Она тянется к записке, отдергивает руку. Звук, доносящийся из корзины, становится громче. Какое‑то гудение. Это…
– Это мухи, – говорит она. Вода смягчила горло, и голос уже не такой хриплый, но Джуди кажется, что она по‑прежнему говорит, как ворона Горг. – Ты знаешь, как гудят мухи.
Возьми записку.
Не хочу.
Да, но тебе НУЖНО ее взять! Бери! Куда подевалась твоя СИЛА ВОЛИ, трусишка ты эдакая!
Хороший вопрос. Чертовски хороший вопрос. Язык Джуди облизывает верхнюю губу и губной желобок. Она берет записку, разворачивает ее.
Извините, почка только одна. Вторую я поджарил и съел. Вкуснятина необыкновенная.
Рыбак.
Нервы в пальцах, ладонях, запястьях и предплечьях Джуди Маршалл внезапно отключаются. Лицо бледнеет настолько, что на щеках становятся видны кровеносные сосуды. Записка выпадает из пальцев и планирует на пол. Вновь и вновь выкрикивая имя сына, она откидывает крышку рыбацкой корзины.
Внутри блестящие красные «колбаски» кишок, по которым ползают мухи. Морщинистые легкие, насос размером с кулак, который служил ребенку сердцем. Лиловый шматок печени и… одна почка. Внутренности кишат мухами и весь мир – торг, торг, торг.
В солнечной тишине кухни Джуди Маршалл начинает выть, и это вой безумия, вырвавшегося из клетки безумия, в которое погрузился ее рассудок.
* * *
Батч Йеркса собирался быстренько выкурить сигарету и вернуться на рабочее место: в день Клубничного фестиваля всегда полно дел (отметим, что добросердечный Батч, в отличие от Пита Уэкслера, не питает ненависти к этому празднику). Но тут из крыла «Колокольчик» вышла Петра Инглиш, они разговорились о мотоциклах, и двадцать минут пролетели как один миг.
Он говорит Петре, что ему пора, она говорит, что нужно во всем видеть светлую сторону, а темную стараться не замечать.
Батч проскальзывает в дверь, за которой его ждет неприятный сюрприз. Чарльз Бернсайд, вот дрянь, стоит рядом со столом Батча и держит в руке камень, который Батч использует как пресс‑папье (его сын сделал его прошлым летом, в лагере, во всяком случае, надпись, и Батч думает, что это круто). Батч ничего не имеет против пациентов «Центра», он бы отчитал Пита Уэкслера, если б узнал, как тот тушит окурки, насчет того, чтобы заложить – речи нет, но он не любит, когда трогают его вещи.
Особенно этот старик, который более чем мерзок, когда ему отшибает остатки ума. Как сейчас. Батч это видит по глазам старика. Настоящий Берни Бернсайд вернулся, возможно, в честь Клубничного фестиваля.
Что же касается клубники, то Берни, похоже, ею уже полакомился. На губах и в уголках рта алые следы.
Но на алое Батч и не смотрит. На Берни и другие пятна. Коричневые.
– Не хочешь убрать с него руку, Чарльз? – спрашивает он.
– Убрать с чего? – любопытствует Берни и добавляет: – Подтиральщик.
Батч не хочет говорить: «С моего любимого камня». Звучит глупо.
– С моего пресс‑папье.
Берни смотрит на камень, который только что положил на стол (на нем были кровь и волосы, когда он выходил из туалетной кабинки, но раковины и нужны для того, чтобы смывать грязь). Опускает руку.
– Вымой меня, болван. Я обосрался.
– Это я вижу. Но сначала скажи, не растащил ли ты свое дерьмо по всей кухне. Я знаю, ты там был, поэтому не ври.
– Ходил мыть руки, – отвечает Берни и показывает руки.
Они шишковатые, но розовые и чистые. Даже под ногтями нет грязи. Он точно их вымыл. Потом добавляет:
– Дрочило.
– Пошли со мной в ванную, – говорит Батч. – Дрочило‑подтиралыцик вымоет тебя.
