В это время Хрущев начал борьбу с наследством Сталина в строительстве и архитектуре. Было объявлено, что высотные дома в Москве – это очень плохо, что надо экономить народные деньги и устранять все излишества в архитектуре. Народу жить негде, а тут деньги тратятся на разные финтифлюшки. Пошла директива – все лишнее убрать, излишеств ни‑ни‑ни. Стали искать излишества и в нашем УНР.
А у нас, как на грех, казармы, склады, масса инженерных сетей и жилые дома самого простейшего вида. Начальник УНР докладывает, что ничего не нашли. Его куда‑то вызвали, что‑то сказали. Он вызывает меня и говорит: «Убирай башенки на больнице». Разломали башенки, здание стало кургузым, зато послали отчет, что достигнута экономия в строительстве за счет того, что не стали строить башенки.
В это время стали происходить странные вещи. Председателем правительства стал Маленков. Он заявил, что надо теперь заниматься не только тяжелой промышленностью, но и легкой. Под это дело в Иванове и других центрах текстильной промышленности из сельских мест набрали массу женщин. Оказалось, что Маленков не прав. Приоритет все равно за тяжелой промышленностью. Маленкова сняли, а к нам в строительное управление Кронштадта вместо солдат направили 300 человек женщин маленковского призыва в легкую промышленность.
Бедные женщины. Сколько пришлось им перенести. Расселили их в бывших казармах и направили на стройку учениками. Когда солдат учат строить, его казна кормит, поит и одевает. А гражданским ученикам на стройке платили 200 рублей в месяц. Обед в рабочей столовой тогда стоил пять рублей.
Человек пятьдесят этих женщин направили и на мой участок для обучения.
А в это время – подписка на заем. Девчата, конечно, не подписываются ни на копейку. Меня вызывают, твои люди, ты за них отвечаешь, иди агитируй и обеспечь подписку. Никуда я не пошел, никого не агитировал. Просто доложил, что результат агитации нулевой.
В Кронштадте в это время трудились опытнейшие строительные начальники, у которых мы учились как инженерному делу, так и искусству выживания.
В нашем УНР главным инженером был И. С. Горелик. Как‑то он вызвал меня и говорит, что был у коменданта крепости, где на совещании шла речь об одном объекте моего участка. Дела на объекте шли неважно, и комендант крепости обругал Горелика, применяя при этом весьма крепкие выражения. Горелик все это мне рассказал со смехом, особенно цитируя выражения и угрозы, что такого главного инженера такой‑то метлой надо гнать с должности.
Я расстроился, что подвел своего главного инженера, и обеспокоенно спросил, неужели речь идет о снятии с должности. Горелик сказал: «Витя, запомни: если начальник кричит на тебя и матерится, значит, он тебя любит, он тебе доверяет. Так что мне беспокоиться не о чем. Страшно, когда начальник говорит: «Проходите, товарищ Горелик. Садитесь, пожалуйста. Объясните пожалуйста, почему и т. д.».
Много раз я потом убеждался в правильности этого тезиса Горелика.
К 1955 году в стране начались подвижки по многим направлениям. Одним из наиболее крупных событий стало освоение целины.
В структуре военно‑строительных органов произошло чрезвычайно важное и полезное событие – строительные батальоны были преобразованы в военно‑строительные отряды (ВСО). Солдаты в них стали военными рабочими. За свою работу на стройке отряд получал от строительной организации все заработанные деньги. Часть шла на содержание отряда, остальные начислялись на личные счета военных рабочих.
Из 37‑ми офицеров батальона в военно‑строительном отряде осталось семь. Их стали называть «Семеро смелых». Кинофильм с таким названием был популярен до войны.
Были опасения, что эти отряды станут неуправляемыми, что дисциплину там не удержать и т. п.
Сперва были беспорядки, но потом все утряслось.
Военные рабочие стали работать лучше солдат. Эффект реформы был явный.
В дальнейшем штаты ВСО корректировались, статус военных рабочих уточнялся, в конце концов они вновь стали солдатами, но главное осталось – солдат стал работать за деньги.
