Доклад, прочитанный 25 октября 1964 года
в Обществе имени Пушкина в Нью-Йорке
Недавно один современный критик сказал мне, что самое трудное - это делать доклад о классиках. Нет ни одного уголка в биографии, куда бы уже не заглянули биографы. Нет ни одной строчки, которая осталась бы неизвестной. Поэтому цель доклада о классиках - не открывать что-то новое, а снова вспомнить и напомнить аудитории то, что, несмотря на всех последующих писателей, остается незабытым и теперь, больше чем через столетие, волнует нас так же, как волновало современников.
В этом году исполнилось 150 лет со дня рождения М. Ю. Лермонтова. Вспомним же сегодня короткий путь его жизни, странной и грустной, и необыкновенный путь его творчества, блестящего и тоже грустного. Трудно разделить эти темы потому, что у Лермонтова, как ни у одного из поэтов, жизнь и творчество представляют неразрывное целое. И легче уяснить себе его личность, ознакомившись с основными мотивами его поэзии. И обратно: узнав его жизнь, вы лучше понимаете его творчество.
Лермонтов родился в Москве 3 октября 1814 года и через о месяцев был перевезен в Тарханы, пензенское имение бабушки Елизаветы Алексеевны Арсеньевой. Возможно, что совсем 
иначе развивался бы характер поэта, если бы ребенок рос, имея то, что детям нужнее всего, - материнскую ласку. Но мать поэта умерла в 1817 году, когда мальчику было около трех лет, и первые проблески сознания, сохраненные Лермонтовым с детства, уже были связаны с личным страданием. Лермонтов уверял, что в его памяти сохранился образ матери, что он помнит, как она пела что-то грустное, держа его одной рукой, а другой касаясь клавиш фортепьяно. Он был убежден, что даже мог бы узнать мелодию, если бы когда-нибудь услышал ее. По его словам, он смутно помнил даже тот страшный день, когда отец понес его проститься с умершей матерью.
Но вскоре события и лица становятся ясней, и уже хорошо, на всю жизнь, запоминается и домашний врач д-р Леви1, тот самый, который, наблюдая за мальчиком, доложил как-то бабушке, что у ее внука «чрезвычайно увлекающаяся натура»; и бонна Кристина Осиповна Реммер2, религиозная и мечтательная немка, рассказывающая мальчику фантастические немецкие сказки; и, конечно, Жан Капе3, первый гувернер, восторженно любящий свою Францию и сумевший внушить мальчику интерес и уважение к Наполеону. Но больше всего из этих детских лет запоминается страшная горечь непонимания вечной разлуки с отцом.
По более или менее выясненным данным, предок Лермонтова выехал из Шотландии в начале XVII века и был пожалован деревнями в Костромской губернии. Один из предков, еще в Шотландии, Фома Лермонт, был известным бардом, и, по-видимому, от него перешло к далекому потомку поэтическое дарование. Отец поэта, Юрий Петрович, вышел в отставку в чине капитана и женился на Марии Михайловне Арсеньевой против воли ее матери, Елизаветы Алексеевны, урожденной Столыпиной. Последняя никогда не могла простить этого брака. Жизнь Лермонтовых не была счастливой, а после смерти Марьи Михайловны вражда между отцом и бабушкой поэта стала совершенно открытой, и Арсеньева настояла, чтобы внук остался у нее, написав завещание в его пользу, но при условии, что он будет жить у нее до своего совершеннолетия. Лермонтов страдал от этих ненормальных отношений. Горячо любя отца, он не мог оставить и бабушку, благодарно ценя ее заботу и ласку. Эта мука продолжалась в юношеских драмах «Menschen und Leidenschaften» и «Странный человек», а также в нескольких стихотворениях.
Стихи очень рано овладели душой ребенка. Когда, будучи совсем маленьким, он с серьезным взглядом повторял похожие слова: «Окошко и кошка», или «Tisch» и «Fisch» («стол» <и> «рыба» (нем.)), чем несказанно удивлял бабушку, возможно, что он уже прислушивался к музыке слов, понимал, неясно еще, что он может делать со словами. Его увлечения стихами других поэтов начались также очень рано, и сам он стал пробовать писать, но почти все уничтожал. Первый биограф Лермонтова Влад. Харл. Хохряков4, собирая в 1854 году материал для биографии поэта, посетил Павла Шан-Гирея, мужа двоюродной тетки Лермонтова. Сын его, Аким Шан-Гирей5, с детских лет был другом поэта. В имении Шан-Гиреев Апалихе6 сохранялись детские рисунки Лермонтова, его ученические тетради; позже Аким привез из Петербурга оригиналы «Боярина Орши», драмы «Люди и страсти»7, но все это были черновики дошедших до нас произведений. Из первых же детских попыток не сохранилось ничего.
