24 февраля 1945.
1. Иисус в кухне домика в Масличной роще, за ужином среди Своих учеников. Они обсуждают дневные события, однако не те, что были выше описаны, поскольку я слышу, как они говорят об иных происшествиях, среди которых исцеление прокаженного около гробниц вдоль дороги на Виффагию[1].
«За этим также наблюдал римский центурион», – говорит Варфоломей. И добавляет: «Он спросил меня с высоты своей лошади: „Этот Человек, за которым ты следуешь, часто делает подобные вещи?“, и на мой утвердительный ответ воскликнул: „Тогда Он более велик, нежели Эскулап, и станет богаче, чем Крез“. Я ответил: „По человеческим меркам Он навсегда останется беден, потому что не берет, а отдает, и все, что Ему нужно – это души, чтобы приводить их к истинному Богу“. Центурион посмотрел на меня изумленно, а потом пришпорил лошадь и галопом умчался».
«Там была еще некая дама в собственных носилках. Это, наверняка, была женщина. Занавески были опущены, но она оттуда выглядывала. Я видел», – говорит Фома.
«Точно. Это было у верхнего поворота дороги. Она приказала остановиться, когда прокаженный закричал: „Сын Давидов, помилуй меня!“. Тогда она отодвинула занавеску, и я увидел, что она смотрит на Тебя через дорогую линзу[2], а после иронически усмехается. Но когда она увидела, что Ты исцелил его одним лишь повелением! Тогда она подозвала меня и спросила: „Так это Его называют истинным Мессией?“. Я ответил, что да, и она сказала мне: „И ты с Ним?“, а потом спросила: „Он действительно добрый?“, – говорит Иоанн.
«Значит, ты ее видел! Какая она?» – спрашивают Петр и Иуда.
«Ну… Женщина…»
«Какое открытие!» – смеется Петр. А Искариот не унимается: «Ну, она была красивая, молодая, богатая?»
«Да. Мне кажется, она была молода, а также красива. Но я больше смотрел на Иисуса, чем на нее. Хотел увидеть, когда Учитель снова продолжит путь…»
«Бестолковый!» – сквозь зубы бормочет Искариот.
«Почему? – встает на защиту Иаков Зеведеев. – Мой брат поступил не как какой-нибудь щеголь в поисках приключений. Он ответил из вежливости. Но не упускал своего главного достоинства».
«Какого?» – спрашивает Искариот.
«Того, что он ученик, единственная любовь которого – его Учитель».
Иуда раздраженно опускает голову.
2. «И кроме того… не очень-то хорошо обнаруживать себя разговаривающим с римлянами, – говорит Филипп, – нас и так обвиняют в том, что мы галилеяне и потому не столь „чисты“, как иудеи. И это от рождения. Затем нас обвиняют за частые остановки в Тивериаде, месте встреч язычников: римлян, финикийцев, сирийцев… И еще… О! в скольких вещах обвиняют нас!..»
«Ты добр, Филипп, и приукрашиваешь суровую истину, о которой говоришь. Но если без прикрас, то она такова: во всех этих вещах обвиняют Меня», – говорит молчавший до сих пор Иисус.
«По сути, они не так уж несправедливы. Слишком много контактов с язычниками», – говорит Искариот.
«Ты думаешь, одни только язычники не имеют Моисеева закона?» – спрашивает Иисус.
«А кто же тогда еще?»
«Иуда!.. Можешь ли ты поклясться нашим Богом, что у тебя в сердце нет ничего языческого? А можешь поклясться, что того же самого нет у самых видных израильтян?»
«Ну, Учитель… про других не знаю… но за себя… за себя могу поклясться».
«Что для тебя язычество, по-твоему мнению?» – опять спрашивает Иисус.
«Следование неистинной религии, поклонение божествам», – пылко отпечатывает Иуда.
«Каким же?»
«Божествам Греции и Рима, а также Египта… в общем, всем этим тысячам разноименных и несуществующих богов, что, по мнению язычников, населяют их Олимпы».
