Там, где улица Черепахи вливалась в площадь Колыбели, по мостовой проведена была широкая красная полоса. Мод и человек, которого Эдди окрестил Дживзом-дворецким, остановились на благоразумном расстоянии от красной межи.
– Досель – и дальше ни шагу, – решительно объявила Мод. – Хоть жизни решайте. Все едино она человеку богами взаймы дадена. Что хотите делайте, а я смерть приму по эту сторону запретной черты. Не стану я раззадоривать Блейна заради чужаков!
– И я не стану, – эхом откликнулся Дживз. Он снял свой пыльный котелок и теперь прижимал его к голой груди. Лицо Дживза выражало испуганное, благоговейное почтение.
– Отлично, – сказала Сюзанна. – Тогда брысь отсюда, оба.
– Стоит нам поворотиться к вам спиною, и вы застрелите нас, – дрожащим голосом вымолвил Дживз. – Сгнить мне в остроге, коли не так!
Мод покачала головой. Подсохшая кровь у нее на лице казалась нелепой темно-багровой штриховкой.
– Про острог не скажу, а только не бывало на белом свете стрелка, что стрелял бы в спину.
– Почем ты знаешь, что они и впрямь стрелки? Это они сами так говорят.
Мод ткнула пальцем в большой револьвер с изношенной сандаловой рукояткой, который держала в руке Сюзанна. Дживз поглядел… и мгновением позже протянул Мод руку. Та приняла ее, и представление Сюзанны о них как об опасных убийцах рухнуло. Они походили скорее на Гензеля и Гретель, чем на Бонни и Клайда, – усталые, перепуганные, смущенные, затерявшиеся в лесу так давно, что состарились в нем. Ненависть и страх ушли из ее сердца, уступив место жалости и глубокой, щемящей грусти.
– Прощайте, – тихо сказала она. – Вы хотели уйти – идите. И не бойтесь, мы с мужем не причиним вам зла.
Мод кивнула.
– Верю, что вы не хотите нам зла, и прощаю вам смерть Уинстона. Но послушайте, что я скажу, не пропустите мимо ушей: ДЕРЖИТЕСЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ КОЛЫБЕЛИ. Какие б вы ни напридумали себе резоны войти туда, сии резоны недостаточно хороши. Войти в Блейнову Колыбель – смерть.
– У нас нет выбора, – отозвался Эдди, и в небе, будто в знак согласия, вновь громыхнуло. – А теперь дайте-ка я кое-что растолкую вам. Я не знаю, что под Ладом есть, а чего нету, зато знаю вот что: барабаны, с которыми вы носитесь как дурень с писаной торбой, – это часть записи – песни, – сделанной там, откуда родом я и моя жена. – Он посмотрел в их непонимающие лица и разочарованно воздел руки: – Матерь божья коровка, не въезжаете, что ли? Вы мочите друг дружку из-за паршивой мелодийки, которая даже синглом так и не вышла!
Сюзанна положила ему руку на плечо и тихонько пробормотала: "Эдди!". Эдди точно оглох, его взгляд метался от Дживза к Мод и обратно к Дживзу.
– Хотите увидеть чудовищ? Тогда посмотрите внимательно друг на дружку. А когда вернетесь в ту дурдуху, которую вы называете своим домом, хорошенько приглядитесь к своим друзьям и родственничкам.
– Не понимаете, – сказала Мод. Глаза ее были темными и серьезными. – Но поймете. Да. Поймете.
– Ну идите же, – спокойно велела Сюзанна. – Говорить нам с вами толку мало, напрасное сотрясение воздуха. Идите своей дорогой и постарайтесь вспомнить лики своих отцов, потому что, похоже, вы давным-давно потеряли их из виду.
Без единого слова Мод и Дживз отправились обратно той же дорогой, что пришли. Однако время от времени они все-таки оглядывались – и по-прежнему держались за руки: Гензель и Гретель, заблудившиеся в чаще темного леса.
– Выпустите меня отседа, – тяжело выговорил Эдди. Поставив "Ругер" на предохранитель, он сунул его обратно за пояс штанов и протер покрасневшие глаза. – Выпустите, больше я ничего не прошу.
