Помни, Людка: Сблядуешь – убью,
Я тебе говорю это прямо, но честно!
Если ж будешь верна, то наколку набью,
С твоим именем в области чресла!
К семнадцати годам я понял, что любое творчество нуждается в раскрутке. Пораскинув зачатками мозга, я решил привлечь внимание к своей странице акцией по бесплатной раздаче книг. На предложение откликнулись три патлатых студента аграрного колледжа, интересующиеся преимущественно Шолоховым, и Марина, сбившаяся с ног в поисках «Процесса» Кафки. Последняя бесцеремонно написала мне следующее: «Киса, за такие книжки можно и в попку дать!». В ответ я предложил ей ознакомиться с моим творчеством…
Итогом пятиминутной переписки послужил договор о том, что завтра мы с Кафкой придём навестить её в пять часов вечера. Я, рассчитывая на бонус в виде рта, решил перестраховаться, и взял все три романа в одном издании, размером с могильную плиту. Застал я её, лежащей на диване и смотрящей в потолок. На меня она даже не взглянула. В комнате царило неловкое молчание, и я чувствовал острую необходимость его нарушить. Собравшись с духом и скомкав пальцы в кулаки так, что ногти впились в ладони я спросил.
- Чем займёмся, чтоб время убить?
- Не знаю, - Ответила она, всё так же глядя на облупленную штукатурку потолка, - Предложения?
- Могу тебя трахнуть, - Сказал я будничным тоном, которым предлагают круассан к завтраку.
- Да запросто.
Я спросил у неё, занималась ли она этим раньше, опустив подробности, что я – ни разу. Она ответила, что довольно часто, в том числе, со своим старшим братом. Мне вдруг захотелось швырнуть Кафку на пол и бежать оттуда со всех ног, ни разу не оглянувшись, но она уже стянула шортики до колен, являя миру розовое кружевное исподнее. Соблазн был слишком велик. Борясь со смущением, я выполнил на себе то, что медики называют массажем лимфоузлов, и закусив нижнюю губу, подошёл к дивану. Пальцы не слушались. Мне казалось, что штаны я расстегивал целую вечность. Земля кружила вокруг Солнца меньше, чем я выбирал, с какого бока подойти. В итоге, я небрежно перевернул её, как мешок картошки, и шлёпнулся сверху. Пыхтя и отдувая чёлку со лба, я вслепую тыкал туда, где по моим подозрениям у девчонок расположена пизда, но ничего не происходило. Когда я уже собрался на всё плюнуть и пойти покурить, она повернула курчавую гриву, и объяснила, что сначала её нужно везде потрогать и поцеловать.
- А, ну да, - Ответил я, хихикая как идиот, - Че-то из головы вылетело.
Она вновь перевернулась на спину, и мы стали целоваться. Спустя какое-то время, я-таки вычислил координаты пизды, которую тут же начал тереть с таким усердием, будто оттуда покажется джин, исполняющий желания. Она тихо стонала, а я уже чувствовал себя настоящим сексуальным маньяком. Внутренний голос страсти подсказывал мне, что сейчас тот самый момент, когда следует что-то сказать.
- Тебе нравится, детка?
- Не царапай, идиот. Мне больно.
Я тискал сиськи и потел как конь. Было прикольно. Иногда, прикусывал ей губу, давая понять, что я кое-что понимаю в страсти. Короче говоря, всё шло своим чередом, и я успел немного успокоиться, прежде чем предпринять роковой манёвр. К моему искреннему удивлению, спустя десять минут, мой хорёк достиг цели даже без рук. Юркнул в берлогу с той же лёгкостью, с которой десертный нож разделяет брикет сливочного масла. «Зашибись!» - Только и успел я подумать, прежде чем запрудить ей всё брюхо маленькими Валерками.
Вопрос к Вам, дорогие знатоки науки: что послужило причиной развития гуманитарных наук? Правильно! Человеческая ничтожность. Мы прибегаем к науке, поставленные перед неоспоримыми фактами своей несостоятельности. Психология растолковывает нам, что человек вспахавший вены лезвием лопаты не слабак, а индивид хрупкой душевной организации. Политология оправдывает никчемные государства, величая их странами третьего мира, что звучит даже гордо. И вот я, глядя по сторонам и ища оправдания или смягчения своей оплошности вдруг вспомнил о философии.
- Слышала о диалектике Гегеля? – Спросил я, чувствуя, как краска заливает лицо.
Она посмотрела на меня снизу-вверх так, будто я только что убил её родителей и пустил их смердящие туши на фрикадельки. Ситуация явно приобретала черты трагикомедии с поправкой на абсурдизм моего друга, Франца Кафки.
