Кто‑то ударил меня по левой щеке. Сильно.
«Прекратите!» – хотел сказать я, но из моих уст донеслось лишь невнятное бормотание. И собственные слова эхом отдались где‑то в самом темном углу моего сознания. Попробовал открыть глаза. Ощущение возникло такое, словно кто‑то ногой наступил мне на веки. В молочном тумане прямо передо мной вдруг нарисовалось лицо Дермотта Саммерса. Он ударил снова, и меня повело. Я не упал на пол, потому что уже лежал на нем, связанный прочной веревкой.
– Ну вот вы и вернулись в мир живых, – сухо произнес Кейси.
– Но ненадолго, – с усмешкой добавил Дермотт.
Я находился в микроавтобусе в обществе Кейси, Дермотта и водителя. За исключением небольшого половика с жестким ворсом на полу машины не было ничего – лишь покрытый белой краской металл. Окна отсутствовали даже в задних дверях. Только по противоположную сторону от водительского и пассажирского сидений сквозь лобовое стекло виднелась поверхность узкой сельской дороги, участки которой выхватывали из темноты фары. Мы явно оставили уже далеко позади Манхэттен, как и Ренну, Маккана и всю нашу столь внушительную тактическую группу.
– Почти приехали, – сказал занимавший место пассажира Кейси.
– Куда? – спросил я.
– Туда, где мы тебя похороним, – ответил Дермотт.
Он сидел на полу, подложив под себя половик, прислонившись спиной к противоположной от меня стенке микроавтобуса и обхватив колени руками.
– Сегодня ты пропадешь без вести, а завтра тебя включат в городскую статистику.
Справившись с приступом паники, я выдавил:
– Не верю ни одному твоему слову.
– Хочешь – верь, хочешь – нет, но уже скоро ты будешь своим сырым мясом кормить червей.
Я ответил ему жалкой пародией на ухмылку и попробовал на прочность свои путы. Всего в нескольких дюймах от меня сидел убийца Эберса. Ненависть сжигала сердце, но я ничего не мог сделать. Ноги мне стянули какой‑то тряпкой. А веревка, обмотанная вокруг моего туловища и рук, была прикреплена к скобе, торчавшей из стенки машины у меня за спиной. Сделал попытку пошевелить руками, но их тоже намертво прихватили веревкой. Тогда я пальцами ощупал скобу, угол которой неприятно впивался мне в спину, и нашел тонкий кусочек металла с острыми краями, случайно уцелевший внутри скобы. По сути, это был всего лишь крупный заусенец. Они образуются на заводе в процессе штамповки кузова, а потом их никто даже не пытается срезать, потому что их не видно, и они не портят впечатления от готового продукта. Я надавил на заусенец, почувствовал, что он поддался, и принялся сгибать его в обе стороны на излом.
– Он говорит правду, Кейси? – спросил я, пожирая взглядом человека, который распорядился стрелять в Эберса.
– Боюсь, что да.
Первоклассные похитители оказались никудышными лжецами. Они просто хотели нагнать на меня страху, но я‑то давно научился отличать реальную угрозу от блефа.
– У вас концы с концами не сходятся, когда вы пытаетесь врать, – сказал я, продолжая трудиться над кусочком железа и ощущая под пальцами все меньше сопротивления. – Если бы вы хотели меня ликвидировать, то уже сделали бы это. К чему прикладывать столько сил, чтобы похитить Дженни? Зачем брать на себя лишнее убийство женщины из полиции?
– Отвлекающий маневр, – объяснил Кейси. – Нам нужно было заманить вас в Нью‑Йорк.
– Нет, парни. Как говорится, не катит.
Металлический обломок упал мне в ладонь. Он получился размером всего лишь в десятицентовую монету, но с тонкими и острыми краями. Я плотно зажал его между большим и указательным пальцами.
– Вот мы и дома, – вдруг сказал Кейси.