В 1825 году произошла его первая встреча с Кавказом8, куда бабушка отвезла его для укрепления здоровья. Кавказ произвел на 11-летнего мальчика незабываемое впечатление. Все в этой стране было особенное: и звуки зурны9, и стройные 
чинары10, и необычная синева неба, но главное - горы, горы. Он не мог оторвать от них глаз и скучал, когда их закрывали облака.
«Синие горы Кавказа, приветствую вас! - пишет он позже. - Вы взлелеяли детство мое, вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю о вас да о небе». Эту любовь к Кавказу Лермонтов сохранил до последних дней.
В 1827 году Лермонтов был отвезен в Москву, где сразу изменилась его жизнь. Вскоре по приезде умер его любимый гувернер Жан Капэ. Бабушка пригласила учителя Алексея Зиновьевича Зиновьева11, преподававшего в университетском Благородном пансионе русский и латинский языки, и подготовленный им Лермонтов в 1828 году сдает экзамен в 4-й класс университетского Благородного пансиона. С этого времени начинается его еще очень юное творчество. Педагогический состав пансиона невольно способствовал этому. Поэт Алексей Ф. Мерзляков, автор известной песни «Среди долины ровныя»; Дубенский12, автор книги «Опыт о народном русском стихосложении»; Раич13, основавший в пансионе «Общество любителей словесности»; инспектор Павлов14 и другие - все это были люди высокой культуры, проникнутые настоящей любовью к науке и относившиеся с вниманием к учащимся. Конечно, все они заметили выдающиеся способности смуглого подростка. Лермонтов был одарен разными талантами: он играл на скрипке и на рояле, рисовал и писал маслом, в то же время легко решал сложные математические задачи и был хорошим шахматистом. Предание сохранило до наших дней один разговор в библиотеке пансиона. Раич сказал Павлову: «Боюсь, что судьба этого необыкновенно одаренного мальчика будет нелегкой»; и на вопрос Павлова: «Почему?» - ответил: «Потому, что характер у него прямой и непокорный, и потому, что как здесь он на голову выше товарищей, так будет и дальше в жизни». Характер у мальчика был не только прямой и непокорный, но и неровный. Его склонность к уединению и некоторая надменность по отношению к товарищам раздражали многих. Но в то же время бывали дни, когда не было никого веселее, изобретательней и остроумней его. И никто не умел так горячо ценить дружбу и быть таким бескорыстным другом, как он, но дружбу он представлял себе как нечто редкое и идеальное. В стихотворении, посвященном одному из друзей, он писал:
Навряд ли кто-нибудь из нас страну узрит,
Где дружба дружбы не обманет,
Любовь любви не изменит...15
Указом 29 марта 1830 года Благородный пансион был лишен всех льгот и превращен в обыкновенную гимназию. Многие ученики подали прошение об уходе из пансиона. Один из них был Лермонтов. В сентябре 1830 года он поступает в Московский университет.
Пересматривая его юношеские стихи, невольно поражаешься самостоятельности и зрелости его мысли. Да, он, конечно, под влиянием Байрона, но: «Я не хочу быть тенью Байрона, - говорит он еще в пансионе своему другу Алексею Лопухину16. - И повторить Байрона нельзя». И позже, уже в университетские годы, заимствуя еще что-то у Байрона, Лермонтов сохраняет свою самостоятельность: одновременно и объединяет себя с Байроном, и отделяет от него в строках:
Нет, я не Байрон, я другой,
Еще неведомый избранник,
Как он, гонимый миром странник,
Но только с русскою душой17.
У каждого поэта всегда есть свой «учитель», тот предшественник, которому вольно или невольно он подражает вначале. Потом наступает момент, когда, словно оперившийся птенец, поэт вырывается из гнезда всех влияний. Но как рано взмахнул собственными крыльями и вылетел в мир собственной стихии мальчик Лермонтов! Предшественники, которыми он увлекался: Байрон и Шекспир, Шиллер и Гейне, Державин, Дмитриев, Жуковский и, конечно, Пушкин. Вот кому больше всего хотел подражать и подражал вначале юный Лермонтов. Но, будучи уверен в своей внутренней самостоятельности, он не боится чисто внешнего подражания; перечитывая, наверно, не раз строки Пушкина:
И путник усталый на Бога роптал;
Он жаждой томился и тени искал,
В пустыне блуждая три дня и три ночи18, -
Лермонтов пишет:
В пустынных степях аравийской земли
Три гордые пальмы высоко росли.
