19 февраля 1945.
1. Рыночная площадь Иерихона с ее деревьями и голосящими продавцами. В углу мытарь Закхей занят своим… вымогательством, законным и незаконным. Должно быть, он занимается также куплей-продажей драгоценностей, поскольку я вижу, как он взвешивает и оценивает ожерелья и вещицы из благородного металла, не знаю, отданные ему вместо денег от невозможности заплатить пошлины иным образом или проданные еще по какой-либо необходимости.
Сейчас очередь стройной женщины, которая вся укутана в большой плащ какого-то ржаво-серого цвета. Ее лицо тоже покрыто тканью из виссона, желтоватой и очень плотной, что не позволяет заглянуть ей в лицо. Заметна лишь стройность ее тела, угадывающаяся даже несмотря на эту темно-серую мантию, в которую оно завернуто. Наверное, она молода, по крайней мере, судя по тому, что видно, а именно: по ладони, на мгновение высовывающейся из-под накидки и передающей золотой браслет, и по ступням, обутым в не самые простые сандалии, а снабженные верхом и переплетающимися кожаными ремешками, за которыми видны только пальцы, гладкие и девичьи, и чуть-чуть лодыжки, стройные и очень белые. Она протягивает свой браслет не говоря ни слова, не торгуясь берет деньги и поворачивается, чтобы уйти.
Теперь я замечаю, что за спиной у нее Искариот, который внимательно за ней наблюдает и, когда она уже собирается уходить, что-то ей говорит, чего я не могу разобрать. Однако она, будто немая, не отвечает и проворно уходит в ворохе своих одежд.
Иуда интересуется у Закхея: «Кто она?»
«Я не спрашиваю имен у своих клиентов, особенно когда они послушные, как эта».
«Она молода, так ведь?»
«Похоже».
«Но она иудейка?»
«А кто ее знает? Золото во всех краях желтое».
«Дай мне посмотреть на этот браслет».
«Хочешь его купить?»
«Нет».
«А тогда незачем. Что думаешь: он заговорит вместо нее?»
«Хотел поглядеть, может, понял бы, кто она…»
«Так неймётся? Ты что: некромант-гадатель или собака-ищейка, почуявшая след? Ступай отсюда, успокойся. Если она так выглядит, то она или честная и несчастная, или прокаженная. Поэтому… какое тебе дело».
«Мне не нужна женщина», – пренебрежительно отвечает Иуда.
«Возможно… Но судя по твоему лицу, в это верится с трудом. Ладно, если тебе больше ничего не нужно, отойди в сторону. Мне надо обслужить других».
Иуда отходит раздосадованный и спрашивает у торговца хлебом и у торговца фруктами, не знакома ли им та женщина, которая перед этим купила у них хлеба и меда, и не знают ли они, где она живет.
Они не знают. Отвечают: «Приходит иногда, каждые два или три дня. Но где проживает, не знаем».
«А как она разговаривает?» – не унимается Иуда.
Оба продавца смеются, и один отвечает: «При помощи языка».
Иуда грубит им и уходит… 2. чтобы очутиться прямо посреди группы учеников, сопровождающих Иисуса, что пришли купить хлеба и чего-нибудь сопутствующего для своей повседневной трапезы. Взаимное и… не очень-то восторженное удивление.
Иисус произносит лишь: «Ты здесь?»; и пока Иуда что-то бормочет, Петр разражается громким смехом и говорит: «Ну вот, я слепой и маловерный. Не вижу никаких виноградников. И не верю в такое чудо».
«Да о чем ты?» – спрашивают двое или трое из учеников.
«Правду говорю. Здесь нет виноградников. И не могу поверить, что Иуда тут, среди этой пыли, собирает виноград лишь потому, что он ученик Рабби».
«Сбор винограда давно закончился», – сухо отвечает Иуда.
«И Кериот на много миль отсюда», – добивает Петр.
«Ты сразу на меня нападаешь. Ты ко мне враждебен».
«Нет. Я не такой простофиля, как тебе представляется».
«Хватит», – прерывает Иисус. Он, однако, суров. Обращается к Иуде: «Не рассчитывал тебя здесь повстречать. Думал, это произойдет не раньше, чем в Иерусалиме на празднике Кущей».
«Завтра иду туда. Я ждал тут одного друга семьи, который…»
«Прошу тебя: хватит».
«Не веришь мне, Учитель? Клянусь Тебе, что я…»
«Я ни о чем тебя не спрашиваю и прошу тебя ничего не рассказывать. Ты здесь. И на этом достаточно. Рассчитываешь пойти с нами или у тебе еще есть недоделанные дела? Отвечай без церемоний».
«Нет… я все закончил. Все равно тот человек не пришел, и я иду на праздник в Иерусалим. А Ты куда идешь?»
«В Иерусалим».
«Сегодня же?»
«Этим вечером буду в Вифании».
«У Лазаря?»
«У Лазаря».
«Тогда и я пойду».