В нашем Военно‑морском флоте также происходили крупные перемены. Происходила переориентация в главном: куда и как идти флоту.
Было принято решение о сокращении объемов капитального строительства в Кронштадте и о развертывании нового крупного строительства на Тихоокеанском флоте.
31 декабря 1955 года в 22 часа мне удалось собрать все подписи под актом сдачи в эксплуатацию жилого дома, что завершило выполнение годового плана УНР.
Встретил дома Новый год с женой и семимесячным сыном, пришел на работу на следующий день, где мне немедленно вручили предписание – прибыть 8 января 1956 года в отдел кадров Тихоокеанского флота для прохождения дальнейшей службы.
Тихоокеанский флот – Стрелок
К новому месту службы на Тихий океан я ехал поездом. Из Москвы до Владивостока продолжительность пути составляла тогда восемь с половиной суток.
В те времена такая дальняя поездка в купированном вагоне скорого поезда была приятным путешествием. В вагоне было два проводника, содержавшие свое заведение в чистоте и порядке. На узловых станциях состояние вагонов проверялось сотрудниками санитарного контроля.
Качество пищи в вагонах‑ресторанах фирменных поездов было отменным.
Потом все изменилось, в вагонах стало грязно, а в поездных ресторанах как в забегаловках.
В середине пятидесятых годов на всех остановках поезда были привокзальные рынки с разнообразным и качественным набором всего съестного. Были и специализированные рынки. Например, ночью поезд проходил через какую‑то станцию, где продавали только пуховые оренбургские платки, через какую‑то другую, опять ночью, где были громадные связки чудесного репчатого лука. На станции Кунгур продавали игрушки и копилки, где‑то рыбу, где‑то баранину. Проводники заранее все объявляли, что позволяло принять наиболее оптимальное решение, где и как завтракать, обедать и ужинать.
Привокзальные рынки придавали дальней дороге на поезде неповторимую прелесть и своеобразие, которые безвозвратно утеряны.
В районе Байкала на скале был высечен барельеф с изображением Сталина, подсвечиваемый специальным прожектором. Работа великолепная и зрелище эффектное. Говорили, что это сделал какой‑то заключенный, за что его вроде бы отпустили на свободу.
Во Владивосток поезд прибыл поздней ночью. Вышел на привокзальную площадь, пурга метет, за небольшим светлым кругом около здания вокзала – все остальное в кромешной тьме. Спросил, где военная гостиница. Махнули рукой – тут недалеко. Как‑то добрался, мест нет. Спасибо, положили в коридоре.
Утром вышел на улицу, а там резкий ветер несет тучи угольной пыли. Практически весь город на печном отоплении или от местных котельных, а топливо – дальневосточный уголь, сгорание плохое, все мелкие несгоревшие остатки в трубу и на улицу.
Поискал глазами бухту Золотой Рог, о великолепии которой много слышал и читал, толком ничего не увидел, только корабли, суда и портовые краны. Невольно вспомнил знаменитую фразу Остапа Бендера: «Нет, это не Рио‑де‑Жанейро» и пошел в отдел кадров.
В отделе кадров флота мне дали назначение начальником участка одного из УНР Военно‑морского строительного управления «Дальвоенморстрой», располагавшегося в поселке Крым на расстоянии 99 км от Владивостока. Для меня это расстояние, именно в 99 км, не имело никакого значения, а вот для офицеров, которые служили во Владивостоке, а их переводили в Крым, – значило много. Дело в том, что при переводе офицера на новое место службы на расстояние больше 100 км денежное подъемное пособие выдавалось в полном размере. При этом, что для 101 км, что для 10 000 км, как было у меня, размер пособия не изменялся. Но за 99 км этот размер пособия уменьшался вдвое, что, естественно, вызывало недовольство офицеров.
Начальником Дальвоенморстроя был инженер‑полковник Ю. Е. Васильев.
УНР, в который я прибыл для дальнейшего прохождения службы, командовал инженер‑майор Клифус Н. А.
В состав Дальвоенморстроя входило до десятка УНР и других специальных организаций, с числом работающих около десяти тысяч человек.
