Непосредственной энергии корп. SA. 2184
Патент 41.463960412 Зарег. ТМ
S/N GH 4789 Мод. 2001
Через несколько минут, в течение которых он еще раз осмотрел все множество циферблатов и переключателей, Уэнтик выбрался из‑за машины и вышел на середину камеры. Он смотрел на молчаливую машину. Окружавшая ее аура сдерживаемой мощи и необузданной энергии казалась ему потрясающей.
Он подошел к двери, положил руку на выключатель и еще раз оглядел помещение.
И впервые заметил то, что раньше не бросилось ему в глаза.
В самом центре, придавленный пяткой к бетонному полу лежал окурок самокрутки из черной бумаги.
Глава тринадцатая
На следующее утро Уэнтик поднялся в вертолете, держа путь в Порта‑Велью. Кроме пилота в кабине был Джонс. Остальных людей они оставили в тюрьме на собственное попечение. Если повезет, думал Уэнтик, в течение недели мы все возвратимся в цивилизацию.
Все трое сидели в тесноте прозрачной кабины. Когда солнце стало припекать в полную силу, они сняли верхнюю одежду, оставшись только в рубашках.
Пилот Роббинс поднял машину на высоту шестисот метров и сделал круг над тюрьмой, а затем по команде Уэнтика взял курс в северо‑западном направлении на Порта‑Велью.
С воздуха долина представляла собой то же унылое однообразие, что и на земле; мертвая, неспособная ожить стерня.
Он крикнул Роббинсу, пересиливая грохот двигателя:
– Далеко ли мы от тюрьмы?
Тот пожал плечами.
– Примерно в пяти километрах, сэр.
Уэнтик кивнул головой и посмотрел вперед в направлении полета С этой высоты видимость, вероятно, составляет несколько километров, правда дымка тепловых испарений была достаточно плотной. Вид территории, над которой они летели, разглядеть было трудно; более или менее отчетливо различалась поверхность земли только непосредственно под вертолетом.
В голову пришла новая мысль и Уэнтик удивился, почему не подумал об этом прежде. Можно предполагать, что уже расчищена большая площадь джунглей. Не повлекло ли это за собой долгосрочное воздействие на климат? Насколько он помнил по общеобразовательной школе, эта часть Бразилии была самым влажным местом в мире. Тем не менее дожди над тюрьмой не были затяжными и выпадали либо ночью, либо рано утром (Сегодня перед взлетом пришлось ждать прекращения дождя около часа). Большую часть дня небо было чистым и голубым, солнце пекло нещадно. Изменяет ли отсутствие тропического леса механизм образования облаков и характер дождей?
Даже и помимо этого, чисто физическое уничтожение джунглей в таких размерах выше его понимания.
Чем дальше они удалялись от тюрьмы, а в долине под ними не наблюдалось никаких признаков изменения ее характера, тем более создавалось впечатление, что местом их назначения окажется совсем не то, что хотелось найти Уэнтику.
Джонс коснулся его руки и показал на что‑то внизу за прозрачной оболочкой кабины. Смутно видимые в дымке испарений, на земле лежали четыре строения; они были черного цвета и походили на кубики. Уэнтик вытянул шею, но не смог определить что это такое.
– Что это? – крикнул он.
– Не имею понятия, – ответил Джонс.
Пилот продолжал полет. Уэнтик упорно вглядывался в строения.
– Хотите приземлиться, сэр? – спросил пилот.
– Нет. Продолжайте полет. Просто опустите машину метров на сто пятьдесят.
Пилот выполнял команду и пока вертолет снижался Уэнтик продолжал держать эти объекты в поле зрения. С этой высоты было трудно определить их размеры, но он оценил их ширину метров шесть‑десять, а длину около пятнадцати. Имеют ли они какое‑то отношение к созданию района Планальто?
Они продолжали лететь на той же высоте, температура в кабине медленно поднималась. В ней стало по‑настоящему неприятно сидеть, хотя были открыты все вентиляционные жалюзи и окна. Жар двигателя, находившегося в отсеке позади сидения Уэнтика, усугублял невыносимость пребывания в кабине.
Совершенно внезапно поверхность земли заметно изменилась. Под ними появился кустарник и саванновые травы, а не их стерня. Стали попадаться большие деревья, подлесок становился все более плотным.
Еще через десять минут полета под ними были настоящие джунгли. Уэнтик смотрел на них с чувством бесконечной благодарности. Этот лес враждебен, но он воспринимал его, как контакт с нормальным положением вещей, который был ему совершенно необходим.
– Далеко ли мы теперь от тюрьмы, – спросил Уэнтик Джонса.