Берни фыркает, но идет с готовностью.
– Приготовился к танцам? – спрашивает Батч, чтобы что‑то сказать. – Начистил ботинки, большой мальчик?
Берни, который может иногда удивить, если вдруг приходит в себя, улыбается, показывая редкие желтые зубы. Они вымазаны красным, как и губы.
– Да, сэр, я готов поплясать.
* * *
Хотя лицо Эбби остается бесстрастным, рассказ Ти‑Джи о брошенных велосипеде и кроссовке Тайлера Маршалла он слушает с все возрастающей тревогой. А вот на лице Ронни – просто страх.
– Что будем делать, Эбби? – спрашивает Ти‑Джи, доложив о результатах своей поездки. Он только‑только восстановил дыхание после того, как буквально взлетел на холм, где находится магазин «С семи до одиннадцати».
– В каком смысле – что будем делать? – переспрашивает Эбби. – То же, что и всегда. Поедем вниз, посмотрим, не найдем ли бутылок, которые можно сдать. Потом в парк, меняться картами «Магии».
– Но.., но.., что, если…
– Закрой пасть, – обрывает его Эбби. Он знает, что собрался сказать Ти‑Джи, и не хочет этого слышать. Его отец говорит, что бросать шапку на кровать – кликать беду, и Эбби никогда этого не делает. Если уж беду можно накликать брошенной на кровать шапкой, то к чему может привести упоминание психаубийцы?
Но тут этот идиот Ронни Мецгер все равно поминает его… пусть и по‑своему:
– Но, Эбби, а вдруг это Бырак? Что, если Тайлера схватил…
– Заткнись, твою мать! – кричит Эбби и поднимает кулак, чтобы ударить недоумка.
В этот момент тряпкоголовый, продавец в тюрбане, выскакивает из магазина, как чертик из шкатулки.
– Ругаться идите в другое место! А не то я вызову полицию!
Эбби медленно выезжает со стоянки, поворачивает в сторону, противоположную Гомик‑стрит (бормочет себе под нос:
«Паршивый ниггер», – тоже словечки отца, хотя продавец выходец из Азии), оба мальчика следуют за ним. Миновав квартал, Эбби останавливается и поворачивается к ним. Лицо каменеет, плечи расправляются.
– Он уехал один полчаса тому назад, – отчеканивает он.
– Что? – спрашивает Ти‑Джи.
– Кто уехал? – спрашивает Ронни.
– Тай Маршалл. Если кто‑нибудь спросит, он уехал полчаса назад. Когда мы были.., м‑м‑м… – Эбби пытается вспомнить недалекое прошлое, для него это сложно, сказывается отсутствие практики. В обычной ситуации Эбби Уэкслер обходится исключительно настоящим.
– Когда мы разглядывали витрины «Универмага»? – спрашивает Ти‑Джи, в надежде, что удастся избежать индейского ожога Эбби.
Эбби в упор смотрит на него, потом улыбается. У Ти‑Джи сразу улучшается настроение. В недоумении только Ронни Мецгер. С бейсбольной битой в руках или на коньках Ронни – король. В остальное время соображает не очень.
– Совершенно верно, – кивает Эбби. – Мы разглядывали витрину «Шмитта», мимо проехал этот пикап, из кабины которого доносилась дерьмовая панковская музыка, а потом Тай сказал, что он уезжает.
– И куда он хотел поехать? – спрашивает Ти‑Джи.
Эбби неумен, но хитер и осторожен. Он интуитивно чувствует, что лучшая история – короткая, меньше шансов, что тебя поймают на противоречиях.
– Он нам не говорил. Просто сказал, что уезжает.
– Он никуда не хотел ехать, – говорит Ронни. – Просто отстал, потому что он… – Замолкает, чтобы правильно выстроить слоги в слове, и на этот раз ему это удается:
– Копуша.
– Вот этого не надо, – качает головой Эбби. – Что, если… что, если этот парень добрался до него, кретин? Ты хочешь, чтобы люди говорили, будто все произошло, потому что он не смог ехать с одной скоростью с нами? Что он погиб, потому что мы оставили его одного? Ты хочешь, чтобы люди говорили, что мы виноваты?
