Но внутри у него заговорил другой голос. "Эдди, спорим, его прежним дружкам – ну, тем, с такими кликухами, будто они припожаловали прямиком от Круглого Стола при дворе короля Артура – так вот, гад буду, всем им мерещилось то же самое. И все они теперь покойники. Все до единого".
Хочешь не хочешь, Эдди узнал этот голос. Он принадлежал Генри, а значит, не слышать его было затруднительно.
– 28 -
Роланд, придерживая на правом бедре Сюзанну, стоял перед металлическим домиком, напоминающим закрытый на ночь вход в метро. Бросив инвалидное кресло у края поляны, Эдди пошел к ним. Чем ближе он подходил, тем громче становился гул и явственнее – дрожь земли под ногами. Оборудование, производящее этот шум, понял Эдди, находится или в будке, или под ней. Казалось, у него гудит не в ушах, а где-то в голове, в самой ее глубине, и в полых недрах живота.
– Стало быть, вот один из двенадцати порталов. Куда он выходит, Роланд? В "Мир Диснея"?
Роланд покачал головой.
– Я не знаю, куда он выходит. Быть может, в никуда… а может быть, во все сущие миры. В моем мире вообще есть много мне неведомого – это вы оба наверняка уже поняли. А есть такое, что некогда было мне известно, но изменилось.
– Из-за того, что мир сдвинулся с места?
– Да. – Роланд бросил на Эдди короткий взгляд. – Послушай-ка, это ведь не просто риторическая фигура. Мир действительно сдвинулся с места и непрестанно убыстряет свое движение. В то же время все снашивается… распадается… – Подтверждая свою мысль наглядным примером, стрелок пнул металлический труп шагающего короба.
Эдди вспомнилась нарисованная Роландом на земле грубая схема расположения порталов.
– Так это и есть край света? – спросил он почти робко. – Я хочу сказать, не больно-то он отличается от любого другого места. – Эдди хохотнул. – Если здесь и есть обрыв, я его не вижу.
Роланд покачал головой.
– Край-то он край, да не такой. Это – место, где берет начало один из Лучей. Так меня, во всяком случае, учили.
– Лучей? – переспросила Сюзанна. – Каких Лучей?
– Великим Пращурам принадлежит заслуга не устройства, но переустройства мироздания. Рассказывают разное: одни – будто Лучи суть спасение мира, другие – будто бы это семена всеобщей погибели и разрушенья. Лучи – творение Великих Пращуров. Это такие линии… скрепляющие… удерживающие …
– Ты говоришь о магнетизме? – осторожно поинтересовалась Сюзанна.
Все лицо Роланда просветлело; озарение преобразило шероховатые грубые грани и изборожденные морщинами плоскости, превратив их в нечто новое и поразительное. На миг Эдди открылось, как будет выглядеть Роланд, если и впрямь доберется до своей Башни.
– Да! Не об одном магнетизме, хотя магнетизм играет здесь известную роль… о силе тяготения… и о надлежащей увязке пространства, измерений, величин. Лучи – те силы, что связуют все это воедино.
– Добро пожаловать к физикам-шизикам, – негромко прокомментировал Эдди.
Сюзанна пропустила его реплику мимо ушей.
– А Темная Башня? Это что же, какой-то генератор? Центральный источник энергии для Лучей?
– Не знаю.
– Но знаешь, что здесь – пункт А, – вмешался Эдди. – Если мы достаточно долго будем идти по прямой, мы придем на другой край света, к другому порталу – назовем его пунктом С. Но сперва мы придем в пункт В. В центральную точку. К Темной Башне.
Стрелок кивнул.
– Сколько придется идти? Ты знаешь?
– Нет. Но я знаю, что дорога нас ждет очень дальняя и что с каждым уходящим днем расстояние увеличивается.
Эдди, нагнувшийся было обследовать шагающий короб, выпрямился и уставился на Роланда.
– Этого не может быть. – Он говорил тоном человека, старающегося убедить малыша, что никакой бука в шкафу не живет и жить не может по той простой причине, что в действительности буки в природе не существуют. – Миры не растут, Роланд.