– Около тридцати километров, сэр.
– А каково расстояние до Порта‑Велью?
Джонс взглянул на карту, которую дал ему Уэнтик.
– Примерно шестьсот пятьдесят километров, – сказал он.
– Какова дальность полета вертолета?
– Туда мы доберемся, – ответил пилот.
Уэнтик кивнул. Эта машина создавалась скорее для обеспечения вместимости и маневренности, чем дальности полета. Но при полном запасе горючего она способна покрыть восемьсот или даже тысячу километров.
Он снова взглянул на джунгли. Видимо бразильские влажные тропические леса выглядели одинаково во все времена. Так что… относятся ли эти джунгли к тому, что они считают настоящим? Или и здесь они все еще во времени района Планальто? На этот вопрос ответить было невозможно.
– Поднимайтесь выше, – сказал он пилоту.
Роббинс взглянул на него с выражением испуга на лице. Джонс тоже посмотрел на него.
– Подниматься, сэр?
– Вот именно. Насколько способна эта штуковина. У нас достаточно топлива.
Пилот покорно потянул на себя тягу управления и тональность воя компрессора возросла. Машина без усилий стала набирать высоту, задрав нос и теряя скорость, что Уэнтику внезапно показалось забавным. Он поглубже устроился в кресле и стал наблюдать за удалявшейся землей. Детали растительности терялись в дымке восходящих потоков теплого влажного воздуха, превращаясь в сплошной темно‑зеленый ковер.
Пока вертолет набирал высоту, Уэнтик вспомнил эпизод из юности, когда он потратил двухнедельные каникулы на занятия планеризмом над болотистыми равнинами графства Кент. Он соревновался с одним опытным пилотом в высоте полета, чтобы самому разобраться в различии планера и моторного самолета, с пилотированием которого был знаком лучше. Всю вторую половину дня они летали над деревнями, полями и проселочными дорогами. В одном месте встретился восходящий термальный поток над свежевспаханным полем. Воздух буквально кипел в солнечном сиянии и набор высоты проходил без усилий и в полной тишине по широкой спирали. Планер поднялся на три тысячи метров. Покой первого долгого полета и ощущение безраздельной свободы от шума лондонской жизни остались в памяти Уэнтика на долгие годы. И сейчас, поднимаясь ввысь в неудобном и шумном летательном аппарате над чуждой и неприветливой землей, он снова вспомнил об этом.
Джонс спросил, выведя его из задумчивости:
– Для чего вам это понадобилось?
Уэнтик взглянул на него. И промолчал.
Ничего определенного за его приказом в действительности не было. Разве что подсознательное ощущение, что если он сможет забраться достаточно высоко, улететь достаточно далеко, а возможно и достаточно быстро, то каким‑то образом удастся прорваться сквозь невидимый барьер поля, окружавшего тюрьму. Этот барьер отделил его от семьи и работы, от цивилизации и, что наверное и определяет главную боль утраты, от его времени. Потому что сегодня он чувствовал гораздо сильнее, чем прежде, растущую убежденность, что все то, в чем неделями пытался разобраться его рациональный ум, что он ощущал теперь всем своим существом, – непреложный факт.
Он действительно где‑то в будущем.
И по хладнокровном размышлении, и если посмотреть со стороны… это единственный путь возвращения, который ему виделся. Если рациональный подход оказался неудачей, надо действовать иррационально. Забраться на небо и достичь малого. Либо остаться на земле, но не достичь ничего.
– Мы прошли три тысячи метров, сэр! – крикнул пилот.
– Так и будем держать, – ответил Уэнтик.
Это хорошая высота для полета.
* * *
Вертолет снова летел прямым курсом. Уэнтик напряженно смотрел вперед.
Сбоку от него сидел Джонс; казалось, он умирал от скуки. Пилот был настороже, его руки спокойно лежали на тягах управления.
Уэнтик не переставал поглядывать на землю. Они были в воздухе почти полчаса и за все это время он не увидел ни одного признака человеческого жилья. С такой высоты никакие детали в джунглях разглядеть невозможно, но он надеялся заметить поселение, где они могли бы приземлиться.
Вдруг раздался внезапный рев и вертолет качнуло.
Рука пилота крепко вцепилась в рычаг газа и двигатель взревел, затем его грохот уменьшился. Машина выровнялась.
Уэнтик оглядел небо. Что произошло?
Рев появился снова, на этот раз снизу. И Уэнтик заметил его источник.
Из‑под них стремительно вынырнул реактивный самолет, делая вираж вправо и увеличивая скорость. Уэнтик увидел яркий выброс отработанных газов из хвостовиков его двигателей. Но самолет промчался слишком быстро, чтобы успеть разглядеть его тип. И скрылся из виду.
