Если хочешь приключений, если ты устал скучать -
Не откладывай на завтра, прогуляйся вдоль Луча.
Сюзанна пробормотала:
– "Мир на панцире качает от утра и до утра, мыслью пусть нетороплива да зато всегда добра…" – там так, Роланд?
– Где? – спросил Джейк. – Где "там"?
– В стихотворении, которому я научился в детские годы, – ответил Роланд. – Вот вам новая связующая нить, да такая, которая и впрямь кое о чем говорит, хоть я и не уверен, непременно ли нам надобно держать это кое-что в голове… впрочем, невозможно предугадать, когда пригодится крупица знания.
– Двенадцать порталов соединяются шестью Лучами, – сказал Эдди. – Мы начали от Медвежьего и дойдем только до середины, до Башни. Но если бы мы дошли до конца, то, по идее, пришли бы к Порталу Черепахи?
Роланд кивнул:
– Наверняка.
– Портал Черепахи, – задумчиво повторил Джейк, перекатывая слова во рту, словно пробовал их на вкус. После этого он вернулся к роли рассказчика и вновь описал необыкновенной красоты голос, слитый из множества голосов; то, как вдруг понял, что пустырь полон лицами, звенит преданиями и былями; крепнущую уверенность в том, что наткнулся на нечто весьма напоминающее суть Бытия. Закончил мальчик тем, как нашел ключ и увидел розу. Яркость и полнота этого воспоминания были таковы, что по щекам Джейка покатились слезы, хотя сам он, казалось, этого не сознавал.
– Она раскрылась, – говорил он, – гляжу, середка желтая-прежелтая, сверкает – глазам больно, я такой и не видел никогда. Я сперва подумал, это пыльца, а что она блестит, это только кажется. На том пустыре все блестело и сияло. Даже старые обертки от конфет, даже пивные бутылки – посмотришь, и будто бы ничего лучше и красивее в жизни не видел. Только потом я и понял, что вижу солнце. Звучит как полный бред, я знаю, но это действительно было солнце. Только не одно, а…
– Все солнца, – негромко закончил за него Роланд. – Все сущее.
– Да! Эта роза… она была красивая, такая свежая, нежная, но что-то с ней было неладно. Я не могу объяснить, что, – как будто бились сразу два сердца, одно внутри другого, больное внутри здорового. А потом я отключился.
– 23 -
– В конце твоего сна тебе привиделось то же самое, да, Роланд? – тихим от благоговейного страха голосом спросила Сюзанна. – Травинка… и тебе почудилось, будто эта травинка лиловая, потому что она была забрызгана краской.
– Вы не понимаете, – перебил Джейк. – Травинка действительно была лиловая. Когда я видел ее настоящую, она была лиловая. Я такой травы никогда раньше не видал. А краска – просто маскировка. Маскировался же привратник под старый заброшенный дом.
Солнце меж тем достигло горизонта. Роланд попросил Джейка показать, а после и прочесть им "Чарли Чух-Чуха". Джейк пустил книжку по кругу. И Эдди, и Сюзанна долго смотрели на обложку.
– Когда я был совсем маленький, у меня была эта книжка, – наконец сказал Эдди. Говорил он решительно, тоном полной уверенности. – А потом, мне и четырех еще не было, мы переехали из Квинса в Бруклин, и я ее потерял. Но картинку на обложке я помню до сих пор. И чувствовал я то же самое, что ты, Джейк. Этот паровоз мне не нравился. Я ему не доверял.
Сюзанна оторвалась от книжки и посмотрела на Эдди.
– И у меня тоже была такая. Разве забудешь свою маленькую тезку… хотя, конечно, тогда я была сначала Одетта, а потом уж Сюзанна. Кстати, поезд этот я воспринимала в точности как вы: он мне не нравился, и я ему не доверяла. – Сюзанна постучала пальцем по самой середине обложки: – Мне казалось, эта его улыбка – сплошная липа. – И она передала "Чарли Чух-Чуха" Роланду.
Мельком взглянув на книгу, Роланд опять посмотрел на Сюзанну.