– Да что ты? В пору моего отрочества, Эдди, у нас еще водились карты. Особенно мне памятна одна, под названием "Великие державы Западных Земель". На ней была изображена и моя родина, Галаад; и Низинные Баронства, охваченные бунтом и смутой спустя год после того, как я завоевал право носить револьверы; и холмы; и горы; и Западное Море. От Западного Моря Галаад отделяло изрядное расстояние – тысяча миль, а то и больше – НО НА ТО, ЧТОБЫПРЕОДОЛЕТЬ ЕГО, Я ИСТРАТИЛ БОЛЕЕ ДВАДЦАТИ ЛЕТ.
– Это невозможно, – быстро и испуганно сказала Сюзанна. – Даже если ты от начала до конца шел пешком, на это не могло уйти двадцать лет!
– Ну, надо же учесть остановки – попить пивка, черкнуть открытку-другую, – пробурчал Эдди. Никто, однако, не обратил на него внимания.
– Большую часть пути я проделал не пешком, а верхом, – возразил Роланд. – Хотя порой, волею обстоятельств, мое продвижение на Запад и оказывалось… э-э… приостановлено – так?.. однако означенное время я провел по преимуществу в дороге, уходя от Джона Фарсонского. От Джона Фарсона, стоявшего во главе восстания, что опрокинуло мир, в котором я вырос. От мятежного Фарсона, жаждавшего увидеть мою голову насаженной на кол во дворе его замка. К чему, полагаю, у него имелись веские причины, ибо на совести моей и моих соотчичей смерть великого множества его сподвижников… а я, к тому же, похитил нечто, чем Фарсон чрезвычайно дорожил.
– Что, Роланд? – с любопытством спросил Эдди.
Роланд покачал головой.
– Об этом в другой раз… а то и никогда. Сейчас же задумайтесь вот над чем: мною пройдено много тысяч миль. Ибо мир растет.
– Не может такого быть. Не может, и все, – гнул свое Эдди, тем не менее потрясенный до глубины души. – Были бы землетрясения… потопы… цунами… Не знаю, что еще…
– Да посмотри же! – взъярился Роланд. – Довольно лишь оглядеться! Что ты видишь? Мир, подобно детской игрушке волчку замедляющий свое вращение, пусть даже при этом он разгоняется и движется иным, непостижимым для нас образом. Взгляни на то, что ты убил, Эдди! Отцом твоим заклинаю, посмотри на убитых тобою!
Два широких стремительных шага по направлению к ручью – и подхваченная стрелком стальная змея после беглого осмотра была переброшена Эдди. Молодой человек левой рукой поймал суставчатое тело, и змея тут же развалилась на две части.
– Видишь? Она вконец сработалась. Равно как и все встреченные здесь нами создания – одряхлевшие, изнуренные. Не нагрянь мы, их все равно постигла бы скорая смерть. С гибелью медведя.
– Медведь был чем-то болен, – сказала Сюзанна.
Стрелок кивнул.
– Его живую плоть разъедали паразиты. А вот отчего они напали лишь теперь, не прежде?
Сюзанна не ответила.
Эдди меж тем рассматривал змею. В отличие от медведя она производила впечатление полностью искусственной конструкции – металл, микросхемы и ярды (если не мили) паутинно-тонкого провода. Более того: ощупывая внимательным взглядом ту половину змеи, которую продолжал держать в руках, Эдди различил крохотные пестринки ржавчины, и не только на поверхности, но и внутри. Мокрое пятно там же говорило об утечке масла или о том, что в змеиную утробу просочилась вода. Под воздействием влаги часть проводков сгнила, а несколько плат величиной с ноготь большого пальца поросли какой-то зеленоватой дрянью, похожей на мох.
