26 апреля 1945.
1. Иисус шагает впереди один, идя вдоль изгороди из кактусов, что, посмеиваясь над всеми остальными облетевшими растениями, сверкают на солнце своими мясистыми колючими лопастями, на которых кое-где есть выжившие плоды, сделавшиеся от времени кирпично-красными, а кое-где уже блестят своей тронутой киноварью желтизной ранние цветы.
Позади апостолы, они шепчутся между собой и, мне кажется, вовсе не воспевают хвалы Учителю.
Который в какой-то момент внезапно оборачивается и говорит: «„Присматривающийся к ветрам не посеет, а наблюдающий за облаками никогда не пожнет“[1]. Это древняя поговорка. Но Я ей следую. И вы видите, что там, где вы страшились противных ветров и не хотели оставаться, Я нашел почву и возможность посеять. И несмотря на „ваши“ облака, на которые, замечу, вам не стоило бы показывать там, где Милосердие хочет явить свое солнце, Я уверен, что уже кое-что пожал».
«Но в то же время никто не попросил Тебя о чуде. Их вера в Тебя довольно странная».
«А ты думаешь, Фома, что только требование чуда доказывает наличие веры? Ошибаешься. Все наоборот. Когда желают чуда, чтобы поверить, это признак того, что без такого чуда, без явного доказательства, они бы не поверили. Напротив, говорящий: „верю“ в ответ на чьи-то слова показывает наибольшую веру».
«Раз так, то эти самаритяне лучше нас!»
«Я этого не говорю. Но в их состоянии духовной неполноценности они продемонстрировали гораздо бóльшую способность к пониманию Бога, нежели верующие из Палестины. Вы это неоднократно встретите в своей жизни и, прошу вас, вспоминайте также и этот эпизод, чтобы уметь обходиться без предвзятости по отношению к тем душам, что будут приходить к вере во Христа».
«Однако – прости, Иисус, что я говорю это Тебе – мне кажется, что при всей той ненависти, что тянется за Тобой, было бы неполезно вызывать новые осуждения. Если члены Синедриона узнали бы, что Ты проявил…»
«Да скажи уж: „любовь“, поскольку именно это Я проявил и проявляю, Иаков. И ты, будучи Моим двоюродным братом, в состоянии понять, что Я не могу испытывать ничего иного, кроме любви. Я демонстрировал тебе, что испытываю только любовь даже к тем, кто был Мне враждебен среди Моих единокровных и земляков. И как Я мог не испытывать любовь к этим людям, которые проявили ко Мне уважение, хотя и не знали Меня? Члены Синедриона могут творить всякое зло, какое пожелают. Но вовсе не опасение этого будущего зла станет преградой для Моей всеохватной и вседеятельной любви. Впрочем… даже в этом случае… Я бы не помешал Синедриону, при его ненависти, найти против Меня обвинения».
«Но Ты, Учитель, теряешь Свое время в стране идолопоклонников, тогда как Тебя ждет такое множество мест в Израиле. Ты говоришь, что каждый час следует посвящать Господу. Разве не потеряны эти часы?»
«День, потраченный на собирание рассеянных овец, не потерян. Не потерян, Филипп. Сказано: „Чтущий Закон умножает пожертвования… а проявляющий милосердие приносит жертву“. Сказано: „Давай Всевышнему в соответствии с тем, сколько от Него получил, и с легким сердцем жертвуй по своим способностям“[2]. Я это и делаю, друг. И время жертвоприноше-ния не потрачено зря. Я проявляю милосердие и пользуюсь
теми способностями, что получил, жертвуя Свой труд Богу. Так что не переживайте. 2. А впрочем… кто из вас хотел просьбы о чуде, чтобы убедиться, что жители Сихаря верят в Меня, тот сейчас получит желаемое. Тот мужчина следует за нами, конечно, не просто так. Остановимся».
Действительно, мужчина приближается. Он выглядит согнувшимся под тяжестью огромного узла, который тащит наперевес на своих плечах. Видя, что вся компания остановилась, он тоже останавливается.
«Он хочет нам навредить. Остановился, поскольку видит, что мы его заметили. Э! это самаритяне!»
«Ты в этом уверен, Петр?»
«О! Совершенно!»
«Тогда оставайтесь тут. Я пойду ему навстречу».
«Только не это, Господь! Если Ты пойдешь, я тоже пойду».
«Ну, тогда иди».
Иисус направляется к мужчине. Петр семенит рядом, любопытный и неприязненный одновременно. Когда они уже в нескольких метрах друг от друга, Иисус говорит: «Чего ты хочешь, муж? Кого ищешь?»
«Тебя».
«А почему ты не искал Меня в городе?»
«Не осмелился… Если бы Ты оттолкнул меня при всех, мне было бы слишком больно и стыдно».
«Ты мог позвать Меня, когда Я был только со Своими учениками».
«Надеялся подойти к Тебе, когда Ты один, как Фотина. У меня тоже серьезная причина для общения только с Тобой…»
«Чего ты хочешь? Что ты несешь на плечах с таким трудом?»
«Мою жену. Ей овладел дух и сделал ее тело омертвевшим, а ум угасшим. Мне приходится ее кормить, одевать, носить как дитя. Это случилось непредвиденно, без всякого заболевания… Ее называют „бесноватой“. У меня от этого скорби. И трудности. И расходы. Взгляни».
Мужчина опускает на землю свой узел с неподвижным телом, завернутым в плащ, словно в мешок, и открывает лицо женщины, еще молодой, но, если бы та не дышала, можно было бы сказать, что умершей. Закрытые глаза, приоткрытый рот… лицо умирающей.
