– Как я понимаю, нам пора выбираться из этой дьявольской дыры.
– С ногой все в порядке? – спрашивает Нюхач.
– Она не сломана, если ты об этом. Но и не в порядке.
– Что с ней? – спрашивает Док.
– Не знаю. Я не отвечаю на медицинские вопросы заблеванным людям.
– Ехать сможешь?
– Да пошел ты, Нюхач.., или ты не знаешь, когда я не смогу ехать?
Нюхач и Сонни встают по бокам и с огромным усилием поднимают Мышонка на ноги. Когда отпускают, Мышонок, хромая, делает несколько шагов.
– С ногой далеко не все в порядке.
– Это плохо, – говорит Нюхач.
– Нюхач, дружище, знаешь, какие у тебя глаза? Ярко‑красные. Ты выглядишь как гребаный Дракула.
Они торопятся, насколько это возможно. Док хочет взглянуть на ногу Мышонка, Нюхач хочет убедиться, что Кайзер Билл жив, все они хотят выбраться из этого места туда, где нормальный воздух и солнечный свет. Головы гудят, мышцы болят от нечеловеческого напряжения. Никто не уверен, что адский пес не готовится ко второй атаке.
Пока они разговаривают, Сонни поднимает «Толстяка» Мышонка и катит к владельцу. Мышонок берется за руль и катит байк к шоссе, хотя при каждом шаге лицо перекашивает от боли.
Нюхач и Док поднимают свои байки, Сонни, пройдя по проселку шесть футов, проделывает то же самое.
До Нюхача вдруг доходит, что он не взглянул на «Черный дом», когда стоял в повороте, помогая Мышонку подняться.
Вспоминает слова Мышонка: «Это дерьмо не хочет, чтобы его видели», и признает его правоту. Рыбак не хочет, чтобы кто‑то заходил на проселок, не хочет, чтобы кто‑то смотрел на его дом.
Уверен Нюхач и в другом: теперь Джеку Сойеру придется рассказать все.
Потом ужасная мысль пронзает его, и он спрашивает:
– С вами произошло что‑то необычное, очень странное, перед тем, как этот адский пес выскочил из леса? В голове?
Смотрит на Дока, и Док краснеет. Похоже, произошло, думает Нюхач.
– Пошел ты на хер, – бурчит Мышонок. – Я не собираюсь об этом говорить.
– Я полностью согласен с Мышонком, – вырывается у Сонни.
– Как я понимаю, ответ – да, – подводит итог Нюхач.
Кайзер Билл лежит на краю проселка с закрытыми глазами, подбородок, грудь, живот влажные от крови. Воздух по‑прежнему серый и липкий, тела весят не меньше тысячи фунтов, байки катятся на свинцовых колесах. Сонни останавливает байк рядом с Кайзером Биллом, ногой не так уж и нежно бьет по ребрам.
Кайзер открывает глаза, стонет.
– Сонни, твою мать! Ты меня пнул. – Он приподнимает голову и замечает, что залит кровью. – Что случилось? Меня подстрелили?
– Ты вел себя как герой, – отвечает Сонни. – Как ты себя чувствуешь?
– Отвратительно. Куда меня ранили?
– Откуда мне знать? – отвечает Сонни. – Вставай, пора выметаться отсюда.
Остальные проходят мимо. Кайзеру Биллу удается подняться, а потом, ценой невероятных усилий, поднять и байк. Он толкает его к выезду с проселка, удивляясь как жуткой головной боли, так и количеству крови в его теле. Когда выходит из‑под деревьев и присоединяется к друзьям на шоссе № 35, неожиданно яркий свет бьет по глазам. Земля начинает уходить из‑под ног, он вновь едва не теряет сознания.
– Думаю, я не ранен, – говорит он.
На Кайзера никто не обращает внимания. Док спрашивает Мышонка, не хочет ли тот сразу поехать в больницу.
– Только не в больницу. Больницы убивают людей.
– По крайней мере позволь мне взглянуть на твою ногу».
– Хорошо, смотри.