Эта организация была создана специально для строительства новой базы Тихоокеанского флота. Параллельно на флоте существовало Строительное управление флота, которое вело строительные работы на всех других объектах флота.
Создание специально для строительства новой базы флота, отдельной мощной организации, свидетельствовало о чрезвычайной важности этого дела.
Новая база была впоследствии названа Военно‑морская база «Стрелок» по названию пролива между островом и материком на подходе к базе.
ВМБ «Стрелок» – это начало нового периода в развитии системы базирования Тихоокеанского флота, который планомерно превращался в мощную ракетно‑ядерную группировку советского Военно‑морского флота.
Новая база начала строиться строго по науке, т. е. не кусочками, а по заранее разработанным зональной схеме и генеральным планам отдельных площадок. Зональная схема включала не только гавань для стоянки кораблей, специальные площадки, жилые и казарменные городки, судоремонтный завод, дороги автомобильные и железные, но также производственную базу строителей.
Перед началом строительства строилась сперва промбаза, а потом на ее основе приступали к строительству основных объектов. Промбаза по тем временам была просто шикарная. Завод сборного железобетона, карьеры каменные и песчаные, база механизации, автобаза, автомобильные и железные дороги.
Военно‑строительные отряды обустраивались в каменных зданиях, койки в один ярус, отличные бытовые комнаты.
На первых порах, естественно, были и сборно‑щитовые казармы, в которых временно размещались конторы, общежития для офицеров, столовые и т. п.
Начальник нашего УНР Н. А. Клифус был призван в строительные органы флота из запаса. Его даже во время войны в армию не призывали, он был управляющим строительным трестом на Урале и обустраивал там заводы, эвакуированные с запада.
И таких примеров были десятки, когда уже немолодые люди и с большим стажем работы призывались специально в Дальвоенморстрой. Звания они имели маленькие, так как были из запаса, а должности занимали большие, потому что за спиной у них был практический опыт. Укомплектование Дальвоенморстроя происходило исключительно высокими темпами.
Военно‑строительные батальоны располагались в зимних палатках. Офицеров и служащих, прибывающих из самых различных мест, размещали в казармах, где в одном помещении спали более ста офицеров чином от полковника до лейтенанта. Койки стояли впритык, так что на койку можно было попасть, перелезая через спинку койки. Все удобства на улице. Электрический свет был только до 12 часов ночи. На улице мороз и темнота. Если удобства потребовались после полуночи, то пользоваться ими было крайне неудобно.
Несколько каменных казарм досталось Дальвоенморстрою от Шкотовского сектора береговой обороны, который ко времени моего приезда был уже расформирован.
Шкотовский сектор береговой обороны был в свое время флотским соединением, обеспечивающим защиту морского побережья от высадки десантов. В его состав входили береговые артиллерийские батареи и пулеметные батальоны, огневые точки которых тянулись вдоль побережья, а также батальоны морской пехоты. Сектор находился в непосредственной близости от Владивостока.
На западных рубежах страны шла война с Германией, а здесь рядом Япония – союзник Германии. Напряжение всю войну было высоким, во всем секторе круглосуточное дежурство.
Мои товарищи, которые прибыли в Дальвоенморстрой, когда управление Шкотовским сектором завершало процесс расформирования, наблюдали такую сцену. На середину бухты удивительной красоты вышли два гребных яла с матросами береговой обороны на веслах. На первом яле комендант сектора, его начальник штаба и замполит. Все с женами. На борту яла самовар. На втором яле – духовой оркестр. Тишина. Вода – чистейшая. Видно дно. Видно рыбу. Берега – сказка. Уссурийская тайга. Кто не видел уссурийской тайги в ее первозданном виде, тому никакие описания не помогут, все равно не поймет, что это такое.
Оркестр играет вальсы, полковники с женами пьют чай.
И вот в эту тишину, в эту красоту, в это благолепие нахлынули тысячи людей, сотни автомашин, сотни тракторов, бульдозеров и экскаваторов. Загремели взрывы в карьерах, загрохотали землечерпалки.
Надо прямо сказать, об экологии тогда речи не было. Не было в проекте и раздела «Охрана окружающей среды».
