Я думал – нет, я по‑прежнему думаю, – что Пэтрис посетила мысль о возможности поцелуя. Сам‑то я уже давно мечтал о том, чтобы поцеловать Пэт Эдкок, и вот теперь наши губы разделяли какие‑нибудь сантиметров двадцать.
Больше они не сблизились ни на миллиметр. Ни Пэтрис, ни я не посмели сделать последний шаг. Да, ее звали Пэт Эдкок, но эта была другая Пэт Эдкок, и я не мог не принять это во внимание.
Томительно‑сладостное мгновение промелькнуло. К нам снова обратился пилот:
– О'кей, ребята, мне разрешили заходить на посадку. Проверьте, чтобы ваши ремни безопасности были пристегнуты.
Пэтрис выпрямилась и выполнила инструкцию. Я тоже. Не знаю, как у нее, а у меня осталось чувство сожаления от того, что наши губы так и не соприкоснулись.
Пилот дирижабля снизил свой огромный воздушный корабль еще на метр‑другой, пока удерживающие груз тросы не ослабли. Рабочие на земле быстро высвободили их, и дирижабль плавно поднялся вверх и двинулся в сторону восходящего солнца. Вскоре я потерял его из виду, поскольку наш пилот уже сажал свою машину на посадочную площадку Кэмп‑Смолли.
Пока мы ждали грузоподъемник для спуска Хильдиного ящика на землю, я успел увидеть, как рабочие прицепляют раму с подлодкой к небольшому трактору. Ребята времени даром не теряли. Через несколько минут трактор уже тащил всю эту махину к разгрузочному доку размером с бальный зал пятизвездочного отеля.
Как только мы ступили на землю, двое охранников Бюро жестами пригласили нас войти внутрь дока. Шедшая рядом со мной Пэтрис споткнулась, она с любопытством глядела в направлении одного из зданий, у которого несколько охранников Бюро и пара солдат в незнакомой мне форме и в голубых беретах яростно, до крика, спорили о чем‑то друг с другом. Из‑за чего разгорелась склока, я, конечно, не знал, но не стал спрашивать у Пэтрис.
Нас же люди Бюро не просто пригласили внутрь, они нас туда чуть не втолкнули. Как только подлодка и мы оказались в доке, его огромная стальная дверь со стуком опустилась, отрезав нас от внешнего мира, и рабочие начали снимать с субмарины брезентовое покрытие.
Глава 42
Даже в этот волнующий момент я отметил кое‑что забавное. Рабочие не были обычными грузчиками, используемыми Бюро для тяжелых работ. Разгрузку производили старшие офицеры. Я узнал в нескольких из них высших военных чинов из арлингтонского штаба, и им явно не нравилось то, что их используют в качестве грубой рабочей силы.
Впрочем, я не особенно задумывался над этим, меня волновало нечто более важное. Впервые я видел субмарину Страшил целиком, и она ничем не походила на виденные мною суда.
Когда брезент с одного конца подлодки сняли, нашим взорам предстала квадратная корма с тремя большими, похожими на выхлопные сопла огромной ракеты отверстиями, образующими треугольник. Я не заметил ни гребного винта, ни руля. На носу находилась группа соединенных между собой стержней, назначения которых я не знал. Между ними мерцала беловатым светом квадратная штуковина, показавшаяся мне странно знакомой. Остальная часть корпуса представляла собой лишенную характерных черт металлическую поверхность, обозначенную лишь люком на верхней палубе.
Я услыхал свое имя и обернулся. Меня окликнул заместитель директора Маркус Пелл, хорошо, видимо, выспавшийся и только что принявший ванну. Позади меня голос Хильды произнес:
– Он хочет, чтобы ты взошел на борт подлодки. Ступай!
Я подошел. Генералы и замы‑штабисты подкатили к борту подлодки лестницу на колесиках, и Пелл стоял возле нее, нетерпеливо поджидая меня.