Родник между ними из почвы бесплодной,
Журча, пробивался волною холодной...19
Тот же размер, та же пустыня, но это уже Лермонтов. Или, помня пушкинское о цветке:
Где цвел? когда? какой весною?
И долго ль цвел? и сорван кем? 20 -
Лермонтов не боится написать:
Скажи мне, ветка Палестины:
Где ты росла, где ты цвела?21
В этих стихах он настолько самостоятелен, что, несмотря на внешнее сходство, в полной подражательности его нельзя обвинить.
В тетрадях Лермонтова - следы его напряженной работы; он поразительно быстро развивался как поэт, и недаром критики того времени считали, что он, продолжая школу Пушкина, был уже началом нового, и многие его приемы были предвидением и новаторством. Сам он считал, что после Пушкина никто уже не может называться поэтом. Имя Пушкина с детства было для него священно. Он видел в Пушкине какую-то солнечную ясность, утверждение жизни, недосягаемое совершенство поэзии. Кажется, никто не любил Пушкина так, как Лермонтов, и никто не был так беспощадно наказан за свою любовь. Ведь Лермонтов безбоязненно, один, без всякой поддержки, пытался отмстить обществу за Пушкина единственным своим оружием - стихами.
Это одна из характерных черт Лермонтова - безбоязненность перед событиями и людьми, перед человеческим равнодушием к чужой неудаче, готовность к борьбе и к одиночеству в случае поражения. Печать одиночества лежит на всем творчестве поэта. Он с детства не удовлетворялся обыденностью и был полон каких-то исканий. Словно о каком-то лучшем мире сохранилась память в душе, как смутное воспоминание о забытой мелодии, которую напевала мать, как туманные очертания родного аула в душе Мцыри. И уже 17-летним юношей в стихотворении 1831 года он так определяет это состояние:
Моя душа, я помню, с детских лет
Чудесного искала...
Дальше:
Как часто силой мысли в краткий час
Я жил века и жизнию иной
И о земле позабывал...22
Но, несмотря на эту «иную жизнь», к которой стремилась душа поэта, «желанием чудным полна», лермонтовская муза знала и другие темы, темы так называемые гражданские. Недаром росла эта муза, слушая историю декабристов, читая запрещенные правительством стихи: «Думу» Рылеева, «Деревню» и «Кинжал» Пушкина. Не могли не оказать влияния на впечатлительного юношу такие строки его кумира, Пушкина:
Увижу ль я, друзья, народ неугнетенный
И рабство, павшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря? 23
И вот появляется в юношеской тетради Лермонтова посвящение французскому восстанию: «Опять вы, гордые, восстали за независимость страны»24 и т.д. Любовь к свободе и любовь к отечеству вдохновляет его поэзию. Она призывает к мужеству, к свершению героических подвигов во имя родины и свободы. Но он свершил свой подвиг в поэзии, хотя сам не отдавал себе в этом отчета: его строгость к самому себе поразительна. Отбирая стихи для сборника25, он из почти 400 стихотворений выбрал... 26, чем до крайности возмутил друга и родственника Акима Шан-Гирея, присутствовавшего при этом отборе. Зато сборник поражает строгостью выбора и разнообразием тем, жанров, формы. Лермонтов в юности испробовал множество разных жанров, он писал баллады, поэмы, элегии, стансы, эпиграммы и т.д. И его ритмы, рифмы и построения строф уже в это время были удивительны.
В 1829 году 15-летний мальчик полон всевозможных литературных планов. В этот период задуман «Демон», появляется набросок «Исповедь»26, тема которого повторится позже в двух других поэмах. К 1830 году относится вполне законченное стихотворение «Нищий». По преданию, оно было посвящено Екатерине Сушковой, той Катишь, которая была первым увлечением Лермонтова, но, будучи старше его, смеялась над ним, считая мальчиком, и, конечно, вовсе не понимала его поэзии.