Но в целом проект был сделан аккуратно, да и строители были не совсем варвары, поэтому природу, конечно, попортили, но в пределах терпимости.
Дальвоенморстроем было развернуто новое крупномасштабное строительство объектов, рассчитанных на защиту от средств массового поражения, т. е. от ядерных боеприпасов.
Ранее я писал, что береговые батареи строились из расчета сопротивляемости прямому попаданию артиллерийского снаряда. Здесь защитные сооружения строились из условия противостояния ударной волне ядерного взрыва.
Наш УНР занимался строительством собственной производственной базы Дал ьвоенморстроя, жилыхдомов и казарм для строителей. Проработав месяца четыре начальником участка, я был повышен в должности и назначен начальником технического отделения УНР. К моменту моего назначения УНР, как и все остальные, работал убыточно. Так как проектные организации не успевали разрабатывать рабочие чертежи в нужном объеме, то работали буквально с листа и без смет. Районные единичные расценки не учитывали реальные условия поставки песка, щебня, камня и доставки других строительных материалов. Производители работ и начальники участков не всегда четко и правильно оформляли акты на выполненные работы.
Разобравшись во всей этой ситуации, мне удалось навести порядок в документообороте получения денег за выполненные работы, в результате чего УНР закончил год с приличной прибылью.
Начальник УНР даже мне сказал, что я перестарался, можно было бы прибыль и поменьше сделать.
Год кончился, прибыль девать было некуда. Если деньги не израсходовать, то они безвозвратно уйдут в бюджет. Покупать было особенно нечего. Купили бильярд – предмет зависти других УНР.
УНР работать лучше не стало, лучше стали вести документацию и только за счет этого пошла прибыль. Начальник УНР везде, где только можно, отмечал мои заслуги в деле «выбивания денег от заказчика», чем создал мне, как сейчас говорят, определенный имидж.
Военно‑строительные отряды Дальвоенморстроя, где военные рабочие были материально заинтересованы в производительности труда, работали вполне прилично. В Севастополе, в Калининграде, в Кронштадте, где я раньше работал, солдат только принуждали и погоняли, и это было главной задачей многочисленных офицеров строительных батальонов. Теперь офицеров стало гораздо меньше, а толку на работе больше. В Дальвоенморстрое работал многочисленный контингент вольнонаемных рабочих высокой квалификации, так что в целом обстановка с рабочим классом на стройке была вполне удовлетворительной.
В начале стройки бытовые условия офицеров были, как говорится, «не тоё». Одной из маленьких радостей в серых буднях нашего быта была поездка во Владивосток. Тогда суббота была нормальным рабочим днем, поэтому в воскресенье во Владивосток офицеры добирались уже поздним утром. Сперва баня, потом обед в ресторане, а там, часов в семнадцать, и домой пора. Однажды я со своим товарищем после бани обедали в ресторане «Золотой Рог». Как я, так и мой товарищ, не были корифеями по части пьянки, поэтому на столе стоял маленький графинчик с водкой и пара бутылок пива. Основное – еда. В «Золотом Роге» в те годы была чудесная кухня, разнообразно, вкусно и недорого. Время дневное, зал наполнен меньше чем на половину. Тихо, уютно, тепло.
В обеденный зал входит патрульный офицер и два матроса. Стоят у двери. В зале нас только двое военных. Патрульный офицер подходит к нашему столику, останавливается и молча смотрит на столик и на нас. Мы пьем пиво и жуем селедку. Патрульный офицер отходит. Минут через тридцать он снова подошел, посмотрел и молча ушел. Мы пообедали по полной программе, оделись и вышли в вестибюль, там нас поджидал уже известный нам патрульный офицер, который потребовал от нас документы. Взял документы, переписал их данные, отдал документы и отпустил нас. Мы вышли на улицу и не знаем, что нам делать, когда вернемся, докладывать командиру части о том, что нас записали, или нет.
Мой товарищ вернулся к патрульному офицеру и уточнил, надо ли докладывать, а если докладывать, то что мы нарушили. Патрульный офицер сказал, что докладывать не надо, что это военный комендант города проводит исследовательскую работу, целью которой является определение соединений и частей флота, офицеры которых имеют склонность к посещению ресторанов.
