17 февраля 1945.
1. Похоже, что помимо Галилейского озера и Мертвого моря в Палестине есть еще одно маленькое озеро или пруд: в общем, какая-то водная гладь, имя которой мне неизвестно. В размерах я, правда, ничего не смыслю, но на глаз можно сказать, что этот небольшой водоем занимает примерно три на два километра. Невелик, очень невелик на вид. Но он изящен своим зеленым обрамлением и своей поверхностью, такой голубой и спокойной, что она кажется одним большим осколком небесной смальты с более светлыми и подвижными прожилками посередине, возможно, из-за течения реки, впадающей в нее с севера и вытекающей с юга, что благодаря незначительности уровня воды – которая, как я думаю, кроме всего прочего, неглубока – не теряет своей скорости, но, словно живая вена в неподвижной воде, отмечает эту свою живость и присутствие отличающимся цветом воды и легкой рябью на ней.
На озерце нет парусных лодок, лишь несколько маленьких вёсельных лодочек, в которых одинокие рыбаки опускают и вынимают свои рыболовные верши или же переправляют какого-нибудь путника, который хочет сократить дорогу. И стада, стада, стада – что, очевидно, спускаются с горных пастбищ ввиду наступающей осени и пасутся на этих берегах с сочными зелеными лугами.
2. У южной оконечности озера, а оно имеет форму овала, проходит одна из главных дорог, что тянется с востока на запад, точнее, с северо-востока на юго-запад. Она достаточно ухожена и сильно утрамбована пешеходами, направляющимися в разбросанные по округе селения. По этой-то дороге продвигается Иисус со Своими спутниками.
День довольно пасмурный, и Петр замечает: «Лучше было не ходить к той женщине. Дни становятся все короче, и погода все хуже… а Иерусалим еще очень далеко».
«Мы доберемся вовремя. И поверь Мне, Петр, больше послушания Богу в делании добра, нежели в исполнении внешних обрядов. Эта женщина теперь благодарит Бога со всеми своими детьми, рядом с главой семьи, который настолько поправился, что может на праздник Кущей оказаться в Иерусалиме, тогда как должен был бы к тому времени, перевязанный и покрытый благовониями, спать в могиле. Никогда не подменяй веру показными делами. Никогда не осуждай. Чем ты тогда сумеешь удивить фарисеев, если сам впадешь в тот же грех немилосердия и закроешь сердце для ближнего, говоря: „Я служу Богу – и довольно того“?»
«Ты прав, Учитель. Я невежественнее осла».
«А Я держу тебя рядом с Собой, чтобы сделать тебя мудрым. Не бойся. Хуза предоставил Мне повозку почти до Иавока. Оттуда до брода совсем небольшой переход. Он так настаивал, приводя такие убедительные соображения, что Я уступил, хотя рассуждаю, что Царь бедняков должен пользоваться и средствами бедняков. Но смерть Ионы заставила задержаться, и Мне приходится подстраивать Свои планы под эти непредвиденные обстоятельства».
3. Ученики заговаривают об Ионе, оплакивая его горестную жизнь и завидуя его счастливой кончине.
Симон Зелот бормочет: «Не смог я его осчастливить и подарить Учителю настоящего ученика, созревшего в длительных страданиях и в непоколебимой вере… и мне это причиняет боль. Этот мир так нуждается в преданных личностях, доверившихся Христу, чтобы уравновесить множество тех, кто Его не признаёт и не признáет!»
«Не беда, Симон, – отвечает Иисус, – он более счастлив сейчас. И более деятелен. А ты сделал больше, чем кто-либо мог сделать: и для него, и для Меня. Благодарю тебя также и от его имени. Теперь он знает, кто был его освободителем. И благословляет тебя».
«В таком случае он, кроме того, еще и проклинает Дору», – восклицает Петр.
А Иисус глядит на него и спрашивает: «Ты так думаешь? Ты заблуждаешься. Иона был праведником. Теперь он святой. При жизни он не поддавался ненависти и не проклинал. Не делает этого и сейчас. Он взирает на Рай с места своей передышки и ликует, поскольку уже знает, что вскоре это Преддверие отпустит ожидающих. Вот что он делает».
«А Дору… постигнет Твоя анафема?»
«В каком смысле, Петр?»
«Ну… заставив его одуматься и измениться… или же… поразив его наказанием».
«Я препоручил его Божественной Справедливости. Любовь в Моем лице покинула его».
«Боже милосердный! Не хотел бы я оказаться на его месте!»
«Я тоже!»
«И я тоже!»