Следующее увлечение Лермонтова - Натали Ивановой27 - приносит ему новое разочарование, но оставляет нам много прекрасных стихов. Советский исследователь Лермонтова, Ираклий Андроников, в своей книге «Лермонтов», вышедшей в этом году, рассказывает, как ему удалось побывать у внучки Н. Ф. Ивановой; она сообщила ему, что у бабушки долго хранилась шкатулка с письмами и стихами Лермонтова, но, к сожалению, дед Н.М. Обресков все уничтожил. История этой юношеской неразделенной любви оказывается одной из главных тем лирики Лермонтова в 1831 и 1832 годах. Весной 1832 года он с трудом отрывается от этого чувства:
Я не люблю тебя. Страстей
И мук умчался прежний сон,
Но образ твой в душе моей
Всё жив, хотя бессилен он.
Другим предавшися мечтам,
Я всё забыть его не мог;
Так храм оставленный - всё храм,
Кумир поверженный - всё бог!28
Это стихотворение очень огорчило Вареньку Лопухину, которая тепло и нежно относилась к Лермонтову и была его единственной настоящей привязанностью. С домом Лопухиных Лермонтова связывала дружба: с отроческих лет - с Алексеем, потом со старшей сестрой Мари; но в начале 1831 года там появилась младшая сестра Варенька, искренне интересующаяся поэзией Лермонтова, всегда проявляющая дружеское сочувствие к нему, сумевшая простыми словами утешить его, когда он вернулся, похоронив отца, и сказавшая в ответ на прочитанное стихотворение «Ангел»: «О Мишель, вы не знаете, как это прекрасно. Вы сами не знаете, какой вы замечательный поэт».
В июне 1832 года Лермонтов был вынужден покинуть университет и, переехав в Петербург, поступил в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. В эти годы ему трудно было писать. Обстановка школы не располагала к литературной работе. Ему казалось, что стихи здесь умирают, не прозвучав, как умирают растения без солнечного света.
По выходе из школы в ноябре 1834 года Лермонтов окунается в светскую жизнь и скоро приобретает славу «повесы», славу человека легкомысленного и надменного. И вот, читая его стихи того времени, можно понять, что «светский человек», «гусар», «повеса» - это все только поза, а на самом деле тяжело живется ему в это время в «пустыне света», без ясно намеченной цели, всеми непонимаемому и, в сущности, одинокому. Его преследует это непонимание окружающими его благородных душевных движений, которые он, впрочем, тщательно скрывает под язвительностью и надменностью, как будто боясь, что его добрый душевный порыв разобьется о насмешку. В основе многих его произведений лежит идея непринятой доброты, словно всякая попытка делать добро неизбежно обо что-то разбивается:
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья -
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья29.
Но там, где человечность и отзывчивость проявляются словно между прочим, Лермонтов освобождается от своей позы и становится простым и сердечным. Его лакей на Кавказе, грузин Саникидзе30, рассказывал, что Лермонтов был всегда ласков и добр с прислугой. И в некоторых его стихах, посвященных друзьям (памяти Одоевского, Хомутовой и др.), видны и тепло и жалость, те простые человеческие чувства, которых Лермонтов-гусар и даже Лермонтов-поэт как будто стыдится. Эта страсть казаться хуже, чем он есть, эта почти человеконенавистническая поза незаметно сроднилась с ним, хотя обманывала эта поза далеко не всех, и, по свидетельству его близких друзей, с ними он, напротив, был прост и ласков. Когда он поступил в юнкерскую школу, его старший друг Мари Лопухина пишет ему из Москвы: «Остерегайтесь сходиться слишком быстро с товарищами, сначала хорошо их узнайте. У Вас добрый характер, и с Вашим любящим сердцем Вы тотчас увлечетесь». Как непохоже это на те отзывы, где говорится о «недобром» Лермонтове...
Все то, что мы знаем о его характере и жизни, наложило особый оттенок на его творчество, придав ему то, что Белинский назвал «лермонтовским элементом».