Док приседает. Прикасается к ноге удивительно нежными движениями. Мышонок морщится от боли.
– Мышонок, – говорит Док, – таких собачьих укусов мне видеть не доводилось.
– Так и такую собаку ты никогда не видел.
– Рана очень странная. Тебе нужны антибиотики, и немедленно.
– Разве у тебя нет антибиотиков?
– Конечно, есть.
– Тогда едем к Нюхачу, и там ты сможешь колоть меня, сколько влезет.
– Как скажешь, – отвечает Док.
Глава 20
Примерно в то время, когда Мышонок и Нюхач предпринимают первую, неудачную попытку найти проселок и щит с надписью «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», Джек отвечает на трель сотового телефона, надеясь, что звонит Генри Лайден, сообщить о результатах экспертизы записи разговора по линии 911. Конечно, будет здорово, если Генри удастся опознать голос, но Джек на это мало рассчитывает. Рыбак‑Бернсайд старше Потей, и Джек сомневается, что он ведет активную социальную жизнь. Что Генри может, так это подметить тончайшие нюансы голоса и многое рассказать о его обладателе. Джек верит, что его друг слышит недоступное другим, пусть вера эта столь же иррациональна, что и вера в волшебников. Он не сомневается, что Генри Лайден укажет одну‑две важные детали, которые смогут сузить фронт поисков. Впрочем, Джека будет интересовать все, что удастся выудить Генри из записи на магнитной ленте.
А вот если звонит кто‑то еще, Джек намерен как можно быстрее закруглить разговор.
Но голос, который он слышит в трубке, меняет первоначальные планы. С ним хочет поговорить Фред Маршалл, и Фред тараторит что‑то бессвязное, поэтому Джек просит его не спешить и начать по новой.
– Джуди стало хуже, – говорит Фред. – Она.., что‑то бормотала, бушевала, обезумела, как раньше, бросалась на стены…
Господи, на нее надели смирительную рубашку, тогда как она только хотела помочь Таю. Все это из‑за той пленки. Господи, как мне с этим справиться? Джек, я хотел сказать, мистер Сойер, извините, сам не знаю, что говорю, я так тревожусь.
– Только не говорите мне, что кто‑то послал ей запись разговора на линии 911.
– Нет, нет.., при чем тут линия 911? Я говорю про кассету, которую сегодня передали в больницу. Адресованную Джуди. Верите, они дали ей прослушать запись? Мне хочется задушить доктора Спайглмана и эту медсестру, Джейн Бонд. Что на них нашло? В больницу поступает кассета, а они говорят, миссис Маршалл, вам тут прислали очень миленькую запись, подождите, я сейчас принесу магнитофон. И это в отделении для душевнобольных! Они даже не удосужились предварительно прослушать запись. Послушайте, я не знаю, чем вы сейчас заняты, но я был бы вечно вам благодарен, если бы вы позволили мне заехать за вами, чтобы отвезти вас в Арден. Вы могли бы поговорить с ней. Вы – единственный человек, кто может ее успокоить.
– Заезжать за мной не надо, потому что я уже еду туда. Что было на кассете?
– Не понимаю. – Смятение Фреда Маршалла только усиливается. – Почему вы едете в больницу без меня?
После секундного раздумья Джек выбирает ложь.
– Я думал, вы уже там. Жаль, что это не так.
– Мне бы хватило ума прослушать пленку, прежде чем нести ее Джуди. Вы знаете, кто ее прислал?
– Рыбак.
– Откуда вам это известно?
– Он любит общение, – отвечает Джек. – Что он там наговорил?