– Вы его узнали? – крикнул Уэнтик Джонсу, который подался вперед; на его лице была тревога.
– Нет. Все произошло слишком быстро.
Самолет приближался снова прямо по встречному курсу. Роббинс не свернул и в последний момент реактивный нырнул под вертолет.
– Ублюдок! – выругался Джонс. – Что это за машина?
– Полагаю, он похож на тот, что сфотографировал Эстаурд.
Реактивный самолет снова сделал вираж и теперь подходил к ним с левого борта. Возникла яркая вспышка и что‑то взорвалось прямо перед вертолетом. Машину встряхнуло взрывной волной и они оказались в горячем облаке дыма, не успев обойти его.
Старый как мир выстрел перед носом. Его недвусмысленное значение… Остановиться.
– Думаю, они хотят, чтобы мы зависли, – сказал Уэнтик пилоту.
– Ладно.
Пилот задрал нос машины и отрегулировал обороты двигателя таким образом, чтобы прекратилось движение вперед.
– Что теперь? – пробормотал Джонс.
– Подождем и посмотрим.
Уэнтик огляделся вокруг, надеясь заметить реактивный самолет, но он снова умчался прочь и его не было видно. Пилот продолжал держать вертолет на месте.
– Вот он! Прямо впереди, – крикнул Джонс.
Уэнтик внезапно заметил самолет, как вспышку золотого света. Он снова шел встречным курсом.
– Продолжайте держать, – сказал он Роббинсу.
Самолет, казалось, летел медленнее, чем прежде. В сотне метров перед вертолетом его нос задрался и струя выхлопных газов вырвалась из пакета реактивных двигателей вертикального взлета, укрепленного под фюзеляжем. Забавно затормозив, машина остановилась перед вертолетом и зависла не более чем в двадцати метрах от кабины.
Взглянув на пилота, Уэнтик понял, что тот весь в поту. Джонс зажмурил глаза.
– Что мне теперь делать, сэр? – спросил Роббинс.
– Будьте готовы к быстрому маневру, – ответил Уэнтик, – но некоторое время продолжайте держаться на месте.
Самолет вертикального взлета медленно перемещался из стороны в сторону перед ними, шум его реактивных двигателей сотрясал прозрачную оболочку кабины. Как и на показанной Эстаурдом фотографии, фонаря кабины этот самолет не имел, но в передней части фюзеляжа заподлицо с его оболочкой были стеклянные панели. За каждой из них он смутно видел фигуру человека.
Почти незаметно реактивный самолет подходил все ближе, а его волнообразные перемещения становились ярче выраженными. Уэнтик нахмурился. Все выглядело так, будто находившиеся в нем люди пытались передать какое‑то сообщение.
Он вгляделся пристальнее, когда самолет подполз совсем близко. Фюзеляж был окрашен блестящей белой краской, треугольные крылья отполированы до металлического блеска. Самолет был не таким уж громадным, вероятно метров двенадцать или пятнадцать. Крылья короткие и притупленные, не более трех метров длиной каждое, хотя простирались они вдоль фюзеляжа не менее, чем на три четверти его длины. На крыльях, казалось, не было никаких подвижных частей, но в остальном их форма выглядела обычной. И все же… было в конструкции самолета что‑то относящееся скорее к его назначению, чем к нему, как летательному аппарату, и это придавало машине вид чего‑то неуловимо чуждого.
Один из людей в самолете поднес ко рту микрофон или какое‑то другое устройство подобного назначения и заговорил. Обе машины находились так близко друг к другу, что Уэнтик отчетливо видел движение губ говорившего.
Он поискал глазами знаки маркировки на бортах самолета, но ничего подобного не обнаружил. Под передней кромкой одного крыла было что‑то написано, однако оно находилось под таким углом, что разобрать было невозможно. На нижней поверхности другого крыла были буквы TZN, нанесенные по трафарету черной краской; на нескольких панелях, расположенных вдоль передней части фюзеляжа, было что‑то, напоминавшее инструкции, но и эти надписи он разобрать не смог.
На машине не было видно оружия; только крыльевые топливные емкости, напоминавшие толстых белых слизней, висели вблизи фюзеляжа.
Нос самолета был менее чем в трех метрах от них, когда он вдруг быстро отодвинулся. Оказавшись метрах в десяти он снова двинулся вперед, помахивая носовой частью, как и прежде. Затем самолет отступил и повторил все снова.
Внезапно Уэнтик понял что им пытаются пресечь путь.