Эдди перевернул змею вверх брюхом. Стальная пластинка незамедлительно поставила молодого человека в известность, что в руках у него изделие "Норт-Сентрал Позитроникс, ЛТД". Имени на пластинке не было, только серийный номер. "Видно, ты, подруга, такое ничтожество, что имя тебе не положено, – подумал Эдди. – И то сказать: шестерка, навороченная сапка с мотором, которую придумали только затем, чтоб время от времени вкатывать Братцу Медведю оздоровительный клистир… или делать что-нибудь не менее отвратное".
Он бросил змею и вытер руки о штаны.
Роланд, подобравший с земли "трактор", с силой рванул одну гусеницу. Гусеница легко отделилась, пролив на клочок земли между сапогами стрелка дождь ржавчины. Роланд отбросил гусеницу в сторону.
– Все в этом мире замирает или разваливается, – сказал он без всякого выражения. – Силы же сцепляющие, коим мир обязан своею соразмерностью и гармонией во времени, равно как и в пространстве, слабеют. Мы знали это еще детьми, но и помыслить не могли, каково окажется время угасания. Да и каким чудом могли бы мы вообразить такое? И все же пора заката настала, я жив, я многое слышу и вижу, и вот мое убеждение: Последние Времена пагубно сказываются не на одном лишь моем родном мире. Они подтачивают и ваш мир, Эдди и Сюзанна, а быть может, и миллиард иных миров. Лучи разрушаются. Бог весть, причина то или один из признаков, но я знаю, что это истинная правда. Подите сюда! Ближе! Слушайте!
Приближаясь к металлической коробке, наискось располосованной чередованием желтого и черного, Эдди нежданно-негаданно угодил в цепкие объятия одного яркого и неприятного воспоминания. Впервые за много лет молодой человек поймал себя на том, что думает о рассыпающейся викторианской развалюхе с Голландского Холма. Развалюха эта, известная детворе района как "Особняк", стояла на заросшей бурьяном, неухоженной лужайке на Райнхолд-стрит, примерно в миле от квартала, где выросли братья Дийн. Об Особняке ходили страшные истории – Эдди полагал, что в районе едва ли сыщется мальчишка или девчонка, их не слыхавшие. Казалось, горбатый дом, тяжело осевший под крутой кровлей, злобно глядит на прохожих из густой тени карнизов. Оконных стекол, само собой, не было и в помине (бросать камнями в окна можно и с почтительного расстояния), но участи быть расписанным краской из распылителя, превратиться в тир или в траходром дом избежал. Наибольшее же недоумение вызывал сам факт его затянувшегося существования: никто ни разу не поджигал Особняк – ни ради страховки, ни чтобы просто поглазеть на пожар. Ребята говорили, что там, конечно же, водятся привидения, и однажды Эдди, стоявшему с Генри на тротуаре и смотревшему на Особняк (это паломничество братья совершили специально, чтобы своими глазами увидеть предмет невероятных слухов, хотя матери Генри объяснил, что они всего-навсего идут с какими-то его друзьями к Дальбергу, за "Худси Рокетс"), почудилось, что привидения там, пожалуй, действительно могут водиться. Разве не ощутил он, что из старых, сумрачных викторианских окон – окон, которые, казалось, вперились в него неподвижным сосредоточенным взором опасного безумца, – сочится некая грубая и мощная враждебная сила? Разве не шевельнуло легчайшее дуновение волоски у него на руках и сзади на шее? Разве не подсказывало ему со всей ясностью чутье: переступи порог, и захлопнется дверь, щелкнет замок, придут в движение стены, пойдут смыкаться, размалывая в порошок косточки дохлых мышей, стремясь сокрушить и твои косточки?
Населенный призраками. Сам – призрак.
Приближаясь теперь к металлическому коробу будки, молодой человек вновь оказался во власти давнишнего ощущения опасности и тайны. Руки и ноги Эдди покрылись гусиной кожей, волоски на шее встопорщились и слиплись налезающими друг на друга, похожими на перья пучочками. И вновь он ощутил то же легчайшее дуновение, хотя листва на деревьях, обступивших поляну, сохраняла полную неподвижность.