«Никаких других богов не существует? Лишь эти олимпийские?»
«А какие другие? Разве этих не предостаточно?»
«Предостаточно, правда. Но есть и другие, и перед их алтарями воскуряют фимиам все люди, в том числе: священники, книжники, раввины, фарисеи, саддукеи, иродиане, – всякий израильтянин, разве не так? Мало того, перед ними кадят даже Мои ученики».
«Ну уж нет!» – заявляют все.
«Нет? Друзья… Кто из вас не имеет какого-либо тайного пристрастия, или даже пристрастий? У одного это красота и изящество. У другого гордость своими познаниями. Иной лелеет надежду стать великим, в человеческом смысле. Иной все еще обожествляет женщину. Иной деньги… Иной преклоняется перед своей ученостью… и так далее. Истинно говорю вам, что не существует человека, который не был бы замешан в идолослужении. Как же, в таком случае, можно презирать того, кто по несчастью язычник, если мы, пусть и находясь в общении с Богом истинным, остаемся язычниками в своих устремлениях?»
«Но мы же люди, Учитель», – восклицают многие.
«Это правда. Но тогда… будьте человеколюбивы ко всем, потому что Я пришел ко всем, а вы не больше Меня».
«Но нам, тем временем, предъявляют обвинения, и это сковывает Твою миссию».
«То же самое будет происходить и дальше».
3. «Насчет женщин, – говорит Петр, который, возможно, из-за того, что сидит возле Иисуса, пребывает в таком умилении, что даже чересчур добр, – уже несколько дней, а именно с тех пор, как Ты первый раз говорил в Вифании после возвращения в Иудею, за нами все время следует какая-то женщина, совершенно закутанная. Не понимаю, как она узнает о наших намерениях. Знаю, что она почти всегда находится или в последних рядах слушающего Тебя народа, если Ты говоришь, или позади людей, идущих за Тобой, если Ты в дороге, или даже позади нас, если мы идем проповедовать о Тебе по окрỳгам. В Вифании она мне в первый раз шепнула из-за покрывала: „Тот Человек, что, по твоим словам, собирается держать речь, это в самом деле Иисус из Назарета?“. Я отвечал ей, что в самом деле, и в тот вечер она, прячась за стволом дерева, слушала Тебя. Потом я потерял ее из виду. Но сейчас, здесь в Иерусалиме, я встречал ее уже два или три раза. Сегодня я ее спросил: „Тебе Он нужен? Ты больна? Хочешь подаяния?“. Она все время отвечала нет кивком головы, поскольку никогда ни с кем не разговаривает».
«Она мне как-то сказала: „Где живет Иисус?“, и я ответил: „В Гефсимании“», – говорит Иоанн.
«Честный глупец! Нельзя было так. Надо было сказать: „Откройся. Дай знать, кто ты есть, и я скажу тебе“», – вспыльчиво говорит Искариот.
«Да с чего мы должны такое спрашивать?!» – восклицает простодушный и невинный Иоанн.
«Остальные не прячутся. Эта постоянно закутана. Или она следит, или она прокаженная. Она не должна ходить за нами и разузнавать. Если она выслеживает – то затем, чтобы нам навредить. Может, она для этого подкуплена Синедрионом…»
«А! Синедрион пользуется такими приемами? – удивляется Петр. – Ты уверен в этом?» «Более чем. Я находился при Храме и знаю».
«Хорошенькое дело! Это как нельзя лучше соответствует той мысли, что недавно высказал Учитель…»
«Какой мысли?» – Иуда уже красный от раздражения.
«Что даже среди священников есть язычники».
«Какое отношение это имеет к подкупу шпионов?»
«Имеет, имеет! Даже самое прямое! Для чего они подкупают? Для того, чтобы свергнуть Мессию и восторжествовать самим. Так они возведут себя на алтарь вместе с их грязными душами, прикрытыми чистой одеждой», – отвечает Петр со своей здравой простонародной рассудительностью.