Хочется напомнить первый отзыв Белинского о стихах Лермонтова: «Свежесть благоухания, художественная роскошь форм, поэтическая прелесть и благородная простота образов, энергия, могучесть языка, алмазная крепость и металлическая звучность стиха, полнота чувства, глубокость и разнообразие идей, необъятность содержания - суть родовые характеристические приметы поэзии Лермонтова и залог ее будущего великого развития». А это было написано по выходе в свет первой небольшой книжки, куда не вошли многие из его лучших стихов. Лучших? Но в этой же статье говорится дальше: «Если бы не все стихи Лермонтова были одинаково лучшие, то это мы назвали бы одним из лучших». И в самом деле, все стихи кажутся «лучшими». Возьмите, например, «Бородино». Оно насыщено такой любовью к родине, переданной простыми безыскусными словами, что кажется: лучше об этом и не скажешь. Но вспомните стихотворение «Отчизна», и вы увидите, какие слова позже нашел Лермонтов, чтобы передать свою любовь к родине. Это любовь, умеющая критиковать, но, как всякая настоящая любовь, умеющая прощать недостатки. Это добросовестные стихи, без лжепатриотизма: «Ни слава, купленная кровью», и дальше: «дрожащие огни печальных деревень», и наконец: «пляска с топаньем и свистом под говор пьяных мужичков»; но все это свое и любимое той «странной любовью», которую «не победит рассудок мой». Когда Лермонтов читал эти стихи редактору «Отечественных записок» Краевскому, последнему показалось, что до этой минуты он не знал настоящего Лермонтова. Белинский же, прочитав эти стихи, воскликнул: «Что за вещь! Пушкинская! То есть одна из лучших пушкинских!»31
Среди произведений Лермонтова выделяется его «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». Критики того времени, разбирая это произведение, подчеркивали, что Лермонтову удалось, глубоко проникнув в старину, передать нравы того времени и тот склад старинной речи, который роднит эту «Песню» с былинами, но высокая художественность ставит ее много выше былин. И теперь, через много лет, Андроников пишет, что «Песня про купца Калашникова» принадлежит к лучшим произведениям русской и мировой поэзии».
Мы не можем останавливаться в отдельности на каждой поэме Лермонтова. Каждая по-своему интересна. Первая появившаяся в печати поэма «Хаджи Абрек» - юношеское произведение, было отнесено в «Библиотеку поэта»32 без ведома Лермонтова его другом Ник. Юрьевым33 и напечатано в 1835 году. «Боярин Орша» и «Мцыри» родственны, так как в обе поэмы попали строки из написанного в ранней юности наброска «Исповедь». Самым любимым «детищем» поэта был, конечно, «Демон», которого он задумал в 15-летнем возрасте, а последний вариант окончил в год своей смерти34.
Трудно представить себе, из каких тайников душевной жизни 15-летнего мальчика поднялся этот гигантский образ, заслонив собою все другие, созданные его фантазией. Он и сам не сумел бы ответить на этот вопрос. Но этот образ был создан им и только им. Унаследовав кое-что из мировой литературы, только лермонтовский Демон
...был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь, - ни мрак, ни свет!..35
В 1829 году это еще просто стихотворение. Потом это отрывки с непонятным местом действия. В пятой редакции мож но догадаться, что место действия - Испания. Но образ Демона и весь характер поэмы не меняются. И некоторые фрагменты войдут и в последнюю редакцию. В 1838 году, возвратившись из Грузии после года ссылки, Лермонтов перерабатывает всю поэму и переносит действие на Кавказ. Эту поэму принято считать до некоторой степени автобиографической, предполагая, что в ней Лермонтов говорит о своей пламенной любви к Вареньке Лопухиной, любви, которая не покидала его в течение всей его жизни. И несмотря на то, что Варенька вышла замуж за Бахметьева, прочная душевная связь сохранилась на всю жизнь.
В последних вариантах поэмы фантастический элемент отступает на второй план, уступая место психологической задаче. Лермонтовский Демон - это дух более мятежный, чем порочный, «сеявший зло без наслажденья», так как зло не принцип его жизни, а как бы отместка за разочарования. Любовь смягчает его, он идет к Тамаре «любить готовый, с душой, открытой для добра», но потом, мятежный, тяготится этой любовью и снова остается «один, как прежде, во вселенной, без упованья, без любви».
Трудно сказать, был бы счастлив сам Лермонтов, если бы его путь соединился с Варенькиным. Возможно, что его мятежная душа, которой нужны были бури, тяготилась бы семейным затишьем. Во всяком случае, он примирился с потерей любимой девушки. И оставшись, как прежде, один, молится о ее счастье трогательнейшими стихами («Молитва»):
Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного,
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой заступнице мира холодного.
Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную -
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.
Какая глубина и покорность, не подходящая как будто поэту, написавшему: «И часто звуком грешных песен я, Боже, не тебе молюсь»36. Но это не случайные стихи. Нет. В многогранной натуре Лермонтова есть религиозность в лучшем смысле этого слова. И он напоминает нам о ней просто, словно случайными строчками: «Пустыня внемлет Богу», или коротенькой молитвой («В минуту жизни трудную»), или строфой из «Казачьей колыбельной песни»: «Дам тебе я на дорогу образок святой: ты его, моляся Богу, ставь перед собой». Нельзя после таких строк говорить о «все отрицающем» духе Лермонтова.