– Ты свою тоже потеряла?
– Да.
– Спорим, я знаю, когда, – сказал Эдди.
Сюзанна кивнула.
– Да уж наверное. Это случилось после того, как тот человек сбросил мне на голову кирпич. Когда мы ехали на север, на свадьбу моей тетки, Тети Синьки, книжка была у меня. Я взяла ее с собой в поезд, я это помню, потому что без конца приставала к папе, кто тянет состав – Чарли или нет. Мне не хотелось, чтобы это был Чарли; мы ведь ехали в Нью-Джерси, в Элизабет, а Чарли, думалось мне, мог завезти нас куда угодно. Что с ним в конце концов сталось? Катал публику по игрушечной деревне, что-то в этом роде, да, Джейк?
– По луна-парку.
– Да, конечно. Правильно, в самом конце есть картинка – Чарли везет по этому парку детей. Смеющихся и улыбающихся. Только мне почему-то всегда казалось, что они кричат "выпустите нас отсюда!".
– Да! – воскликнул Джейк. – Да, точно! Именно!
– Я боялась, Чарли вместо тетиной свадьбы увезет нас к себе, где уж он там жил, и никогда больше не отпустит домой.
– Домой возврата нет, – пробормотал Эдди и нервно пригладил вихры.
– Все время, что мы ехали в том поезде, я не желала выпускать книжку из рук. Ни на минуту. Даже, помню, думала: "пусть только попробует нас утащить, буду вырывать страницы, пока не перестанет!" Но, конечно, мы прибыли точно по назначению и вовремя. Папа даже сводил меня поглядеть локомотив. Это оказался тепловоз, не паровоз, и я, помню, обрадовалась. Потом, после свадьбы, тот человек, Морт, скинул на меня кирпич. Я долго пролежала в коме. И больше "Чарли Чух-Чуха" не видела. До этой минуты. – Сюзанна помедлила и прибавила: – Насколько я понимаю, это может быть мой экземпляр… или Эддин.
– Да запросто, – отозвался Эдди. Лицо его было бледным и серьезным… и вдруг он ухмыльнулся, точно мальчишка-подросток. – "Погляди на ЧЕРЕПАХУ – что за прелесть, я молчу! Все-все-все на белом свете служит сраному Лучу".
Роланд поглядел на запад.
– Солнце садится. Читай, покуда не стемнело, Джейк.
Джейк обратился к первой странице, продемонстрировал друзьям рисунок – Машинист Боб в будке Чарли – и начал: "Боб Брукс водил поезда Межземельской железнодорожной компании на линии Сент-Луис – Топека…"
– 24 -
– …И до ребятишек то и дело доносится тихий хрипловатый голос Чарли, который мурлычет свою старую песенку, – закончил Джейк. Он показал всем последнюю картинку – счастливые, радостные дети, которые на самом деле, возможно, вопили от ужаса, – и закрыл книгу. Солнце село; небо было лиловым.
– М-да, нельзя сказать, что это в точности про нас, – вынес приговор Эдди, – больше смахивает на отражение в кривом зеркале, но все ж таки совпадений хватает, чтоб меня мандраж брал. Межземелье – территория Чарли. Только здесь он никакой не Чарли. Здесь он Блейн Моно.
Роланд смотрел на Джейка.
– Как по-твоему, – спросил он вдруг, – может, надо обойти город стороной? И держаться подальше от этого поезда?
Джейк обдумал вопрос, глядя куда-то себе под ноги и рассеянно перебирая густой шелковистый мех Чика.
– Хорошо бы, – сказал он наконец, – но, наверное, нельзя, если я правильно понял насчет ка.
Роланд кивнул.
– Коль скоро это ка, и речи нет о том, что нам должно и чего не должно делать; вздумав пойти кружным путем, мы неминуемо столкнемся с обстоятельствами, которые принудят нас вернуться. При подобных оказиях лучше не мешкая уступать неизбежному. А ты что скажешь, Эдди?