– Да ладно, – отмахивается Ронни. – Ты же не думаешь, что Бырак… Рыбак схватил Тая, не так ли?
– Я не знаю, и мне без разницы. Даже хорошо, что его нет.
Он мне уже порядком надоел.
– Ага, – вроде бы Ронни такое объяснение устроило. «Какой же кретин, – думает Эбби. – Полнейший, законченный кретин».
Если вы в это не верите, подумайте, с чего это Ронни, который силен, как лошадь, терпит индейские ожоги Эбби. Конечно, придет день, когда Ронни больше не станет терпеть и от души вмажет Эбби, но последнего это не волнует. С попытками заглянуть в будущее у него дело обстоит еще хуже, чем с прошлым.
– Ронни, – продолжает Эбби.
– Что?
– Где мы были, когда Тайлер уехал?
– Э… У витрины «Универмага Шмитта»?
– Точно. И куда он поехал?
– Он не сказал.
Эбби видит, что эта версия уже стала для Ронни истиной, и поворачивается к Ти‑Джи:
– Ты понял?
– Понял.
– Тогда поехали.
Они едут. Кретин чуть обгоняет Эбби и Ти‑Джи, когда они сворачивают на обсаженную деревьями улицу, и Эбби этому не мешает. Подъезжает чуть ближе к Ти‑Джи и спрашивает:
– Что ты там еще видел? Кого‑нибудь? Человека?
Ти‑Джи мотает головой.
– Только его велосипед и кроссовку. – Он замолкает, вспоминая. – Еще там валялись листья. С зеленой изгороди. И вроде бы перо. Воронье перо.
Эбби его не слушает. Он ищет ответ на другой вопрос: неужели Рыбак в это утро так близко подобрался к нему? Настолько близко, что утащил одного из его друзей. Кровожадной его части мысль эта нравится, приятно представить себе, как монстр убивает Тая Маршалла, который в последнее время все больше раздражал его, и готовит из него ленч. Но другая его часть детская, в ужасе (эта часть обычно берет верх поздним вечером, когда он лежит без сна в кровати, глядя на тени, обретающие страшные формы и надвигающиеся). Есть в нем и еще одна часть – взрослого, которая интуитивно и незамедлительно принимает меры, дабы избежать внимания властей, на случай, если исчезновение Тайлера поставит на уши весь город.
Но самое главное, как и Дейл Гилбертсон, и отец Тая, Фред, Эбби Уэкслер не верит, что такое может случиться. Просто не может заставить себя поверить, что Тайлера больше нет. Даже после Эми Сен‑Пьер и Джонни Иркенхэма, которого порезали на куски, развесив их в старом курятнике. То дети, о которых Эбби слышал в вечерних новостях, выдумки из Телеландии. Он не знал Эми или Джонни, поэтому они могли умереть, как всегда умирают люди в кино или на телевидении. Тай – другое дело. Тай только что был рядом. Он говорил с Эбби. Эбби говорил с ним. По разумению Эбби, сие равносильно бессмертию. Если Рыбак смог добраться до Тая, он может добраться до кого угодно. Включая его самого. А вот в это, как Дейл и Фред, он поверить просто не может. В глубине сердца он свято верит, что на планете Эбби все прекрасно, нет там ни Рыбака, ни его злодеяний.
– Эбби, ты думаешь… – подает голос Ти‑Джи.
– Нет, – уверенно отвечает Эбби. – Он появится. Поехали в парк. Бутылками займемся позже.
* * *
Фред Маршалл оставил пиджак спортивного покроя и галстук в кабинете, закатал рукава и помогает Роду Тисбюри распаковать новенькую почвофрезу компании «Хилер». В ряду моделей компании – это новинка, и смотрится почвофреза прекрасно.