- Короче, - Начал я воодушевлённо, - Есть такой закон, о переходе количественных изменений в качественные. Говоря на языке сексологии, пять раз по две минуты в качественном эквиваленте равняются одному полноценному.
- И?
- Попробуем?
- Только если ты пообещаешь не писать об этом в своих рассказах.
- Обещаю, - Ответил я, улыбаясь.
Так или иначе, даже если у Андрюхи не было даже такого секса, он был нашим корешем, куда ж от него денешься. Наверно, все проявления его странности происходили от недостатка внимания и низкой самооценки, в остальном же, Цветок был неплохим парнем. Мне он особенно нравился тем, что каждый мой рассказ читал первым. Его это даже несколько вдохновляло. Иногда он обращался ко мне с какими-то бредовыми идеями, или просьбой написать что-нибудь про него.
- Валера, - Говорил он, - Вот смотри. Я анекдот нашёл. Исключительно, как говорится, литературного содержания. Сможешь себе куда-нибудь вставить.
- А ну-ка!
- Да! Знаешь, только если ты его будешь использовать, пусть это скажет мой персонаж!
- Замётано, Цветок. Давай уже, не тяни кота за яйца.
- Валер, как умирают звёзды?
- Как?
- В основном от передоза.
- Не смешно!
- Да это ж про тебя, братан! Нет, ну подумай и обыграй это хорошенечко, чтоб со вкусом!
Цветок был здоров и плечист. Когда я впервые увидел его в университетской курилке, я подумал, что эта стать не может оставить женщин равнодушными. Он был как живое и ходячее изваяние Маяковского. Только Маяковский был гением, а Цветок – идиотом. Оба, кстати говоря, общепризнанными. Раздражал меня Андрей, скорее, не своей тупостью, а неверием в существование Даши. Мы часто спорили об этом.
- Валера, я тебе друг?
- Ты мне брат.
- Ну так вот. Скажи мне честно, как брат брату. Вся вот эта суета с Дашей – это же про Машу. Только чтоб никто не узнал типа?
- Нет, Цветок, - Говорю, - Вся вот эта суета с Дашей – про Дашу.
- То есть, в мире есть реально какая-то Даша?
- Бинго, Цветок.
- И ты, засранец, пишешь про Машу, и ссышь в уши Даше, что это про неё. Ну да, идеальный план! Ты ж назвал её не Машей, а Дашей!
- Цветок, - Я истерично закатывал глаза, - Нет! Нет! И ещё раз нет!
- Да, бля, признайся братану. Я тебя даже ещё больше уважать стану. Это ж как ты лихо всё обставил! Гений – он и в Томске гений!
Я заводился настолько, что показывал ему все страницы Даши в социальных сетях. Тот лишь отмахивался и улюлюкал.
- Кончай парить. Я её уже видел. Не поверю я, что у тебя к ней любовь.
- Почему?
- Бля. Ты точно её страницу внимательно рассмотрел? Там же ногтей больше, чем её.
- Ну и что?
- Как что? И вообще. Что это за прикол? Телки, которые делают ногти – странные.
- Пускай.
- Что пускай? Любишь странности?
- Да.
- Значит, любишь эту Дашу?
- Да, Цветок! Боже, да! Что тебе ещё от меня надо?
- Даже если она ебанутая?
- Даже если она пойдет голосовать в костюме покемона с каучуковым членом!
- Братан…
- Цветок, уйди с глаз моих, пожалуйста, - Говорил я, откидываясь на спинку кресла.
- Хорошо! – Он уходил, и останавливаясь в дверном проёме, неизменно оборачивался и говорил следующее, - Я за тобой присмотрю, сучий сердцеед!
Накануне дня всех влюбленных он зашёл к нам, заговорщически улыбаясь, и положил передо мной на стол букет из двадцати девяти роз.
- Цветок, я тебя, конечно, тоже люблю, но не стоило.
- Братан, - Говорил он, потирая ладони, - Доверься мне. Я придумал формальную авантюру!
- Цветок, ради всего святого, избавь меня от своих авантюр.
- Сначала выслушай, потом рыло вороти! Я ж по-братски, со всей душой!
- Слушаю.
- Я, как человек, в особо рыбные дни имеющий до семи сучек в сутки неподдельно знаю одно: тёлки любят неожиданности.
- Так.
- Ты же красивый парень. Ещё и поэт, все дела. Она вот сейчас вечерами читает твои рассказики и понимает, кого потеряла.
- Цветок, - Говорю, - Она, меня бросила, сразу после того, как поняла, кого она нашла.
- Да нет, ты опять не врубаешь!