Эдди думал не менее долго и тщательно, чем Джейк. Ему не хотелось иметь никакого дела с говорящим поездом, который сам бегает по рельсам; как его ни называй, Чарли Чух-Чух или Блейн Моно, все рассказанное и прочитанное им Джейком позволяло предположить, что это – пренеприятнейшее создание. Но им предстояло покрыть огромное расстояние, а где-то в конце пути находилась цель их поиска. Тут Эдди с изумлением обнаружил, что точно знает, какого он мнения и чего хочет. Молодой человек вскинул голову и, едва ли не впервые с тех пор, как явился в этот мир, решительно взглянул светло-карими глазами в блекло-голубые глаза Роланда.
– Я хочу постоять на том розовом поле. Увидеть Башню. Не знаю, что будет потом. Надо думать, "скорбящих просят цветов не возлагать", притом для всех нас. Но мне плевать. Я хочу туда. Мне плевать, даже если Блейн – дьявол и поезд идет к Башне через преисподнюю. Я – за то, чтобы идти в город.
Роланд кивнул и повернулся к Сюзанне.
– Мне Темная Башня никогда не снилась, – сказала та, – и я не могу решить вопрос на таком уровне – полагаю, вы назвали бы его уровнем желания. Но я поверила в ка, и не такая уж я непроходимая дура, чтобы не почувствовать, когда мне начинают долбить по макушке, приговаривая: "вот туда, туда, дуреха". А ты, Роланд? Что думаешь ты?
– Что разговоров для одного дня предостаточно и пора оставить их до завтра.
– А "Угадай-дай-дай"? – спросил Джейк. – Хочешь взглянуть?
– Успеется, – сказал Роланд. – Давайте-ка спать.
– 25 -
Но стрелок долго лежал без сна. Когда вновь ритмично и мерно забили барабаны, он поднялся, ушел обратно к дороге и стоял, глядя на мост и на город. До мозга костей, до кончиков пальцев дипломат, которого угадала в нем Сюзанна, он, едва услыхав про поезд, почти в ту же минуту понял – это следующий шаг на пути, назначенном им судьбой… но чутье подсказывало ему: заявлять об этом во всеуслышание неразумно. В особенности ненавидел ощущение, что его подталкивают и направляют, Эдди; стоило молодому человеку почувствовать нечто подобное – и он попросту пригибал голову, крепко упирался обеими ногами в землю, глупо отшучивался и артачился как мул. Сейчас их с Роландом желания совпадали, но Эдди все еще был способен сказать "брито", если Роланд говорил "стрижено", и "стрижено", если Роланд говорил "брито". Надежнее было не дергать уздечку и вернее – спрашивать совета, а не командовать.
Стрелок повернулся, собираясь тронуться в обратный путь… и схватился за револьвер – у края дороги маячила темная тень; кто-то стоял там и смотрел на него. В последний миг Роланд удержался и не выстрелил.
– Мне стало интересно, сможешь ли ты спать после этих художественных чтений, – сказал Эдди. – Догадываюсь, что ответ отрицательный.
– Я совсем не слышал тебя, Эдди. Ученье идет тебе впрок… однако на сей раз ты за свои старания чуть не получил пулю в живот.
– Не слышал, потому что не до того. – Эдди подошел и стал рядом, и даже при слабом свете звезд Роланд увидел, что ни на секунду не ввел юношу в заблуждение. Его уважение к Эдди продолжало расти. Эдди напоминал ему Катберта, но во многих отношениях Катберта он уже превзошел.
"Этому пальца в рот не клади, – подумал Роланд, – откусит. А случись мне подвести парня или же сделать что-нибудь, в чем он заподозрит лукавство и обман, он, верно, попытается убить меня".
– О чем же думаешь ты, Эдди?
– О тебе. О нас. Я хочу тебе кое-что объяснить. Раньше я, кажется, считал, что ты это давно уже понял. Сегодня вечером у меня появились некоторые сомнения.
– Что ж, объясни, коли так. – Стрелок опять подумал: "До чего он похож на Катберта!"