– Я ждал такую машину двадцать лет, – говорит Род. Ловко подсовывает лом под крышку большого ящика, и одна из стенок падает на бетонный пол ангара предпродажной подготовки и технического обслуживания. Род – главный механик «Гольца», и в этом ангаре он – король. – Она подойдет и фермеру с небольшим участком земли, и городскому садовнику. Если к осени ты не сможешь продать дюжину этих красоток, значит, ты плохо работаешь.
– К концу августа я продам двадцать, – уверенно отвечает Фред. При виде этого зеленого чуда техники все тревоги забылись. Она не только вспахивает землю, к ней прилагаются еще приспособления, которые мгновенно навешиваются на каркас.
Ему хочется запустить почвофрезу, послушать, как она работает. Двухцилиндровый двигатель радует глаз.
– Фред?
Он нетерпеливо оборачивается. Ина Гейтскилл, секретарь Теда Гольца и регистратор Центра.
– Что?
– Тебе звонят по первой линии. – Она указывает на настенный телефонный аппарат, где мигают лампочки. В стоящем в ангаре грохоте – пневматические отвертки сражаются с винтами старого трактора «Кейз» – никакие звонки, разумеется, не слышны.
– Может, ты запишешь сообщение, Ина? Я помогаю Роду оживить этого зверя и…
– Я думаю, тебе лучше поговорить. Звонит Энид Первис.
Твоя соседка?
Поначалу Фред не понимает, о ком речь. Но память продавца, которая автоматически складирует имена и фамилии, приходит на помощь. Энид Первис. Жена Дека. Угол Робин‑Гуд‑лейн к Мейд‑Мариан‑уэй. Он видел Дека этим утром. Они помахали друг другу.
Одновременно он замечает, что глаза у Ины слишком большие, а вот рот вдруг стал маленьким. На лице написана тревога.
– В чем дело? – спрашивает Фред. – Ина, в чем дело?
– Я не знаю, – потом, с неохотой:
– Что‑то насчет твоей жены.
– Лучше поговорите с ней, босс, – говорит Род, но Фред уже бежит по измазанному маслом полу к телефонному аппарату.
* * *
Домой он приезжает через десять минут после отъезда из Гольца. Со стоянки для сотрудников он вылетел пулей, веером, словно подросток, заполучивший автомобиль отца, выбросив гравий из‑под задних колес. Его до смерти напугало спокойное изложение событий Энид Первис, ее попытки показать, что она не видит в случившемся ничего тревожного.
Прогуливая Потси, она проходила мимо дома Маршаллов, когда услышала крик Джуди. Не один крик – два. Разумеется, Энид поступила, как и положено соседке: подошла к двери. Постучала, приподняла крышку щели для почты, позвала. Если бы ей не ответили, она бы позвонила в полицию. Даже не стала бы возвращаться домой. Зашла бы в дом Плотски, которые живут напротив Маршаллов, и позвонила бы оттуда. Но…
– Я в порядке, – ответила Джуди, а потом расхохоталась.
Визгливо и пронзительно. Смех встревожил Энид еще больше, чем крики. – Все это сон. Даже Тай – сон.
– Ты не порезалась, дорогая? – спросила Энид через щель для почты. – Ты не упала?
– Плетеной рыбацкой корзины не было, – отозвалась Джуди. – Она мне тоже приснилась. И тут, после заминки Энид призналась Фреду, Джуди начала плакать. Эти звуки, долетавшие сквозь щель для почты, бередили душу. Даже собака заскулила.
Энид спросила, не может ли она войти и посмотреть, не поранилась ли Джуди.
– Уходи, – прокричала Джуди и вдруг, не прекращая плакать, истерически рассмеялась. – Ты тоже сон. Весь этот мир – сон. Затем что‑то разбилось, кофейная чашка или кувшин для воды, упавшее на пол. А может, брошенное в стену.
– Я не позвонила в полицию, потому что с ней вроде бы все в порядке. – Фред стоял у стены, с трубкой у одного уха, зажимая второе рукой. Грохот ангара, который всегда так ему нравился, просто сводил с ума. – Во всяком случае, физически. Но, Фред.., я думаю, тебе лучше съездить домой и посмотреть, как она.