Микроавтобус остановился у кованой решетки ворот с камерами наблюдения, покрытых сверху колючей проволокой. Затейливо украшенные, однако очень прочные ворота явно принадлежали богатому хозяину, дорожившему своим покоем. А по периметру территорию окружала каменная стена высотой в десять футов, тоже обтянутая колючей проволокой.
Водитель ввел код в панель, расположенную под переговорным устройством, и массивные створки медленно разошлись в стороны. Мы въехали внутрь. Участок занимал от десяти до пятнадцати акров и густо зарос лесом. По единственной заасфальтированной извилистой дорожке мы медленно двигались вперед еще полмили. За четвертым поворотом лес поредел, и открылся вид на трехэтажный особняк во французском стиле, где даже на первый взгляд не могло быть меньше двадцати пяти комнат. Безукоризненно сложенный из кирпича фасад дома на фоне просторной, хотя и не идеально ровной лужайки дополняли четыре трубы каминов и белые деревянные ставни на окнах верхнего этажа, которых я насчитал ровно пятнадцать. Справа, частично скрытое деревьями, стояло нечто, напоминавшее коттедж для гостей, а еще дальше в глубине участка темнели смутные очертания более крупных зданий.
Не сразу, но до меня дошел смысл происходившего, и только потому, что мне самому довелось побывать там – в их деревне. Новый приступ страха овладел мной. Я не шевелился и молча смотрел на то, что видел сквозь лобовое стекло. Думаю, мало кто из посторонних проникал сюда, если я вообще не стал первым.
Они соорудили современный эквивалент деревни Сога.
На американской земле!
Глава шестьдесят пятая
Все постройки окружал густой лес – в основном сосны и дубы с обильно разросшимся подлеском. Позади главного дома тоже виднелись деревья, а между ними в лунном свете серебрилась вода. Это была уже Атлантика.
Мне сразу стало ясно, где я. Мы приехали на Лонг‑Айленд, в то место, которое удалось обнаружить Ноде. Только здесь находился не просто особняк, а оживленный японский поселок. Если угодно, еще одна статья экспорта из Японии, но принявшая несоразмерные и пугающие пропорции.
Когда Дермотт отвязал меня, я с трудом поднялся, ощущая слабость и головную боль. Свет прожекторов, подсвечивающих особняк, казался по‑зимнему холодным. А позади освещенного пространства в полутьме мелькали силуэты мужчин и женщин в черных одеждах Соги. Их голоса в моем все еще помутненном наркотиком сознании звучали призрачными шепотами, но доносились с удивительной четкостью.
Они нас переиграли!
Кейси пошел вперед, Дермотт присматривал сзади, и так они провели меня по усыпанной гравием дорожке к ступеням дома. Внутри я оказался сначала в большом, отделанном мрамором холле, через который попал в столь же просторную рабочую комнату, где у одной стены стоял кабинетный рояль, а у противоположной разместились письменный стол и книжный шкаф от пола до потолка. Дермотт продолжал развлекаться, постоянно подталкивая меня тычками в спину. Как только мы вошли в кабинет, он силком усадил меня в кресло перед столом, привязав мои руки сзади к перекладинам спинки тем же способом, каким прежде в магазине закрепил на мне наручники.
Кейси прошептал что‑то на ухо высокому мужчине лет семидесяти. У того был странный цвет лица оттенка апельсинового мармелада, ставший, видимо, результатом увлечения искусственным загаром, и суровые черты: тонкие губы, заостренный подбородок и серовато‑карие глаза, взгляд которых постоянно перемещался, не упуская ничего из виду. Он был в черном японском самуэ с традиционно широкими брюками и укороченным кимоно сверху, подпоясанным в талии.
Дермотт закончил возиться со мной, отступил в сторону и поклонился хозяину.
– Четкая работа, мальчики мои.
Кейси и Дермотт ответили молчаливыми поклонами. Где‑то на ходу они успели прихватить наушники, которые, несомненно, были соединены с передатчиками, скрытыми в их одежде.
– Вы один из Оги? – спросил я вполне почтительным тоном.
Дермотт тут же шагнул ко мне и влепил тяжелую оплеуху.