– Думаю, они хотят, чтобы мы вернулись, – закричал он Роббинсу сквозь грохот двигателей двух летательных аппаратов.
– Что? Обратно в тюрьму? – возмутился Джонс.
– Боюсь, что да.
– Но если мы подчинимся, нам не хватит топлива на полет в Порта‑Велью во второй раз.
– Дело рискованное, мы вынуждены подчиниться, – сказал Уэнтик. – В любом случае, не думаю, что у нас будет право выбора сколь‑нибудь долго.
Роббинс рванул тягу и вертолет рухнул вниз и вправо. Он повернул машину на 1800, тогда как самолет вертикального взлета занял позицию выше и позади них.
Вертолет начал долгое пологое снижение в долину к тюрьме, а самолет следовал за ним, соблюдая разумную дистанцию.
* * *
Роббинс приземлил вертолет перед главным входом в тюрьму. Был полдень.
Через три минуты в двадцати метрах от него произвел посадку реактивный самолет вертикального взлета. Уэнтик и два члена его экипажа сидели на стерне в тени вертолета.
Из самолета вышли два человека с громоздкими заплечными газовыми баллонами и в масках. Тяжело ступая, они приблизились к мужчинам под вертолетом и стали разглядывать их.
Тот, что был выше ростом, приподнял маску.
– Этот, – сказал он, указав на Уэнтика.
Второй быстро подошел, держа в руке металлическую трубку. Еще не успев шелохнуться, чтобы оказать сопротивление, Уэнтик увидел струю желтого пара, вырвавшуюся из руки этого человека. Газ был горьким на вкус; он успел вдохнуть немного, прежде чем задержал дыхание. Волна тепла покатилась от затылка, захлестнула голову, лицо, глаза. Быстро теряя сознание, Уэнтик поймал себя на том, что не может оторвать взгляд от сардонически ухмыляющегося лица мужчины, который снял с себя маску.
Это был Масгроув.
Часть II.
Больница
Глава четырнадцатая
Когда Уэнтик пришел в себя, первым импульсом его ощущений был панический страх.
Вокруг темнота, наполненная высоким свистящим шумом.
Он попытался пошевелиться, но тело было стиснуто каким‑то одеянием, позволявшим слегка перекатываться с боку на бок. Рот закрывала резиновая маска, в нее поступал холодный воздух; только его свежая струя помогала противостоять накатывавшейся волне клаустрофобии.
Полный возврат сознания произошел быстро, заметных последствий его потери он почти не чувствовал. Лишь слабая головная боль в верхней лобной части напоминала о едком желтом газе.
В считанные минуты он справился с собой и лежал спокойно. Хотя ход событий вышел из‑под его контроля, он инстинктивно чувствовал, что непосредственная опасность ему не угрожает.
Минут через двадцать вошел мужчина, который принес чашку горячей жидкости. Он поставил ее на пол перед Уэнтиком и отступил к двери, через которую появился.
Уэнтик неистово завертелся и попытался говорить сквозь маску.
Вошедший посмотрел на него, протянул руку за дверь и в помещении включился свет. Уэнтик многозначительно скосил глаза в сторону чашки с едой и снова попытался заговорить.
Мужчина помог ему занять сидячее положение и повозился с какими‑то шнурками за его спиной. Руки освободились. Осмотрев их, Уэнтик понял, что на нем что‑то вроде смирительной рубашки.
Мужчина вышел.
Уэнтик придвинул к себе чашку и освободил рот от резиновой маски. Она соединялась гибкими резиновыми шлангами с двумя газовыми баллонами, которые лежали на полу.
Уэнтик снял маску, вдохнул и нашел воздух своей камеры вполне подходящим для дыхания. Он недоумевал, с какой целью ему надели маску.
Бульон был горячим и отдавал приправами. Казалось, он сделан на мясном экстракте с добавлением мелко шинкованных овощей и хлеба. Вкус оказался непривычным, даже неприятным, но Уэнтик выпил всю чашку за несколько минут и почувствовал себя после этого гораздо лучше.
Выходя, мужчина оставил дверь приоткрытой. Уэнтик поднялся на ноги и вышел за дверь. Он оказался в помещении, оборудованном двумя койками, умывальником и кухонной плитой. Свистящий шум здесь был потише.
В центре помещения на полу лежали уже знакомые газовые баллоны, а на одной из коек – Масгроув.
Уэнтик подошел и посмотрел на него.
Тот был в смирительной рубашке, на лице – дыхательная маска. Масгроув поднял на Уэнтика взгляд, в глазах не было интереса.
Уэнтик собрался было снять с него маску, но как раз в этот момент в дверь дальнего конца камеры вошел уже знакомый ему мужчина.