– Знаю-знаю, о чем ты, красавчик, – Сюзанна явно была испугана, но в том, как высоко она держала голову, был дерзкий вызов, который Эдди с течением времени научился узнавать и любить. Он положил руки ей на плечи и поцеловал, не позволив ни окружающей обстановке, ни надвигающейся грозе помешать ему проделать это неторопливо и с чувством. Когда он наконец отстранился, Сюзанна рассматривала его большими глазами, в которых плясали искорки. – Ого! В чем дело?
– В том, как я тебя люблю, – ответил Эдди, – и больше, наверное, ни в чем. Хватит с тебя?
Взгляд Сюзанны смягчился. У нее мелькнула мысль, не поделиться ли с Эдди секретом, который она, возможно, хранила… но, конечно, момент был неподходящий. Признаться Эдди, что она, может быть, беременна, сейчас было так же невозможно, как прочесть слова, начертанные на высеченных из камня тотемах Порталов.
– Да, Эдди, хватит, – сказала она.
– Лучше тебя у меня в жизни ничего не было и нет. – Зеленовато-карие глаза Эдди видели только Сюзанну. – Не умею я говорить всякую такую ерунду – видать, жизнь с Генри отучила, – но это правда. Наверное, я влюбился в тебя потому, что ты была всем, от чего меня оторвал Роланд – в Нью-Йорке, – но это только сперва. Теперь все куда серьезнее, потому что возвращаться домой мне расхотелось. А тебе?
Сюзанна посмотрела на Колыбель. Она страшилась того, что они могли там обнаружить, и все же… Она снова посмотрела на Эдди.
– Нет, я не хочу возвращаться. Я хочу до конца своей жизни двигаться вперед – то есть, пока ты со мной. А знаешь, занятно, что ты влюбился в меня из-за всего того, от чего тебя оторвал Роланд.
– Что ж тут занятного?
– Я влюбилась тебя потому, что ты освободил меня от Детты Уокер. – Сюзанна примолкла, подумала, чуть заметно покачала головой. – Нет… все не так просто. Я полюбила тебя за то, что ты освободил меня от обеих тех сучек. Одна воровала, ругалась как сапожник и имела милую привычку, распалив кавалера, оставить его с носом. Другая была уверенной в своей непогрешимости самодовольной ханжой, к тому же очень высокого мнения о себе. На мой взгляд, они друг друга стоили. Сюзанна Дийн нравится мне больше Детты Уокер, больше Одетты Холмс… и именно ты дал мне свободу.
Теперь уже она потянулась к Эдди, сжала в ладонях его заросшие колючей щетиной лицо, притянула к себе, нежно поцеловала. Эдди осторожно положил руку ей на грудь. Сюзанна вздохнула и накрыла его руку своей.
– Пойдем-ка лучше, – сказала она, – не то с нас станется улечься прямо здесь, на мостовой… а тогда, судя по всему, мы промокнем.
Эдди окинул последним долгим взглядом безмолвные небоскребы, выбитые окна, стены, покрытые коростой плюща, и кивнул.
– Да. Все равно у этого городишки будущего нет, так мне кажется.
Он подтолкнул кресло Сюзанны вперед. Когда его колеса пересекли "запретную черту", как ее назвала Мод, молодые люди оцепенели, испугавшись, что заденут какое-нибудь древнее защитное приспособление и погибнут. Но ничего не произошло. Эдди вкатил инвалидную коляску на площадь, и, когда они приблизились к подножию ступеней, ведущих в Колыбель, полил дождь, ветер швырнул им в лицо холодные капли.
Ни Эдди, ни Сюзанна не ведали, что пришло первое из великих осенних ненастий Межземелья.
– 25 -
Стоило им очутиться в зловонной тьме канализации, как Режь-Глотку сбавил убийственный темп, который сохранял на поверхности земли. Джейк не думал, что виной тому темнота; Режь-Глотку, похоже, знал каждый изгиб и поворот их маршрута, в точности как похвалялся. Видимо, полонивший его негодяй тешился мыслью, что Роланд угодил в западню и от него осталось мокрое место.