«Ладно, – закругляет Иуда, – в общем, эта женщина представляет опасность или для нас, или для народа. Для народа, если она прокаженная, для нас, если она шпионит».
«То есть, для Него, если что случись», – уточняет Петр.
«Но если что случится с Ним, оно случится и с нами…»
«Ах, ах! – смеется Петр и заключает – А если оно случится, наш идол разобьется вдребезги, и мы потеряем время, положение, а может быть, и шкуру, а тогда… ах, ах!.. а тогда лучше постараться, чтобы оно не случилось или… вовремя самоустраниться, так ведь? Я же, напротив, смотри… обниму Его покрепче. Если Он падет, убитый предателями Бога, я хочу пасть вместе с Ним». И Петр крепко обнимает Иисуса своими короткими руками.
«Не думал, что причиню Тебе такие неприятности, Учитель, – говорит совершенно опечаленный Иоанн, сидящий напротив Иисуса. – Побей меня, обращайся со мной как угодно, только спаси Себя. Горе мне, если я стану причиной Твоей погибели!.. О! я не найду себе покоя. Чувствую, что мое лицо разъело бы тогда от непрестанных слез, а глаза бы сожгло. Что же я наделал! Прав Иуда: я глупец!»
«Нет, Иоанн. Ты не таков, и ты поступил правильно. Пусть она приходит. В любое время. И отнеситесь бережно к ее покрову. Он может быть средством защиты в борьбе между грехом и жаждой искупления. Вы знаете, какие раны получает живое существо, когда происходит эта борьба? Знаете, какие это слезы и какой стыд? Ты сказал, Иоанн, дорогое Мое чадо с добрым сердцем мальчика, что твое лицо было бы разъедено от непрестанных слез, если бы ты стал причиной Моего несчастья. Знай же, что когда чья-нибудь проснувшаяся совесть начинает грызть свою согрешавшую плоть, дабы истребить ее и восторжествовать духом, ей приходится насильно выжигать все то, что было привлекательно для ее плоти, и такое создание стареет, увядает от пламени этого терзающего огня. Только после, по завершении искупления, возрождается ее вторая, святая и более совершенная красота, ведь это именно красота души проявляется во взгляде, в улыбке, в голосе, в скромном достоинстве чела, на которое снизошло и на котором, словно венец, сияет Божье прощение».
«Значит, я не сделал ничего плохого?..»
«Нет. И ничего плохого не сделал Петр. Оставьте ее в покое. 4. А теперь всем пора идти отдыхать. Я останусь с Иоанном и Симоном, Мне нужно с ними поговорить. Ступайте».
Ученики расходятся. Возможно, спят они на маслодавильне. Не знаю. Они уходят и однозначно не возвращаются в Иерусалим, поскольку ворота уже давно закрыты.
«Ты сказал, Симон, что Лазарь посылал к тебе сегодня Исаака с Максимином, когда Я был у башни Давида. Чего он хотел?»
«Хотел Тебе передать, что Никодим у него и желает тайно поговорить с Тобой. Я позволил себе сказать: „Пусть приходит. Учитель будет ждать его ночью“. Ты только ночью и остаешься один. По этой причине я сказал Тебе: „Отпусти всех, кроме Иоанна и меня“. Иоанн нужен, чтобы пойти к Кедронскому мосту и подождать Никодима, который в одном из домов Лазаря, за городскими стенами. Я был нужен, чтобы объяснить. Неправильно я поступил?»
«Ты поступил правильно. Иди, Иоанн, на свой пост».
Симон и Иисус остаются одни. Иисус задумчив. Симон не тревожит Его молчания. Однако Иисус внезапно Сам нарушает его и, словно бы вслух подводя итог внутреннему собеседованию, говорит: «Да. Хорошо сделать так. Исаака и Илии с остальными достаточно, чтобы поддерживать то представление, что уже укрепляется среди добрых и смиренных людей. Для влиятельных… есть другие рычаги. Есть Лазарь, Хуза, Иосиф, еще некоторые… Однако влиятельные… не любят Меня. Боятся и трясутся за свою власть. Я отправлюсь подальше от этого сердца Иудеи, все более враждебного ко Христу».