Тем не менее Эдди упрямо продолжал идти к двери (ибо то была, конечно, дверь – очередная дверь, хоть и запертая, вопреки желаниям и хотениям молодого человека, навсегда) и остановился лишь тогда, когда его ухо оказалось прижато к металлу.
Можно было подумать, что полчаса назад Эдди хватил таблетку действительно сильной "кислоты" ("кислота" – ЛСД) и его как раз начинает мощно забирать. Во мраке заглазья поплыли диковинные краски. В ушах зазвучали призрачные голоса, бормотавшие что-то в каменных глотках длинных коридоров, в чертогах, озаряемых неверным мерцающим светом электрических светильников. Эти факелы современной эпохи, некогда заливавшие все ярчайшим сиянием, обратились ныне в жалкие стерженьки угрюмого голубого огня. Эдди чувствовал пустоту… безлюдье… мерзость запустения… смерть.
Грохот машин не смолкал. Но не вторгался ли исподволь в этот шум некий неприятный призвук, этакий слышный порою за мерным гулом глухой стук сродни перебоям больного сердца? Не возникало ли ощущение, что механизмы – источники этого шума – хотя и значительно превосходят тонкостью и сложностью внутреннее устройство медведя, не могут попасть в такт с самими собой?
– Безмолвно все в чертогах мертвецов, – услышал Эдди свой замирающий, слабеющий шепот. – Недвижно, стыло, предано забвенью. Зри – лестницы погружены во мрак, в покоях гибель царствует с разрухой. Вот, вот они, чертоги мертвецов, где пауки прядут и среди камня огромные системы затихают – одна вослед другой, поочередно.
Роланд грубо оттащил его от будки, и Эдди повел на стрелка затуманенными глазами.
– Довольно, – сказал Роланд.
– Фиг знает, чего туда напихано, но фурычит оно не ахти, верно? – услышал Эдди свой голос – дрожащий, доносящийся словно бы издалека. Молодой человек еще осязал могучую силу, наплывающую из короба будки. Она звала Эдди, влекла, манила.
– Верно. Нынче в этом мире нет ничего столь уж процветающего.
– Братцы! Если вы задумали здесь заночевать, радостью общения со мной вам придется пожертвовать, – предупредила Сюзанна. Голубовато-серый полумрак, дитя угасшей вечерней зари, размыл контуры ее лица – лишь поблескивали смутно белки глаз да зубы. – Я отправляюсь вон туда. Мне не нравится, как эта штука на меня действует. Брр!
– Все мы расположимся на ночлег там, – сказал Роланд. – Идемте.
– Это ты здорово придумал, – одобрил Эдди. Они двинулись прочь от будки, шум механизмов пошел на убыль, и Эдди почувствовал, что власть этих звуков над ним слабеет, хотя они по-прежнему взывали к нему, приглашая исследовать сумрачные переходы, пустынные лестницы, покои, где обитали гибель и разруха, где пряли пауки и где во тьму панели управленья погружались одна вослед другой, поочередно.
– 29 -
Ночью, во сне, Эдди опять не спеша шел по Второй авеню на угол Сорок шестой, к "Деликатесам от Тома и Джерри". Он миновал магазин, где продавали записи и пластинки. Из динамиков оглушительно грянули "Роллинг Стоунз":
Я вижу красную дверь и хочу
Перекрасить ее в черный цвет.
Пусть почернеют все краски,
Пестроте говорю я: нет.
Мимо – девахи, одеты по-летнему,
Ярко, сойдешь с ума,
И я верчу башкой, не то от меня
Нипочем не отступит тьма…
Дальше, дальше, мимо расположившегося между Сорок девятой и Сорок восьмой улицами магазина под названием "Зеркало души". В витрине висели зеркала; Эдди заметил в одном свое отражение и подумал, что давно уж не выглядел так хорошо; волосы чуть длинноваты, но в целом – загорелый и подтянутый. Хотя одежка… м-да, чувачок. Фраер с головы до пят. Синяя куртка-блейзер, белая рубашечка, галстучек темно-красный, серые парадные брючата… такого прикида "чертов яппи" у Эдди сроду не бывало.