– Рот будешь открывать, если с тобой заговорят.
– Да, Оги в четырнадцатом поколении, – отозвался старик, чья грудь буквально на глазах раздулась от гордости. – Но мистер Саммерс сделал вам справедливое замечание относительно ваших дурных манер.
Оги говорил по‑английски с заметным акцентом. Причем обращался ко мне с тем же высокомерным пренебрежением в голосе, какое я прежде заметил у Кейси, а в его движениях была та же легкость. Как я понял, это была примета наивысшего совершенства, достигаемого годами тренировок по методам Соги, которой не хватало Дермотту, что, впрочем, не делало его менее опасным противником.
– Я просто высказал предположение, – заметил я.
Дермотт снова занес надо мной руку, но патриарх Соги жестом остановил его. Впрочем, весь этот спектакль не ввел меня в заблуждение. С первой минуты мои манеры были безупречны, но им необходимо было запугать меня. Дермотт ударил меня, не вникая в смысл моих слов, что стало вариацией их обращения со мной при первой встрече в магазине, закончившейся выстрелом в Эберса. И я понимал, что слова мне придется подбирать с особой осторожностью.
– Ваша грубость непростительна, – продолжил Оги.
Дермотт занял позицию рядом Кейси, и теперь оба стояли в шаге позади своего хозяина. У меня за спиной не осталось никого, и никто не мог видеть моих рук. Аккуратно взявшись пальцами за спрятанный обломок металла, я принялся проводить его острым краем поперек веревки.
– Приношу свои извинения. Если я вас чем‑то обидел, то сделал это без злого умысла.
– Извинения приняты, – сказал Оги слишком поспешно, и стало ясно, что ему самому уже наскучила эта бессмысленная игра. – Остается сожалеть, что ваш визит сюда стал результатом принуждения.
– Вы подбросили ту бумагу в «Маленькой Японии». Ее можно было воспринимать почти как пригласительный билет.
Он помрачнел.
– Кандзи оставили в качестве предостережения. Но вы ему не вняли.
– Я понятия не имел, что это такое.
– Зато знал Хара.
– Со мной он своими познаниями не поделился.
– Щедрый гонорар, полученный «Броуди секьюрити», подсказывает, что вы лжете.
– Нисколько. Я просто посчитал, что имею дело с глубоко опечаленным отцом и дедом.
Глаза Оги превратились в узкие щелки, а потом он вдруг разразился злорадным смехом.
– А я вам верю!
Прямой потомок генерала Оги, он держался с величавостью выходца из королевской семьи. Его просто переполняло самодовольство. Вероятно, сам по себе факт, что он командовал собственной частной армией, способствовал повышенной самооценке. Или же он действительно гордился поколениями своих предков, каждый из которых был всего лишь благородных кровей мясником.
– Мне жаль, что вы проявили неуместное рвение, мистер Броуди. При иных обстоятельствах мы могли бы побеседовать с вами об искусстве. У меня в коллекции есть два Клее, три Бранкузи и полдюжины работ Дибенкорна.
Я молчал. Оги хищно всматривался в мое лицо. Глядя на него, я гадал, от чего его кожа приобрела такой странный оттенок.
– За долгие годы, – продолжил главарь Соги, – три или четыре человека сумели проникнуть в наши тайны столь же глубоко, как вы. Еще нескольким удалось побывать в Сога‑джуджо и выжить. Но до сих пор никто не ухитрился совершить и того, и другого. Это поистине подвиг, достойный аплодисментов. Мы не можем не уважать подобных достижений, особенно потому, что нами приложены немалые усилия, чтобы… оставаться в тени. Скрытность действий – насущная необходимость, если мы и дальше хотим продолжать свой путь. Нашим традициям триста лет, но от нас требуется стремление к постоянному совершенствованию. И когда мы сталкиваемся с кем‑то, чьи достижения не менее значимы, для нас дело чести – отдать этому человеку должное. К несчастью, ваши таланты и привели к столь прискорбному концу. Мы сделаем все, чтобы вы приняли смерть с достоинством, как это случалось с вашими предшественниками.