Самого Джейка одолевали сомнения.
Если Роланд заметил сторожевые проволоки – ловушку куда более хитрую и коварную, чем следующая, – вероятно ли, что он проглядел фонтан? Джейк допускал такую возможность, но не особенно в нее верил. Ему казалось более вероятным, что Роланд обрушил фонтан нарочно, чтобы успокоить Режь-Глотку и, возможно, заставить его сбавить ход. Мальчику не верилось, будто Роланду по плечу пройти за ними по этому подземному лабиринту (в непроглядной тьме даже стрелок оказался бы бессилен идти по следу), но его подбадривала мысль о том, что, стараясь сдержать свое обещание, Роланд, может быть, избежал смерти.
Они повернули налево, направо, потом опять налево. Когда в попытке компенсировать утраченную Джейком способность видеть прочие чувства мальчика обострились, у него возникло смутное ощущение, что вокруг – другие туннели. Приглушенный шум дряхлых, выбивающихся из сил механизмов то на миг набирал громкость, то замирал, когда идущих вновь обступали каменные городские фундаменты. По подземелью гуляли сквозняки, порой теплые, иногда холодные – смрадное дыхание туннелей, пересекавшихся с тем, по которому двигались пират и мальчик. В местах таких пересечений плеск шагов Джейка и Режь-Глотки подхватывало недолгое эхо. Один раз Джейк едва не размозжил себе голову о какой-то металлический предмет, торчавший из потолка. Досадливо шлепнув по нему рукой, мальчик нащупал что-то вроде большого вентиля, после чего стал на ходу шарить руками в воздухе, стараясь выяснить, что впереди.
Режь-Глотку задавал Джейку направление ударами по плечам, как возница мог бы править волами. Они двигались с приличной скоростью, быстро, но не бегом. Режь-Глотку мало-помалу отдышался и сперва замурлыкал себе под нос, а потом запел тихим, на удивление мелодичным тенором:
Риббл-ти-тиббл-ти-ток-ток-ток,
Сыщу работу – куплю перстенек,
Чтоб краля, голубка,
Пустила под юбку
И не дорожилась, ти-тиббл-ти-ток.
За что я плачу?
За то, что хочу
Кой с чем поиграться, ти-тиббл-ти-ток!
Последовало еще примерно шесть куплетов на ту же тему, прежде чем Режь-Глотку умолк.
– Теперь спой ты, козленочек.
– Я никаких песен не знаю, – пропыхтел Джейк, надеясь, что кажется запыхавшимся сильнее, чем было на самом деле. Он не знал, сумеет ли извлечь из этого какую-нибудь пользу или нет, но здесь внизу, в темноте, казалось, стоило бороться за любое преимущество.
Режь-Глотку саданул Джейка локтем по лопаткам, и мальчик едва не растянулся в доходившей до щиколоток воде, сонно струившейся по туннелю, которым они шли.
– Лучше припомни-ка чего ни то. Ну, конешное дело, коли кому охота, чтоб я выдрал ему из спины хребтину, так ее распротак… – Пират помолчал и добавил: – Здесь водятся привидения, мальчик. В кажной растреклятой машине живут. Пение их отгоняет – нешто не знаешь? За-апевай!
Джейк крепко призадумался, не желая схлопотать от Режь-Глотки еще один любовный тычок, и извлек из памяти песенку, которой научился в летнем лагере в возрасте то ли семи, то ли восьми лет. Он раскрыл рот и загорланил в темноту, слушая, как к шуму бегущей и падающей воды и глухому стуку древних механизмов прибавляется отраженное стенами эхо:
Люблю я девчонку в короткой юбчонке,
Корма как у яхты, глазенки – агат.
Ее обуваю, ее одеваю,
А денежки – фьють и на ветер летят!
Люблю я блондинку, красотку-картинку,
У ней что ни день, то новый наряд:
Пальтишки-платьишки, рубашки-штанишки,
А денежки – фьють и на ветер летят!
Режь-Глотку вдруг ухватил Джейка за уши, точно это были ручки кувшина, и рывком остановил.