Иисус наклоняется над несчастной, уложенной на землю, глядит на нее, глядит на ее мужа: «Ты веришь, что Я в силах? Почему ты в это веришь?»
«Потому что Ты Христос».
«Но ты не видел никаких доказательств этому».
«Я слышал Твою речь. Этого достаточно».
3. «Слышишь, Петр? Что скажешь: что Мне сейчас поделать перед лицом такой доблестной веры?»
«Ну… Учитель… Ты… Я… Ну, в общем, поступай по-Своему». Петр очень смущен.
«Хорошо. Поступлю. Мужчина, осторожно». Иисус берет женщину за руку и приказывает: «Выйди из нее, повелеваю».
Женщину, до сих пор неподвижную, охватывает страшная судорога, сначала безмолвная, а потом с завываниями и стонами, которые заканчиваются громким криком, во время чего она открывает глаза, до того закрытые, вытаращив их, словно опомнившись от сонного кошмара. Затем она успокаивается и немного растерянно озирается вокруг, первым делом останавливая взгляд на Иисусе, улыбающемся ей Незнакомце… рассматривает дорожную пыль, на которой она лежит, кустик травы, выросший на обочине дороги, на котором, словно жемчужины, поместились белые с красным головки маргариток, готовые распуститься, смотрит на изгородь из кактусов, на небо, такое лазурное, и затем переводит взгляд и видит своего мужа… своего мужа, что беспокойно глядит на нее и ловит каждое ее движение. Она улыбается, а потом в полной свободе, вернувшейся к ней, вскакивает на ноги и припадает к груди своего супруга, который со слезами гладит ее и обнимает.
«Как? Как я здесь? Почему? Кто этот Человек?»
«Это Иисус, Мессия. Ты была больна. Он тебя исцелил. Скажи Ему, что ты Его любишь».
«О! конечно! Благодарю… Но что со мной было? Мои дети… Симон… я не помню вчерашнего, но помню, что у меня есть дети…»
Вступает Иисус: «Не обязательно тебе помнить вчерашнее. Держи всегда в уме сегодняшнее. И будь хорошей. До свидания. Будьте добрыми, и Бог будет с вами». И Иисус быстро уходит, сопровождаемый благословениями их обоих.
Присоединившись к остальным, что все еще стоят, прислонившись к изгороди, Он не говорит с ними. Но обращается к Петру: «И что? Ты, который был уверен, что тот человек хотел причинить Мне зло, что скажешь? Симон, Симон! Сколько еще тебе не хватает до совершенства! Сколько всего вам не хватает! За исключением явного идолослужения, у вас есть все их грехи и сверх того высокомерие в суждениях. Теперь давайте пообедаем. Мы не сможем до ночи добраться туда, куда Я хотел. Переночуем на каком-нибудь сеновале, если не найдем лучшего».
Двенадцать, с чувством внутреннего упрека, без разговоров усаживаются и поедают свои запасы. Безмятежное дневное солнце освещает местность, которая плавными волнами опускается к равнине.
4. Закончив трапезу, они еще некоторое время отдыхают, потом Иисус встает и говорит: «Идите сюда: ты, Андрей, и ты, Симон. Я собираюсь пойти посмотреть, дружествен ли тот дом, или враждебен»; и Он уходит, тогда как остальные остаются на месте и молчат, пока Иаков Алфеев не обращается к Иуде Искариоту: «А та, что идет сюда, не та ли это женщина из Сихема?»
«Да. Это она. Узнаю ее по одежде. Что ей нужно?»
«Идти своей дорогой», – отзывается надувшийся Петр.
«Нет. Она слишком в нас всматривается, даже прикрывает глаза ладонью».
Они наблюдают за ней до тех пор, пока она, подойдя поближе, не говорит смиренным тоном: «Ваш Учитель, где Он?»
«Ушел. Чего ты о Нем спрашиваешь?»
«Он мне понадобился…»
«Он не проводит время с женщинами», – сухо отвечает Петр.
«Знаю. С женщинами нет. Но я – женская душа, которая в Нем нуждается».
«Оставь ее», – советует Иуда Алфеев. И отвечает Фотине: «Подожди. Он скоро вернется».
Женщина отходит к закоулку, где дорога сворачивает, и стоит там неподвижно и тихо, так что никто не обращает на нее внимания. Однако Иисус быстро возвращается, и Петр говорит: «Вот и Учитель. Скажи Ему, что хотела, и поторопись». Женщина даже не отвечает ему, а подходит к Иисусу и молча склоняется к Его ногам.
«Фотина, чего ты от Меня хочешь?»
«Твоей помощи, Господин. Я так слаба. И больше не хочу грешить. Я уже сказала это своему мужчине. Но теперь, когда я больше не грешница, я ничего не умею. Я не знаю, что такое добро. Что мне делать? Скажи мне Ты сам. Я это грязь. Но Твои ступни тоже ступают по дороге, чтобы идти навстречу душам. Наступи на мою грязь, но доберись Своим советом до моей души», – и она плачет.
«Ходить за Мной тебе, одинокой женщине, было бы нельзя. Но если ты в самом деле хочешь больше не грешить и понять, как это – не грешить, возвращайся в свой дом с покаянным духом и жди. Придет день, женщина, когда среди многих других, таких же искупленных, ты сможешь оказаться рядом со своим Искупителем и освоить науку Добра. Иди. Не бойся. Будь верна своей нынешней решимости не грешить. До свидания».
Женщина целует пыль, поднимается и несколько шагов пятится назад, не поворачиваясь спиной, а потом уходит в сторону Сихема…
[1] Эккл. 11:4
[2] Цитаты, соответственно, из: (Сир. 36:1-2) и (Сир. 36:9)