Он снова завел речь об этом. И каким небрежным тоном! Если же только учесть риск, на который они пошли, чтобы похитить Дженни из‑под носа у полиции, его слова казались лишенными логики и смысла. Но стоило ли искать логику, когда на сей раз правдивы были сама интонация Оги, твердая решимость в его голосе, непреклонная суровость в его взгляде?
Опустошенность, которую я впервые познал в тот вечер, когда застрелили Эберса, снова на мгновение овладела мной. Я не боялся встретить смерть. Если бы только речь шла обо мне одном. Но все обстояло иначе. Мне необходимо спасти Дженни. Неужели жизнь моей дочери тоже оборвут эти не знающие пощады люди – Оги и его подручные?
Я продолжил попытки перерезать веревку. Дело шло медленно, но все же продвигалось.
– Что будет с моей дочерью? – спросил я.
– Но вам же уже сказали ключевое слово.
– Мне просто велели отступиться.
– Чего вы не сделали, не так ли? Пошли на риск и потерпели провал. Умейте отвечать за последствия.
– Есть еще Нода и Джордж, – напомнил я.
Пальцами правой руки Оги прикоснулся к левому рукаву своего самуэ. Я сидел низко и под углом к нему, а потому успел разглядеть, как в глубине широкого рукава блеснуло что‑то металлическое.
Оги окинул меня жестким взглядом.
– Да, вы сделали вид, будто отправили своих коллег в Шанхай по другому заданию, чего мы от вас и требовали. Мы перехватили электронную переписку с вашим офисом в Токио и проверили списки пассажиров. На этот рейс действительно были куплены билеты, и двое под их именами взошли на борт. Однако оба оказались в Нью‑Йорке.
Значит, они распознали нашу уловку! Это мне пришло в голову использовать взломанный компьютерный терминал в Токио против Соги, позволив им свободно читать переписку. Но только и эта хитрость оказалась разгадана.
– Вы работаете очень тщательно, – вздохнул я.
– Это наш стиль.
Непостижимым образом Соге удалось проникнуть во все детали нашей операции. Но эффективность имела оборотную сторону, порождая чрезмерную самоуверенность. Между тем человек, который подглядывает в замочную скважину, всегда опасается, что ему видна не вся картина.
– Стиль, достойный похвалы, – задумчиво сказал я.
– Что?
– Тщательность в работе.
– Вы пытаетесь мне что‑то объяснить?
– Только то, что не вы одни просчитываете действия на несколько ходов вперед.
– Если вы стараетесь выиграть время, то не следует понапрасну тратить усилий.
– Нам, к примеру, все известно о «Тек Кью‑Экс».
Оги неожиданно склонился надо мной. В его глазах вспыхнуло любопытство – первый признак реальных эмоций, замеченных мной с момента начала нашей встречи.
– Что вам известно?
– Что это пресловутая вишенка на торте. Главный приз.
Улыбка расползлась по его лицу подобием змеи, бесшумно ползущей по песку пустыни в предвкушении легкой добычи, и я понял, что попал пальцем в небо. Новая ошибка могла обойтись дорого. Я упомянул о фирме «Тек Кью‑Экс», желая показать, что мне и моим коллегам удалось узнать слишком много, чтобы моей смерти оказалось достаточно для сохранения тайны. Его улыбка подсказала, что трюк обернулся против меня.
На самом деле я показал ему, как мало мы знаем.
– Вот почему эта компания стала такой превосходной маскировкой, – проговорил Оги, наслаждаясь каждым словом. – Своей агрессивной манерой вести бизнес Хара разозлил очень многих.
Значит, убийство в «Маленькой Японии» все‑таки было направлено против японского магната, а не в связи с приобретением «Тек Кью‑Экс».
– Маскировка она или нет, но компания будет приносить миллиардную прибыль несколько лет подряд.
– В Японии деньги всегда уступали в значении власти. Уж вам‑то это должно быть прекрасно известно. Как только приобретаешь могущество, получить любые деньги уже несложно по первому требованию.