– Поднимайтесь к люку, Даннерман, – приказал он. – Попробуйте убедить этих ваших уродцев не доставлять нам большого беспокойства.
Я подчинился приказу, несколько недоумевая – о каком таком беспокойстве говорит Пелл. Потом стоящие на палубе «рабочие» открыли люк, и недоумение мое только усилилось, впрочем, весьма значительно.
Прежде всего в нос мне шибанула исходящая из подлодки вонь, худшая, чем когда‑либо, и вдобавок с новыми, крайне неприятными ингредиентами. Потом передо мной возник лейтенант полиции в форме, запыхавшийся, будто только что пробежал несколько километров без остановки. Окинув меня сердитым взглядом, он прорычал:
– Кто ты такой, черт тебя дери? – и, не дожидаясь ответа, повернулся к Заму, который уже взобрался вслед за мной на палубу. – Есть здесь кто‑нибудь, кто может поговорить с этими уродами? Они не позволяют нам даже прикасаться к машинам. Доктора Эвергуд не подпускают к Доку с обгоревшей рукой и… и сержанта Кохлана вырвало, – закончил он мрачно.
Это объясняло наличие нового «аромата», но не дало объяснения тому факту, что вторым человеком, выбравшимся из люка на палубу, оказалась тучная негритянка в замызганном белом халате, которую я никогда прежде не видел. Зам не дал мне возможности задать ему хотя бы один вопрос.
– Слышали, что сказал лейтенант, Даннерман? – сурово спросил он. – Спускайтесь и приструните ваших уродцев!
Как только я попал внутрь подлодки, Берт и Пиррахис ринулись ко мне и стали шумно требовать новостей и объяснений.
– Погодите минутку, – взмолился я – на языке хоршей, естественно, – оглядывая помещение.
Частично зловоние исходило от трех похоронных мешков, сложенных друг на друге, в нижнем, самом большом, находилось, как я понял, тело покойного Дока, в двух других содержались трупы вражеских воинов, Страшил. Еще одним компонентом невыносимой вони были пара подсыхающих лужиц блевотины на полу, прямо под насестом, на котором восседал корабельный Чудик, заслоняющий лицо своим веерообразным хвостом и пронзительным криком выдающий мне свою порцию жалоб – на сей раз по‑английски. Бледный сержант, которого стошнило, удрученно посмотрел на меня и проговорил слабым голосом:
– Он все время вот так верещит. Они все словно взбесились. Похоже на то, подумал я. Выживший Док поддерживал двумя руками свою забинтованную культю и громко мяукал, обращаясь к Пиррахис, которая отвечала ему в таком же тоне. Единственными субъектами, способными разговаривать или действовать и не требующими немедленного к себе внимания, были два механизма– «рождественская елка» Берта и уцелевший боевой робот. Я оценил это.
Подняв руку, я громко сказал по‑английски:
– Заткнитесь. – Затем на языке хоршей: – Я сожалею, если у вас было трудное путешествие, но теперь оно закончилось. Пиррахис, что случилось с твоим другом?
Она стояла рядом с Доком, положив одну из своих больших рук ему на плечо, успокаивая его:
– В другом Гнезде – в первом месте, куда они нас привезли, я не знаю, где это, – человеческая самка ампутировала большую часть его поврежденной конечности, – сообщила мне Пиррахис. – Думаю, она отлично сделала свою работу.
– Ты позволила ей прооперировать его? – удивился я.
– У меня не было выбора, Даннерман. Я поняла, что она хороший специалист, а медицинская помощь требовалась срочно. Потом она отправилась с нами в путешествие, чтобы наблюдать за ним.
– Но я думал, что ты сама медик…
– Только для работы с вашим видом, Даннерман. Меня не обучили лечению себе подобных.
Берт стоял позади меня, вслушиваясь в наш разговор. Потом его шея змеей изогнулась над моим плечом, а маленькая голова посмотрела мне в лицо.