«Мы возвратимся в Галилею?»
«Нет. Но подальше от Иерусалима. Вся Иудея должна быть охвачена благовестием. Она тоже Израиль. Здесь же – сам видишь. Все служит к Моему обвинению. Я удалюсь. И во второй раз…»
5. «Учитель, вот Никодим», – говорит Иоанн, заходя первым.
Они здороваются, а затем Симон берет с собой Иоанна и выходит из кухни, чтобы оставить двоих наедине.
«Учитель, прости, что захотел поговорить с Тобой втайне. Я многих остерегаюсь, из-за Тебя и из-за себя. Это не только моя трусость. Это также осторожность и желание быть Тебе более полезным, чем если бы я открыто к Тебе примкнул. У Тебя много врагов. Я один из немногих здесь, кто Тобой восхищается. Я посоветовался с Лазарем. Лазарь влиятелен по происхождению, его опасаются, поскольку к нему благосклонен Рим, он праведен в глазах Божьих, мудр благодаря зрелому уму и культуре. Он Твой верный друг и мой верный друг. Из-за всего этого я и решил поговорить с ним. И счастлив, что он рассудил так же, как я. Он пересказал мне последние… обсуждения Тебя в Синедрионе».
«Последние обвинения. Называй, пожалуйста, вещи своими именами».
«Последние обвинения. Да, Учитель. Я был готов заявить: „Если так, я тоже из Его последователей“. Для того, чтобы в этом собрании был хотя бы один, кто за Тебя. Но Иосиф, подойдя ко мне поближе, прошептал мне: „Молчи. Сохраним наши мнения втайне. Скажу тебе потом“. А выйдя оттуда, сказал; да, сказал: „Так будет полезней. Если о нас узнают, как об учениках, они станут держать нас в неведении относительно своих замыслов и решений, и смогут навредить Ему и навредить нам. А если мы просто Им интересуемся, перед нами не будут юлить“. Я понял, что он прав. Они такие… злобные! А у меня тоже есть свои интересы и свои обязанности… и у Иосифа также… Понимаешь, Учитель».
«Я ни в чем вас не упрекаю. Перед тем, как ты пришел, Я говорил это Симону. 6. И еще Я решил удалиться из Иерусалима».
«Ты нас ненавидишь, потому что мы не любим Тебя!»
«Нет. Я даже к врагам не отношусь с ненавистью».
«Ты говоришь это. Да так и есть. Ты прав. Но какое горе для меня и Иосифа! А Лазарь? Что скажет Лазарь, который только сегодня принял решение оповестить Тебя, что Ты можешь оставить это место и перейти в одно из его имений на Сионе. Ты понимаешь? Лазарь в высшей степени богат. Добрая часть города принадлежит ему, как и многие земли Палестины. Его отец к собственному имуществу и имуществу Эвкерии, которая того же колена и рода, что и Ты[3] a, присоединил все то, что было вознаграждением от римлян их верному слуге, и оставил детям громадное наследство. И, что более весомо, свою завуалированную, но прочную дружбу с Римом. Без нее кто бы спас от поруганий весь его дом после того позорного поведения Марии, ее развода, полученного ею лишь потому, что это „она“, ее вольной жизни в том городе, его владении, и в Тивериаде, представляющей собой изящный дом терпимости, в котором Рим и Афины устроили ложе разврата для стольких из избранного люда? Конечно же, если бы сириец Теофил был более убежденным прозелитом, он бы не дал своим детям то эллинистическое образование, которое убивает столько добродетелей и всевает столько семян сластолюбия, и которое, будучи впитанным и отброшенным, при отсутствии стройности ума, присущей Лазарю и особенно Марфе, заразило необузданную Марию и превратило ее в позор семьи и всей Палестины. Нет, без могущественного покровительства Рима они бы подверглись анафеме, большей, нежели прокаженные. Но учитывая эти обстоятельства, извлеки из них пользу».