Будь трижды проклят этот человек, но он прав.
– Значит, «Тек Кью‑Экс» – еще один отвлекающий маневр? Тоже ваша идея?
– Разумеется.
Я же невольно съежился при мысли, что означал для меня его ответ. Сейчас он легко делился со мной самыми важными секретами, а это лишь подтверждало глумливые предсказания Дермотта: мой смертный приговор был утвержден и подписан.
Глава шестьдесят шестая
Я отчаянно искал способ вновь обрести под ногами твердую почву. В сущности, все обстояло предельно просто и даже по‑человечески понятно: Оги не хватало возможности продемонстрировать весь свой творческий гений миру, как не может тайный садомазохист похвалиться своими цепями и кнутами на вечеринке у соседей. Вот почему лидер Соги так охотно и поспешно вставал в позу великого человека перед тем, кто унесет все его тайны в могилу.
– Очень умно, – сказал я, надеясь, что мой голос не выдаст неуверенности, – но вам пришлось расстрелять в «Маленькой Японии» целую семью. И вы наверняка взяли за это поистине огромную плату. Не так уж много людей, способных легко расстаться с подобной суммой. Это или один из самых мощных конкурентов Хары, или некто из правительства, в чьем распоряжении находятся бюджетные деньги. И я почти уверен, что за этим стоят властные структуры.
В глазах Оги блеснули искорки интереса. Я вновь завладел его вниманием и выиграл немного времени.
– Очень интересная догадка. Но какова же цель?
– Когда мы говорим о правительстве, то имеем в виду прежде всего министерства?
– Положим, что так.
Я глубоко вдохнул и собрался с мыслями.
– Случай Хары – особенный, и события в «Маленькой Японии» подтверждают этот вывод. Хара всегда вел себя на редкость умно. И потому чиновники не могли растерзать его империю с помощью бесконечных аудиторских проверок или изменений в законодательстве, как они поступали с другими. Хара вступил бы с ними в открытую борьбу, снискав еще большую популярность в народе. А потому, чтобы устранить его, требовался новый и нестандартный подход.
Оги стоял неподвижно, опершись на край стола, и внимательно слушал, явно наслаждаясь моей речью.
Мелкая сошка из министерства является к Харе, чтобы договориться по «Тек Кью‑Экс», а потом угрожает ему. Затем то же представление повторяется. Пережив шок «Маленькой Японии», Хара в ярости бросается на поиски виновных. Но подозреваемых слишком много, и это буквально сводит его с ума. Потеряв семью, он оказывается не способен покарать убийц, а потому медленно, но неизбежно непримиримый бунтарь встает на путь саморазрушения. Я мог заметить приметы личностного кризиса, когда встречался с ним в Токио, а теперь начал понимать, как и чем это должно было завершиться. Как только он окончательно сорвется, услужливая пресса мгновенно отреагирует серией публикаций о том, что некогда великий Хара превратился в ничтожество.
«Маленькая Япония» стала решающим моментом битвы между невидимыми представителями власти и их непримиримым врагом‑бизнесменом.
– Кровавую расправу в Сан‑Франциско запомнят надолго, – произнес я. – Она стала предупреждением не только для Хары, но и для тех, кто хотел бы в будущем пойти его путем. Вот почему вы оставили свою визитную карточку.
Оги свел ладони вместе, изображая беззвучные аплодисменты.
– У вас получился потрясающий монолог, мистер Броуди. Вы зря растрачивали свой дар в антикварной лавке. Хара действительно представляет собой новый тип флагмана японского бизнеса, который променял древние клановые традиции своего народа на западные ценности, где во главе угла всегда стоит эгоцентризм. Он слишком откровенен и независим. И действует, пренебрегая интересами самой Японии и всем известной корпорации.
– А та целиком находится во власти министерств.