- Цветочек, родной, - В беседу вступил Антон, лежащий на кровати, - Оставь Валеру в покое.
- Да вы чего, друзья? Совсем что ли того? Вспомните, какое между ними было пламя! Открытый огонь!
- Ага, - Откликнулся Антон, - Огонь его погребального костра.
- Слушайте, черти! – Выходил из себя Андрей, - Я тут пробил через знакомых. По четвергам она ходит на приём в частную больничку, которой заведует мой пахан.
- И что? – Скептически спросил Антон.
- А только представьте! Я в четверг позабочусь о свободной палате так, чтоб она была по пути. Мы, натурально, значит, кладём туда писателя. Делаем ему внушительный макияж, как будто он без пяти минут в гостях у Курта Кобейна, и всё на мази!
- Что на мази-то?
- Ну, представь, проходит такая Машка мимо, и видит, как её любимый в лихорадке борется со смертью. Вокруг, для пущей убедительности, на серьёзных щах суетятся врачи. Воду из-под крана ему в жопу вкалывают. Градусник ректально ставят…
- Ректально, говоришь…
- Да! Это тоже для убедительности, будто ты уже рук не чувствуешь. И тут выхожу я, значит, и сталкиваясь с ней, говорю: «Не уберегли. Ничем помочь не смогли…» И начинаю натурально рыдать. Она, естественно, спросит: «Что же случилось?». И тут я заряжаю: «На заводе нассал на оголенный кабель под напряжением, Тысяча вольт…».
Мы с Антоном рассмеялись.
- А че смеётесь? Валер, это как с картинки! Прям про тебя! Ну так вот. Дальше, она заходит типа проститься, а врачи перед ней расступаются, образуя живой коридор. Она подходит, значит, к тебе и плачет. И тут ты открываешь глаза, резко достаешь мой букет, и кидаешь ей прям в морду! А живой коридор из врачей дружно скандирует: «МАША – ЭТО ДАША! МАША – ЭТО ДАША!» И ты протяжно пропоешь: «Даша – это ты», указывая на неё пальцем как Энрике Иглесиас.
- Ага, и дальше что?
- Ну а дальше вы, как водится, едете на пленэр на белой ниве. Делаете там маленьких хохлотатар, и назначаете меня крёстным отцом.
- А если по-мусульмански крестить будем?
- Я не гордый! Могу и басурманским папой быть. Ну что, как план?
- Цветок, - начал я, силясь подавить приступы хохота, - Цветочек, родной.
- Ну, скажи уже что-нибудь!
- Тебе кто-нибудь говорил, что ты тупой?
- Да пошли вы в жопу!
Весь вечер он не выходил из своей комнаты. Наверно, обиделся. Перед сном я зашёл к нему, и предложил дополнить букет до тридцати, и обвязать траурной ленточкой, если ему так важно, чтоб я подарил Маше цветы.
- Вот, Валер, все думают, что это ты умный, а я глупый! Но это ты! Ты тут самый глупый, просто пишешь красиво!
- Может быть, брат! Всё может быть! – Я обнял его и поцеловал в висок, - Спи! И не обижайся!
На следующее утро Цветок пришёл к нам и уселся на мою кровать. Не сказал ни слова. По лицу было видно, что он ещё дуется. В знак протеста он начал при всех давить огромный прыщ на носу. Гной белым червячком вылезал из-под воспаленной кожи. Цветок улыбнулся, смахнул гной на палец, и обмазал об футболку Антона.
- Господи, спаси нас от этого идиота, - Сказал Антон, цокнув языком.
- Не поминай Имя Господне всуе, - Холодным голосом ответил Цветок, - Лучше его маму.
- Дева, ебать тебя в рот, Мария! Забери от нас этого баклана!
- Вот! Гораздо лучше!
В комнату вошёл Гриша, раскрасневшийся от мороза. Он долго отряхивал снег с ботинок и обаятельно матерился, ругая ветер, попортивший прическу. Наконец, вместо приветствия он заявил.
- Братва, две новости!
- Валяй!
- Снизу предлагают бесплатно провериться на СПИД.
- Желание имеешь? – Спросил я, протягивая Грише руку.
- Желание бешенное. Опасения тоже.
- А вторая? – Спросил Антон.
- Тут какая-то заморская пизда в хату заезжает. Снизу банкет с фуа-грой и спаржей в честь её хозяйки.
- Че в натуре? – Спросил Цветок.
- Нет, конечно. Че, дебил?
- Жаль.
- Нет, ну пизда-то есть. Только гуся нет, и спаржи…
- Давайте посмотрим? – Предложил я, и мы пошли.