– Мы с тобой, потому что так надо, – это твое треклятое ка. Но мы с тобой еще и потому, что сами того хотим. Это чистая правда – и что касается меня, и что касается Сюзанны, и – ручаюсь – что касается Джейка. Мозги у тебя, мой старинный одноКЕФник, дай Бог всякому, но сдается мне, ты прячешь их в бункере, не иначе, потому как иногда пробиться к тебе бывает тяжко до озверения. Я хочу увидеть ее, Роланд. Сечешь, что я сказал? Я ХОЧУ УВИДЕТЬ БАШНЮ. – Эдди всмотрелся в лицо Роланда, не увидел того, что надеялся увидеть, и досадливо воздел руки. – Я, в общем-то, вот о чем: отпусти ты мои уши.
– Уши?
– Ага. Тебе больше не надо тащить меня силком. Я иду сам, по своей воле. Мы все идем по своей воле. Если б ты сегодня ночью во сне дал дуба, мы бы похоронили тебя и двинулись бы дальше. Надо думать, мы бы долго не протянули, но перемерли бы на тропе Луча. Теперь понимаешь?
– Да. Теперь понимаю.
– Понимаешь, значит… да, наверное, понимаешь. А вот веришь ты мне или нет?
"Конечно, – подумал стрелок. – Куда же еще тебе податься в столь чуждом и странном мире, Эдди? Какое иное дело ты мог бы себе сыскать? Крестьянин из тебя вышел бы прескверный".
Но то было низко и несправедливо, и он это знал. Принижать свободную волю, подменяя ее ка, хуже кощунства, хуже святотатства; это утомительно и глупо. И он сказал:
– Да. Верю. Клянусь, верю.
– Тогда кончай строить из себя пастуха, который идет со стадом овец и взмахивает посохом всякий раз, как мы, безмозглые твари, намылимся сбежать с дороги в зыбучий песок. Не таись от нас. Может, город или поезд станет нашей могилой, так вот я хочу подохнуть, зная, что был не просто фишкой в твоей игре.
Щеки Роланда запылали от гнева, но стрелок никогда не умел обманывать себя. Он злился не потому, что Эдди был неправ, а потому, что Эдди видел его насквозь. На глазах у Роланда Эдди выбрался из своей темницы и медленно, но верно уходил от нее все дальше и дальше (Сюзанна тоже, ибо и она прежде была узницей), и все же сердцем стрелок так и не принял свидетельств рассудка и здравого смысла. Сердце его, по-видимому, и дальше желало видеть в молодых людях иных, нежели Роланд, созданий, братьев меньших.
Роланд тяжело вздохнул.
– Молю о прощении, стрелок.
Эдди кивнул.
– Чует мое сердце, хлебнем мы скоро лиха… беды не оберешься. Страшно до смерти. Только давай договоримся: это не твоя личная беда, это наша беда.
– Согласен.
– Скажи-ка, нам худо придется в городе?
– Не знаю. Знаю только, что нам придется постараться защитить Джейка – по словам престарелой тетушки, его возжаждут обе стороны. Отчасти судьба наша будет зависеть от того, как скоро мы разыщем поезд. Но куда важнее то, что случится, когда мы его найдем. Будь с нами еще двое, я бы засунул Джейка в ходячий футляр с револьверами по бокам. Однако поскольку взять этих двоих негде, пойдем колонной: первым я, следом Джейк повезет Сюзанну, ты – замыкающий.
– Роланд, риск большой? Прикинь-ка.
– Не могу.
– А по-моему, можешь. Ты не знаешь города, зато по прежним временам знаешь повадку своих землячков. Больших неприятностей ждать?
Повернувшись на неумолчный бой барабанов, Роланд задумался.
– Может, и не слишком. Я думаю, те вояки, что еще не перебили друг дружку, давно состарились и пали духом. Может статься, ты надеялся не напрасно и найдутся такие, что, подобно ка-тету из Речной Переправы, охотно пособят прохожим людям. Может статься, мы их не увидим вовсе – они заметят нас, заметят, что мы вооружены, и затаятся, предоставив нам идти своей дорогой. Возможно, это пустое умозаключение. Тогда, надеюсь, довольно будет подстрелить одного-двух, чтобы прочие разбежались, как крысы.