«Иди и ты до Вифании. Потом Андрей с Иаковом Зеведеевым и Фомой пойдут в Гефсиманию, сделают приготовления и будут ждать всех нас, и ты оправишься с ними ». Иисус так подчеркивает эти слова, что тот не возражает.
«А мы?» – спрашивает Петр.
«Ты с Моими братьями и с Матфеем пойдешь туда, куда Я вас направлю, чтобы к вечеру вернуться. Иоанн, Варфоломей, Симон и Филипп останутся со Мной, то есть, пройдут по Вифании и объявят, что пришел Рабби и будет говорить в девятом часу».
3. Они торопливо идут через пустые поля. Атмосфера сгущается, но не в ясном небе, а в их сердцах; все это чувствуют и продвигаются молча.
Когда они достигают Вифании – а если идти из Иерихона по той дороге, то дом Лазаря будет один из первых, – Иисус отпускает группу, что должна следовать в Иерусалим, затем другую, которую посылает в сторону Вифлеема, произнося: «Идите уверенно. На полдороге встретите Исаака, Илию и остальных. Скажите, что Я буду в Иерусалиме много дней и что Я жду их, чтобы благословить».
Между тем Симон постучал в ворота, и они открылись. Слуги извещают хозяина – и прибегает Лазарь.
Иуда Искариот, который уже успел отойти на несколько метров, поворачивает назад с извинением, обращенным к Иисусу: «Я расстроил Тебя, Учитель. Я это понял. Прости меня», – и в то же время через распахнутые ворота исподтишка поглядывает в сад и в направлении дома.
«Да. Хорошо. Ступай. Ступай. Не заставляй товарищей ждать».
Иуде все-таки приходится уйти.
Петр бормочет: «Надеялся, вдруг распоряжение поменяется».
«Это вряд ли, Петр. Я знаю, что делаю. А ты к этому человеку имей снисхождение…»
«Постараюсь. Но не обещаю… До свидания, Учитель. Идем, Матфей, и вы двое. Пойдем быстро».
«Мой мир всегда с вами».
4. Иисус входит с четырьмя оставшимися и, поцеловавшись с Лазарем, представляет Иоанна, Филиппа и Варфоломея, а затем отпускает их, оставшись только с Лазарем.
Они направляются к дому. На этот раз под красивой галереей оказывается женщина. Это Марфа. Не такая высокая, как ее сестра – но все-таки высокая и смуглая, тогда как та светловолосая и с розовой кожей, – это, тем не менее, красивая девушка с гармонично полным и хорошо вылепленным телом и темно-каштановой шевелюрой, под которой – смуглый гладкий лоб, а также нежные и кроткие глаза: черные, вытянутые и бархатные, с темными ресницами. Нос у нее слегка изогнут книзу, а маленький рот выделяется краснотой на фоне смуглого оттенка щек. Она улыбается, показывая здоровые и белоснежные зубы.
Одета она в темно-синее шерстяное одеяние с красными и темно-зелеными галунами на шее и по краям широких рукавов, доходящих до локтя, из-под которых выглядывают еще одни рукава из тончайшего белого льна, стянутые на запястьях обвивающим их шнурком. Эта тончайшая белая блузка виднеется и поверх груди, у основания шеи, где она стянута тесьмой. В качестве пояса у нее красно-сине-зеленая перевязь из очень тонкой материи, перехватывающая ее поверх бедер и свешивающаяся на левую сторону бантом с бахромой. Богатое и целомудренное одеяние.
«У меня есть сестра, Учитель. Вот она. Это Марфа, добрая и благочестивая. Утешение и достоинство моей семьи, и радость бедного Лазаря. Раньше она была первой и единственной моей радостью. Теперь она вторая, потому что первая – это Ты».
Марфа преклоняется до земли и целует край одежды Иисуса.
«Мир доброй сестре и целомудренной женщине. Вставай».
Марфа поднимается и входит в дом вместе с Иисусом и Лазарем. Потом просит позволения отлучиться по домашним заботам.
«Это мое утешение…» – негромко произносит Лазарь и смотрит на Иисуса испытующим взглядом. Однако Иисус делает вид, что его не замечает.
5. Лазарь интересуется: «Как Иона?»
«Он умер».
«Умер? Тогда…»
«Он попал ко Мне уже на последнем издыхании. Но умер свободным и счастливым в Моем доме, в Назарете, рядом со Мной и Моей Матерью».
«Дора прикончил его прежде, чем отдать Тебе!»
«Да, тяжким трудом, а также избиениями…»
«Это дьявол, и он Тебя ненавидит. Эта гиена ненавидит весь мир… не сказал он Тебе, что ненавидит Тебя?..»
«Он Мне это сказал».
«Остерегайся его, Иисус. Он способен на все. Господин… что Тебе говорил Дора? Не уговаривал избегать меня? Не выставлял ли в постыдном свете бедного Лазаря?»