– Прямо перед тобою дыра, – сказал он. – Голос у тебя, козленочек, таковский, что я, ей-же-ей, разодолжил бы целый свет, кабы дал тебе туда свалиться. Однако ж Тик-Так сие нипочем не одобрит, а посему, смею думать, еще некоторое время тебе ничто не грозит. – Режь-Глотку выпустил горевшие огнем уши Джейка и вцепился в его рубашку. – Теперь нагинайся, покуда не нащупаешь лестницу на другой стороне. Да осторожней, не то поскользнешься, слетишь вниз и меня за собой стащишь!
Вытянув руки перед собой, Джейк осторожно наклонился вперед, страшась падения в невидимую яму. Шаря в поисках лестницы, он вдруг осознал, что в лицо ему с тихим шипением веет выходящий из отверстия теплый воздух, чистый и почти благоуханный, а внизу брезжит слабый розовый свет. Пальцы Джейка коснулись стальной перекладины и сомкнулись на ней. Оставленные зубами Чика ранки на левой руке мальчика вновь открылись, и он почувствовал, что по ладони потекла кровь.
– Есть? – спросил Режь-Глотку.
– Да.
– Так полезай вниз! Чего ждешь, каналья! – Режь-Глотку выпустил рубашку Джейка, и тот представил себе, как пират заносит ногу, намереваясь пинком в зад сообщить ему ускорение. Джейк перешагнул слабо мерцающий провал и начал спускаться по лестнице, стараясь как можно меньше пользоваться поврежденной рукой. Здесь перекладины были чистые – ни мха, ни грязи и почти никакой ржавчины. Колодец был очень глубок, и Джейку, торопливо (чтобы Режь-Глотку не наступил ему на руку сапогом на толстой подметке) карабкавшемуся вниз, вдруг вспомнилось "Путешествие к центру Земли", фильм, который он когда-то смотрел по телевизору.
Глухой дрожащий гул нарастал, розовое свечение медленно разгоралось. В шуме механизмов по-прежнему чудился некий намек на неполадки, но слух подсказал Джейку, что оборудование здесь в лучшем состоянии, чем машины наверху, а, достигнув наконец дна колодца, мальчик обнаружил, что пол сухой. Новая горизонтальная шахта была квадратного сечения, высотой около шести футов и выстлана проклепанной нержавейкой. Прямая как струна, она тянулась в обе стороны, насколько хватал глаз. Подсознательно, даже не задумываясь об этом, мальчик понимал, что и этот туннель (который должен был пролегать минимум в семидесяти футах под Ладом) также повторяет ход Луча. А где-то впереди – в этом Джейк был уверен, хотя не мог бы объяснить почему, – прямо над туннелем стоял поезд, который они пришли найти.
Под самым потолком шахты вдоль стен тянулись узкие зарешеченные вентиляционные отдушины; именно оттуда тек чистый сухой воздух. Кое-где с решеток голубовато-серыми бородами свисал мох, но большая их часть оставалась чистой. Под каждой второй отдушиной была нарисована желтая стрелка, а под стрелкой – значок, отчасти похожий на строчное латинское "t". Стрелки указывали в ту сторону, куда направлялись Джейк с Режь-Глоткой.
Розовый свет шел от стеклянных трубок, параллельными рядами размещенных на потолке шахты. Примерно одна из каждых трех не горела, иные судорожно мигали, однако по меньшей мере половина светильников еще работала. "Неоновые лампы, – изумился Джейк. – Ничего себе!"
Режь-Глотку тяжело спрыгнул на пол рядом с ним. Он заметил удивление Джейка и ухмыльнулся:
– Что, славно? Летом прохладно, зимой тепло, и харчей столько, что пяти сотням душ за пять сотен лет не перевести. А ведомо тебе, что самое приятственное, козленочек? Самое расприятственное в сем славном мошенстве?
Джейк отрицательно потряс головой.
– Зрелюги, мать их лиходельница, знать не знают про сие местечко. Они думают, тут внизу чудовища! Поди застукай кого из ихней братии, чтоб он без особой на то надобности подступился к крышке сточного люка ближе чем на два десятка стоп!