Все недавние странности Джуди вихрем пронеслись в голове. Вместе со словами Пэта Скарды: «Мы слышим, как люди говорят: „Такой‑то вдруг свихнулся“, – но это лишь слова. Расстройства психической деятельности, неврозы или психозы, растянуты во времени, и есть признаки, по которым можно судить…»
А разве он не видел эти признаки?
Видел и ничего не предпринимал.
Фред оставляет автомобиль, «форд эксшюрер», на подъездной дорожке и спешит к двери, выкрикивая имя жены. Ответа нет. Даже когда он переступает порог, с такой силой толкнув дверь, что латунная крышка, прикрывавшая щель для почты, жалобно звякает, ему никто не отвечает. Кондиционированный воздух дома слишком холодит кожу, и он понимает, что весь в поту.
– Джуди? Джуд?
По‑прежнему нет ответа. Он спешит по холлу на кухню, где обычно находил ее, если возвращался домой днем.
Кухня залита солнечным светом и пуста. Кухонный и разделочные столики чистые, все блестит, две кофейные чашки лежат на сушке, подмигивая солнцу чисто вымытыми боками.
Солнце блестит и на осколках стекла в углу. Фред видит лепесток на одном из осколков и догадывается, что разбилась ваза с подоконника.
– Джуди? – вновь зовет он. Чувствует, как кровь пульсирует на шее и в висках.
Она не отвечает ему, но он слышит, как сверху доносится пение.
– Спи, моя крошка…
Фред узнает песню, но не испытывает облегчения, наоборот, у него все холодеет внутри. Эту песню она пела маленькому Таю. Колыбельная Тая. Она уже много лет ее не пела.
Он возвращается в холл и видит то, что поначалу упустил: репродукция картины Эндрю Уайетта[48]«Мир Кристины» снята с крючка и приставлена к батарее. Обои под картиной содраны до гипсокартона, листами которого обшиты стены. Фред бледный как мел, он знает, почему Джуди это сделала. Это не интуиция и не дедукция. Скорее телепатия, свойственная супругам, много лет живущим вместе.
Наверху Джуди все поет колыбельную.
Фред взлетает по лестнице, выкрикивая ее имя.
В верхнем коридоре разгром. Здесь они устроили галерею своего прошлого: Фред и Джуди около «Мэдисон шуз», блюз‑клуба, куда они иногда заходили, если в «Шоколадном контрабасе» не было ничего интересного; Фред и Джуди, танцующие на свадьбе в окружении радостных родственников; Джуди в палате для рожениц, измученная, но улыбающаяся, держащая на руках крошечного, запеленатого Тая; семейная ферма Маршаллов, при взгляде на которую Джуди всегда фыркала; многое другое.
Большинство забранных в рамочки фотографий аккуратно сняты с гвоздей и поставлены у стены. Некоторые, например, фотография фермы, брошены на пол. Осколки стекла разлетелись по всему коридору. Она содрала обои там, где их прикрывали фотографии. А фотографией Джуди и Тая в палате родильного отделения исковыряла даже гипсокартон. На некоторых царапинах запеклись капельки крови.
– Джуди! Джуди!
Дверь комнаты Тайлера открыта. Фред бежит к ней, осколки стекла хрустят под ботинками.
Джуди поет.
– Джуди! Дж…
Он застывает в дверном проеме, лишившись дара речи.
Комната Тая перевернута вверх дном, словно здесь, как в детективном фильме, искали что‑то очень важное. Ящики выдвинуты из комода, лежат где попало, их содержимое разбросано. Повсюду летняя одежда: джинсы, футболки, трусы, белые носки. Дверь стенного шкафа распахнута, и большая часть одежды скинута с вешалок; та же телепатия подсказывает, что она срывала рубашки и брюки, чтобы посмотреть, нет ли под ними Тая. Пиджак единственного костюма Тая наброшен на ручку шкафа. Постеры содраны со стен. Марк Макгуайр разорван пополам. Обои она нигде не тронула, кроме одного места. Но уж там постаралась. За прямоугольником, который занимал постер с замком («ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ В ОЛД СОД»), обои полностью содраны. И на гипсокартоне опять следы крови.