– Могу я теперь говорить, Дэн? – спросил он печальным, но покорным голосом. – Я не жалуюсь, но мог бы ты сказать мне, куда мы прибыли? И зачем?
Это была трудная задача, но я изо всех сил постарался втолковать ему – добавляя извинения через каждые несколько предложений – то, что мне самому объяснили Хильда и Пэтрис: мы находимся в научно‑исследовательском центре, где анализируют технологию Других, где о нем и Доках будут – я запнулся, подбирая подходящее слово, – заботиться. Мне не хотелось говорить «где вы будете находиться в заточении».
Труднее всего оказалось ответить на его вопрос «зачем?». Я понятия не имел, что намеревалось делать с ними Бюро, хотя у меня уже появились смутные подозрения. Я замолчал, обдумывая ответ. И тут заместитель директора просунул голову в люк и подозрительно вопросил сверху:
– Что происходит? А ну‑ка вылезайте! Все!
Неплохая идея, с облегчением подумал я. Вонь начинала меня доставать. Я мухой взлетел по лестнице наверх, Берт и Доки достаточно проворно вскарабкались вслед за мной, и через минуту мы все неловко стояли на скользкой закругленной поверхности палубы, вовсе не предназначенной для того, чтобы на ней кто‑нибудь стоял. Я увидел Пэтрис и полную негритянку, стоящих в нескольких футах от большой колесной рамы, на которой покоилась субмарина. Увидев Берта, Пэтрис изумленно открыла рот. Пелл легонько толкнул меня, указывая на внешнюю лестницу.
– Спускайтесь с нами и скажите им! – приказал он. И, когда я добавил несколько фраз к переводу на хорш его приказа, чтобы успокоить инопланетян, Пелл требовательно спросил, даже с большим подозрением, чем ранее: – Что вы им говорите?
– То, что вы приказали, – не моргнув глазом ответил я.
– Ладно, – буркнул он, – но я хочу, чтобы вы переводили каждое слово с обеих сторон, понятно? А теперь – все вниз.
Когда мы все спустились на землю, Пелл продолжал отдавать приказания.
– Вы! – рявкнул он мне. – Поговорите с доктором.
Пелл указал на стоящую рядом с Пэтрис негритянку. Он не снизошел до того, чтобы объяснить мне, о чем я буду говорить с ней. Прежде чем я успел спросить, он уже двинулся прочь, давая громкие указания всем, кого встречал на своем пути. Я подошел к женщинам с ковыляющими вслед за мной Бертом и Доками. Несмотря на то что Пэтрис во все глаза глядела на Берта, правил хорошего тона она не забыла.
– Это полковник Марта Эвергуд, Дэн. Она нейрохирург. Мы обменялись с негритянкой рукопожатиями.
– Я слышал, вы освоили побочную специальность – хирург по ампутации конечностей Доков, – сказал я.
Она восприняла мое замечание с усмешкой.
– Так вышло, агент Даннерман, что я стала величайшим в мире экспертом по анатомии Доков. Сама‑то я не стремилась к этому, но мне пришлось удалять «жучка» у одного из них и проводить вскрытие другого. А теперь не могли бы вы спокойно постоять минуту?
Не дожидаясь ответа, она запустила руку под мой металлический шарф и нащупала пальцами штуковину за моим правым ухом. Пока Марта пальпировала меня, Маркус Пелл подошел к нам и требовательно спросил:
– Ну?
Доктор убрала свою руку и дружелюбно похлопала меня по плечу. Сжав губы, она с полминуты размышляла.
– Не могу сказать точно без рентгеноскопии, ультразвукового исследования и, возможно, небольшого хирургического вмешательства, но, видимо, объект конструкционно схож с «жучками» Страшил. В таком случае он, вероятно, поразил достаточно большую площадь живой ткани. Сомневаюсь, что смогу удалить его без риска серьезного повреждения мозга.
– Эй, подождите‑ка… – запротестовал было я, инстинктивно отступая назад… Пелл даже не взглянул на меня.