Теперь я вернулся к патрульному офицеру и попросил исключить наши фамилии из числа участников этой интересной и, безусловно, нужной научно‑исследовательской работы.
Патрульному офицеру понравилась моя формулировка его действий, и он вычеркнул наши фамилии из своего списка.
Довольно быстро были построены жилые дома для строителей. Стали приезжать семьи, и я в том числе привез жену и двухлетнего сына.
В нашем гарнизоне купить продукты питания для семьи было делом непростым, в ближайших селах тоже было негусто. Специально за продуктами ездили во Владивосток, где также были почти пустые прилавки продовольственных магазинов. На рынке Владивостока продукты были чрезвычайно дорогими, руководство города пыталось административными мерами регулировать цены. Я видел на рынке, как милиционер выгонял с рынка мужика, который продавал картошку за цену выше той, которая была установлена администрацией города. Кончилось это тем, что на рынке стояли одни милиционеры, а картошку и лук продавали по рыночным ценам на прилежащих к рынку улицах.
Рядом с нашей стройкой был консервный заводик, куда сейнера сгружали пойманных крабов. На причале образовывалась гора метра три высотой из живых шевелящихся крабов. Как‑то я принес домой живого краба, пустил его по комнате ползать, мой сын Сережа испугался и быстренько забрался на диван спасаться от этого страшного зверя. А пугаться было чего – размер краба с клешнями был как раз под размер большого таза, в котором мы его потом и сварили.
Это было время, когда в продовольственных магазинах было пусто, а чтобы они не выглядели уж слишком тоскливо, все полки были заставлены консервами из крабов. Это было время, когда в Ленинграде на торцах домов висели громадные плакаты с призывом: «Всем попробовать пора бы, как вкусны и нежны крабы». Это было время, когда про нынешнюю мудреную телевизионную кошачью еду никто ничего не слышал, а кошек кормили по‑простому – крабовыми консервами.
Ко времени окончания моей службы на Тихоокеанском флоте достать хотя бы одну баночку крабов к празднику было очень большой задачей.
Структура политорганов в строительных частях периодически изменялась. В начале пятидесятых годов в УНР были политические отделы. Во время моего прибытия в Дальвоенморстрой в УНРах вместо политотделов были только заместители начальников по политической части. Однажды начальника нашего УНР вместе с заместителем по политической части срочно вызвали в управление Дальвоенморстроя. Замполит где‑то был на участках, его не нашли, и начальник УНР на единственной легковой машине уехал один.
Замполит вернулся, мы с ним вместе зашли в кабинет начальника УНР позвонить по единственному в УНР телефонному аппарату каждый по своим делам.
Пока мы дозванивались, вернулся начальник УНР, зашел в кабинет, вызвал дежурного и приказал снять со стены портрет Сталина и отнести его в кладовку. Замполит вскочил, заслонил портрет своим телом и потребовал объяснений. Начальник УНР объяснил, что начальник политического отдела Дальвоенморстроя только что на совещании начальников всех частей и учреждений и их замполитов сообщил суть решения Пленума Центрального Комитета партии о культе личности Сталина и распорядился немедленно снять портреты Сталина. Наш замполит потребовал письменного распоряжения начальника УНР, только тогда он отойдет от портрета. Начальник УНР сказал ему: «Стойте у портрета сколько хотите, а я пойду пока посмотреть, как там на участках идут дела».
Мы все вышли из кабинета, а замполит остался один с портретом Сталина. Через некоторое время замполит, видимо, дозвонившись до своего начальника, вышел из кабинета, махнул рукой и ушел из здания.
В УНР должность замполита была аннулирована, осталась должность секретаря партийного комитета. Стали бороться с культом личности.
Дело хоть и привычное – бороться, разоблачать и клеймить, – но три обстоятельства придавали этому процессу необычное ранее значение.
Первое – масштаб, что разоблачить и кого клеймить. Рушилось целое мировоззрение, у кого истинное, у кого притворное. Рушился уклад жизни. Происходила переоценка ценностей. Историческая значимость этого момента была на виду.