Джуди Маршалл сидит на кровати сына, на голом матрасе.
Простыня, одеяло, подушка сброшены в угол. Кровать отодвинута от стены. Голова упала на грудь. Лица не видно, его закрывают волосы, но она в шортах, и он замечает пятна и потеки крови на загорелых бедрах. Руки под коленями, и Фред этому рад.
Пока есть такая возможность, не хочется смотреть, как она поранила себя. Сердце Фреда выскакивает из груди, кровь переполнена адреналином, во рту горечь.
Она вновь начинает петь колыбельную, и к нему возвращается дар речи.
– Нет, Джуди, нет, – Он идет к ней, как по минному полю, стараясь не наступать на разбросанные вещи, а ведь еще вчера, когда заходил к сыну, чтобы поцеловать его перед сном, отметил царящий в комнате образцовый порядок. – Перестань, сладенькая, все хорошо.
О чудо, она замолкает. Поднимает голову, и у него перехватывает дыхание, когда он видит стоящий в ее глазах ужас. Больше, чем ужас. В них – пустота, словно все, что находилось за ними, соскользнуло в сторону, оставив вместо себя черную дыру.
– Тай ушел, – говорит она. – Я посмотрела за всеми фотографиями и постерами… Я была уверена, что он за этим постером, если он мог где‑то быть, то только там..
Она указывает на стену, на которой висел ирландский замок, и он видит, что четыре ногтя левой руки частично или полностью вырваны. У него конвульсивно сжимается желудок. Пальцы выглядят так, словно она окунала их в красные чернила. «Если бы это были чернила, – думает Фред. – Если бы чернила».
–..но, разумеется, это всего лишь картинка. Они все – картинки. Теперь я это вижу. – Пауза. – Аббала! Маншан! Аббала‑горг, Аббала‑дун! – Высовывается язык, невероятной длины язык, и доходит до носа. Фред это видит, но не может поверить своим глазам. Он словно пришел в кино на фильм ужасов, где‑то на середине сеанса обнаружил, что фильм обернулся реальностью, и теперь не знает, что ему делать. А что он, собственно, должен делать? Что положено делать, открыв для себя, что женщина, которую ты любишь, сошла с ума, во всяком случае, на какое‑то время потеряла связь с реальностью.., что положено делать? Что?
Но он ее любит, влюбился чуть ли не с первой их встречи, окончательно и бесповоротно, и никогда не жалел об этом, так что сейчас им движет любовь. Он садится рядом с ней на кровать, обнимает, прижимает к себе. Чувствует, как она дрожит.
Вибрирует, словно натянутая струна.
– Я тебя люблю, – говорит он, удивляясь собственному голосу. Несмотря на замешательство и страх, которые переполняют его, голос спокойный. – Я тебя люблю, и все будет хорошо.
Она смотрит на него, и что‑то возвращается в ее глаза. Фред не может сказать, что это разум (как бы ему этого ни хотелось), но что‑то заполняет бездонную пустоту. Она знает, где она и кто с ней. На мгновение он читает в ее глазах благодарность.
Потом ее лицо перекашивает от горя, она начинает плакать. Рыдать. В рыданиях – невыносимое чувство потери.
– Тай ушел, – говорит Джуди. – Торг зачаровал его, и аббала взял к себе. Аббала‑дун! – Слезы текут по щекам. Когда она поднимает руки, чтобы вытереть их, пальцы оставляют на щеках кровавые потеки.
И пусть он уверен, что Тайлер в полном порядке (сегодня никаких предчувствий у Фреда не было, если не считать его прогноза по продаже почвофрез компании «Хилер»), от этих потеков по его телу пробегает дрожь. И причина – не состояние Джуди, а ее слова: «Тай ушел». Тай с друзьями. Вчера вечером сказал Фреду, что он, Ронни, Ти‑Джи и этот несимпатичный ему Эбби Уэкслер договорились провести день вместе. А если будет неинтересно, он обещал вернуться сразу домой. Все вроде бы предусмотрено, однако.., а как насчет материнской интуиции?