– Так вы считаете, что Даннерман передает им все, что видит? – спросил он Марту Эвергуд.
Та лишь пожала плечами, так что я ответил:
– Нет! Ничего я не передаю! Это не шпионский «жучок»! Он изготовлен хоршами, а не… э‑э… Страшилами, и все, что он мне дает, так это их язык.
На сей раз Пелл удостоил меня взглядом, но промолчал. Марта успокаивающе похлопала меня по руке. Думаю, она попыталась сказать, что не собирается превращать меня в пускающего слюни идиота, чего бы там ни хотел Маркус Пелл. По крайней мере я на это надеялся.
Во всяком случае, какое бы решение ни принял Пелл по этому поводу, ему пришлось отложить его осуществление, поскольку его в данный момент отвлекли по другому вопросу. Бригада высокопоставленных «грузчиков» уже занималась переноской отдельных частей оборудования с подлодки. Они складывали вещи – среди них я заметил и свой мешок на полу возле фургона Бюро, – но вдруг прекратили работу. Руководящий выгрузкой офицер поспешил к нам.
– Сэр? – обеспокоенно обратился он к Пеллу. – Нам не хватает людей, чтобы поднять большой труп, а его следует как можно скорее поместить в морозильную камеру.
На какое‑то мгновение я подумал, что можно попросить Доков помочь с этой работой, с которой они легко справились бы, но Пелл уже отправился сам решать новую проблему. Впрочем, я не горел особым желанием оказывать ему услуги. Я подозвал к себе Пиррахис и Берта.
– Пэтрис, позволь представить тебе моих лучших друзей. Она запнулась, повторяя вслух имена, но смело протянула им руку. Будучи особой тактичной, Пиррахис едва коснулась ладошки Пэтрис своей огромной когтистой ручищей, тогда как Берт обвил руку землянки своей змееподобной конечностью. Не спуская с Пэтрис глаз, он переместил свою голову поближе к моей и зашептал. Когда я ответил ему, заговорила Пэтрис.
– О чем вы шептались? – требовательно спросила она.
– Ну… – начал я, обдумывая, стоит ли говорить ей правду, или лучше соврать, но решил, что лгать не буду, – он… э‑э… поинтересовался, та ли ты человеческая самка, о которой я рассказывал ему в его Гнезде.
– И что ты ответил? Я пожал плечами.
– Я ответил: более или менее.
– Ага, – кивнула Пэтрис. – Более или менее. – Потом она добавила тоном дружеского любопытства: – Скажи‑ка мне, Дэн, почему ты вертишь руками и шеей, когда разговариваешь со своими друзьями?
Она застала меня врасплох.
– Разве? Никогда не замечал этого. Может, просто подсознательно подражаю тому, как ведет себя Берт при разговоре.
– Я бы посоветовала тебе прекратить это. Выглядит идиотски. – Взгляд, который она метнула в меня, на этот раз не предвещал ни малейшей возможности поцелуя.
К тому времени трупы Страшил погрузили на носилки – а мертвого Дока на ручную тележку, – и Маркус Пелл опять повелительно окликнул меня.
– Эти роботы в подлодке, – усталым голосом проговорил он. – Люди боятся прикасаться к ним. Можете заставить их выйти наружу?
Я покачал головой.
– Нет, но Берт может. Дайте нам минуту.
Мы с Бертом снова взобрались на палубу, и он отдал машинам приказ, сунув голову в люк. Оба робота сразу же ожили. Я не был уверен, удастся ли «рождественской елке» выбраться из лодки самостоятельно, но она просто выпустила еще четыре или пять ветвей и короткими быстрыми движениями преодолела обе лестницы, вверх и вниз. Боевой робот проворно последовал за ней.