«Думаю, ты Меня достаточно знаешь, чтобы понимать, что Я сужу независимо и справедливо, и что если люблю, то люблю, не заботясь о том, блага или беды по мнению мира принесет Мне эта любовь».
«Но этот человек жесток, и он свиреп в нанесении ран и в причинении вреда… Меня он тоже измучил несколько дней назад. Пришел сюда ко мне и наговорил… О! я уже и так измучен! Зачем стремиться отдалить от меня еще и Тебя?»
«Я утешение измученных и спутник покинутых. Я пришел к тебе, в том числе и поэтому ».
«А! Значит, Ты знаешь?.. О! мой позор!»
«Нет. Почему твой? Знаю. И что с того? Произнесу ли Я анафему – тебе, страдающему? Я есть Милосердие, Мир, Прощение и Любовь для всех – и не тем ли более для неповинных? Ты не виновен в том грехе, из-за которого страдаешь. Как Я могу ожесточиться на тебя, если Мне жалко даже ее?.. »
«Ты видел ее?»
«Видел. Не плачь».
Но Лазарь, уронив голову на скрещенные поверх стола руки, начинает горестно рыдать.
Показывается Марфа и смотрит. Иисус знáком просит ее молчать. И Марфа уходит в слезах, что бесшумно скатываются по ее лицу.
Лазарь понемногу успокаивается и извиняется за свою слабость. Иисус утешает его и, поскольку Его друг хочет на минуту отлучиться, выходит в сад и начинает прохаживаться между клумбами, на которых все еще продолжают цвести несколько ярко-красных роз.
6. Вскоре к Нему подходит Марфа: «Учитель… Лазарь поговорил с Тобой?»
«Да, Марфа».
«Лазарь не находит себе места с тех пор, как понял, что Ты знаешь и что Ты ее видел…»
«От кого он это узнал?»
«Сначала от того человека, который был с Тобой и называет себя Твоим учеником: такой молодой, высокий, смуглый и безбородый… потом от Доры. Этот нас исхлестал своим презрением. Тот же просто сказал, что вы видели ее на озере… с ее любовниками…»
«Ну не плачьте вы по этому поводу! Думаете, Я не ведал об этой вашей ране? Я знал о ней еще когда был с Отцом… Не падай духом, Марфа. Ободрись и выше голову».
«Помолись за нее, Учитель. Я молюсь… но не умею простить совсем, и Предвечный, наверное, не принимает такую молитву».
«Ты правильно сказала: необходимо прощать, чтобы быть прощенными и услышанными. Я уже молюсь за нее. Но Мне нужно прощение от тебя и от Лазаря. Ты, добрая сестра, сможешь поговорить с ним и преуспеть лучше Меня. Его рана слишком открытая и болит даже от Моего легкого прикосновения. Ты на это способна. Принесите мне ваше всецелое, святое прощение, и Я сумею…»
«Простить… Мы не в силах. Наша мать умерла от горя из-за ее злодеяний и… тогда они были еще незначительны по сравнению с теперешними. Я вижу муки моей матери… они всегда перед моими глазами. И вижу то, как страдает Лазарь».
«Она больна, Марфа, она не в себе. Простите ее».
«Она бесноватая, Учитель».
«А что такое демоническая одержимость, как не болезнь духа, зараженного Сатаной до такой степени, что он, утратив свою природу, превращается в демоническую сущность? Как иначе объяснить некоторые человеческие извращения? Извращения, которые делают человека по жестокости хуже диких зверей, а по сластолюбию похотливее обезьян, и так далее, и из него получается какой-то гибрид, в котором перемешаны человек, животное и демон. Этим-то и объясняется то, что поражает своей непостижимой гнусностью в столь многих созданиях. Не плачь. Прости. Я вижу. Поскольку у Меня есть вѝдение, более высокое, чем зрение или знание сердца. Я обладаю вѝдением Бога. Вижу, и говорю тебе: прости, потому что она больна».
«Тогда исцели ее!»
«Я исцелю ее. Имей веру. Я тебя осчастливлю. Но ты должна простить и сказать Лазарю, чтобы он сделал то же. Прости. Полюби ее снова. Пообщайся с ней. Поговори с ней, как будто она такая же как ты. Поговори с ней обо Мне…»
«Как Ты хочешь, чтобы она поняла Тебя, Святого?»
«Будет казаться, что не понимает. Но даже одно Мое Имя – уже спасение. Добейся, чтобы она думала обо Мне и упоминала Меня. О! Сатана убегает, когда сердце начинает вспоминать о Моем Имени. Улыбнись, Марфа, этой надежде. Посмотри на эту розу. Дождь в прошлые дни губил ее, но сегодняшнее солнце, гляди, расправило ее – и она стала еще прекрасней, потому что дождевые капли, оставшиеся на ее лепестках, украшают ее как будто алмазами. Так будет и в вашем доме… Сейчас слезы и горе, а потом… радость и слава. Ступай. Скажи это Лазарю, пока Я помолюсь Своему Отцу за Марию и за вас в тиши твоего сада…»
На этом все кончается.