Режь-Глотку запрокинул голову и от души расхохотался. Джейк молчал, хотя холодный голос в самой глубине его сознания твердил, что, пожалуй, было бы дипломатичнее присоединиться к веселью. Мальчик не смеялся, поскольку точно знал, что именно чувствуют Зрелые. Под городом действительно обитали чудовища – тролли, домовые-боггерты, привидения и орки. Разве один из них не захватил его в плен?
Режь-Глотку толкнул его куда-то влево.
– Пшел! Мы почти на месте. Хоп!
Они поспешили дальше. Их шаги, стократ повторенные эхом, летели им вслед. Минут через десять-пятнадцать примерно в двухстах футах впереди Джейк увидел герметическую дверь-люк. Они подошли поближе, и мальчик разглядел на ней колесо большого вентиля. Справа от двери на стене висела коробка радиофона.
– Моченьки нет, заморился, – задыхаясь, выговорил Режь-Глотку, когда они очутились перед дверью в конце туннеля. – Эдакие подвиги не для калек вроде твоего старинного приятеля, будь я мерин! – Он ткнул большим пальцем в кнопку переговорного устройства и проорал: – Есть, Тик-Так! Я пригнал мальца! Без шума и пыли, так что любо-дорого, даже волос постреленку не растрепал! Что я тебе говорил? Доверься Режь-Глотке, говорил я, он-то не оплошает! Ну же, отворяй! Впусти нас!
Он отпустил кнопку и нетерпеливо посмотрел на дверь. Колесо вентиля не поворачивалось. Вместо того из динамика переговорного устройства раздался равнодушный ленивый голос: "Пароль!"
Режь-Глотку страшно нахмурился, длинными грязными ногтями поскреб подбородок, потом приподнял повязку, прикрывавшую больной глаз, и извлек еще один сгусток зеленовато-желтого клейкого месива.
– Ох уж этот Тик-Так с его паролями! – с раздражением и тревогой пожаловался он Джейку. – Малый он башковитый, спору нет, но, сдается мне, сие уж чересчур!
Надавив на кнопку, Режь-Глотку завопил:
– Да будет тебе, Тик-Так! Коли не признал мой голос, возьми слуховой рожок!
– Признать-то я признал, – растягивая слова, прогнусавил динамик. Джейку этот голос напомнил Джерри Рида, который играл партнера Берта Рейнолдса в фильмах про Полицейского и Бандита. – Но ведь я не знаю, кто там с тобой, верно? Или ты запамятовал, что Глаз о прошлом годе крякнулся? Говори пароль, Режь-Глотку, не то сгною под дверью!
Режь-Глотку запустил палец в ноздрю, извлек засохшую соплю цвета мятного желе и втиснул ее в решетку динамика. Джейк в немом восторге наблюдал эту детскую демонстрацию дурного нрава, чувствуя, как внутри клокочет непрошенный истерический смех. Неужели весь этот путь по изобилующим ловушками лабиринтам и погруженным во мрак тоннелям они проделали лишь для того, чтобы их манежили здесь, у двери-люка, потому только, что Режь-Глотку не может вспомнить Тик-Таков пароль?
Режь-Глотку злобно покосился на мальчика и содрал с головы пропотевший желтый шарф. Под ним обнаружилась плешь, украшенная редкими, похожими на иглы дикобраза, пучочками черных волос и глубокой вмятиной над левым виском. Режь-Глотку заглянул в складки шарфа и вытянул оттуда клочок бумаги. "Да благословят тебя боги, Ухало, – пробормотал он. – Ухало печется обо мне поистине яко мать родная!"
Он стал разглядывать бумажку, поворачивая ее то так, то эдак, наконец протянул ее Джейку и вполголоса, точно Тик-Так мог слышать его, даже когда кнопка "ГОВОРИТЕ" на интеркоме не была нажата, сказал:
– Ты, по всему видать, из господ, верно? А наипервейшее, чему учат господских сынков опосля того, как они выучатся не жрать дерьмо и не ссать по углам, это грамоте. Вот и прочти мне словцо с этой бумаги, пострел, ибо оно выскочило у меня из головы, будь я мерин.