– Скажите им, чтобы забирались в фургон, – приказал Пелл, когда они спустились на пол. Я открыл рот, чтобы спросить зачем, но Пелл не дал мне такой возможности, а лишь рявкнул: – Выполнять! – Пока роботы, бесстрастные, как всегда, загружались в машину, он залез на раму. – Слушайте меня, вы все! – громко провозгласил Пелл. Высокопоставленные «грузчики» прекратили работать и повернулись в его сторону. – Вам запрещается, повторяю, запрещается, при любых обстоятельствах упоминать в присутствии кого бы то ни было о том, что вы видели из объектов технологии хоршей. С артефактами Страшил дело обстоит иначе, они попадут под действие договора, и через минуту мы предоставим людям ООН возможность посмотреть на них. Но ничего насчет хоршей! Вы меня поняли? Это вопрос национальной безопасности, и нарушение запрета влечет за собой смертную казнь. Плюс, – свирепо добавил он, – в случае невыполнения сего приказа я сделаю так, что любой будет молить о скорейшем расстреле задолго до приведения приговора в исполнение. – Встретившись взглядом с глазами каждого, находящегося в зоне выгрузки, Пелл спрыгнул вниз и повернулся ко мне: – Скажите своему дружку хоршу, чтобы он тоже занял место в фургоне.
Это было уже слишком. Не зная, что замышляет Пелл, я все же решил, что не буду способствовать ему.
– Нет, – твердо сказал я.
Пелл выглядел таким изумленным, будто официант в ресторане отклонил его просьбу принести чистую ложку.
– Какого черта… что значит это ваше «нет»? Это приказ!
– Нет, – уперся я. – Берт останется со мной. Я обещал ему.
Выражение лица заместителя директора изменилось. Не то чтобы оно стало более сердитым, лицо его вдруг словно превратилось в ледяную глыбу.
– Мне наплевать на то, что вы там наобещали этой твари, Даннерман! Я намерен убрать урода отсюда, прежде чем его кто‑нибудь увидит! Вы хотите, чтобы я немедленно отдал приказ о вашем аресте?
Краешком глаза я заметил, что Хильдин ящик опасно катится прямо на меня, но проигнорировал ее. По возможности спокойным голосом я произнес:
– Ну что же, господин заместитель директора, в вашей власти арестовать меня. Однако позвольте напомнить вам, что я – единственный человек, который может разговаривать с этими существами. Не знаю, как я смогу сделать это для вас, если вы заключите меня в камеру. – Пелл некоторое время стоял молча, стараясь проглотить услышанное. Казалось, он вот‑вот поперхнется. А я продолжил: – Между прочим, в чем, собственно, дело? Почему такой переполох насчет хоршей и их технологии?
Пелл взглянул на Хильду, молчаливо стоящую рядом, но не произнес ни слова, пока не закончил обмозговывать сложившуюся ситуацию. Когда он наконец принял решение, то пробурчал:
– Хорш может остаться. Только не болтайте насчет оборудования.
Даже сквозь полароидное стекло Хильдиного ящика я ощущал на себе ее предостерегающий взгляд. Но упрямо стоял на своем:
– Да, но почему?
– Безопасность, – бросил Пелл. Это меня озадачило.
– Не понимаю, в чем проблема. Это место защищено от наблюдения со стороны Страшил?
К Пеллу вернулось самообладание. Когда он ответил мне, голос его звучал так, словно никакой стычки между нами не произошло:
– Конечно, оно защищено от Страшил… я надеюсь. Проблема не в том. Кэмп‑Смолли кишит людьми ООН, и я не хочу, чтобы они пронюхали насчет артефактов хоршей. Достаточно хреново то, что мы вынуждены делиться с ними технологией Страшил.
Я по‑прежнему не врубался.
– Почему вы беспокоитесь насчет ООН? Я думал, наш враг – Страшилы.
Пелл посмотрел на меня так, как смотрит, наверное, детсадовская воспитательница на ребенка, который, кашляя и чихая, не прикрывает рот ладошкой.
