень страшно, агент Даннерман. И если вам не так страшно, то только потому, что вы не представляете всей их мощи и последствий их гнева. Неужели вы верите, что ваша жалкая планета может противостоять Возлюбленным Руководителям? Не может. Как я уже сказал, вы дурак. Их корабли‑разведчики уже обнаружили однажды Землю. И они найдут ее снова, если уже не нашли.
Да, эти злобные хорши и их машины тоже очень сильны. Но я не верю, что они возьмут верх над Возлюбленными Руководителями. Думаю, что, когда наступит Эсхатон, править будут Возлюбленные Руководители. Править всеми нами. Вечно. А я, агент Даннерман, подвел их, и теперь мне очень, очень страшно. Какой она будет, эта вечность?
Глава 7
На этом разговор с Чудиком закончился. Он укрылся плюмажем и уже не высовывался. Мне показалось, что бедняга всхлипывает, но потом стало тихо.
Я тоже уснул, но не потому, что хотел, а потому что ничего не мог с этим поделать. Когда зеленая машина разбудила меня, Чудик все еще лежал в углу, приглушенно посапывая. И тут у меня появилась одна идея. Я не успел обдумать ее как следует, потому что зеленый уже совал мне под руку колючую ветку, заставляя подняться, а потом погнал меня в комнату для допросов. Но по пути я кое‑что вспомнил.