Джейк взял бумажку, посмотрел в нее, снова поднял глаза на Режь-Глотку и спокойно спросил:
– А что, если я не стану читать?
От такого ответа Режь-Глотку на миг опешил… а потом заулыбался с опасным добродушием.
– Как – что? Схвачу тебя за глотку да сделаю из твоей башки дверной молоток, – ответил он. – Вряд ли сие убедит старину Тикки впустить меня, ибо он по сю пору места себе не находит из-за удальца, с коим ты водишь дружбу, однако ж сердце мое бесконечно возрадуется, когда твои мозги закапают с этого вот колеса.
Джейк задумался. Внутри у него все еще клокотал мрачный смех. Тик-Так, конечно, был малый довольно башковитый – он понимал, что Режь-Глотку, который все равно уже умирал, трудно будет убедить выдать пароль, даже если Роланд и возьмет его в плен. Тик-Так не учел другое: никудышную память Режь-Глотки.
"Не смейся. Если ты засмеешься, он действительно вышибет тебе мозги".
Несмотря на свои смелые речи, Режь-Глотку с неподдельной тревогой наблюдал за Джейком, и мальчику вдруг стал понятен факт, открывавший перед ним широкие возможности: может быть, Режь-Глотку и не пугала смерть… но унижения он боялся как огня.
– Ладно, Режь-Глотку, – мирно сказал мальчик. – На этом клочке написано "тороватый".
– Дай сюда. – Режь-Глотку выхватил бумажку у Джейка из рук, спрятал ее обратно в шарф, поспешно обвязал голову желтой тканью и нажал кнопку интеркома.
– Тик-Так! Ты еще тут?
– А где же мне быть? У черта на куличках? – В тягучем, чуть гнусавом голосе звучало легкое изумление.
Режь-Глотку показал динамику покрытый белесым налетом язык, но его тон, когда он заговорил, был заискивающим, почти раболепным.
– Пароль – "тороватый". Поистине превосходное словцо, будь я мерин! А теперь впустите же меня, разбрани вас боги!
– Конечно, – отозвался Тик-Так. Где-то неподалеку заработал невидимый механизм. Джейк вздрогнул. Колесо вентиля посреди двери завертелось. Когда оно остановилось, Режь-Глотку схватился за него, рванул дверь на себя, ухватил Джейка за руку повыше локтя и втолкнул за приподнятый порожек, в самое странное помещение, какое доводилось видеть мальчику.
– 26 -
Роланд спускался в тусклый розовый свет. Из раскрытого ворота его рубахи выглядывали блестящие глаза Чика. До предела вытянув свою отнюдь не короткую шею, косолап шумно втягивал носом теплый воздух, струившийся из вентиляционных отдушин. В темных переходах наверху Роланд вынужден был целиком и полностью полагаться на нюх косолапа и страшно боялся, что в текучей воде зверек потеряет след мальчика. Но, услыхав пение (сперва Режь-Глотки, затем Джейка) – его отголоски доносились к ним по трубам – стрелок немного успокоился. Чик вел правильно.
Чик тоже услышал голоса. До тех пор он двигался медленно, осторожно и даже время от времени возвращался по следу обратно, чтобы убедиться в своей правоте, но, заслышав голос Джейка, припустил бегом, натягивая сыромятный поводок. Роланд боялся, как бы Чик не окликнул мальчика своим резким голоском – "Эйк! Эйк!" – однако ничего подобного косолап не сделал. Они добрались до шахты, которая вела на нижние уровни этого "Дицейского лабиринта", и тут Роланд услышал шум нового механизма – возможно, какого-то насоса, – а следом гулкий металлический лязг смаху захлопнутой двери.
Очутившись на дне шахты, там, где начинался квадратный туннель, стрелок окинул быстрым взглядом уходящий в обе стороны двойной ряд светящихся трубок. В них, увидел он, как и в вывеске над заведением Балазара в Нью-Йорке, горел болотный огонь. Роланд повнимательнее присмотрелся к узким хромированным планкам вентиляционных решеток на стенах под самым потолком, к стрелкам под ними, и освободил шею Чика от кожаной петли. Чик нетерпеливо встряхнул головой, откровенно радуясь, что избавился от поводка.