– А если они решат драться?
Роланд угрюмо улыбнулся.
– Тогда, Эдди, мы все вспомним лики своих отцов.
Глаза Эдди блеснули в темноте, и Роланду опять живо вспомнился Катберт – Катберт, который однажды сказал, что поверит в существование призраков лишь тогда, когда "своеручно изловит за хвост хоть одного", Катберт, с которым ему однажды случилось рассыпать хлебные крошки под виселицей.
– Я ответил на все твои вопросы?
– Нет… но, думаю, на этот раз ты играл со мной в открытую.
– Тогда доброй ночи, Эдди.
– Доброй ночи.
Эдди повернулся и пошел прочь. Роланд смотрел, как он уходит. Сейчас, прислушиваясь, стрелок слышал шаги юноши – но еле-еле. Он и сам двинулся в обратный путь, но вдруг обернулся к окутанному тьмой Ладу.
"Он – то, что старуха называла "Зрелый". Она сказала, что его возжаждут обе стороны".
"В этот раз ты не дашь мне сорваться?"
"Нет. Ни сейчас, никогда".
Но Роланд знал кое-что, чего никто больше не знал. Возможно, после разговора, который только что состоялся у них с Эдди, следовало бы поделиться этим знанием с остальными… и все же он решил ненадолго оставить его при себе.
На древнем языке, былой lingua franca (lingua franca – универсальный язык – лат.) его мира, почти все слова вроде кеф и ка были многозначными. Однако слово чар – чар как в "Чарли Чух-Чух" – имело лишь одно значение.
Чар означало смерть.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ГОРОД И МОСТ
– 1 -
Три дня спустя они вышли к сбитому самолету.
Утро было в самом разгаре, когда Джейк заметил его впервые – примерно десятью милями дальше в траве что-то ярко блеснуло, словно там лежало зеркало. Подойдя ближе, они различили у обочины Великой Дороги нечто большое и темное.
– Кажется, дохлая птица, – сказал Роланд. – И пребольшая.
– Какая там птица, – возразил Эдди, – самолет. Могу поспорить, это блестит на солнце фонарь кабины.
Часом позже они в молчании стояли у дороги, разглядывая древние обломки. С изодранной в клочья обшивки фюзеляжа на вновь прибывших пренебрежительно и высокомерно взирали три жирные вороны. Джейк запустил в них камнем, который выковырял из брусчатки. Негодующе каркая, вороны грузно взлетели.
При крушении одно крыло отлетело и лежало в тридцати ярдах от самолета – похожая на трамплин для прыжков в воду тень в высокой траве. В остальном самолет почти не пострадал. Там, где пилот врезался головой в стекло кабины, виднелось большое ржаво-бурое пятно, от него расходились лучи трещин.
Чик потрусил туда, где из травы поднимались три ржавые лопасти пропеллера, обнюхал их и спешно вернулся к Джейку.
В кабине сидела мумия в заплатанном кожаном камзоле и островерхом шлеме. Безгубый рот, зубы оскалены в последней отчаянной и страшной гримасе; пальцы, когда-то толстые, как сардельки, и превращенные временем в жалкие, обтянутые кожей кости, мертвой хваткой вцепились в штурвал. Череп в том месте, которым пилот врезался в стекло, провалился, и Роланд догадался: серо-зеленые чешуйки, толстым слоем покрывающие левую половину истлевшего лица – это все, что осталось от мозга. Голова мертвеца была запрокинута, словно даже в миг смерти авиатор не сомневался, что сумеет вновь подняться в небо. Из медленно наступающей на обломки травы торчало уцелевшее крыло самолета. На нем виднелась поблекшая эмблема: зажатая в кулаке молния.