Его кто-то тряс.
Эдди попытался глубже ввинтиться в сон. Ему не хотелось просыпаться. Ведь он еще не дошел до "Деликатесов", не открыл ключом дверь, не шагнул за порог, в море роз. Эдди хотелось вновь увидеть алый ковер без конца и края, высокое синее небо с плывущими в нем громадами облачных кораблей и Темную Башню. Насельница ее жуткого и таинственного столпа, прожорливая тьма, подстерегавшая всякого, кто подберется слишком близко, внушала Эдди страх, но не угашала желания увидеть Башню еще раз. Он хотел, ему нужно было ее увидеть.
Однако рука, трясшая его, не унималась. Сон начал меркнуть, вонь автомобильных выхлопов, висящая над Второй авеню, обернулась запахом дыма, легкого, редкого – костер уже почти догорел.
Рука принадлежала Сюзанне. Вид у молодой женщины был испуганный. Эдди сел и обнял ее одной рукой. Ночевали путники за ольховой рощей, куда долетал лепет ручья, бегущего по усеянной костями поляне. По другую сторону рдеющих углей, что накануне вечером были костром, лежал спящий Роланд. Сон его был тревожен – сбросив единственное одеяло, стрелок свернулся калачиком, подтянув колени едва ли не к самой груди. Без сапог ступни казались белыми, узкими и какими-то беззащитными. На правой недоставало большого пальца, павшего жертвой омароподобной твари, отхватившей Роланду и часть правой руки.
Стрелок стонал, вновь и вновь повторяя какую-то невнятную фразу. После нескольких повторов Эдди понял, что это та самая фраза, которую Роланд вымолвил перед тем, как без чувств рухнуть на поляне, где Сюзанна застрелила медведя: "Раз так, идите – есть и другие миры, не только этот". На миг стрелок умолкал, потом окликал мальчика по имени: "Джейк! Где ты? Джейк! "
Скорбь и безысходное отчаяние, звучавшие в его голосе, наполнили Эдди ужасом. Украдкой обняв Сюзанну, он крепко прижал ее к себе. И почувствовал, что она дрожит, хотя ночь была теплой.
Стрелок перевернулся на спину. Звездный свет упал в его открытые глаза.
– ДЖЕЙК, ГДЕ ТЫ? – воззвал он во тьму ночи. – ВЕРНИСЬ!
– О, Господи, опять он отключился. Что делать, Сьюзи?
– Не знаю. Знаю только, что больше не могу слушать это в одиночестве. Кажется, что он так далеко… так далеко от всех, от всего…
– Раз так, идите, – пробормотал стрелок, снова повертываясь на бок и подтягивая колени к груди, – есть и другие миры, не только этот. – Он примолк. Затем грудь его заходила толчками, и оттуда на волю протяжным, леденящим кровь криком вырвалось имя мальчика. Позади них в чаще леса какая-то крупная птица снялась с ветки и в сухом шелесте крыл полетела на поиски более мирного уголка.
– Есть какие-нибудь соображения? – спросила Сюзанна. Ее широко раскрытые глаза были мокры от слез. – Может, надо его разбудить?
– Не знаю. – Эдди увидел револьвер стрелка – тот, что Роланд обычно носил на левом бедре. Этот револьвер, в кобуре, лежал на квадрате аккуратно сложенной оленьей шкуры рядом со спящим Роландом, там, где стрелку не составило бы труда дотянуться до него. – Пожалуй, не рискну, – прибавил молодой человек.
– Это сводит его с ума.
Эдди кивнул.
– Что же делать? Эдди, что же нам делать?
Эдди не знал. Заражение, вызванное укусом омароподобной твари, остановил и уничтожил антибиотик; сейчас Роланда вновь сжигал недуг, но Эдди думал, что нет на белом свете антибиотика, который исцелил бы стрелка в этот раз.
– Хрен его знает. Ложись-ка со мной, Сьюзи.
Эдди укрыл их шкурой, и спустя некоторое время Сюзанна перестала дрожать.
