Итак, Рим принимает религию, которая больше всего ценит карьеристов, воинов и ораторов. Имперское правление с единолично правящими чудовищами, вроде Калигулы и Нерона, становится просто невозможным. Таких без зазрений совести очень быстро ловят на гладиус собственные же патриции.
После череды переворотов, развала империи и нового объединения, Рим приходит к странному смешению республиканской и имперской форм правления. Республика оказывается неспособна сдерживать мощные центробежные силы, а империю постоянно сотрясают военные перевороты. Поэтому ради выживания народ Рима начинает балансировать где-то между.
В итоге для того, чтобы описать этот новый Рим придется использовать две крайне неблизких, казалось бы, системы — итальянский фашизм при Муссолини и сегунат при самых первых Токугава.
Причем под «фашизмом» я понимаю не столько стереотипный набор, вроде антисемитизма и начищенных сапог, стоящих на горле у всего, что олицетворяет свободу. Речь скорее о фашизме, очень тонко и с неожиданных сторон описанном Умберто Эко, который застал времена Муссолини еще подростком. И главная черта этой политической системы — вовсе не жесткий порядок, как кажется на первый взгляд, а наоборот, хаос и, если угодно, повальное раздолбайство.
Но главное свойство такой системы — шизофренический популизм.
Муссолини пришел к власти как противник монархии и непримиримый борец за идеалы республики. Но, во-первых, он сам стал диктатором, а, во-вторых, поняв, что монархию можно использовать в популистских целях, оставил короля Виктора Эммануила III в качестве своей марионетки. Его величество даже остался формальным главой страны, но не имел вообще никакой власти, кроме символической.
Также Муссолини был ярым атеистом и антиклерикалом, но, опять-таки, придя к власти, тут же сменил курс, заручившись поддержкой Папы Римского и показывая себя на публике эдаким сентиментальным католиком.
То же и в экономике — прибыв в большую политику на платформе левых, в общем-то, идей, он ввел в стране национализацию и некоторые черты плановой экономики. Однако в то же самое время Муссолини в значительной мере поддерживал рыночную экономику в сфере мелкого и среднего бизнеса. Опять же, бряцая оружием и показывая себя лидером-милитаристом, Бенитто умудрился проиграть войну слабой, отвратительно оснащенной, но гордой Эфиопии.
Вот именно эти черты итальянского фашизма кажутся наиболее интересными для того, чтобы привить их Риму из альтернативной истории: шизофрения популистских обещаний, хаос и разгильдяйство под маской порядка. И при этом вся эта система каким-то чудом функционирует и не рушится, не иначе как милостью Митры.
На Японию времен сегуната новая римская империя походит тем, что при реальной власти диктаторов, императорская династия сохраняет невероятный почет и уважение. При этом потомки канонизированного императора Коммода уже давно не имеют никакой силы, помимо символической. Кроме того, вся империя во многом держится на том, что, отвалившись от Рима, тот или иной регион потеряет духовную поддержку почитаемых потомков Коммода, а значит и Митры.