– Вы скажите мне, и тогда мы оба будем в курсе. Я знаю только то, что рассказала мне Джуди, а потом доктор Спайглман. – У Фреда Маршалла начинает дрожать голос. – Он издевался над ней. Можете в это поверить? Он сказал: «Вашему мальчику очень одиноко». А потом: «Он все просит и просит, чтобы ему разрешили позвонить домой и поговорить с мамочкой». Только Джуди говорит, что у него какой‑то странный иностранный акцент или дефекты речи, поэтому сразу его понять нелегко. Еще он сказал: «Передай привет своей мамочке, Тайлер», – и Тайлер… – Голос Фреда обрывается, он несколько раз всхлипывает, прежде чем к нему возвращается дар речи. – Тайлер, Тайлер, похоже, так напуган, что может только звать на помощь. – Из трубки доносится рыдание. – И он плакал, Джек, плакал. – Фред Маршалл более не может сдержать чувства и плачет навзрыд. Джек слушает эти печальные звуки, доносящиеся из трубки, и у него щемит сердце. Ему очень жаль Фреда Маршалла. Наконец тот успокаивается. – Извините. Иногда мне кажется, что смирительную рубашку следовало надеть на меня.
– На пленке больше ничего не было?
– Нет, это не все. – Фред шумно вдыхает, прочищая мозги. – Он похвалялся, что собирается сделать. «Быть нофые убийштфа и нофые убийштфа. Мы фше отлишно пофешелитша». Спайлгман процитировал мне этот бред. Я буду косить детей Френч‑Лэндинга, как пшеницу. Кошить как пшенишу.
Кто так говорит? Что это за человек?
– Если б я знал, – отвечает Джек. – Может, он специально говорил так, чтобы нагнать больше страху. Или изменить голос. – «Он никогда не стал бы менять голос, – думает Джек. – Он слишком доволен собой, чтобы прятаться за акцент». – Я возьму пленку в больнице и прослушаю ее сам. И позвоню вам, как только узнаю что‑нибудь новое.
– И еще, – продолжает Маршалл. – Я, наверное, допустил ошибку. Уэдделл Грин заезжал чуть больше часа тому назад.
– Любое общение с Уэнделлом Грином – ошибка. Так что случилось?
– Вроде бы он все знал насчет Тайлера и только хотел услышать от меня подтверждение. Я подумал, что ему рассказали Дейл или детективы из полицейского управления. Но Дейл еще не делал о нас официального сообщения, не так ли?
– У Уэнделла есть целая сеть осведомителей, которые снабжают его информацией. Если ему что‑то известно, так только от них. Что вы ему сказали?
– Практически все, – отвечает Маршалл. – И о пленке тоже.
Господи, какой же я кретин. Но я думал, это нормально.., я думал, что со временем все об этом узнают.
– Фред, вы что‑нибудь говорили обо мне?
– Только то, что Джуди вам доверяет и мы оба благодарны вам за помощь. Вроде бы я сказал, что вы собираетесь навестить ее во второй половине дня.
– Вы не упомянули бейсболку Тая?
– Вы думаете, я псих? Это ваши с Джуди дела. Если я чего‑то не понимаю, то не собираюсь говорить об этом с Уэнделлом Грином. По крайней мере я заставил его пообещать, что он будет держаться подальше от Джуди. Конечно, его репутация всем известна, но я думаю, что он не такой уж подонок, как о нем говорят.
– Не стоило вам с ним говорить, – вздыхает Джек. – Я с вами свяжусь.
Как только Фред Маршалл отключается, Джек набирает номер Генри.
– Я, наверное, буду у тебя позже, Генри. Сейчас еду в Лютеранскую больницу округа Френч. Джуди Маршалл получила пленку от Рыбака, и если мне ее отдадут, я привезу ее тебе. Что‑то там странное.., на пленке Джуди. Вроде бы он говорит с иностранным акцентом.
Генри отвечает, что Джек может не торопиться. Он еще не слушал первую пленку, а теперь подождет, пока Джек привезет ему вторую. Возможно, он услышит что‑то полезное, если прокрутит их одну за другой. Во всяком случае, скажет Джеку, тот же это человек или нет.
– За меня не волнуйся, Джек. Вскоре миссис Мортон должна отвезти меня на KDCU. Сегодня Джордж Рэтбан зарабатывает на масло к моему хлебу – шесть или семь рекламных объявлений.