К нашему скромному обиталищу пожаловала студентка по обмену из далёкой Франции. Пышности приёма могла бы позавидовать сама Анна Австрийская: настолько всё было патетично и помпезно. Заведующий общежитием, моложавый мудозвон, по имени Энтони Соснин произнёс торжественную речь о дружбе народов и русской гостеприимности. Кастелянша пустила скупую слезу радости того, что диаспору иностранцев увенчал столь изысканный алмаз. Замучалась, - Говорит, - Натерпелась, с этими черномазыми. А тут, какая стать, какая грациозность. Сколько благородства в этой осанке! Наверняка, королевских кровей! В подтверждение последних домыслов товарищ Соснин настоятельно попросил всех зарубить себе на носу: к французской гостье стоит обращаться не на пастуший манер «Энн», а исключительно «Анна» с аристократической ноткой в твёрдом звуке «А». Мистер комендант, с такой склонностью к пламенным речам, мог бы стать крупным партийным функционером, живи он во времена Брежнева, но к всеобщему несчастью, судьба распорядилась иначе.
Мадемуазель Анна стояла и хлопала глазами, тупо улыбаясь. По всему было понятно, что по-русски она не понимает ничего, кроме «Хуй, водка, матрёшка». Она была красива и миниатюрна. Было в ней что-то, что сразу выдавало нерусское происхождение, и я говорю не о внешности. В её взгляде не было русского презрения ко всему окружающему, скорее наоборот. Казалось, что она действительно счастлива оказаться в этой дыре, и мне, признаться, уже стало немного стыдно за всё, что её ждёт в дальнейшем. Обмен приветствиями закончился, и особо учтивая часть публики предложила новоприбывшей доставить её скарб до комнаты, а мы с друзьями решили немного обсудить это событие в нескромных выражениях исключительно ради свободомыслия.
- Говорят, что француженки не бреют подмышки, - Сказал Гриша, оглядев всех вокруг.
- Есть желание проверить? -
- Ещё бы! – Заявил Цветок, - Француженка у меня была только одна!
- Хорошо, мастер авантюр, - Вступил Антон, обняв Цветка, - Придумай план, как с Машкой, и мы завоюем для тебя второй французский трофей.
- Смело! – Крикнул Андрей, хлопая в ладоши, - Смело, друзья!
Он ушёл к себе и закрылся на два оборота. По всему было видно, насколько серьёзно он воспринял этот вызов. Для меня вдруг стало удивительно: отчего же у него не было друзей? Да, он обладал навязчивостью и пытливостью. Да, он часто фантазировал, но он был человеком широкой души. Хотя, вот он и ответ. Лежит на поверхности. Он вернулся через час, преисполненный решимости. Лицо его было сосредоточено, в глазах пылал, как он сам любил выражаться, огонь авантюризма.
- Валера, я всё придумал! – Заявил он, - Но, естественно, мне нужна твоя помощь.
- Говори, - Ответил я, деловито сложив руки, - Чем смогу…
- Да, пустяки. Надо перевести пару фраз. Ты же знаешь, я не силён.
- Что ты ей сказать-то собрался? – Спросил Антон.
- Я вам не буду рассказывать, - Обиженно ответил Цветок, - А то вы опять ржать как кони будете.
- Что? Всё так плохо?
- Нет! План гениальный! Блицкриг просто! Но мы же исходим из того, что тупые вы, а не я. У меня-то тёлок было больше!
- Хорошо Цветок, пойдём!
Мы вошли в лифт. Я нажал на кнопку, соответствующую седьмому этажу. Цветок стоял перед зеркалом, пытаясь ладонью уложить чёлку влево. Вид у него был встревоженный.
- Че-то не получается! Как ты это делаешь, Валер?
- Взял бы глину у меня, дуралей.
- Ага. Я че, на пидора похож?
- Ты похож на того, кто сегодня триумфально ворвется в Париж, как в сорок пятом, - Ответил я, похлопав его по плечу.
- Ты тоже не похож!
Мы дошли до нужной комнаты и постучали. Точнее, постучал Цветок, как он выразился: учтиво постучал, многообещающе. Чуть повременив, он отворил дверь, и мы вошли внутрь. Анна, чего и следовало ожидать, порхала из угла в угол, раскладывая вещи. Во всём это была какая-то магия. Это ведь очень интересно - наблюдать за женщиной, занимающейся исключительно женскими делами. Чувствуешь себя как в зоопарке рядом с вольером макак. Только не смеяться, а плакать, плакать хочется! Анна продолжала носиться взад-вперёд, не обращая на нас никакого внимания. Ситуация стала приобретать намёк на неловкость.