– Похоже, тетушка Талита ошибалась, и старый альбинос все-таки был прав, – с благоговением сказала Сюзанна. – Это наверняка тот самый Дэвид Квик, предводитель разбойников. Ну и громила – ты только взгляни, Роланд! Должно быть, его пришлось натереть салом, чтобы втиснуть в кабину!
Роланд кивнул. Зной и время иссушили восседавшего в железной птице человека, оставили от него лишь обтянутый пергаментной кожей скелет, но и сейчас еще бросалось в глаза, как широки были когда-то эти плечи и массивна изуродованная голова.
– И благородный Перт на землю пал, – продекламировал стрелок, – и гром сотряс окрестные пределы.
Джейк вопросительно поглядел на него.
– Это из старого стихотворения. Благородный Перт, великан, отправился сразиться с тысячью мужей, но не успел он покинуть родные места, как какой-то малыш кинул камень и угодил ему в колено. Благородный Перт споткнулся, тяжесть доспехов увлекла его наземь, и, падая, он свернул себе шею.
– Напоминает притчу о Давиде и Голиафе, – сказал Джейк.
– Он не горел, – подал голос Эдди. – Ручаюсь, у него просто кончилось горючее, мотор сдох, и парень попытался сесть на дорогу. Говорите, что хотите – варвар, разбойник, – но мужик он был отчаянный.
Роланд кивнул и посмотрел на Джейка.
– Ты как, ничего?
– Ничего. Вот если б он все еще был… ну… скользкий, мне бы, пожалуй, похужело. – Джейк перевел взгляд с мертвеца в самолете на город. Лад теперь был гораздо ближе и вырисовывался отчетливее, и хотя стали видны бесчисленные выбитые окна в домах-башнях, мальчик, как и Эдди, не окончательно потерял надежду найти в городе помощь. – Готов спорить, после его гибели все в городе стало… разваливаться.
– Я думаю, ты выиграл бы спор, – сказал Роланд.
– Знаете что? – Джейк опять внимательно разглядывал самолет. – Может быть, те, кто построил город, строили и самолеты, но я голову даю на отсечение, что этот самолет – из наших. В пятом классе я писал реферат о воздушных боях и, по-моему, узнаю машину. Роланд, можно мне взглянуть на нее поближе?
Роланд утвердительно наклонил голову.
– Я с тобой.
Шурша высокой травой, все трое подошли к самолету.
– Вот, смотри, – показал Джейк, – видишь пулемет под крылом? Это немецкая модель с воздушным охлаждением, а самолет – "фокке-вульф", выпущен накануне второй мировой. Точно. Так что он тут делает?
– Пропадает прорва самолетов, – вмешался Эдди. – Взять, к примеру, Бермудский треугольник. Понимаешь, Роланд, есть над одним из наших четырех океанов такое нехорошее местечко. Считается, что заколдованное. Так, может, это такая здоровущая дверь от нас к вам – дверь, которая почти всегда открыта? – Эдди сгорбился и бездарно изобразил Рода Серлинга: – "Пристегнуть ремни, приготовиться к болтанке: наш самолет входит… в зону Роланда!"
Джейк и Роланд – они теперь стояли под уцелевшим крылом самолета – не обратили на Эдди ни малейшего внимания.
– Подсади меня, Роланд.
Роланд помотал головой.
– С виду крыло крепкое, но только с виду. Эта штука пролежала тут очень долго, Джейк. Упадешь.
– Тогда подними меня.
Эдди предложил:
– Давай я, Роланд.
Стрелок взглянул на свою покалеченную кисть, пожал плечами и сцепил пальцы обеих рук замком.
– Этого будет довольно. Он легкий.
Джейк скинул ботинки и проворно взобрался в импровизированное стремя. Чик визгливо залаял, хотя от возбуждения или в тревоге, Роланд не сумел бы сказать.
Мальчик, прижимаясь грудью к ржавому закрылку, смотрел теперь прямо на изображение кулака с зажатой в нем молнией. Один край эмблемы немного отставал от поверхности крыла. Джейк ухватился за него и потянул. Эмблема отделилась от крыла так легко, что Джейк неминуемо полетел бы спиной вперед в траву, если бы стоявший за ним Эдди не поддержал его ладонью под мягкое место.