– Они наши враги в настоящее время, Даннерман. Одному Богу известно, кто останется нашим другом после того, как вся эта заваруха утихнет. Не забывайте, какая страна платит вам жалованье, и соблюдайте приоритеты!
На том дискуссия и закончилась. Пелл отвернулся от меня и подал знак водителю фургона, который тут же завел машину, и та понеслась прочь.
Затем, более не обращая на меня внимания, Пелл крикнул охраннику, стоящему у внутренней двери:
– Открывай! Пусть они заходят и поглядят, что у нас есть!
Глава 43
Не знаю точно, как много народу нетерпеливо ожидало по ту сторону дверей, может, сотни человек, может, больше. Они потоком хлынули внутрь, полные негодования из‑за того, что их заставили так долго ждать, а затем – преисполнившиеся изумления, когда увидели, что их ждет. Передние остановились как вкопанные и стояли так, выпучив глаза, пока задние не надавили и подтолкнули их вперед. Толпа издала нечто похожее на коллективный вздох. Затем некоторые ринулись к подлодке, а с десяток или около того нацелились на Маркуса Пелла, обрушив на последнего лавину претензий и обвинений. Высокая женщина, одетая в сари, добралась до него первой.
– Я должна заявить протест по поводу необоснованной задержки, заместитель директора Пелл! – сурово принялась она ему выговаривать. – Согласно пунктам договора ООН, мы имеем право на немедленный доступ к каждому предмету технологии Страшил безотлагательно!
Какой‑то мужчина в армейской форме, мне незнакомой, но в голубом ооновском берете, поддержал ее:
– Я уже представил протест, поскольку ваши люди не позволили наблюдателям ООН присутствовать при посадке субмарины!
Пелл оставался невозмутимым. Он имел большую практику общения с возмущенными иностранцами, недовольными делами Бюро, и теперь, гостеприимно разведя руки, доверительно заговорил:
– Я понимаю вашу озабоченность, майор Кормки, доктор Тал, но обстоятельства исключительные. Страшилам неизвестно, что мы захватили их подлодку, и они не должны узнать об этом. Так что нам пришлось принять чрезвычайные меры безопасности…
На этом его речь не закончилась, но я перестал слушать, поскольку у меня появилась другая проблема. Несколько десятков человек окружили нашу маленькую группу, завороженно глядя на настоящего живого хорша. Среди них нашлась парочка фотографов, которые принялись снимать его под всеми возможными углами, и когда Берт видел направленные на него линзы, он инстинктивно вздрагивал. Пиррахис и раненый Док, Врарргерфуж, видя, что происходит, попытались как‑то защитить его, прикрывая своим телами, но публика забросала нас градом вопросов: говорят ли они по‑английски? что случилось с рукой одного из Доков? почему другой Док одет? они опасны?
Я попробовал успокоить Берта и Пиррахис и одновременно предотвратить попытки наиболее рьяных зрителей дотронуться до Берта, но никто иной, как Хильда, большой специалист по обузданию толпы, спасла нас. Она привела четверых охранников Бюро, которые взяли нас в защитное кольцо, а потом – выведя регулятор своего микрофона на максимум – громогласно обратилась к народу:
– Не подходите слишком близко! Существует риск заразных болезней!
С помощью подоспевшего наряда полиции она оттеснила толпу немного назад и добавила более спокойным тоном:
– Когда их исследуют, вы получите доступ к ним, а до того мы организуем пресс‑конференцию, в ходе которой агент Даннерман поведает вам свою историю.
Она не дала мне шанса отреагировать. Пока полицейские отгоняли от нас взбудораженных зрителей, Хильда подъехала поближе ко мне и тихо сказала:
– На твоем месте я не лезла бы на рожон, Данно. Я имею в виду Маркуса. Так ты друзей не заведешь.
Она говорила мне то, что я сам давно понял. Я пожал плечами.
– У меня уже есть все друзья, в которых я нуждаюсь. Хильда, помолчав немного, сказала:
– Возможно. Тебе повезло, что я – одна из них. – А потом, сменив тон: – Так или иначе, прибыл наш транспорт.