– Вернитесь в свою каюту, – сказал он, едва переступив порог.
Уэнтик взглянул на него.
– Почему Масгроув связан? – спросил он.
– Так лучше для него. Теперь уходите.
Уэнтик еще раз посмотрел на Масгроува, затем медленно вышел. Он преднамеренно оставил дверь открытой и наблюдал за тем, как мужчина проверял резиновые тесемки, которыми маска удерживалась на лице Масгроува. Убедившись, что Уэнтик их не трогал, он вернулся туда, откуда появился.
Как только дверь открылась и снова закрылась, Уэнтик отправился заглянуть за нее и его подозрения подтвердились. Это была кабина самолета.
Он на том реактивном, который задержал их вертолет.
А это означало, что из тюрьмы его забрали. Их с Масгроувом везут вместе, хотя где был этот человек и почему появился в тюрьме вместе с пилотом самолета оставалось загадкой.
За те несколько коротких секунд, когда он видел Масгроува возле вертолета, ему показалось, что тот работал с пилотом в паре. Теперь же Масгроув в смирительной рубашке, такой же пленник, как и он.
Произошло едва различимое на слух изменение тона свистящего шума. Оно было настолько незначительным, что Уэнтик засомневался, не показалось ли ему. Он предположил, что двигатель расположен непосредственно за переборкой. Его поразило обилие свободного пространства внутри самолета по сравнению с тем, что можно было представить по его внешнему виду.
Из спрятанного где‑то динамика послышался надтреснутый голос.
– Приготовиться к посадке. Принять меры предосторожности.
Уэнтик огляделся и увидел несколько ременных петель, свисавших с переборки. Он подошел к одной паре, сунул в ремни руки и почувствовал, что они автоматически притянули его плечи к переборке. Упираясь ногами в пол, он вовсе не был уверен, что этого достаточно, чтобы обезопасить себя во время приземления.
Характер свиста двигателей почти тут же снова изменился, их шум наполнил отсек. Передняя часть самолета поднялась и Уэнтик ощутил его переменно‑наступательное движение. Вероятно машине выполняла такой же маневр, как и во время остановки в воздухе перед вертолетом. У него засосало под ложечкой, когда он почувствовал падение и понял, что на борту такого самолета привязываться должны все. Самолет еще дважды выполнил прицеливание, затем Уэнтик услыхал комбинацию двух шумов: свист двигателей на новой, более резкой ноте и дребезжащий скрип, напоминавший тот, что издают корабельные якорные цепи.
Еще через три минуты самолет двинулся вбок, его нос внезапно опустился и шум двигателей стал стихать, пока не прекратился вовсе.
Уэнтик остался стоять там, где был, не очень понимая, что должен делать.
Он вынул руки из страховочных ремней и попытался стянуть с себя стеснявшую движения одежду. Хотя пальцы были свободны, жесткая ткань позволяла завести руки за спину только под одним углом. Как он ни старался, дотянуться до завязок корсета ему не удавалось. Поборовшись со смирительной рубашкой минут пять, он бросил попытки.
Наступившая тишина ставила его в тупик. Почему за ним не приходят?
Подождав еще несколько минут, Уэнтик снова направился в соседний отсек. Масгроув все еще лежал там, его глаза были закрыты.
Уэнтик подошел и снял с него резиновую маску.
Мужчина открыл глаза.
– Уэнтик! – сказал он.
– Вы в порядке?
Лицо Масгроува было покрыто липким слоем грязи, смешавшейся с потом. Он закрыл глаза и открыл их снова.
– Все хорошо. Мы приземлились?
– Да. Где мы, Масгроув?
– Не знаю. – Он сел и поймал Уэнтика за руку. – Послушайте, вы должны вытащить меня отсюда. Я привел их к вам только потому, что меня заставили. Нам надо бежать вместе.
Уэнтик смотрел на него с сомнением. Его неуверенность в душевном здравии Масгроува выросла не без очевидных оснований верить чему бы то ни было, кроме того, что перед ним умалишенный. Лежавший в смирительной рубашке мужчина представлял жалкое зрелище.
Это мешало Уэнтику понять, почему связавшие его люди надели на него такую же смирительную рубашку, как и на Масгроува.
– Прежде чем попытаемся сбежать, давайте разберемся, где мы, – сказал он.
Уэнтик прошел в конец отсека. Дверь была закрыта, и он медленно приоткрыл ее. Кабина пуста.
Солнце ярко сияло за одним из больших боковых окон, освещая ряд циферблатов и приборов. Возле каждого окна‑экрана было по два мягких кресла и рычаги управления. Уэнтик окинул взглядом приборы, но они мало что говорили ему.