«Даже слепой видит, что сегодня вечером вы собрались угостить вашу невесту, жену, любовницу, лучшую подругу отменным обедом, и если вы действительно хотите продемонстрировать своей пассии любовь и уважение, привезите ее к „Кузен Баддис Риб Криб“ на Саут‑Вабаш‑стрит в самом центре Ла Ривьеры».
– Пассии, значит?
– Именно так. Джордж Рэтбан любит обобщения.
Смеясь, Джек говорит Генри, что обязательно заглянет к нему, и вжимает в пол педаль газа, увеличивая скорость «доджа» до семидесяти. А что сделает ему Дейл? Штрафанет за превышение скорости?
* * *
Он паркуется перед фасадом в больницу вместо того, чтобы ехать на стоянку, и шагает к дверям, думая о Долинах и Джуди Маршалл. Ситуация меняется все быстрее, но в центре событий – Джуди Маршалл.., нет, Джуди и он. Рыбак выбрал их сознательно, в отличие от трех первых жертв. Эми Сен‑Пьер, Джонни Иркенхэм и Ирма Френо – обычные дети примерно одного возраста, на их месте мог оказаться любой другой ребенок, но Тайлер – сын Джуди Маршалл и этим выделяется среди остальных. Джуди заглядывала в Долины, Джек путешествовал по ним, а Рыбак живет там, как раковая клетка – в здоровом организме Рыбак послал Джуди магнитофонную запись, Джеку – тошнотворный подарок Находясь у Тэнзи Френо, он понял, что Джуди – его ключ и дверь, которую может открыть этот ключ, и куда может вести эта дверь, как не в Запределье Джуди?
Запределье. Господи, как здорово. Более того, прекрасно.
А‑а‑а.., слово вызывает в памяти Джуди Маршалл, а когда мысленным взором он видит ее лицо, дверь в его сознании, дверь, которая принадлежит только ему, распахивается. На мгновение Джек Сойер останавливается, застывает как истукан в шести футах от входа в больницу.
Через дверь в его сознание врывается поток образов: остановившееся колесо Ферриса, копы Санта‑Моники, кучкующиеся за желтой лентой, огораживающей место преступления, свет, отражающийся от лысого черепа чернокожего мужчины. Да‑да, лысая голова чернокожего мужчины, которую он ну совершенно не хочет видеть, вновь перед ним, прямо‑таки на блюдечке с голубой каемочкой. Была и гитара, но гитара где‑то в другом месте, гитара, которая принадлежала великолепному требовательному, сострадательному, не знающему жалости Спиди Паркеру, благословенному Господом, лишенному Господом глаз, любимому Господом Спиди, который касался струн и пел:
Странник Джек, Странник Джек,
Будешь ты брести весь век,
Но обратный путь домой…
Миры вращаются вокруг него, миры внутри миров, другие миры, расположившиеся вдоль, разделенные тонкой мембраной, состоящей из тысячей тысяч дверей, если только ты знаешь, где и как их найти. Тысяча тысяч красных перышек, маленьких таких, с грудки малиновки, с сотен грудок малиновок, влетели через одну из таких дверей. Дверь Спиди. Перья малиновки и синие яйца тоже малиновки, спасибо тебе, Спиди, и в песне твоей поется: «Просыпайся, просыпайся, сонный лентяй».
Или: «Просыпайся, просыпайся, ГЛУПАЯ ТВОЯ БАШКА».
И вдруг Джек слышит рев Джорджа Рэтбана: «Да‑а‑а‑же СЛЕ‑Е‑Е‑Е‑ПОЙ видит, что грядет, ДУРЬЯ БАШКА!»
– Неужели? – вслух спрашивает Джек. Хорошо, что старшая сестра Джейн Бонд, она же надзирательница Бонд, она же агент ноль‑поль‑Зеро, не слышит его. Она сурова и несправедлива, и если бы находилась рядом, надела бы на него смирительную рубашку, накачала транквилизаторами и утащила в свои владения. – Что ж, я знаю кое‑что такое, о чем ты не имеешь ни малейшего представления, старина. У Джуди Маршалл есть Двойник, и этот Двойник перешептывался с ней через стену в стародавние времена. Неудивительно, что она в конце концов начала кричать.