Транспортом оказался один из тех похожих на автобусы фургонов на электрической тяге, которые мы обычно видим в аэропортах. Он был достаточно большим, чтобы вместить всех нас, правда, едва‑едва. Вслед за парой полицейских на электрокаре, едущих впереди для расчистки пути, мы покинули зону выгрузки и довольно быстро поехали по залам Кэмп‑Смолли. Хильда в своем ящике катила, не отставая, позади нас, а за ней рысью двигались с полдюжины охранников в голубых беретах ООН.
Всю дорогу оба Дока мяукали что‑то друг другу, проявляя живой интерес к помещениям, через которые мы проезжали, – с огнетушителями на стенах, водными фонтанами, потолочными телеэкранами, демонстрирующими сцену в зоне выгрузки. Голова Берта металась по всем направлениям, и он забрасывал меня вопросами, на которые я мало что мог ответить, поскольку сам прежде никогда не бывал в Кэмп‑Смолли.
Я сразу понял, какие именно комнаты зарезервированы для моих друзей, потому что у одной из дверей стояли на посту двое: охранник в голубом берете, довольно встревоженный для часового, и огромная фигура рядом с ним… Док! Я весьма удивился, увидев его там, а реакция Пиррахис, которая заметила его одновременно со мной, была и вовсе неистовой. Она проверещала что‑то, выпрыгнула из фургона – я думал, она его перевернет – и ринулась в объятия здешнего Дока. Через секунду оба радостно мяукали, любуясь друг другом и обнимаясь. Я тоже вышел и повернулся к Хильде.
– Ах да, – наконец‑то припомнилось мне, – с тюремной планеты вместе с людьми сбежали двое Доков, так?
– Да, двое. Другой мертв, – коротко ответила Хильда. – Этого мы называем Мяу, он помогает нам разобраться, как работают прибамбасы Страшил. Речь его, правда, никто не понимает, но он преотлично рисует картинки. Скажи своему дружку хоршу, что он поживет здесь некоторое время.
Некоторое время. Когда я заглянул внутрь, мне захотелось надеяться, что «некоторое время» действительно будет недолгим, потому что предназначавшаяся для Берта комната оказалась, мягко говоря, непривлекательной. По сути, это была гребаная тюремная камера – с решеткой на единственном окне, с унитазом без крышки, умывальником и узкой койкой. Так‑то вот.
Хильда наблюдала за выражением моего лица.
– Скажи ему, что это только временно, – осторожно произнесла она.
Я покосился на нее:
– Само собой, я скажу ему об этом. Чего я ему не скажу, так это то, на что похоже в смысле продолжительности «только временно» в правительственной практике.
Сгладив по мере возможности неблагоприятное впечатление о его новом «гнезде», я постарался объяснить Берту, как работает унитаз, предложил застелить его койку еще парой‑тройкой одеял, если захочет, и пообещал, что буду навещать его так часто, как только смогу. Я понятия не имел тогда, насколько интенсивными будут ожидающие нас допросы и проверки, но все же не стал обещать ему многого.
Берт молчаливо слушал, низко склонив голову и обвив мягкими руками свой живот, будто защищаясь. Потом спросил голосом низким и печальным:
– А что насчет еды, Дэн? Я опешил.
– А, черт… Точно. Еда. – Об этой «маленькой проблеме» я и думать забыл.
Я попросил Хильду помочь, но она сама оказалась в затруднении.
– Для Доков и Чудиков у нас море продуктов, – неуверенно начала она. – Страшилы прислали достаточно пищи для них. А вот насчет хоршей… чем они вообще питаются?