Ну, – думает он, – если она есть, то на «Фокс нетуорк».
Он поднимает Джуди на руки и вновь приходит в ужас: какая легкая. «С тех пор как я поднимал ее последний раз, она похудела на двадцать фунтов, – думает он. – Как минимум на десять. Как я мог этого не заметить?» Но он знает как. Во‑первых, увлеченность работой. Во‑вторых, упорное нежелание признать, что с Джуди не все в порядке. «Ладно, – думает он, вынося Джуди из комнаты Тая (она уже подняла руки и обняла его за шею), – хоть со вторым у меня уже полная ясность». В это он верит, хотя по‑прежнему думает, что сын его в полной безопасности.
Джуди, поднявшись наверх, не заглянула в их спальню, так что она – оазис порядка и здравомыслия. Должно быть, чувствует это и Джуди. Устало вздыхает, руки падают с шеи мужа.
Язык показывается изо рта, но лишь для того, чтобы облизать верхнюю губу. Фред наклоняется и укладывает ее на кровать.
Она поднимает руки, смотрит на них:
– Я.., порезалась.., поцарапалась…
– Да, – отвечает он. – Сейчас что‑нибудь сделаем.
– Как?..
Он садится рядом. Ее голова утопает в мягких подушках, веки закрываются. Он думает, что по‑прежнему видит в глазах Джуди ужасающую пустоту. И надеется, что ошибается.
– Ты что‑нибудь помнишь? – мягко спрашивает он.
– Нет.., я упала?
Фред отвечает, что нет. Вновь начинает думать. Пусть с трудом, но начинает:
– Сладенькая, что такое торг? Что такое аббала? Это человек?
– Не.., знаю… Тай…
– У Тая все хорошо.
– Нет…
– Да, – настаивает он. Возможно, настаивает за двух людей, находящихся в этой со вкусом обставленной спальне. – Сладенькая, ты полежи. Мне надо кое‑что сделать.
Ее глаза закрываются. Он думает, что она сейчас заснет, но Джуди пытается разлепить веки.
– Полежи, – говорит он. – Не вставай и не ходи по дому.
Ты уже находилась. До смерти перепугала Энид Первис. Ты обещаешь?
– Обещаю… – Веки падают.
Фред идет в примыкающую к спальне ванную, прислушиваясь к движениям за спиной. Вроде бы у Джуди не осталось сил, чтобы шевельнуть пальцем, но сумасшедшие такие хитрые.
Если Фред все еще может убедить себя, что с Тайлером ничего не случилось, то насчет психического состояния Джуди он больше не обманывается. Может, она и не совсем обезумела, но крыша у нее точно поехала. «Поехала временно», – поправляет он себя, открывая аптечку.
Достает пузырек «меркурохрома», потом просматривает лекарства, продающиеся по рецептам, которые лежат на верхней полочке. Их не так уж много. Берет крайнюю слева коробочку.
«Соната», куплено в «Аптеке Френч‑Лэндинга», одна капсула перед сном, не больше четырех вечеров подряд, выписано Патриком Джи Скардой, доктором медицины.
В зеркале аптечки Фред не видит всю кровать, только изножье.., и одну ступню Джуди. Она по‑прежнему на кровати.
Хорошо, хорошо. Он выдавливает из облатки капсулу «Сонаты», вытряхивает из стакана зубные щетки: не может он идти вниз за чистым стаканом, не может так надолго оставить ее одну.
Наполняет стакан водой, возвращается в спальню со стаканом, капсулой «Сонаты», пузырьком «меркурохрома». Глаза Джуди закрыты. Дышит она так тихо, что он кладет ей руку на грудь, чтобы убедиться, что она вообще дышит.
Он смотрит на капсулу снотворного, колеблется, потом все‑таки трясет ее за плечо:
– Джуди! Джуди! Чуть‑чуть проснись, сладенькая. Прими лекарство и спи дальше, идет?