Второе – одна часть населения и членов партии восприняла это как недоразумение, как ошибку Хрущева и Центрального Комитета. Об этом прямо говорили (но не писали!), хотя раньше об ошибке руководства партии никто бы не решился говорить в приватных беседах. Другая часть, в том числе и пострадавшие от репрессий, разоблачала и клеймила искренне и с открытым сердцем. Это было ими выстрадано, и им не надо было никаких указаний, они впервые говорили то, что думали, что у них на душе. Значительная часть населения и членов партии, десятилетиями воспитанная в жесткой дисциплине, отнеслась к этому процессу как к очередной директиве центра: надо разоблачать, так будем разоблачать, надо избавляться, так будем избавляться.
Третье – у определенной части населения и членов партии появились надежды на какую‑то новую жизнь. Какая она будет – никто четко не формулировал, но разговоров было много.
Этот отрезок времени впоследствии назвали «оттепель».
В этот период я опять жил в замкнутом пространстве режимного гарнизона, среди солдат и офицеров, поэтому, естественно, мои записки касаются того, что было там, где я работал, и что я видел и слышал.
Сказать, что эти политические перемены стали главными в моей тогдашней жизни, я не могу. Я считал эти перемены своевременными, нужными и очень важными, но содержанием моей жизни по‑прежнему были ежедневная работа, которая мне не только нравилась, она просто захватывала, моя семья, устройство более или менее нормального быта в тех непростых условиях. Служебные и житейские заботы были главной темой разговоров в нашей тогдашней среде. Я не помню среди нас разговоров, что это не жизнь, а кошмар и т. п. Было ощущение устойчивости и прогнозируемости. Не было страха за будущее свое и своих детей. Не было страшно жить.
Одним из последствий разоблачения культа личности было упорядочение продолжительности рабочего дня. Известно, что Сталин работал по ночам, поэтому все, кто был непосредственно под его началом, тоже работали по ночам, а дальше эта цепочка доходила до директоров заводов, секретарей райкомов и т. п. В общем, все начальство страны сидело ночами у телефонов – вдруг позвонят. Вместе с руководителями заводов и предприятий допоздна находились на работе начальники цехов и соответствующие им работники. Хрущев дал команду работать нормально. Казалось бы, чего проще ее выполнить, но и тут пришлось прибегать к административным мерам. В Дальвоенморстрое специально ходили по конторам и отправляли домой сотрудников, засидевшихся на своих рабочих местах. Месяца через два все так привыкли со звонком заканчивать работу, что при необходимости приходилось напоминать, что определенная категория работников по КЗоТу имеет ненормированный рабочий день.
Приятным последствием нового курса стало издание ранее запрещенных книг, а также расширение круга издаваемой иностранной литературы. Даже у нас на окраине страны в закрытом гарнизоне был отличный книжный ларек. Более того, именно в нашем ларьке можно было приобрести те книги, которые мгновенно раскупались в фирменных магазинах центра страны.
Была предпринята попытка демократизировать партийную жизнь, избавить ее от излишней заорганизованности. Попытались заранее не предрешать повестку дня собрания и не готовить докладчика, а в определенные дни собирать членов партии на собрания и там решать, о чем говорить.
В нашем УНР это выглядело так. Собрали коммунистов после работы. Секретарь парторганизации говорит о том, что теперь будем жить по‑новому, и спрашивает, как будем работать: то ли сперва выберем президиум собрания, то ли вначале утвердим повестку дня. Все молчат. Молчание затягивается. Секретарь нервничает. Из задних рядов кто‑то предлагает: «Сперва повестку утвердить, а под повестку президиум изберем». Секретарь предлагает голосовать. Предложение принято. Секретарь просит определиться с повесткой дня. Все молчат. Молчание становится тягостным. Вдруг вскакивает один из начальников участков и набрасывается на начальника снабжения за несвоевременную поставку стройматериалов на участок. Начальник снабжения в ответ упрекает начальника участка в превышении норм расхода строительных материалов. Все пошло по накатанной колее – партсобрание превратилось в нормальное и нужное всем собравшимся производственное совещание. В конце приняли решение продолжать жить по‑старому, а именно, в плане партийной работы определять темы собраний и докладчика.