Я решил обратиться за помощью к Пиррахис, но все трое Доков по‑прежнему оживленно перемяукивались. Врарргерфуж и тот, которого Хильда назвала Мяу, как раз принялись обниматься – отнюдь не с той страстью, конечно, которую продемонстрировала Пиррахис, но попробуйте представить объятия с себе подобным, когда у вас обоих по шесть рук на брата, даже если вместо одной из них культя. Когда я наконец привлек к себе внимание Пиррахис и изложил возникшую проблему, она задумалась. Потом грустно призналась:
– Я не знаю, Даннерман. Спрошу остальных. – Все трое поболтали между собой пару минут, и Пиррахис покачала своей массивной головой. – Я не уверена, но, возможно, нужно добыть образцы пищи, которой питается ваш вид, и посмотреть, что из них напоминает еду хоршей.
– Насколько я понимаю, Мяу получает какую‑то пищу для себя, – предположил я, указывая на него. – Может, следует использовать что‑то из его рациона либо из пищи Чудика?
Пиррахис выглядела озадаченной.
– Возможно, – все же согласилась она, – но почему вы так его называете? Это ведь Мррантохроу.
Я уставился на нее, челюсть у меня отвисла.
– Мррантохроу?
– Точно так, – подтвердила она радостно. Трудно, конечно, предположить, что шестирукое существо с лицом, похожим на бородатую полную луну, может выглядеть кокетливым, но Пиррахис это удалось. – Конечно, он – копия того, которого мы знали в Двух Восьмых, но это именно Мррантохроу, которого Другие скопировали для этой миссии, и он хорошо помнит меня по прежним временам. Но вы удивляете меня, Даннерман. Неужели вы думаете, что я была бы столь нежна с незнакомцем?
Следующей остановкой для меня явилась пресс‑конференция – впрочем, собственно прессы там, конечно, не было, но я чувствовал себя так, как, наверное, чувствует человек, общающийся с многочисленной аудиторией. Я взобрался на трибуну, представ перед глазами сотен нетерпеливо ожидавших моего появления зрителей, и в общих чертах рассказал о своих приключениях у хоршей. Затем я предложил присутствующим задавать мне вопросы, что оказалось большой ошибкой. Вопросов было, наверное, около миллиона, и все время я искал среди сотен лиц в зале лицо Пэтрис.
Когда я наконец отыскал ее взглядом, мне удалось передать ей незаметный знак, слегка взмахнув рукой. Пэтрис махнула мне в ответ, но что‑то в ее облике показалось мне не совсем обычным.
Секунду спустя я понял, что именно, – одежда и прическа. Пэтрис носила симпатичный брючный костюм, а на этой был комбинезон с эмблемой Бюро. Конечно, она могла переодеться – что вряд ли, – но у нее, естественно, не хватило бы времени отрастить длинный «конский хвост».
Оставалось лишь одно возможное объяснение. Женщина, на которую я смотрел, не Пэтрис. То была Пэт! Настоящая Пэт. А рядом с ней сидел человек, очень похожий на меня, только с усами, и до меня вдруг дошло, что я смотрю на другого себя, Дэна У, мужчину, женатого на Пэт.
Это, само собой, ничуть не помогло мне сосредоточиться.
Когда заместитель директора, сидящий позади меня на трибуне, заметил, что я запнулся на паре очевидных вопросов, он сжалился надо мной – или, что более вероятно, просто испугался, что я уже устал и могу брякнуть что‑нибудь такое, что для него нежелательно. Пелл поднялся со своего места, подошел к микрофону и сказал вежливо, но твердо:
– Больше никаких вопросов, пожалуйста. У агента Даннермана был очень трудный день. Ему необходимо перекусить и отдохнуть. В течение последующих нескольких дней он даст нам подробный доклад, после чего всем вам будут предоставлены записи и расшифровки стенограмм, согласно пунктам соглашения ООН. А теперь, пожалуйста, прошу покинуть помещение.
По рядам прокатился тихий ропот недовольства, но зрители стали расходиться, хотя я этого уже не видел. Пелл взял меня под локоть и вывел через дверь за трибуной. В задней комнате нас поджидала Хильда среди переплетения коммуникационных кабелей и аппаратуры.