Даже не реагирует, даже ничего не бормочет в ответ, так что Фред кладет капсулу «Сонаты» на столик у кровати. Необходимости в снотворном нет. У него даже появляется надежда на лучшее. Очень уж быстро и глубоко она заснула. Словно прорвался какой‑то нарыв, излился гной, оставив ее слабой и обессиленной.
Возможно, проснувшись, она будет чувствовать себя не в пример лучше. Стоит ли на это рассчитывать? Фред не знает, но уверен, что она не просто провалилась в сон. Все беды Джуди начались с бессонницы, которая стала хронической. Хотя тревожные симптомы стали проявляться у нее только в последние два месяца: разговоры с собой, эти странные и неприятные облизывания не только верхней губы, но и губного желобка, она жаловалась на расстройство сна с января. Отсюда и «Соната». И вот она, наконец, вырубилась. Поэтому можно предположить, что, выспавшись, она вновь станет нормальной. А может, тревоги за сына в это лето Рыбака спровоцировали кризис? Может – да, может – нет.., во всяком случае, у Фреда есть время подумать, как быть дальше, и его надо использовать с толком. Одно у него не вызывает сомнений: если Тай будет здесь, когда его мать проснется, Тай увидит куда более счастливую мать. Следовательно, необходимо как можно быстрее найти Тая.
Первая мысль – позвонить его приятелям. Это не сложно, их телефоны четким почерком Джуди написаны на листке, приклеенном к холодильнику, вместе с телефонами пожарной команды, полицейского участка (тут же и домашний номер Дейла Гилбертсона, он – друг семьи) и службы спасения Френч‑Лэндинга. Но Фред тут же понимает, что эта идея – не из лучших. Мать Эбби мертва, а отец – отвратительный тип, Фред встречался с ним лишь однажды, но ему этого хватило.
Фред не сторонник, как его жена, считать другого никчемностью («Кем ты считаешь себя? – как‑то спросил он ее. – Королевой?»), но в части Пита Уэкслера она попала в точку. Он наверняка не знает, где сегодня мальчики, да и ему все равно.
Миссис Мецгер и Эллен Ренникер могут знать, но он сам был мальчишкой на летних каникулах: весь мир перед тобой, и можно пойти в две тысячи мест… Фред сомневается, что получит полезную информацию. Есть шанс, что мальчики заглянули на ленч (сейчас самое время) к Мецгерам или Ренникерам, но вероятность слишком мала, чтобы из‑за этого пугать обеих женщин. Потому что они сразу подумают об убийце, в этом нет никаких сомнений, как и в том, что Бог создал маленьких рыбок.., и рыбаков, чтобы ловить их.
Вновь присев рядом с женой, Фред испытывает первый укол тревоги за сына, но разом отметает его. Сейчас не время впадать в панику. Он должен помнить, что психическое нездоровье жены и безопасность сына нигде, за исключением ее больного воображения, не реальны. Его задача – всеми силами доказывать, что ее страхи беспочвенны.
Фред смотрит на часы, которые стоят на тумбочке с его стороны кровати. Четверть двенадцатого. «Как летит время, когда дел невпроворот», – думает он. Рядом Джуди то ли всхлипывает, то ли стонет во сне. Звук тихий, короткий, очень женственный, но Фред все равно подскакивает. Как она напугала его, когда он увидел ее в комнате Тая! Он до сих пор испуган.
Тай и его друзья могут куда‑нибудь заехать на ленч. Джуди говорит, что они часто заезжают, потому что у Мецгеров особой еды нет, а миссис Ренникер обычно угощает их загадочным блюдом из макарон и какого‑то серого мяса. Джуди дает им суп «Кэмбелл»[49]и сандвичи с копченой колбасой, которые они любят. Но у Тая достаточно денег, чтобы накормить их всех в «Макдоналдсе» в маленьком торговом центре на северной окраине Френч‑Лэндинга или в ресторане «Соннис Круизинг», где дешевые комплексные обеды. Тай никогда не отказывается угощать друзей. Он – щедрый мальчик.