– Если он сойдет с ума, нам, пожалуй, не поздоровится, – сказала она.
– А то я не знаю. – Эта неприятная мысль уже посещала Эдди, приняв обличье медведя с красными, полными ненависти глазками (не таилось ли в недрах их багровой пучины еще и недоумение?) и смертоносными беспощадными когтями. Взгляд Эдди обратился к револьверу, лежавшему так близко от левой, здоровой руки стрелка, и молодой человек опять вспомнил, какое проворство выказал Роланд, заметив стремительно пикирующего на них механического нетопыря. Если стрелок помешается и они с Сюзанной окажутся в фокусе этого помешательства, шансов у них не будет. Никаких.
Он зарылся лицом в теплую ложбинку между шеей и плечом Сюзанны и закрыл глаза.
Довольно скоро Роланд перестал бормотать. Эдди поднял голову и осмотрелся. Стрелок, кажется, вновь погрузился в естественный сон. Эдди поглядел на Сюзанну и увидел, что уснула и она. Юноша улегся рядом с ней, осторожно поцеловал холмик ее груди и тоже закрыл глаза.
"Нет, парень; тебе еще долго-долго не спать".
Но они уже два дня были в пути, и Эдди устал как последняя собака. Он задремал… поплыл куда-то вниз…
"Назад, в сон, – думал он, медленно опускаясь. – Я хочу обратно на Вторую авеню… обратно к "Тому и Джерри". Вот чего я хочу".
Однако в ту ночь сон не повторился.
– 30 -
С восходом солнца путники наскоро позавтракали, перепаковали и перераспределили пожитки и вернулись на треугольную поляну. В ясном прозрачном свете утра она казалась не такой уж страшной, и все-таки троица всеми силами старалась держаться на почтительном расстоянии от металлической будки с предупреждающими желтыми и черными полосами. Если Роланд и помнил что-то о дурных снах, терзавших его ночью, он никак этого не показывал и покончил со скучными, но обязательными утренними хлопотами как обычно, в глубокомысленном бесстрастном молчании.
– Как ты полагаешь выдерживать прямой курс отсюда к Башне? – поинтересовалась Сюзанна.
– Если то, о чем говорится в преданиях, справедливо, ничего трудного в этом не будет. Помнишь, ты спрашивала о магнетизме?
Сюзанна кивнула.
Стрелок принялся рыться в своем кошеле. Его рука закапывалась все глубже и наконец явилась на свет с квадратиком старой мягкой кожи. В лоскут была вколота длинная серебристая игла.
– Компас! – обрадовался Эдди. – Ну, ты прямо бдительный бойскаут!
Роланд покачал головой.
– Нет, не компас. Разумеется, я знаю, что такое компас, однако вот уже много лет я и в глаза не видел оных приборов. Не сбиться с пути мне помогают светила – солнце и звезды – и даже в нынешние времена они отменно мне служат.
– Даже в нынешние времена? – с легкой тревогой переспросила Сюзанна.
Роланд кивнул.
– Стороны света тоже беспрестанно медленно смещаются.
– Боже! – вырвалось у Эдди. Он попробовал представить себе такой мир, где географический север коварно скользил бы к востоку или к западу, и почти сразу сдался, почувствовав легкое недомогание, какое чувствовал всякий раз, глядя вниз с верха высотного здания.
– Это просто игла, но она из стали и послужит нашей цели не хуже компаса. Отныне наш курс – Луч, и эта игла станет указывать нам дорогу. – Стрелок опять порылся в кошеле и извлек грубо вылепленную глиняную плошку, по одному боку которой вниз бежала трещина. Это изделие безвестного гончара, найденное на месте древнего стойбища, Роланд залатал сосновой смолой.
Теперь он отправился к ручью, зачерпнул плошкой воды и отнес туда, где в инвалидном кресле сидела Сюзанна. Осторожно поставив плошку на подлокотник кресла, стрелок подождал, пока поверхность воды успокоится, и бросил туда иглу. Игла утонула и замерла на дне.