В полу кабины был большой металлический люк, крышку которого оставили открытой. К земле вела короткая стремянка. Уэнтик встал на колени, с трудом согнувшись в неудобном смирительном одеянии, и посмотрел, нет ли кого‑нибудь поблизости. Никого не было.
Поднявшись на ноги, он поглядел в окно и увидел, что самолет приземлился на гладь бетона. По соседству стояло еще несколько самолетов разных размеров и явно разного назначения.
Не было сомнения, это аэропорт.
Он вернулся к люку и полез вниз по стремянке.
* * *
Солнце садилось за низкими холмами на горизонте, его красновато‑оранжевый цвет говорил о насыщенности атмосферы промышленными выбросами. Через несколько минут должно было стемнеть. Уэнтик оглядел аэропорт, пытаясь разобраться в многообразии окружавших его форм и цветов.
На бетонном поле находилось два или три десятка самолетов, что свидетельствовало об интенсивности воздушного движения через этот аэропорт, хотя он и был на удивление небольшим. Если, как он и предполагал, все эти самолеты вертикального взлета‑посадки, то подобное отклонение от обычных размеров вполне объяснимо. Десятки людей сновали мимо его самолета, но ни один не обращал на него внимания.
Примерно в пятистах метров от того места, где он стоял, возвышалось двадцатиэтажное здание аэровокзала. На его фасаде было написано:
САН‑ПАУЛУ
Так вот где он. В одном из крупнейших городов Бразилии, насколько он помнил. Наверное уже в сотый раз Уэнтик пожалел, что знает о Бразилии мало.
Он озирался, недоумевая, что же ему делать дальше, когда по глади бетона подкатило неведомое ему транспортное средство и остановилось в нескольких метрах от него. Из машины вышли двое мужчин.
Они двинулись прямо к нему.
– Вы только что оттуда? – спросил один из них, кивнув в сторону самолета.
– Да, – ответил Уэнтик.
– Прекрасно. Забирайтесь в машину.
Они повернули обратно и Уэнтик последовал за ними, с любопытством разглядывая их транспорт. Впереди было два сидения для водителя и его напарника, а позади простая мягкая скамейка, которая могла, по‑видимому, использоваться и как сидение, и в качестве койки.
Машина не имела верха.
– Вы хотите, чтобы я залез туда? – спросил он.
– Это именно для вас. Вы не кажетесь мне очень больным. Лежать вам необязательно.
– Что это такое, скорая помощь?
– Именно. Мы можем поднять затемнение, если вам так удобнее.
Он что‑то включил на приборной доске и тут же вся задняя часть машины окуталась бледно‑голубым овальным коконом, который, казалось, материализовался из молекул воздуха. Уэнтик потрогал его стенку рукой. Она была мягкой.
Он забрался в машину и сел на заднее сидение ближе к борту, как посоветовал говоривший с ним мужчина. Через кокон все прекрасно видно. Его назначение было очевидным: обеспечивать уединение тому, кто этого требовал, и не лишать его возможности видеть происходящее снаружи.
Транспортное средство тронулось, шума мотора не было слышно. Пока они ехали к зданию вокзала, реактивный самолет на дальнем конце летного поля запустил двигатель и окрестность потонула в его грохоте. Через несколько секунд самолет взлетел, вертикально поднимаясь в небо и унося с собой шум и столб огня.
Когда все стихло, они уже покинули территорию аэропорта и ехали по узкой улице. С момента выхода из самолета Уэнтика не покидало странное ощущение и теперь он понял в чем дело.
Люди.
Впервые за многие недели его окружало больше людей, чем он мог сосчитать. Еще перед тем, как покинуть антарктическую станцию, он находился в тесном, очень ограниченном обществе, где каждое лицо было знакомо. Теперь же Уэнтик видел тысячи человеческих существ, разодетых в цветные одежды самых разных оттенков. По узким тротуарам они двигались плотными толпами. Перед машиной перебегали улицу дети. И женщины.
Уэнтик вдруг понял, что он очень давно не видел ни одной женщины.
Машина скорой помощи была вынуждена снизить скорость, потому что толпам людей стало не хватать тротуаров. Они проезжали сквозь что‑то напоминавшее рынок с открытыми ларьками, заваленными фруктами и овощами, хлебом, вином, какими‑то неопределенными предметами в блестящем металле и цветной пластмассе. Хозяева закрывали ларьки и перегружали товары в стоявшие рядом грузовики. Приближалась ночь.