– Так я и знал, – сказал Джейк. Под кулаком с молнией была другая эмблема, открывшаяся теперь почти целиком, – свастика. – Просто хотелось увидеть собственными глазами. Можешь опускать.
И они пошли дальше, но до самого вечера, оглядываясь, всякий раз видели над высокой травой, словно надгробный памятник благородному Перту, неясный силуэт хвоста самолета.
– 2 -
Вечером пришла очередь Джейка разводить костер. Когда хворост, с точки зрения стрелка, был уложен удовлетворительно, Роланд протянул Джейку кремень и кресало:
– Поглядим, как ты управишься.
Поодаль дружески обнявшись сидели Дийны. Под вечер Эдди нашел у дороги ярко-желтый цветок и сорвал его для Сюзанны. Теперь цветок красовался у той в волосах, и всякий раз, как Сюзанна смотрела на Эдди, губы ее трогала едва заметная улыбка, а глаза наполнялись светом. Подмечая это, Роланд радовался. Любовь молодых людей углублялась, крепла. Добро! Без истинной глубины и силы их чувству было не пережить грядущие месяцы и годы.
Джейк высек искру, но та сверкнула и погасла в нескольких дюймах от растопки.
– Поднеси кремень поближе, – велел Роланд, – и держи ровно. И не бей кресалом, Джейк, чиркай.
Джейк попробовал снова. Искра полетела прямо на растопку. Оттуда поднялась тонкая струйка дыма, но огня не было.
– Кажется, у меня не очень-то хорошо получается.
– Научишься. А покамест поразмысли вот над чем: чему дают жизнь с наступлением ночи и отнимают, едва займется день?
– Что-что?
Роланд подвел руки Джейка поближе к холмику сухих прутьев и щепок.
– Сдается, этого в твоей книжице нет.
– А, загадка! – Джейк высек новую искру. Растопка занялась, но пламя быстро погасло. – Так ты и загадки знаешь?
Роланд кивнул.
– Да, и не одну. Мальчишкой я знал их добрую тысячу – они составляли часть моих штудий.
– Правда? Но зачем учиться отгадывать загадки?
– Ваннэй, мой наставник, говорил: ежели какой отрок умеет сыскать ответ на загадку, стало быть, оный отрок умом ловок и изворотлив. По пятницам в полдень мы состязались в искусстве отгадывать загадки, и победителя или победительницу отпускали домой пораньше.
– И часто тебе удавалось уйти пораньше, Роланд? – спросила Сюзанна.
Стрелок, не сдержав улыбки, покачал головой.
– Я любил загадки, но никогда не был силен по части отгадок. Ваннэй видел причину в том, что я чересчур глубоко задумываюсь. Отец винил меня в недостатке воображения. Думаю, правы были оба… но отец – чуть ближе к истине. Я всегда выхватывал револьвер проворней любого из однокашников и стрелял метче, но вот похвалиться изворотливостью ума не мог.
Сюзанна, внимательная свидетельница того, как Роланд держался со стариками из Речной Переправы, подумала, что стрелок недооценивает себя, но промолчала.
– Порой зимними вечерами в Большом зале устраивали подлинные турниры отгадчиков. Когда состязались лишь юные, неизменно побеждал Ален. Но коль в забаве наравне с юнцами участвовали и взрослые, победителем всегда выходил Корт. Корту на своем веку довелось запамятовать больше загадок, чем прочим – узнать, и когда бы в ярмарочный день ни затеялась угадайная потеха, награду – гуся – уносил домой он. В загадках заключена великая сила, и всякий знает хоть одну.
– Даже я, – хихикнул Эдди. – К примеру: зачем мертвый младенчик перешел дорогу?
– Фу, Эдди, как глупо, – впрочем, Сюзанна улыбалась.
– За цыпленком, он был к нему привязан! – радостно выкрикнул Эдди и ухмыльнулся: Джейк зашелся от смеха, развалив холмик предназначенных на растопку щепок и прутьев. – Го-го-го! Братва, таких приколов у меня тьма тьмущая!