Министром обороны в это время был прославленный полководец Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Историческая значимость Жукова в победе над фашистской Германией не подвергается сомнению ни его почитателями, ни его недругами. Искренняя любовь народа к Жукову не зависит ни от каких политических конъюнктур. А. В. Суворов, М. И. Кутузов и Г. К. Жуков – вот три имени полководцев, которым нет равных в военной истории России. Дела и поступки Жукова, как и всех великих людей, неоднозначно оценивались его современниками.
Когда Жукова назначили министром обороны, то он стал жестко наводить порядок в войсках и на флотах. Требования его были своевременными, нужными и справедливыми. Никаких объяснений и оправданий при обнаружении неполадок Жуков не принимал. Нет порядка – значит, командир не хочет или не умеет командовать. А раз так, то он не может быть командиром, а раз не может быть командиром, то зачем он нужен в армии или на флоте. А то, что до этого служил и получил высокое воинское звание, – то это недоразумение. Он не достоин такого высокого воинского звания, его надо разжаловать. Появилась знаменитая «жуковская тройчатка»: снять с должности, понизить в воинском звании, уволить из армии или флота. Такие приказы приходили пачками. Был даже выделен специальный день, когда собирали всех офицеров и читали эти приказы. Действовало на психику прилично. Отношение офицеров к этим приказам Жукова было двоякое. Требования были правильные, но если всех снять и выгнать, то кто же служить будет.
Инспекционные поездки Жукова по округам и флотам стали кошмаром для командиров всех степеней.
Жуков первым в стране начал борьбу с пьянством. Во всех закрытых гарнизонах, в том числе и у нас в Стрелке, была запрещена продажа алкоголя. Я видел, как на въезде в гарнизон осматривали военнослужащих, изымали бутылки со спиртным и тут же разбивали их о придорожный камень. Это не снизило уровень пьянства, так как водку можно было купить даже в автомобильной книжной лавке, не говоря о том, что во всех ближних деревнях ее было сколько угодно и когда угодно.
Жуков побывал в Индии, увидел там, как офицеры играют в гольф, плавают в бассейнах, занимаются конным, парусным и всеми другими красивыми видами спорта, увидел, что они подтянуты, ловко одеты и молодцевато выглядят. Вернувшись домой, он издал приказ по Министерству обороны: всем офицерам в течение недели в рабочее время шесть часов заниматься спортом. Исполнение этого приказа превратилось в профанацию. Спортивных сооружений, одежды, инвентаря нет, специалистов для проведения занятий нет. В инженерно‑строительных, научных, управленческих, учебных и многих, многих других организациях офицеры и гражданские работают в одной технологической упряжке. Офицер ушел заниматься спортом – цепочка разорвалась, гражданские специалисты работают не так эффективно. Приказ предусматривал ежедневно по одному часу занятия спортом без учета времени на переход к месту спортивных занятий. Получалось, что минимум два часа рабочего времени, с учетом перехода на спортивную площадку, офицера не было на его рабочем месте.
Начальник нашего Дальвоенморстроя со всем своим аппаратом первую неделю бегал вокруг здания управления, а из окошек на этот цирк смотрели гражданские сотрудники управления, с ближайших строек – солдаты. Смешно и жалко было смотреть, как пожилые люди в военной повседневной форме с большими воинскими званиями, неумелой трусцой, беспрерывно кашляя и охая, выполняли приказ министра обороны. Нам, молодым, было легче – мы играли в волейбол.
В это же время существовал приказ, чтобы и политические занятия с офицерским составом проводились в рабочее время. Был приказ, что военным охотникам – офицерам разрешалось охотиться в рабочее время.
Если добросовестно выполнять все приказы, то офицерам‑строителям просто невозможно нормально руководить строительным производством, поэтому как ни грозен был Жуков, но в строительных организациях эти приказы исполнялись только на бумаге.
У офицеров Военно‑морского флота сложилось мнение, что Жуков не совсем понимает роль флота в общей системе Вооруженных сил страны и не любит флот.