«Никто не захотел бы, ибо какова будет Справедливость Совершенного?» – говорят ученики.
«Она будет восторгом для добрых душ и молнией для сатанинских, друзья. Истинно говорю вам: всю жизнь оставаться рабом, прокаженным, нищим – царское блаженство по сравнению с часом, одним только часом Божьей кары».
4. «Дождь, Учитель. Что будем делать? Куда пойдем?». Действительно, на потемневшую поверхность озера, отражающую небо, теперь сплошь покрытое свинцовыми облаками, падают, отскакивая от нее, первые крупные капли дождя, обещающего усилиться.
«В какой-нибудь дом. Попросим укрытия во имя Божие».
«И будем надеяться, что найдем кого-нибудь такого же доброго, как тот римлянин. Не думал, что они такие… Я всегда избегал их, как нечистых, а вижу, что… да, если подытожить, то они лучше многих из нас», – говорит Петр.
«Тебе нравятся римляне?» – спрашивает Иисус.
«Э… я нахожу, что они не хуже, чем мы. Вот только что они из самаритян…»
Иисус улыбается и ничего не говорит.
Они набредают на какую-то женщину, которая гонит перед собой восемь овец.
«Женщина, подскажи, где мы можем найти крышу?..» – задает ей вопрос Петр.
«Я служанка у одного бедного и одинокого мужчины. Но если вы не против зайти… я думаю, что хозяин примет вас любезно».
«Пойдем».
Они быстро идут под сильным ливнем среди овец, торопливо передвигающих свои тучные тела, чтобы избежать проливного дождя. Сходят с главной дороги и выходят на улочку, что ведет к низкому домику. Я узнаю дом крестьянина Иакова, того, которого я видела с Матфием и Марией, двумя сиротами, кажется, из августовского видения[1].
«Вон туда! Проходите вперед, пока я загоню овец в овчарню. За этой оградкой – двор, а по нему дойдете до дома. Он, наверное, в кухне. Не смотрите, что он неразговорчив… У него много неприятностей».
Женщина направляется к какой-то конуре направо. 5. Иисус со товарищи берет левее.
Вот гумно с колодцем и печью в глубине, и яблоня сбоку, а вот дверь в кухню, распахнутая настежь, за которой горит огонь на дровах, и какой-то мужчина налаживает поломанный хозяйственный инструмент.
«Мир этому дому. Прошу у тебя укрытия на ночь для Меня и Моих спутников», – произносит Иисус на пороге у входа.
Мужчина поднимает голову. «Заходи, – говорит он, – и Бог да возвратит Тебе мир, которым Ты делишься. Но… здешний мир! Этот мир стал недругом Иакова с некоторых пор. Заходи, заходи!.. Все заходите. Единственное, что я могу дать вам в изобилии, это огонь… потому что… О! да… Да Ты же, теперь когда Ты снял капюшон (Иисус прикрывал голову краем плаща, придерживая его рукой на шее), и я хорошо Тебя рассмотрел… Да, Ты – галилейский Рабби, тот, которого называют Мессией и который творит чудеса… Это Ты? Скажи, во имя Бога».
«Я Иисус из Назарета, Мессия. Ты знаешь Меня?»
«Я слушал, как Ты в прошлом месяце говорил в доме Иуды и Анны… я был среди сборщиков винограда, поскольку… я беден… Вереница напастей: град, гусеницы, заболевания деревьев и овец… Что до меня, а я один со служанкой, то мне достаточно того, что есть. Но теперь у меня долги, поскольку меня преследуют неудачи… Чтобы не продавать всех овец, я нанимался работать в другие дома… Мало того, мои поля!.. Как будто по ним прошла война, так они были выжжены, а виноград и оливы бесплодны. С тех пор как умерла моя жена, уже шесть лет, словно тут забавляется Маммона. Видишь? Пытаюсь починить этот плуг. Но дерево совсем сгнило. Что делать? Я не плотник – и вот подвязываю, подвязываю. Но все зря. А теперь приходится считать даже мелочь… Продам еще одну овцу, чтобы купить инвентарь. Крыша течет… но меня больше тревожит поле, чем дом. Жаль! Овцы все на сносях… я надеялся пополнить стадо… Увы!»
«Вижу, что Я принес лишние тяготы туда, где их и так много».