Рыжеволосый подросток в футболке с надписью «Бейсбольная команда средней школы Ардена» открывает дверь в шести футах от Джека и бросает на него настороженный взгляд.
«Взрослые такие странные, – говорит этот взгляд. – Как хорошо, что я еще ребенок!» Поскольку он – ученик средней школы, а не профессиональный психиатр, то не надевает на нашего героя смирительную рубашку, не всаживает в него лошадиную дозу успокоительного, не утаскивает в комнату с обитыми мягкими стенами. Просто обходит безумца по широкой дуге и легкой, пружинистой походкой отправляется по своим делам.
Все дело в Двойниках, ну конечно же. Наказывая себя за собственную глупость, Джек стучит по виску костяшками пальцев. Ему следовало понять это раньше. Ему следовало понять это сразу. Если уж искать настоящий предлог, то именно из‑за этого он отказывался браться за расследование убийств детей, несмотря на попытки Спиди разбудить его, а потом настолько зациклился на Рыбаке, что до этого утра, пока не увидел по телевизору фильм с участием его матери, у него и мыслей не возникало о Двойнике монстра. Когда Джуди Маршалл была девочкой, ее Двойник девочка говорила с ней через мембрану между мирами. А в последний месяц все больше тревожилась, она просунула через мембрану руки и как следует тряхнула Джуди.
Поскольку Джек – уникум и не имеет Двойника, налаживать с ним контакт пришлось Спиди. Теперь, когда сложилась полная картина, Джек просто не может понять, почему ему потребовалось столько времени, чтобы увидеть очевидное.
Теперь ясно, почему его так неудержимо тянуло к Джуди Маршалл: Джуди – дверь к ее Двойнику, к Тайлеру, к уничтожению Рыбака и его Двойника в Долинах, создателя сатанинского сооружения, которое ворон по кличке Горг показал Тэнзи Френо. И происходящее сегодня в отделении Д могло стать поворотным пунктом для судеб мира.
С гулко бьющимся сердцем Джек покидает залитый солнцем тротуар и входит в просторный холл больницы. Вроде бы те же пациенты в больничных халатах сидят на стульях, в дальнем углу те же врачи обсуждают сложного больного, а может, кто знает, наиболее удачный вариант прохождения коварной Десятой лунки на поле для гольфа в «Загородном клубе Ардена», у двери магазина сувениров радуют глаз те же золотистые лилии. Повторяемость вселяет в Джека уверенность, он ускоряет шаг, не подозревая, какие неожиданности поджидают его на пятом этаже.
Тот же скучающий охранник выдает ему такую же зеленую пластиковую карточку с надписью «ПОСЕТИТЕЛЬ». Лифт, удивительно похожий на своего собрата в отеле «Риц» на Вандомской площади, поднимает его мимо второго и третьего этажей, останавливается на четвертом, где в кабину входит молодой сухощавый врач, выпускает на пятом – здесь прекрасный золотистый свет чуть темнее, чем в громадном холле. От лифта Джек идет путем, проложенным Фредом Маршаллом, через двойные двери, мимо отделения геронтологии, мимо кабинета офтальмолога и архива. Он приближается к непредвиденному и неожиданному по мере того, как коридоры становятся темнее, и, наконец, входит в комнату, которой добрых сто лет, с окнами под потолком и деревянными панелями.
Вот тут на повторяемости ставится жирная точка, потому что за стойкой дежурного сидит другой человек, выше ростом, моложе, с более мрачным лицом. Когда Джек говорит, что хочет повидаться с миссис Маршалл, молодой парень, пренебрежительного глянув на прямоугольник пластики с надписью «ПОСЕТИТЕЛЬ», осведомляется, родственник он или врач. Ни тот и ни другой, признает Джек, но если молодой человек не сочтет за труд поставить в известность старшую медсестру Джейн Бонд, что мистер Сойер хочет поговорить с миссис Маршалл, старшая медсестра Бонд, безусловно, распорядится открыть железную дверь и пропустить его, как уже было днем раньше.