Но Роланд не смеялся. Более того, казалось, он обижен.
– Не взыщи, Эдди, но загадка и впрямь довольно глупая.
– О Господи, ну извини, – Эдди по-прежнему улыбался, однако в его тоне сквозило легкое раздражение. – Все время забываю, что чувство юмора тебе отстрелили в этом… как его… Крестовом походе детей.
– Просто я отношусь к загадкам серьезно. Умение их отгадывать, учили меня, указывает на здравый и практический ум.
– Оно конечно, но трудов Шекспира и квадратных уравнений загадками не заменишь, – возразил Эдди. – Давайте не будем увлекаться!
Джейк задумчиво смотрел на Роланда.
– В моей книжке сказано: загадки – самая древняя игра, в какую люди играют до сих пор. Это значит, у нас там. А дядька, с которым я познакомился в книжном магазине, сказал, что когда-то к загадкам относились куда серьезнее, чем сейчас, не просто как к забавным шуткам. Из-за них погибали.
Роланд смотрел куда-то вдаль, в густеющую тьму.
– Да. Однажды я был тому свидетелем. – Он вспоминал то гулянье, когда угадайная потеха вместо вручения призового гуся завершилась тем, что никому не известный косоглазый человек в колпаке с бубенцами испустил дух в грязи, с кинжалом в груди. Кинжалом Корта. Убитый, бродячий акробат и певец, попытался надуть Корта, выкрав из кармана у судьи плоскую шкатулку, где на маленьких пластинках древесной коры хранились ответы.
– Ах, пгостите, – извинился Эдди.
Сюзанна смотрела на Джейка.
– Совсем забыла, что ты принес с собой сборник загадок. Можно взглянуть на него?
– Конечно. Он в ранце. Хотя ответов там нету, вырваны. Может, потому мистер Башнер и отдал ее мне беспла…
Его вдруг больно схватила за плечо сильная рука.
– Как его звали? – спросил Роланд.
– Мистер Башнер, – сказал Джейк. – Кэлвин Башнер. А я разве не говорил?
– Нет. – Пальцы Роланда, сдавившие плечо Джейка, медленно разжались. – Впрочем, это имя меня не удивляет.
Эдди тем временем открыл ранец Джейка, отыскал "Угадай-дай-дай!" и перебросил книжку Сюзанне.
– Знаешь, – обратился он к стрелку, – я всегда думал, прикол насчет мертвого младенчика – первый сорт. Может, не шибко хорошего вкуса, но то, что доктор прописал.
– На вкус мне наплевать, – отозвался Роланд. – Твоя загадка бессмысленна и неразрешима, а оттого глупа. Хорошую же загадку невозможно упрекнуть ни в том, ни в другом.
– Господи Иисусе! Ребята, вы, что ли, действительно принимаете эту мутотень всерьез?
– Да.
Джейк – он был занят тем, что заново складывал растопку, размышляя над загадкой, из-за которой вспыхнул спор, – неожиданно улыбнулся.
– Ответ – костер. Правильно? Ему дают жизнь вечером и отнимают утром. Если заменить "дают жизнь" на "разводят", все просто.
– Молодец, – Роланд улыбнулся в ответ, но смотрел он на Сюзанну, которая быстро листала тонкую потрепанную книжицу. Глядя, как молодая женщина морщит от усердия лоб, как рассеянно поправляет желтый цветок, едва не выскользнувший из волос, стрелок подумал: пожалуй, только она одна и чувствует, что рваная истрепанная книжка загадок важна ничуть не меньше, чем "Чарли Чух-Чух"… а быть может, и больше. Он перевел взгляд с Сюзанны на Эдди и почувствовал, как вновь пробуждается раздражение, вызванное глупой загадкой Эдди. Молодой человек походил на Катберта и еще в одном, надо сказать, весьма несчастливом отношении: Роланду порой хотелось трясти его до тех пор, пока у него не пойдет носом кровь и не выпадут зубы.