– Мы уже близко, – прошептал стрелок в навостренное ухо косолапа. – А потому должны вести себя тихо. Понимаешь, Чик? Тише воды, ниже травы.
– Ав-вы, – хриплым шепотом повторил Чик, что в иных обстоятельствах было бы очень забавно.
Роланд спустил косолапа с рук, и Чик немедленно кинулся в туннель, вытянув шею и опустив мордочку к самому стальному полу. Роланд слышал, как зверек бормочет себе под нос "Эйк-Эйк! Эйк-Эйк!" Вынув револьвер из кобуры, стрелок последовал за косолапом.
– 27 -
Разверзлись хляби небесные, хлынул проливной дождь, и Эдди с Сюзанной поглядели на громаду Блейновой Колыбели.
– Обалденный домина, только про въезд для инвалидных колясок забыли! – перекричал Эдди грозу.
– Ну и ладно, – нетерпеливо отмахнулась Сюзанна, выскальзывая из кресла. – Давай-ка под крышу.
Эдди с сомнением оглядел уходящие вверх ступени. Они были невысоки… но их было много.
– Сьюзи, ты серьезно?
– Догоняй, белый, – подзадорила та и с невероятной легкостью поползла вверх по лестнице, извиваясь всем телом и помогая себе ладонями, мускулистыми предплечьями и обрубками ног.
Она и в самом деле чуть было не обставила Эдди – тому приходилось бороться с железным страшилищем, и это не позволяло развить нужную скорость. До верхней ступеньки оба добрались, тяжело дыша и отдуваясь, а от их мокрой одежды тонкими струйками поднимался пар. Эдди подхватил Сюзанну под мышки, подбросил, поймал, но вместо того, чтобы снова посадить молодую женщину в кресло, как собирался поначалу, задержал ее в объятиях, сцепив кисти рук у нее за спиной, на талии. Не понимая почему, он чувствовал, что теряет голову от желания.
"Дай передохнуть, – велел себе молодой человек. – Добрался сюда жив-здоров, вот гормон и заиграл, потянуло на сладенькое".
Сюзанна провела языком по полной нижней губе и запустила сильные пальцы в вихры Эдди. Потянула. Ощущение было болезненное – и прекрасное.
– Я ж сказала, что обштопаю тебя, белый, – проговорила она низким грудным голосом.
– Иди на фиг – это я тебя сделал… обошел на полступеньки, – Эдди старался, чтобы по его голосу нельзя было догадаться, как сильно он на самом деле запыхался, но обнаружил, что это невозможно.
– Может быть… и, кажется, совсем выдохся, а? – Рука молодой женщины вынырнула из волос Эдди, скользнула вниз, легонько сжала. В глазах Сюзанны замерцала улыбка. – Впрочем, кое-что еще осталось.
В небе громыхнуло. Они вздрогнули, потом рассмеялись.
– Да ладно тебе, – сказал Эдди. – Не дури. Нашла время!
Сюзанна не стала спорить, но руку на плечо Эдди вернула не сразу. Эдди решительно усадил ее в кресло и повез по огромным каменным плитам под крышу, но вдруг почувствовал укол сожаления и подумал, что такое же сожаление видел в глазах Сюзанны.
Там, куда не проникал ливень, Эдди остановился, и они оглянулись. Площадь Колыбели, улица Черепахи и город за ними быстро исчезали в зыбкой серой пелене. Эдди ничуть не огорчился. Лад не завоевал себе места в воображаемом альбоме его любимых воспоминаний.
– Смотри, – пробормотала Сюзанна. Она показывала на водосточную трубу неподалеку. Труба заканчивалась большой чешуйчатой рыбьей головой. Судя по виду, эта рыба приходилась близкой родственницей драконоподобным химерам, украшавшим углы Колыбели. Из ее пасти стремительным серебряным потоком хлестала вода.
– Похоже, дождик зарядил всерьез, верно? – спросил Эдди.