– Ух ты! – восхитился Эдди. – Класс! Повергся бы я в изумлении к стопам твоим, Роланд, да боюсь попортить складку на брюках.
– Я еще не закончил. Сюзанна, придержи-ка плошку, чтоб не трясло.
Сюзанна выполнила просьбу Роланда, и он медленно покатил инвалидное кресло по поляне. Когда до двери оставалось около двенадцати футов, стрелок осторожно развернул его, и Сюзанна очутилась к будке спиной.
– Эдди! – вскрикнула молодая женщина. – Посмотри-ка сюда!
Эдди нагнулся над глиняной плошкой, лишь краем сознания отмечая, что вода уже сочится сквозь самодельную пломбу Роланда. Игла медленно всплывала! Достигнув поверхности, она безмятежно закачалась на воде, точно поплавок, расположившись вдоль недоступной зрению прямой линии, начинающейся от портала и уходящей в вековую чащу.
– Усраться можно – плавучая иголка! Ну, теперь я и впрямь все повидал!
– Сюзанна, держи плошку.
Сюзанна послушно взялась за глиняные бока, оберегая плошку от толчков; кресло поехало в глубь поляны, перпендикулярно металлическому коробу. Игла потеряла установившийся румб, зарыскала и в следующую секунду ушла обратно на дно. Роланд откатил кресло на прежнее место. Игла вновь всплыла и указала направление.
– Будь у нас железные опилки и лист бумаги, – сказал стрелок, – мы, рассыпавши опилки по листу, могли бы наблюдать, как они вытягиваются чертою в том же направлении.
– И так будет, даже когда мы уйдем от Портала? – спросил Эдди.
Роланд кивнул.
– Но и это еще не все. Луч, как ни удивительно, можно увидеть.
Сюзанна оглянулась, задев локтем плошку. Вода всколыхнулась, игла качнулась, словно в растерянности… и решительно вернулась в исходное положение.
– Не там, – поправил стрелок. – Ну-ка, посмотрите вниз – ты, Эдди, под ноги, а ты, Сюзанна, себе в колени.
Они сделали, как он просил.
– Когда я велю вам смотреть – смотрите прямо вперед, куда указывает игла, и никуда более. Доверьтесь своим глазам! А теперь – смотрите!
Они подняли головы. Мгновение Эдди не видел ничего, кроме леса. Он попробовал меньше напрягать глаза… и вдруг увидел, как несколькими неделями раньше увидел в узловатом деревянном наросте очертания пращи. Тут молодой человек понял, отчего Роланд велел им ни на что больше не смотреть. На всем протяжении Луча его присутствие сказывалось на окружающем – но еле уловимо. За Лучом тянулись иголки сосен и елей. Кусты зеленики росли не прямо, и их ветви были отклонены по ходу Луча. Вдоль этой замаскированной тропы (шедшей, если Эдди сориентировался верно, на юго-восток) лежали и деревья, поваленные медведем в его стремлении расчистить обзор, – не все, но большая их часть, словно исходящая из металлического короба сила, подтолкнув шатающиеся стволы, расположила их подобным образом. Однако самым ясным свидетельством непосредственной близости Луча было то, как ложились на землю тени. Разумеется, солнце, поднимаясь на востоке, отбрасывало их к западу, но глядя на юго-восток, Эдди разглядел неровную ажурную дорожку-"елочку", которой не было вне направления, указанного плавающей в плошке иглой.
– Пожалуй, я что-то вижу, – с некоторым сомнением протянула Сюзанна, – но…
– Смотри на тени. На тени, Сьюзи!
Эдди увидел, как глаза Сюзанны расширились – для нее все стало на свои места.
– Боже правый! Вот же он! Вон там! Знаешь, на что он похож? На пробор в волосах!
Единожды разглядев, Эдди теперь уже не мог не видеть смутно различимый проход, пронзающий неряшливый хаос зарослей, со всех сторон подступавших к поляне; как по линейке вычерченную прямую, обозначившую ход Луча. Молодой человек внезапно проникся сознанием того, какая колоссальная силища должна струить свои потоки вокруг (и, вероятно, прямехонько сквозь него, как рентгеновские лучи), и был вынужден подавить острое желание отойти в сторону, хоть на шаг вправо или влево.