Возможно, так оно и было, цедит молодой человек, но сегодня медсестра Бонд не сможет открыть ни одной двери, потому что не работает. И не могло ли так случиться, что днем раньше мистер Сойер навещал миссис Маршалл в сопровождении члена семьи, скажем, мистера Маршалла?
Да. Если есть необходимость проконсультироваться с мистером Маршаллом, скажем, по телефону, он с радостью просит молодого человека решить эту сложную задачу, дабы мистер Маршалл лично подтвердил, что мистера Сойера надобно незамедлительно пропустить к его жене.
Это, конечно, выход, признает молодой человек, но правилами внутреннего распорядка немедицинскому персоналу, занимающему низшие должности, вроде дежурного, не разрешено звонить куда‑либо за пределы больницы.
Джек, конечно же, любопытствует: а кто может дать такое разрешение?
Разумеется, медсестра Рэк, исполняющая в отсутствие медсестры Бонд обязанности старшей медсестры отделения.
Джек, которому задержка определенно действует на нервы, предлагает молодому человеку найти замечательную медсестру Рэк и получить необходимое разрешение, чтобы выполнить пожелания мистера Маршалла, мужа пациентки.
Нет, молодой человек не видит оснований следовать предложению мистера Сойера, не хочет попусту тратить время и силы. Мистер Сойер – не член семьи миссис Маршалл. А потому замечательная медсестра Рэк ни при каких обстоятельствах не разрешит звонить мистеру Маршаллу.
– Ладно, – Джек с трудом подавляет желание задушить этого молодого лентяя, – давайте поднимемся на более высокую ступень административной лестницы. Доктор Спайглман в больнице?
– Может быть, – отвечает молодой человек. – Но откуда мне знать? Доктор Спайглман передо мной не отчитывается.
Джек указывает на телефонный аппарат, который стоит на краю стойки:
– Вам и не надо знать, но вы можете это выяснить. Так что немедленно беритесь за телефон.
Молодой человек наклоняется к телефонному аппарату, закатывает глаза, нажимает две клавиши, поворачивается спиной к назойливому посетителю. Джек слышит, как он что‑то бормочет насчет доктора Спайглмана, вздыхает, говорит: «Хорошо, переключите меня». После переключения вновь что‑то бормочет, Джек слышит свою фамилию. Ответ заставляет его немедленно повернуть голову, чтобы широко раскрытыми глазами взглянуть на Джека.
– Да, сэр. Он сейчас здесь, да. Я ему скажу.
Молодой человек (ему не больше двадцати) вешает трубку.
– Доктор Спайглман сейчас подойдет. – Отходит от стойки на шаг. Сует руки в карманы. – Вы – тот коп, не так ли?
– Какой коп? – раздраженно спрашивает Джек.
– Коп из Калифорнии, который приехал сюда и арестовал мистера Киндерлинга.
– Да, это я.
– Я из Френч‑Лэндинга, этот арест потряс всех. Весь город.
Никто и подумать такого не мог. Мистер Киндерлинг? Это шутка? Просто невозможно поверить, что он.., вы понимаете, убивал людей.
– Вы его знали?
– В таком городке, как Френч‑Лэндинг, все друг друга знают, но я, конечно, только здоровался с мистером Киндерлингом. А вот его жену знал. Она была моей учительницей в воскресной школе при лютеранской церкви «Гора Хеврон».
Джек ничего не может с собой поделать – смеется. Это же надо, жена убийцы учит детей в церковной школе. Воспоминание, с какой ненавистью смотрела на него Ванда Киндерлинг, когда судья зачитывал приговор, обрывает смех, но поздно. Молодой человек обиделся.
– И что вы можете о ней сказать? – спрашивает Джек. – Какой она была учительницей?
– Обычной. – В голосе явственно слышится обида. – Заставляла нас заучивать «Библию». – Он отворачивается, бормочет:
– Некоторые, между прочим, думают, что он этого не делал.