– И это правильно. Япония – маленькая страна. Бюрократам здесь легко контролировать экономику, законодательную деятельность, политиков и простой народ. Они решают, кто может заниматься бизнесом в Японии и кому позволено торговать с Японией. Они контролируют даже ваши сделки. Или вы станете это отрицать?
– Нет, конечно. Я прекрасно осведомлен об их вмешательстве в свои дела.
– Неуклонно возраставшая популярность Хары обозначила для министерств новую тенденцию, которая им встала поперек горла, – продолжил Оги. – Если пустить все на самотек, то можно потерять свою власть. Когда они это осознали, то вышли на нас.
– И на каком уровне это было сделано?
– На самом высоком.
– Значит, за всем этим стоит Юда?
Взгляд Оги застыл, но потом он повторил свой жест с беззвучными хлопками в ладоши.
У меня же перехватило дыхание. Изнутри поднималась горячая волна гнева. Шинго Юда – глава министерства финансов – являлся самым влиятельным чиновником в стране. И он открыто выступал против того, что на его языке называлось «новой эгоистичной и непатриотичной деловой этикой». Именно он был глашатаем «Железного треугольника», отчаянно цеплявшегося за старую клановую систему.
– Есть еще одна вещь, о которой я догадался, – сказал я.
– О чем же?
– Это ведь вы своей рукой написали тот кандзи, который оставили в «Маленькой Японии»?
Оги вдруг замер, и впервые под маской равнодушия ко всему я разглядел ярость. Непростительный промах с моей стороны. Это стало понятно, когда наружу вырвались его неподдельные досада и злость. Взгляд, брошенный на меня Оги, мог в буквальном смысле испепелить.
– Надо было мне прислушаться к Дермотту сразу, как только он предложил устранить вас. Что ж, эту ошибку мы сегодня исправим. Но вы спросили о кандзи. Считайте мой ответ прощальным подарком. Да, я сам вывел иероглиф, а Кейси доставил его на место.
«Кейси доставил его». Зрелый мужчина зарделся, как дитя, словно хозяин только что вознес ему наивысшую из похвал. Боже милостивый! Лишь усилием воли мне удалось скрыть свое отвращение.
– Но ведь кандзи предназначался для глаз японцев?
– Да. Предостережение для тех, кто мог пожелать подражать Харе, когда с ним будет покончено. Мне показалось, будто, оставляя наш фирменный знак, мы ничем не рискуем, поскольку все каналы информации в самой Японии были полностью перекрыты. Но тут появились вы… А теперь, если мы покончили с этим, у нас на сегодня намечено немало других дел.
Его тон не давал мне уже ни проблеска надежды. Но у меня оставался один вопрос:
– Что будет с Дженни?
– Мы, кажется, уже закрыли эту тему. Она умрет.
– Позвольте мне хотя бы увидеться с ней.
– Я мог бы организовать для вас краткую встречу, но в данный момент совершенно не расположен к этому.
Дженни жива!
Я почувствовал облегчение, хотя сознавал, что впадаю в самообман. Мы проиграли. Вчистую. Я попал в плен к врагу, а Ренна и все его тактические подразделения находились далеко отсюда, дожидаясь завтрашнего утра, которого мне уже не суждено увидеть.
– Прощайте, мистер Броуди.
Пальцы Оги по‑крабьи скользнули внутрь рукава. Я услышал легкий металлический звон, а потом из складок его одежды появилась тонкая струна. Пальцами он держался за две деревянные ручки и одним движением натянул серебристую нить до упора.
Проволока… Ручки…
Мне вспомнились слова старого теневого сёгуна, поведавшего нам о своей потере: «Три года назад мой приемный сын, которого я готовил на свое место, был найден убитым на одной из улиц Карюзавы. С перерезанным гарротой горлом».
Теперь я знал, как оборвется моя жизнь. Мысленно повторяя какие‑то невнятные слова прощания с дочерью, я закрыл глаза. И в этот момент мне в последний раз удалось поймать состояние покоя. Сквозь черноту сомкнутых век я почти мог видеть стоявшего передо мной вора. Но отнять у меня главное он уже не мог.
Я был готов к смерти.