«Нет. Я удалюсь. Кто захочет, придет ко Мне».
«Я плохо сделал, что заговорил», – Никодим удручен.
«Нет. Подожди и убедишься», – и Иисус открывает дверь и зовет: «Симон! Иоанн! Подойдите ко Мне».
Оба прибегают.
«Симон, скажи Никодиму, чтó Я говорил тебе, когда он вошел».
«Что для смиренных достаточно пастухов, для влиятельных – Лазаря, Никодима и Иосифа с Хузой, и что Ты уйдешь подальше от Иерусалима, хотя и не покинешь Иудею. Вот что Ты говорил. Зачем Ты заставляешь меня повторять это? Что случилось?»
«Ничего. Никодим боялся, что Я ухожу из-за его слов».
«Я сказал Учителю, что Синедрион все более враждебен, и что было бы неплохо встать под защиту Лазаря. Он защитил твое имущество, потому что он свой для Рима. Мог бы защитить также и Иисуса».
«Это правда. Это хороший совет. Несмотря на то, что моя партия ненавистна и в Риме, одно только слово Теофила сохранило мое имение во время ссылки и проказы. А Лазарь – Твой большой друг, Учитель».
«Знаю. Но Я сказал. А то, что сказал, делаю».
«В таком случае, мы Тебя лишаемся!»
«Нет, Никодим. Ко Крестителю приходят люди всяких взглядов. И ко Мне смогут прийти люди всяких взглядов и всех сословий».
«Мы приходили к Тебе, понимая, что Ты больше Иоанна».
«Вы сможете приходить опять. Я буду таким же одиноким рабби, как Иоанн, и буду говорить толпам, жаждущим услышать голос Божий и способным поверить, что Я и есть тот Голос. А остальные Меня забудут. Если окажутся способны хотя бы на это».
7. «Учитель, Ты печален и разочарован. Ты в этом прав. Все Тебя слушают. И так верят в Тебя, что получают чудеса. Даже один из людей Ирода, чья природная доброта, по необходимости, не должна была бы сохраниться при том кровосмесительном дворе. Даже римские солдаты. Только мы на Сионе такие упорные… Но не все. Видишь… Учитель, мы знаем, что Ты пришел от Бога, Ты Его законоучитель, выше которого нет. Это говорит даже Гамалиил. Никто не сможет совершать такие чудеса, какие совершаешь Ты, если Бог не будет с ним. Так считают и ученые люди, такие как Гамалиил. Как же тогда получается, что мы не в состоянии иметь веру, которая есть у незнатных людей Израиля? О! скажи мне прямо. Я не выдам Тебя, даже если Ты скажешь: „Я лгал, чтобы подкрепить свои мудрые речи печатью, над которой никто не сможет посмеяться“. Ты ли Мессия Господень? Ожидаемый? Слово Отчее, воплотившееся с целью наставить и искупить Израиль, согласно Завету?»
«От себя ли ты это спрашиваешь, или другие послали тебя спросить?»
«От себя, от себя, Господин. В этом моя мука. Во мне словно буря: противные ветры и противоположные голоса. Почему во мне, зрелом муже, нет той спокойной уверенности, которая есть у него, почти неграмотного и почти мальчика, уверенности, что проявляется в этой блаженной улыбке на его лице, в этом свете в его глазах, в этом солнце у него на сердце? Как ты веришь, Иоанн, чтобы быть столь убежденным? Научи меня, о дитя, своей тайне, той тайне, благодаря которой ты сумел увидеть и распознать Мессию в Иисусе Назарянине!»
Иоанн становится красным, как земляника, а затем наклоняет голову, словно бы извиняясь, что произносит такую великую вещь, и просто отвечает: «Верю, потому что люблю».