– Что вы сказали?
Юноша встает вполоборота к Джеку, смотрит на деревянные панели обшивки стен.
– Я сказал, некоторые думают, что он этого не делал. Мистер Киндерлинг. Они думают, что его посадили в тюрьму, потому что он жил в маленьком городке, в Лос‑Анджелесе никого не знал, вот из него и сделали козла отпущения.
– Это плохо. Вы хотите знать истинную причину, по которой мистер Киндерлинг попал в тюрьму?
Молодой человек поворачивается лицом к Джеку, смотрит на него.
– Потому что он виновен в убийстве и сознался в этом. Двое свидетелей видели его недалеко от места преступления, два других человека – в самолете, летящем в Лос‑Анджелес, хотя он сказал всем, что летит в Денвер. После этого он и сказал: «Хорошо, я это сделал. Я всегда хотел знать, какого это – убить женщину, и однажды любопытство взяло верх, вот я пошел и убил двух проституток». Адвокат пытался убедить суд во временном помрачении сознания своего подзащитного, но присяжные нашли, что подсудимый находился в здравом уме, и он отправился в тюрьму.
Молодой человек наклоняет голову и что‑то бормочет.
– Не слышу, – говорит Джек.
– Есть много способов заставить человека сознаться, – уже громче повторяет молодой человек.
В коридоре раздаются шаги, и к Джеку, протягивая руку, направляется полный, облаченный в белый халат мужчина, в очках со стальной оправой и аккуратной бородкой. Молодой человек отворачивается. Возможности убедить своего оппонента, что он не выбивал признание из мистера Киндерлинга, у Джека более нет. Улыбающийся мужчина в белом халате и с бородкой хватает руку Джека, представляется доктором Спайглмапом, выражает радость от встречи с таким известным человеком. Из‑за спины доктора вдруг возникает еще один мужчина и говорит: «Эй, док, знаете, какой вариант будет наилучшим? Если мистер Знаменитость и я вместе поговорим с дамой. Ей не придется дважды повторять одно и то же. Высший класс».
У Джека схватывает живот. Только Уэнделла Грина здесь и не хватало.
* * *
Поздоровавшись с доктором, Джек поворачивается к репортеру:
– Что вы здесь делаете, Уэнделл? Вы пообещали Фреду Маршаллу держаться подальше от его жены?
Уэнделл Грин поднимает руки, поднимается на цыпочки, опускается на всю стопу.
– Вы сегодня спокойнее, лейтенант Сойер? Не собираетесь вновь наброситься с кулаками на представителя прессы, зарабатывающего на хлеб в поте лица? Должен сказать, мне Надоело постоянно подвергаться нападению полицейских.
Доктор Спайглман, хмурясь, поворачивается к нему:
– О чем вы, мистер Грин?
– Вчера, до того, как тот коп вырубил меня ударом ручного фонаря по голове, лейтенант Сойер ударил меня в живот без всякой на то причины. Хорошо, что я человек здравомыслящий, а не то я бы уже вчинил обоим по судебному иску. Но знаете, доктор, я так не работаю. Думаю, что наилучших результатов можно достичь, лишь сотрудничая друг с другом.
Слушая эту самодовольную речь, Джек думает: «О черт», – и искоса смотрит на молодого человека. Глаза у того горят презрением. Теперь Джек понимает, что его усилия пропали бы зря: ему никогда бы не удалось убедить дежурного, что Киндерлинга посадили за дело. Когда Уэнделл Грин замолкает, Джеку уже не терпится врезать ему еще раз.
– Мистер Грин предложил мне процент со своих доходов, если б я позволил ему сфотографировать труп Ирмы Френо, – сообщает он врачу. – И сейчас его просьба не менее кощунственна. Мистер Маршалл попросил меня приехать и повидаться с его женой, а Грина – пообещать, что он не приедет.