– Ага. Будет лить, пока не устанет, а потом еще немного, из чистой вредности. Может, неделю. Может, месяц. Нам-то это, в общем, не важно – если Блейн решит, что мы ему не нравимся, он нас поджарит. Пальни-ка, золотко, пусть Роланд знает, что мы на месте, а потом давай осмотримся. Увидим, что можно увидеть.
Эдди прицелился в серое небо и спустил курок. Грянул выстрел – его-то и услышал Роланд, пробираясь следом за Режь-Глоткой и Джейком по щедро уснащенному ловушками лабиринту в миле от Колыбели. Эдди еще секунду постоял на месте, стараясь убедить себя, что его сердце ошибается, когда упрямо твердит, будто на мосту они простились со стрелком и мальчиком навсегда. Потом он поставил пистолет на предохранитель, сунул его за пояс и вернулся к Сюзанне. Развернув кресло от ступеней, Эдди покатил его в колоннаду, которая вела в глубь Колыбели. Сюзанна тем временем перезаряжала револьвер Роланда.
Под крышей шум дождя казался потаенным, призрачным, и даже резкие, трескучие удары грома звучали глуше. Колонны, поддерживавшие сооружение, были по меньшей мере десять футов в поперечнике, а их капители терялись в темноте. Оттуда, из сумеречной тени, к Эдди доносилось воркование голубей.
Из полумрака выплыл указатель, подвешенный на толстых, серебрящихся хромом цепях:
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!
"НОРТ-СЕНТРАЛ ПОЗИТРОНИКС"
ПРИГЛАШАЕТ ВАС В КОЛЫБЕЛЬ ГОРОДА ЛАДА.
«– СЕВЕРО-ВОСТОЧНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ (БЛЕЙН)
СЕВЕРО-ЗАПАДНОЕ НАПРАВЛЕНИЕ (ПАТРИЦИЯ) -»
– Теперь мы знаем, как назывался тот поезд, который упал в реку, – сказал Эдди. – Патриция. Хотя с цветами тут напутали. Розовое полагается девочкам, а синее мальчикам, не наоборот.
– Может, они оба синие.
– Нет. Блейн розовый.
– Откуда ты знаешь?
Эдди смутился.
– Сам не пойму… но знаю.
Они пошли по стрелке, которая указывала место стоянки Блейна, и очутились в помещении, похожем на грандиозный зал ожидания. Эдди не обладал способностью Сюзанны в моменты кратких озарений видеть иллюзорные, но ясные картины прошлого, и тем не менее его воображение населило это безбрежное, разделенное колоннами пространство тысячью спешащих людей; он слышал стук каблуков и невнятное бормотание, видел объятия, приветственные и прощальные. А над вокзальной суматохой разносился монотонный голос из динамиков, сообщая свежую информацию о десятке различных пунктов назначения.
"Производится посадка на Патрицию, рейс Лад – Северо-западные баронства…"
"Пассажира Киллингтона, повторяю, пассажира Киллингтона убедительно просят подойти к справочной на нижнем уровне…"
"На второй путь прибывает Блейн. До высадки пассажиров осталось…"
Теперь здесь были только голуби.
Эдди пробрала дрожь.
– Посмотри на эти лица, – пробормотала Сюзанна. – Не знаю, как у тебя, а у меня мороз по коже, честное слово. – Она показала направо. В вышине из мрамора стены выступали вытесанные из камня головы; они пристально всматривались сквозь сумрак в пришельцев – суровые мужчины с резкими чертами палачей, которым их занятие в радость. Семьюдесятью, а то и восьмьюдесятью футами ниже собратьев гранитными черепками и осколками лежали отвалившиеся маски. Те, что уцелели, были покрыты паутиной трещин и кляксами голубиного помета.
– Должно быть, это были Верховные Судьи или вроде того, – Эдди тревожно разглядывал все эти тонкие губы и потрескавшиеся пустые глаза. – Только судьи умеют так глядеть – будто насквозь тебя видят и с потрохами сожрать готовы. Это тебе знающий человек говорит. Ни один из этих костыля хромому крабу не отписал бы.