Ближайший к Демону тип - Арбенин в драме «Маскарад». Увлекаясь с детства театром, Лермонтов в 16-летнем возрасте написал драму «Испанцы» и «Люди и страсти», в 1831 году - драму «Странный человек», в 1834 и 1835 годах - «Маскарад» в двух редакциях. В «Маскараде» он несколько следовал Грибоедову, и как Грибоедов вынес на страницы «Горя от ума» недостатки московского общества, так Лермонтов обличает современное петербургское общество, где, по его мнению, «лишь образы бездушные людей, приличьем стянутые маски». В Арбенине есть то же, что и у Демона, - разочарование и отрицание мира, но черты эгоизма и полного пессимизма здесь доведены до крайности. Впрочем, это неудивительно в окружении таких типов, как Шприх, Казарин или баронесса в первой редакции.
Смерть Пушкина в 1837 году словно переворачивает всю жизнь поэта. Потрясенный страшным горем, Лермонтов пишет свои непревзойденные по силе и мужеству стихи «Смерть поэта». Стихи эти, распространенные Раевским, как на крыльях облетели страну, и слава и имя Лермонтова навсегда оказались связанными с именем и гибелью Пушкина. И Лермонтов, и Раевский - оба были отправлены в ссылку: Лермонтов - на Кавказ, Раевский - в Олонецкую губернию. Близкий Лермонтову с детства Кавказ становится его «поэтической колыбелью». Критики того времени считают 1837 год началом расцвета поэтического творчества Лермонтова, говоря, что «новый талант словно вышел из заветного, только что заколоченного гроба». С этого времени поэт прожил только четыре года. Но эти его последние годы - какое-то чудо. Он пишет в кибитках, на постоялых дворах, в перерыве между боями, торопится все досказать и создает свои лучшие произведения. И до сих пор трудно постигнуть, как мог все это создать человек, не достигший 27-летнего возраста.
Кавказские впечатления Лермонтова отразились целиком в его романе «Герой нашего времени». О лермонтовской прозе можно писать без конца. Для того времени она нова и необычна. Правда, была уже пушкинская проза. Конечно, Пушкин первый одержал победу над прошлым, вырвавшись из среды своих современников, но Лермонтов, идя по следам Пушкина, внес в прозу свой, «лермонтовский, элемент». Гоголь сказал: «...никто еще не писал у нас такою правильною, прекрасною и благоуханной прозой». Белинский ценил высокую поэтичность произведения при предельной лаконичности. Вспомним для сравнения, что в это время на Западе расцветает пышное многословие Гюго. Возьмите любой из романов Гюго и поставьте рядом «Тамань», изумительную по сжатости и психологичности повесть, похожую на стихотворение в прозе. Недаром Толстой считал ее «совершеннейшим произведением русской прозы».
Андроников называет Лермонтова родоначальником русской психологической прозы. Ведь, в самом деле, то немногое, что им написано, похоже на начало русского психологического романа и роднит его с такими романистами-психологами, как у нас - Толстой, а на Западе - Пруст.
Любовь к точности и добросовестности в соединении с вниманием и добротой к людям - эти качества послужили залогом для серьезного психолога-романиста. И кажется удивительным, как такой юный писатель нашел то очарование диалогов двух умных людей (доктор Вернер и Печорин), которые мы позже встречаем у Толстого в диалогах князя Андрея и Пьера Безухова. Стиль и язык произведения поражают своей современностью. Помните, из «Княжны Мери»: «Следовательно, это не та беспокойная потребность любви, которая нас мучит в первые годы молодости, бросает нас от одной женщины к другой, пока мы найдем такую, которая нас терпеть не может: тут и начинается наше постоянство - истинная бесконечная страсть, которую математически можно выразить линией, падающей из точки в пространство: секрет этой бесконечности - только в невозможности достигнуть цели, то есть конца». Трудно представить себе, что эти строки написаны более столетия тому назад. Они могли бы быть написаны сегодня.