– Возможно, я и дал ему такое обещание, – подает голос Грин. – Но как опытный журналист, я знаю, что люди частенько говорят лишнее, а потом сожалеют об этом. Мистер Маршалл понимает, что рано или поздно случившееся с его женой выплывет наружу.
– Неужели?
– Особенно в свете последнего послания Рыбака, – продолжает Грин. – Пленка доказывает, что Тайлер Маршалл – его четвертая жертва, удивительно, что он еще жив. Как долго, по‑вашему, эти факты удастся скрывать от общественности?
– Я отказываюсь вам в этом содействовать. – Врач сурово смотрит на Грина и бросает предупреждающий взгляд на Джека. – Мистер Грин, я подумываю приказать охране вообще вывести вас из больницы. Мне нужно кое‑что обсудить с лейтенантом Сойером наедине. Если вы и лейтенант сможете договориться, это ваше дело. Никакой совместной встречи с моей пациенткой не будет. Я еще не решил, следует ли ей видеться даже с лейтенантом Сойером. Она спокойнее, чем утром, но состояние крайне нестабильное.
– Лучший способ – предоставить решение ей, – предлагает Грин.
– Лучше помолчите, Грин. – Второй подбородок под бородкой врача розовеет. Он смотрит на Джека. – Чем обусловлена ваша просьба, лейтенант?
– Доктор, у вас в этой больнице есть кабинет?
– Да.
– Идеально. Я бы хотел провести полчаса, может, меньше, беседуя с миссис Маршалл в тихой, спокойной обстановке. Наш разговор будет сугубо конфиденциальным. Лучше вашего кабинета не придумать. В отделении слишком много людей, нам могут помешать или подслушать.
– Мой кабинет, – повторяет врач.
– Если вы согласны.
– Пойдемте со мной. Мистер Грин, отойдите к стойке, и не мешайте пройти мне и лейтенанту Сойеру.
– Как скажете. – Грин отвешивает шутовской поклон и отходит к стойке, перегораживающей комнату. – Я уверен, в ваше отсутствие этот симпатичный молодой человек и я найдем о чем поговорить.
Улыбаясь, Уэнделл Грин наблюдает, как Джек и доктор Спайглман выходят из комнаты. Их шаги удаляются и окончательно утихают. Наступает тишина. Все еще улыбаясь, Уэнделл Грин поворачивается к молодому дежурному и натыкается на его взгляд.
– Я постоянно читаю ваши статьи. Вы отлично пишете.
Грин сияет как медный таз.
– Вы не только симпатичный молодой человек, но еще и умный. Какое удивительное сочетание. Как вас зовут?
– Этан Эванс.
– Этан, у нас очень мало времени, поэтому не будем его терять. Вы думаете, что ответственные представители прессы должны иметь доступ к информации, которая нужна общественности?
– Безусловно.
– Вы согласны, что информированная пресса – едва ли не лучшее оружие в борьбе с такими, как Рыбак?
Между бровей Этана появляется вертикальная морщинка.
– Оружие?
– Естественно. Чем больше мы знаем о Рыбаке, тем выше наши шансы остановить его.
Молодой человек кивает, морщинка разглаживается.
– Скажите мне, как, по‑вашему, этот врач позволит Сойеру воспользоваться своим кабинетом?
– Скорее всего да, – отвечает Эванс. – Но мне не нравятся методы работы этого Сойера. Он символизирует полицейскую жестокость. Бьет людей, чтобы заставить их сознаться в преступлениях, которых они не совершали. Это я называю жестокостью.
– Хочу задать вам вопрос. Вернее, два. В кабинете доктора Спайглмана есть чулан? И можно ли попасть в него из коридора?
– Ага – Глаза Эванса загораются. – Вы хотите слушать.
– Слушать и записывать. – Уэнделл Грин похлопывает по карману, в котором лежит диктофон. – Все ради общественности, благослови ее, Господи, – Да, есть, – отвечает Этан Эванс. – Но доктор Спайглман, он…
В руке Уэнделла как по волшебству возникает двадцатка.
– Если действовать быстро, доктор Спайглман ничего не узнает. Правда, Этан?