На стенах зданий вспыхивали рекламные знаки, по яркости напоминавшие неоновые. Глядя вперед поверх голов сидевших впереди мужчин, Уэнтик видел улицу, словно просеку в лесу цвета. Его глаза, привыкшие к блеклому однообразию тюрьмы и долины, простой смене света и тьмы, видели эти знаки не как отдельные вспышки света, а словно картину в калейдоскопе.
Но стоило ему взглянуть на любой отдельный знак, его необычность сразу же становилась очевидной.
Здесь знак изображал букет цветов, там лицо. Упрощенные изображения ножниц, женской головки, рыбы, раскрытой книги. Нигде не было ни одного слова.
Мало‑помалу улица становилась более широкой и машина увеличила скорость. Теперь здания не стояли слишком близко друг к другу, их архитектура стала более приятной глазу. Солнце исчезло, оставив на небе веер переливчатого разнообразия цветов. В окнах зданий вспыхнул свет и Уэнтик, не сомневавшийся в очередном обновлении своего заключения, теперь в коконе машины скорой помощи, почувствовал изолированность от людей этого города. Они занимались своими повседневными делами: просто жили, отдыхали, влюблялись и занимались любовью. Но он не был их частью; чужак в смирительной рубашке, которого везут по темным улицам неизвестно куда.
Здания снова стали собираться в гроздья и машина немного сбавила скорость. Цветных знаков не стало видно. Машина свернула с главной дороге и ехала теперь по нешироким улицам, где кварталы высоких домов устремляли в небо сиявшие светом окна.
Уэнтик разглядывал все с интересом, прекрасно понимая, что только несколько минут отделяют его от тюрьмы.
Внезапно машина притормозила и свернула во двор длинного здания. Яркие дуговые лампы освещали дорогу к его заднему подъезду. Когда они остановились, все вокруг было залито потоками света. Двое мужчин выпрыгнули из машины одновременно и свет, казалось, засиял еще ярче. Только тогда Уэнтик понял, что голубой кокон исчез.
Он выбрался из машины и мужчины взяли его под руки, крепко вцепившись в ремни, пришитые к его одеянию позади трехглавых мышц плеч.
Обессиленного Уэнтика эти люди почти несли, поднимая по лестничному пролету, потом повели по крытому кафелем вестибюлю, громко топая сапогами.
Не дав возможности насладиться сценой вестибюля – он лишь бросил безумный взгляд на толпу людей; одни стояли, другие сидели, но все, похоже, чего‑то ждали, – они втащили его в коридор.
Пройдя только половину коридора, они впихнули его в лифт, Уэнтик заметил, что считал этажи. Лифт остановился на седьмом.
Его снова повели по коридору, затем через ряд помещений и еще по одному проходу. Наконец для него открыли дверь и позволили войти.
Один из мужчин расстегнул застежку на его шее и смирительное одеяние свалилось вперед на пол. Уэнтик инстинктивно напряг мышцы плеч и повернулся кругом. Он поднял взгляд на доставивших его людей.
– Где я? – спросил он.
Один из них достал из кармана потрепанную карточку и стал читать.
– Вы в Сан‑Паулу. – Голос был монотонным. – Это больница. Устраивайтесь поудобнее, спите как можно больше и выполняйте все, что требует медицинский персонал. Здесь есть сиделка, которая в любой момент готова присмотреть за вами.
Он засунул карточку в карман и оба мужчины направились к двери.
– И не пытайтесь улизнуть, – сказал второй. – Это вам все равно не удастся.
Дверь закрылась и Уэнтик услыхал щелчок запиравшегося замка. Мужчины удалились по коридору.
Он оглядел помещение.
Светлое и приятно украшенное. Кровать – с простынями, как сразу заметил Уэнтик, – полка книг, умывальник с мылом и полотенцем, платяной шкаф, письменный стол и кресло. На постели лежала приготовленная для него смена одежды. По сравнению с тем, к чему он привык за последние несколько недель, это была роскошь.
Спустя десять минут, когда он уже умылся и облачился в больничную одежду – серую облегающую тенниску и бесшовные, свободно сидевшие на нем брюки, тоже серые – в голову пришли две беспокойные мысли.
Во‑первых, если он в Бразилии, почему еще не встретил ни одного урожденного бразильца? Все люди, которых он видел в аэропорту, на улицах и в больнице явно европейского происхождения.
Вторая мысль была более личного свойства: с какой целью стены этой палаты обиты упругим материалом?
Глава пятнадцатая
Еще через час Уэнтик лежал поверх покрывала, слушая нежную музыку из спрятанного где‑то над дверью репродуктора и смотрел фильм о детях, которые весело играли на лугу под голубым небом. Забавная параллель между его нынешним положением и первыми днями пребывания в тюрьме, что‑то неуловимо рознившее эти два момента его жизни оставляли его в состоянии легкого замешательства.