Интересна манера Лермонтова одним штрихом, брошенным словно мимоходом, сразу создавать образ. Так, из коротенького описания знакомства с Максимом Максимовичем вырастает перед нами уже вполне ясный и законченный тип последнего. Между прочим, по свидетельству современников, люди, проживавшие тогда в Пятигорске (Сатин, Огарев37 и др.), удивлялись, с какой точностью у Лермонтова обрисованы малейшие подробности. Сатин утверждал, что «бывшие в 1837 году в Пятигорске, вероятно, узнали бы и княжну Мери, и Грушницкого, и, в особенности, милого, умного и оригинального д-ра Вернера». В книге Андроникова есть портрет д-ра Майера38, с которого написан Вернер, и мы легко узнаем его по описанию в дневнике Печорина.
Стремление Лермонтова придерживаться точности, не отступать от истины в повествовании веско подтверждается рассказом офицера Цейдлера39, побывавшего в 1838 году в Тамани и жившего в домике над морем. Говоря об этой поездке, Цейдлер упоминает соседей: красивую молодую женщину в татарском бешмете и слепого мальчика. И он добавляет: когда, вернувшись, он рассказывал в кругу друзей о своей жизни в Тамани, то присутствовавший там Лермонтов начертил пером на кусочке бумаги скалистый берег и тот самый домик, о котором шла речь. По-видимому, этот домик и соседи Цейдлера и послужили сюжетом для повести «Тамань».
Вспомним, что еще было в жизни Лермонтова в последние четыре года. Около года продолжалась первая ссылка на Кавказ. В апреле 1838 года он снова в Петербурге. Работает над произведениями, задуманными прежде, обрабатывает темы, привезенные с Кавказа, совсем по-новому переделывает «Демона», с 1839 года печатается в «Отечественных записках», издаваемых Краевским, и, конечно, кроме этого, ведет светский образ жизни. Он снова на том «Маскараде», который сам описал. 16 февраля 1840 года на балу в доме графини Лаваль40 происходит его столкновение с сыном французского посланника Эрнестом де Барантом, и 18 февраля - дуэль на Парголовской дороге, за Черной речкой, недалеко от того места, где была дуэль Пушкина. Дуэль окончилась благополучно, но Лермонтов арестован.
Во время его заключения в петербургской офицерской тюрьме его навещает Белинский и, после четырехчасовой беседы, пишет: «Глубокий и могучий дух. Как он верно смотрит на искусство. Какой глубокий и чисто-непосредственный вкус изящного! О, это будет русский поэт с Ивана Великого»41. Да, «поэт с Ивана Великого», но это не помогло ему избежать ссылки, и он снова уезжает на Кавказ. Сохранилось предание, что, заехав перед ссылкой проститься к Карамзиным, он там же, стоя у окна, написал свое стихотворение «Тучи», прочел его со слезами на глазах и отдал листок Софи Карамзиной42, которая была его другом.
На Кавказе Лермонтов принимает участие в походах и боях, проявляя необыкновенное хладнокровие, храбрость и мужество. Прекрасное стихотворение «Валерик» дает представление об одном из боев на Кавказе. До нас дошли свидетельства его боевых товарищей о том, что он в походной палатке читал им «Демона», был прекрасным другом с почти женской деликатностью и полон юношеской горячности.
Получив от начальства разрешение лечиться, Лермонтов временно поселился в Пятигорске. Вместе с ним приехал его родственник и друг Монго-Столыпин, а в Пятигорске оказалось много прежних друзей: товарищ по юнкерской школе Мартынов, Глебов43, брат Пушкина Лев и др. Продолжался тот же светский образ жизни, который одновременно и развле кал, и раздражал поэта. С Мартыновым у Лермонтова не раз происходили столкновения: пустой и тщеславный, тот не мог, конечно, понять и оценить поэта, а Лермонтову чужда была пошлость Мартынова, он часто над ним посмеивался, и не всегда добродушно. Так было и в вечер 13 июля 1841 года. Но на этот раз результатом обиды Мартынова был вызов на дуэль. Она состоялась 15 июля в 7 часов вечера у подножия Машука. Лермонтов был убит.
И до сих пор, наверно, все любящие литературу люди задают себе один и тот же вопрос: как не уберегли его? Как не помешали дуэли? Ведь трудно представить себе такую слепоту друзей, такую невнимательность всего русского общества. Беспечность была проявлена и перед смертью Пушкина. Но почему это не послужило уроком, тяжелым уроком? Какое преступное невмешательство допустило, что на протяжении четырех лет два случайных человека так бессмысленно убили двух лучших русских поэтов?