– Слышь, Роланд, а не сделает оно меня стерильным?
Роланд со слабой улыбкой пожал плечами.
– Будто русло реки, – изумленно вымолвила Сюзанна. – Такое заросшее, что его и не заметишь… и все-таки оно есть. Рисунок, в который сложились тени, не будет меняться, пока мы остаемся на тропе Луча, верно?
– Нет, отчего же, – отвечал Роланд. – Конечно, тени будут перемещаться сообразно движению солнца по небу, однако мы всегда сможем увидеть Луч. Надобно помнить, что он течет одною и той же дорогою тысячи – быть может, десятки тысяч лет. Посмотрите-ка на небо.
Они послушно задрали головы и увидели, что редкие перистые облака также собраны "елочкой", параллельной Лучу… и что внутри создаваемого Лучом силового коридора облака плывут быстрее, чем по обе стороны от него. Их гнало на юго-восток. Толкало в направлении Темной Башни.
– Видите? Даже облака не могут не повиноваться.
В сторону путников летела стайка птиц. Поравнявшись с руслом Луча, она на миг отклонилась в сторону, к юго-востоку. Эдди, ясно видевший это, с трудом верил своим глазам. Птицы пересекли узкий коридор, где незримо властвовал Луч, и вернулись на прежний курс.
– Ну, ладно, – сказал молодой человек, – по-моему, надо двигать. Как гласит народная глупость, дорога в тыщу миль начинается с одного шага, и тэ дэ, и тэ пэ.
– Погоди минутку. – Сюзанна смотрела на стрелка. – Ведь теперь-то эта тысяча миль уже не тысяча, правда? О каком, собственно, расстоянии идет речь, Роланд? Пять тысяч миль? Десять?
– Не могу сказать. Дорога очень дальняя.
– Ну, и как же мы ее одолеем, черт побери, когда вам обоим везти меня в этом чертовом кресле? Нам крупно повезет, если мы сумеем делать по этой твоей Свалке по три мили в день, и ты это знаешь.
– Путь уже открыт, – терпеливо отвечал ей Роланд, – и покамест этого довольно. Возможно, еще придет время, когда мы будем продвигаться к цели быстрее, чем тебе хотелось бы, Сюзанна Дийн.
– Да-а? – она задиристо и ядовито поглядела на него, и Эдди с Роландом уже не в первый раз разглядели в глубине ее глаз Детту Уокер, отплясывающую угрожающий хорнпайп (английский матросский танец). – Ты что, где-то прикопал гоночную тачку? Если так, не помешала бы еще и хорошая дорога, черт возьми!
– И ландшафт, и способ нашего передвижения по нему будут меняться. Так бывает всегда.
Сюзанна отмахнулась от стрелка; "да иди ты!" говорил этот жест.
– Ты прямо как моя маменька с ее "Бог не оставит".
– А разве не пекся Он о нас до сих пор? – серьезно спросил Роланд.
Мгновение Сюзанна смотрела на него в немом удивлении, потом запрокинула голову, и к небу взлетел ее смех.
– Ну, это, наверное, как посмотреть. Могу сказать только одно, Роланд: если сейчас мы не оставлены Его заботой, то мне жутко не хочется думать, что же будет, вздумай Он отпустить нас без призора.
– Эй, хватит вам, пошли, – вмешался Эдди. – Я хочу свалить отсюда. Не нравится мне это место.
Эдди не кривил душой, однако дело было не в одной лишь антипатии, какую внушала ему поляна. Молодой человек рвался ступить наконец на заветную тропу, на хоронящуюся от чужого глаза дорогу, и сгорал от нетерпения. Каждый шаг приближал Эдди к полю роз и царящей над его багряным простором Башне. Не без некоторого удивления юноша понял, что намерен увидеть ее – или погибнуть, добиваясь этого.