«Ты – тяготы? Нет. Я слышал, как Ты говорил, и… у меня на сердце осталось то, что Ты сказал. Я действительно работал честно, и все-таки… Но думаю, что, наверно, я еще не был достаточно добрым. Думаю, доброй была моя жена, которая жалела всех, бедная Лия, умершая слишком рано, слишком рано для своего мужа… Думаю, тогдашнее благополучие падало с Неба благодаря ей. И хочу сделаться добрее, потому что Ты так говоришь и в подражание своей супруге. И многого я не прошу… только бы остаться в этом доме, где она умерла и где я родился… и иметь хлеба для себя и для служанки, которая у меня и работница по дому, и пастушка, и помогает мне, как умеет. Больше у меня нет слуг. Было двое, и мне хватало, так как я сам работал в полях и в оливковой роще… Но хлеба у меня только на одного, и то скудно…»
«Не лишай себя хлеба из-за нас…»
«Нет, Учитель. Был бы у меня хоть кусок, я отдал бы его Тебе. Это для меня честь – принимать Тебя… Я никогда бы на это не понадеялся. А рассказываю Тебе о своих несчастьях, потому что Ты добрый и понимаешь».
«Да, понимаю. 6. Дай Мне тот молоток. Делай не так. Так ты портишь древесину. Дай Мне еще то шило, но сперва его надо раскалить докрасна. Оно лучше просверлит дерево, и мы без труда просунем этот железный стержень. Дай, сделаю. Я был плотником…»
«Ты будешь за меня работать? Нет!»
«Дай Мне поработать. Ты принял Меня как гостя. Я тебе помогу. Люди оказывают друг другу любовь тем, что каждый дает то, что может».
«Ты даешь мир, даешь мудрость и одариваешь чудесами. Ты и так даешь много, очень много!»
«А еще делаю работу. Ну же, не возражай…»
И оставшийся в одной тунике Иисус ловко и искусно управляется с расколотым дышлом, сверлит, соединяет, скрепляет стержнем, испытывает на прочность.
«Еще долго прослужит. До следующего года. А тогда ты сможешь сделать новый».
«Я тоже так думаю. Этот лемех побывал в Твоих руках и теперь благословит мою землю».
«Не поэтому он благословит ее тебе, Иаков».
«Почему же, мой Господин?»
«Потому что ты проявляешь милосердие. Ты не замыкаешься в обидчивом себялюбии и зависти, но принимаешь Мое учение и воплощаешь его на деле. Блаженны милостивые. Они обретут милость».
«Как я проявил его по отношению к Тебе, мой Господь? У меня почти нет места и пищи для Твоих нужд. Есть только благое пожелание, и сейчас меня как никогда угнетает моя бедность, потому что мне нечем почтить Тебя и Твоих друзей».
«Мне достаточно твоего желания. Истинно говорю тебе, что даже чаша воды, поданная во имя Мое, это великое дело в глазах Божьих. Я был уставшим путником посреди ненастья, ты приютил Меня. Наступает обеденный час, и ты говоришь Мне: „Предлагаю Тебе все, что у меня есть“. Приходит ночь, и ты предлагаешь мне дружеский кров. А что еще нужно? Поверь, Иаков. Сын Человеческий не смотрит на великолепие приема и трапезы, Он смотрит на расположение сердца. Сын Божий скажет Отцу: „Отец, благослови Моих благодетелей и всех тех, кто во имя Мое милосерден к братьям“. Вот что Я скажу тебе».
7. Служанка, пока Иисус трудился над бороной, поговорившая с хозяином, возвращается с хлебом, только что надоенным молоком, несколькими завядшими яблоками и подносом оливок.
«То, что есть», – извиняется мужчина.
«О! за этой твоей пищей Я вижу другую пищу, тебе невидимую! И ей насыщаюсь, ибо у нее небесный вкус».
«Ты, Сын Божий, наверное, питаешься какой-нибудь пищей, что Тебе приносят ангелы? Наверное, Ты живешь духовным хлебом».
«Да. Дух имеет большее значение, чем тело, и не только во Мне. Но пищей Мне служит не ангельский хлеб. А скорее, любовь, Отчая и людская. Ее-то Я нахожу на твоем столе, и за нее благословляю Отца, что с любовью привел Меня к тебе, и благословляю тебя, с любовью принимающего Меня и ею Меня оделяющего. Вот в чем Моя пища, как и в том, чтобы исполнять волю Моего Отца».
«Тогда благослови нас и вознеси за меня эту пищу пред Богом. Сегодня Ты – Глава моей семьи, и навсегда останешься моим Учителем и Другом».
Иисус берет и возносит хлеб, держа его на поднятых вверх ладонях, молится, думаю, словами псалма. Затем садится, преломляет хлеб и раздает…
На этом все завершается.
[1] Видение 20.08.1944, которое будет вставлено в главу 298