«Люблю! А ты, Симон, человек безупречный, находящийся на пороге своей старости, ты, ученый и столько пострадавший, что вынужден повсюду бояться подвоха?»
«Потому что размышляю».
«Люблю! Размышляю! Я тоже люблю и размышляю, и все никак не уверюсь!»
8. Иисус вмешивается и говорит: «Я расскажу тебе настоящую тайну. Они сумели родиться заново, в новом духе, свободном от всяких оков, чистом от всяких представлений. И поэтому поняли Бога. Если человек не родится заново, он не сможет ни увидеть Царства Божия, ни уверовать в его Царя».
«Как может человек родиться вновь, будучи уже взрослым? Выйдя из материнской утробы, человек уже никак не сможет войти в нее снова. Может быть, Ты намекаешь на перевоплощение, в которое верят многие язычники? Да нет, немыслимо это для Тебя. И потом, это означало бы не вновь войти в утробу, но перевоплотиться вне времени. А значит, не сейчас. Как же? Как?»
«Есть только одно существование плоти на Земле и одна вечная жизнь духа за пределами Земли. Я сейчас говорю не о плоти и крови. Но о бессмертном духе, который посредством двух вещей возрождается к вечной жизни. Посредством воды и Духа[4] a. Но наиболее важен Дух, без которого вода остается лишь символом. Кто омыт водой, должен затем очиститься Духом, и от Него же зажечься и сиять, если хочет жить во утробе Божьей здесь и в вечном Царстве. Ибо, что рождено от плоти, есть плоть и останется плотью, и вместе с ней умрет, послужив ее желаниям и грехам. Но родившийся от Духа есть дух и будет жить, возвратившись к породившему его Духу после того, как сам возрастет в меру совершенного возраста. Царство Небесное будут населять лишь существа, достигшие этого духовного совершеннолетия. Так что не удивляйся, если Я говорю: „Нужно, чтобы вы родились заново“. Вот эти смогли переродиться. Юный убил свою плоть и побудил свой дух переродиться, ввергнув свое я в костер любви. Все, что было вещественным, сгорело. И вот из пепла поднимается новый цветок его духа, дивный подсолнух, что умеет поворачиваться к вечному Солнцу. Старый поднес секиру честного размышления к основанию своего ветхого разума и выкорчевал это ветхое дерево, оставив лишь побег благой воли, из которого позволил родиться новому разуму. Теперь он любит Бога в новом духе и видит Его. 9. У каждого свой способ достичь этого прибежища. Всякий ветер хорош, только бы уметь обращаться с парусом. Вы чувствуете дуновение ветра и способны приладиться к его потоку и управлять снастями. Но не можете сказать, откуда он придет, равно как и вызвать тот ветер, который вам необходим. Также и Дух: позови – и придет на зов, и пойдет дальше. Но лишь тот, кто внимателен, сумеет за Ним последовать. Голос отца знает сын, а голос Духа знает дух, порожденный Им».
«Как это может произойти?»
«Ты, учитель в Израиле, спрашиваешь Меня об этом? Тебе не ведомы эти вещи? Говорят и свидетельствуют обычно о том, что знают и видели. Вот и Я говорю и свидетельствую о том, что знаю. Как ты вообще сможешь допустить вещи невидимые, если не принимаешь свидетельства, какое Я тебе привожу? Как сможешь поверить в Духа, если не веришь воплотившемуся Слову? Я сошел, чтобы вновь подняться и увлечь с Собой тех, кто тут внизу. Только один сошел с Неба: Сын Человеческий. И только один поднимется на Небо, имея власть отворить это Небо: Я, Сын Человеческий. Вспомни Моисея. Он вознес змея в пустыне, чтобы исцелить недуги Израиля. Когда буду вознесен Я, тогда те, кого сейчас лихорадка греха делает слепыми, глухими, немыми, глупыми, прокаженными, больными, – будут исцелены, и всякий, кто поверит в Меня, обретет вечную жизнь. Также и те, кто уже поверил в Меня, обретут эту блаженную жизнь. Не вешай голову, Никодим. Я пришел спасать, а не губить. Бог послал Своего единородного Сына в мир не для того, чтобы те, кто в мире, были обречены на осуждение, но для того, чтобы при Его посредничестве спасти этот мир. В этом мире Я обнаружил все виды греха, все виды ересей, все виды идолопоклонства. Но может ли ласточка, быстро летящая над пылью, испачкать ею свои перья? Нет. Она лишь несет по печальным дорогам Земли кусочек лазури, запах неба, бросает клич, чтобы встряхнуть людей, заставить их оторвать свой взгляд от грязи и посмотреть на ее полет, уносящий к небу. Так и Я. Пришел, чтобы увести с Собой. Приходите!.. Кто верит в единородного Сына, тот не осужден. Он уже спасен, потому что Сын этот взмолится к Отцу и скажет: „Он любит Меня“. Но кто не верит, тот напрасно совершает святые деяния. Он уже осужден, потому что не уверовал в имя единородного Сына Божия. 10. Каково Мое Имя, Никодим?»