Его навестил молодой доктор и задавал вопросы, которые в полном смысле слова не имели к Уэнтику никакого отношения.
Вероятнее всего и ответы на них доктор воспринимал соответственно.
Далее последовал поверхностный медицинский осмотр и затем его оставили в покое.
Насколько он мог судить, произошла ошибка в установлении его личности. Доктор явно принимал Уэнтика за кого‑то другого, хотя неясно за кого. Часть обследования представляла собой простые ассоциативные тесты и его ответы явно удивляли доктора.
В конце обследования Уэнтик спросил:
– Зачем вы меня сюда поместили?
– Для реабилитации.
– Надолго ли?
– Пока не поправитесь, – ответил доктор. – Звоните сиделке, если вам что‑то понадобится. Завтра утром я навещу вас снова.
Когда он ушел, дверь оставалась незапертой и Уэнтик немного приоткрыл ее. В коридоре стоял стол, а застекленная временная перегородка очень удобно превращала торец коридора в своеобразную приемную перед его палатой. За столом была медсестра в белой униформе. Доктор остановился возле стола и обменялся с ней несколькими словами. Хотя Уэнтик до предела напрягал слух, большую часть разговора ему подслушать не удалось.
Однако до него донеслось произнесенное доктором имя Масгроув.
Когда доктор ушел, Уэнтик еще несколько секунд понаблюдал за работой сиделки. Склонившись над столом, она что‑то писала, не догадываясь, что он за ней подглядывает. Медсестра была молода и на взгляд изголодавшегося по женским прелестям Уэнтика очень привлекательна. В конце концов, сообразив, что обуревают его далеко не добрые мысли, он тихо прикрыл дверь и вернулся в постель.
Прошло несколько минут, освещение само собой потухло и начался фильм.
Он был совершенно безобидным, вроде лекции с диапозитивами без комментариев. Сцены очень просты: широкие белые пляжи с накатывавшейся на них прибойной волной; высокие горы в мантии темно‑зеленых деревьев, упирающиеся в белые облака; мужские и женские лица; играющие дети; пасущиеся животные; дымящиеся заводские трубы.
И все это в сопровождении бесцветной, безобидной музыки, наполнявшей палату.
Фильм шел целый час; свет снова стал ярким, музыка смолкла и открылась дверь. Вошла сиделка.
– Раздевайтесь, пожалуйста, мистер Масгроув? – сказала она.
– Масгроув?
– Раздевайтесь. А я принесу вам кое‑что выпить перед сном.
Она вышла, прежде чем Уэнтик успел что‑нибудь сказать.
Медсестра назвала его Масгроувом. Они действительно принимают его за этого человека? Он покопался в памяти и вспомнил, что выбравшись из самолета, не разговаривал ни с кем, кроме людей из машины скорой помощи. Если они получили команду забрать мужчину из самолета – а на нем и Масгроуве была одинаковая одежда и даже смирительные рубашки, – то ошибка в установлении личности вполне могла произойти.
В таком случае с ним, очевидно, обходятся так, как предусмотрено для человека в положении Масгроува, а не его. Столь незамедлительное обеспечение удобствами раскрывает ему этого человека еще с одной стороны.
Когда сиделка вернулась с кружкой горячего чая, он спросил ее:
– Кто я по‑вашему, медсестра?
Она поставила чай и поправила его постель.
– Выпейте чай, мистер Масгроув, и ложитесь спать.
– Вы не ответили на мой вопрос.
Она улыбнулась ему и сердце Уэнтика забилось чаще.
– Спите. Доктор навестит вас утром.
Она направилась к двери и вышла. Уэнтик высунул ноги из‑под одеяла и решил воспользоваться своим недавним открытием: дверь открывается бесшумно. Он стал подглядывать. Боже, как хороша!
Она подняла взгляд и улыбнулась.
– Я сказала, спите, мистер Масгроув.
Он быстро закрыл дверь.
Казалось, теперь совсем неважно за кого она его принимает. Уэнтик забрался в постель, выпил чай, как только он достаточно остыл, и в считанные минуты заснул.
* * *
Рациональность – одна из составляющих человеческого мышления, которая отличает человека от всех других приматов. В любых конкретных обстоятельствах человек способен использовать имеющуюся в его распоряжении информацию для создания гипотез, работоспособность или неработоспособность которых он рано или поздно установит. Именно эта сила мыслительного процесса, подкрепленная опытом, проложила ему путь от открытия огня в мертвой древесине до обнаружения руд расщепляющихся металлов в мертвой к<