Белинский после смерти Лермонтова писал в статье, что все созданное Лермонтовым «есть живое говорящее прорицание великой поэтической славы». Критик Садовский писал, что литературное наследство Лермонтова - «это собрание гениальнейших черновиков». Но ведь Лермонтову не было еще 27лет. Что бы он еще оставил нам, если бы прожил хотя бы на 10 лет больше, то есть столько, сколько прожил Пушкин? Стремление заглянуть в тайну и предположить, что было бы, не уменьшает, однако, достоинств того, что Лермонтов нам оставил. Может быть, он написал бы ту задуманную трилогию, которая, как он говорил друзьям, начиналась бы с войны 1812 года (предваряя этим замыслы Толстого), а последняя часть была бы посвящена усмирению Ермоловым Кавказа, Персидской войне и гибели Грибоедова. Во всяком случае, с уверенностью можно сказать, что если бы Лермонтов дожил до зрелого возраста, то, судя по его прозе, мы говорили бы, перечисляя наших прозаиков, не: Толстой, Достоевский и др., а: Лермонтов, Толстой, Достоевский и др. Что касается поэзии, он занимает в ней место рядом со своим кумиром Пушкиным.
Еще в 16 лет он написал: «Боюсь не смерти я. О нет! Боюсь исчезнуть совершенно»44. Но этого ему не нужно было бояться. Ведь сегодня, больше чем через столетие со дня его смерти, он все еще жив, он с нами. И я верю, что никогда не прервется та эстафета любви к литературе, с которой получили мы и с которой пошлем вдаль, нашим потомкам, вечное лермонтовское «из пламя и света рожденное слово»43.
Ю. Анненков
Лермонтов-художник
Михаил Лермонтов родился в 1814 году и в декабре 1828 года, едва достигнув 14 лет, начал, по его собственному выражению, «марать стихи». Но еще гораздо раньше, мальчиком, он проявлял уже большие способности к разным формам изобразительного искусства и с большим увлечением писал акварелью, рисовал карандашом и пером и даже лепил из цветного воска целые картины, не обнаруживая в те годы никакой склонности к поэзии. Она пришла позже. Поэзия, по словам Лермонтова, явилась своего рода отражением творческих переживаний живописца. В одном из самых ранних (1828 г.) стихотворений Лермонтова - «Поэт» - говорится об этом довольно ясно:
Когда Рафаэль вдохновенный
Пречистой Девы лик священный
Живою кистью окончал, -
Своим искусством восхищенный,
Он пред картиною упал!
Но скоро сей порыв чудесный
Слабел в груди его младой,
И, утомленный и немой,
Он забывал огонь небесный.
Таков поэт...
«Картины и акварели Лермонтова имеют совершенно самостоятельное значение. Большинство его рисунков или набросков местностей, в которых побывал поэт, - это именно рисунки на случай… Поэт достаточно много скитался по России, чтобы создать целую сюиту различных видов. Однако среди дошедших до нас рисунков мы напрасно будем искать виды того Тамбова, который он описал в своей «Тамбовской казначейше», или виды Новгорода, где стоял Гродненский гусарский полк, в котором он служил. Даже виды Тархан, неоднократно запечатленные в его литературных произведениях, отсутствуют среди его рисунков... Зато часто и любовно он изображал Кавказ, тот Кавказ, которым был увлечен с самого детства и который был фоном большинства его произведений... Полный динамики, лаконичный карандаш Лермонтова ярко выражает отношение автора к изображаемому» (Пахомов Н. Живописное наследство Лермонтова).
Это же отмечал в своей статье барон Н. Врангель*, говоря, что среди произведений Лермонтова-художника «самыми замечательными должны быть признаны те, которые отражают пребывание поэта на Кавказе... красоты и живописная жизнь Кавказа, которые, по словам самого поэта, были для него с детства священны, оставили неизгладимый след на его творчестве».
----------------------------
* Русский историк искусства (1880 - 1915), писавший о Кипренском и о Венецианове, которых особенно ценил Лермонтов.
Кавказ, кавказские пейзажи действительно сыграли большую роль в биографии Лермонтова.
«Синие горы Кавказа, приветствую вас! Вы взлелеяли детство мое, вы носили меня на своих одичалых хребтах; облаками меня одевали; вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю о вас да о небе», - признавался Лермонтов.
«Лермонтов любил краски, - писал Иннокентий Анненский, - поэт любит розовый закат, белое облако, си 
нее небо, лиловые степи, голубые глаза и золотистые волосы».
Слишком нежный подбор красок, п