«Иисус».
«Нет. Спаситель. Я – Спасение. Кто не верит в Меня, тот отвергает свое избавление и осужден вечным Судом. А приговор таков: „Тебе был послан Свет, тебе и миру, чтобы быть для вас спасением, а ты и другие люди – вы предпочли Свету тьму, потому что отдавали предпочтение злым делам, которые были вам уже привычны, перед добрыми делами, которым Он побуждал вас последовать, дабы стать святыми“. Вы возненавидели Свет, поскольку злоумышленникам для их преступлений любезнее тьма, и уклонились от Света, чтобы Он не высветил ваши тайные язвы. Это не к тебе, Никодим. Но такова истина. И наказание будет в соответствии с приговором, как для отдельной личности, так и для всего общества. Что касается тех, кто любит Меня и на практике воплощает истины, которым Я учу, переживая таким образом второе и более истинное рождение в духе, то скажу, что они не боятся Света, а напротив, приближаются к Нему, потому что их собственный свет усиливает тот, которым они были освещены, в обоюдной славе, делающей Бога блаженным в Его чадах, а их – в Отце. Нет, чада Света не боятся быть освещенными. А наоборот, своими сердцами и своими делами утверждают: „Это не я; Это Он, Отец, это Он, Сын, это Он, Дух – сотворили во мне Благо. Им и слава во веки“. И с Небес откликается вечная песнь Троих, что любят друг друга в Своем совершенном Единении: „Благословение на тебе во веки, истинное чадо Нашего произволения“. Иоанн, запомни эти слова, пока не придет час их записать. Никодим, ты убежден?»
«Учитель… да. 11. Когда я опять смогу поговорить с Тобой?»
«Лазарь найдет, куда тебя привести. Я схожу к нему прежде, чем удалиться отсюда».
«Я пойду, Учитель. Благослови Твоего слугу».
«Мир Мой да пребудет с тобой».
Никодим выходит вместе с Иоанном.
Иисус обращается к Симону: «Видишь работу силы Тьмы? Словно паук, она растягивает свою ловушку, и завлекает, и запутывает того, кто не в состоянии умереть, чтобы переродиться бабочкой, настолько сильной, что она прорывает эту мрачную пелену и вырывается наружу, неся на память о своей победе клочки светящихся нитей на своих золотых крыльях, словно стяги и знамена, отнятые у врага. Умереть, чтобы жить. Умереть, чтобы дать вам силу умереть. Пойди, Симон, отдохни. И Бог да пребудет с тобой».
Все заканчивается.
[1] Виффагия – селение на склоне Масличной горы
[2] Тогда могли использовать линзы из драгоценных камней. Так, по свидетельству Плиния Старшего (Естественная история, кн. 37, XVI. 64), Нерон наблюдал за боями гладиаторов через изумруд
[3] Колена Иуды, рода Давида
[4] Речь тут о Святом Духе, Божьем, а не человеческом.