-КХМ! – Это кашлянул Цветок.
Анна-таки заметила нас и пиная чемоданы, попадающиеся на пути, направилась к нам. Её детское личико светилось доброжелательной улыбкой.
- Howareyou? – Спросила она, протягивая мне руку, - MynameisAnna.
- Good! Thanks! What about you? – Спросилявответ.
- Great! I love that place!
- Very well! – Ответиля, иуказалнаЦветка, неспускавшегоснеёглаз, - My friend’s name is Andrey, and he wanted to tell you something, - ОнапротянуларукуЦветку.
Цветок схватил её и начал судорожно трясти, приговаривая: «Очень приятно! Очень! Большая честь для всех нас!» Я пнул его по щиколотке, давая понять, что настало время его тирад. Он громко сглотнул слюну, и начал.
- Анна, это большая удача, что Вы поселились именно в нашем общежитии, - Он говорил, не сводя с неё глаз, боясь уловить какие-то перемены в её улыбчивости, будто бы думал, что она его понимает, - Большая удача для меня! Ведь я давно хотел изучать французский! Не станете ли Вы моим репетитором?
Анна перевела взгляд с Цветка на меня, ожидая перевода. Я колебался, понимая, насколько это предложение было достойно скудного ума моего друга. Блицкриг, ебана мать! На лице Анны читалась заинтересованность, и я вдруг понял, что хуже уж точно не станет.
- My friend said that you stroke him like the lightning. He admires the riddle of your eyes, and wants to invite you to the dance tonight.
Передо мной разыгрывалась нешуточная мелодраматичная сцена. Цветок хмурился, заламывая руки. Переступал с ноги на ногу и пыхтел. Анна вдруг перестала улыбаться и смотря куда-то сквозь меня пыталась заложить непослушную прядь волос за ухо.
- Tellyourfriend, - Начала она, вновь взглянув на Андрея, - ThatIwaithimafter 9.
- Ну, что? Что она сказала? – Спросил Андрей, дёргая меня за рукав, - Что говорит-то? Не томи.
- Говорит, что приглашает тебя на свидание.
На висках Цветка набрякла сеточка вен. Было заметно, как тряслись его руки, а в какой-то момент мне показалось, что он и вовсе потеряет сознание. Однако наш боец собрался с мыслями в достаточной мере, чтоб сказать следующее:
- Не пизди!
- Отвечаю, - Сказал я, улыбаясь, - Сегодня после девяти. Пойдёте на танцы. Покажешь ей пару Па.
Цветок ожил. Краска залила его лицо. Он вновь схватил руку Анны и начал трясти так, будто хотел оторвать и унести домой. Анна кокетливо засмеялась. Судя по всему, истинный русский напор был ей в новинку.
- После девяти! Я приду! Я приду, вы только дождитесь! – Кричал он, - Мы даже не пойдём, мы поедем! У меня есть машина. Я вас уже люблю, слышите?
- Hesaidthatitisagreathonorforhim, - Вставил я.
- Вот только… - Спохватился Андрей, - Как же я пойду без своих друзей? Должен же кто-то переводить, да и вообще…
Анна тут же вопросительно посмотрела на меня, уловив нотки сомнения в его голосе.
- He wanted me to go with you as a translator.
- Oh, that’s OK! – Сказалаонанавыдохе, - See you tonight!
- And our mutual Bro – Antony, - Сказаля, выталкиваяЦветказадверь.
В знак согласия она показала большой палец.
*****
Мы с Антоном сидели на заднем сиденье. Я переводил всё, что говорил Цветок, и сказать Вам честно: во избежание душевной травмы новоиспеченной Россиянки, перевод был вольным. Антон пил пиво и улыбался.
- Вот мы и поквитаемся с этими надушенными свиньями! Наш боец вам за всё припомнит: и за Наполеона, и за свержение монархии, и за, бля, капитуляцию в сорок первом! Вперёд Цветок!
- Да перестань ты, - Отвечал я, смеясь, - Это же романтика, а не война!
- Хуй там плавал! – Орал Антон, - Это самая настоящая война. Любви тут не место!
Цветок рулил и неустанно рассказывал истории про медведей, гуляющих по улицам, Гагарина и его собственный гибискус. Он был на подъёме, в отличие от меня. Ещё бы: попробуйте сходу перевести слово «гибискус»! Окна были открыты. Андрей орал редким прохожим: «Домой торопитесь, да? ЛОХИ! А мы на танцы едем!» Анна улыбалась. По всему было видно, что Цветок-таки не зря изучал женскую физиологию. Если, конечно, французская комплектация не отличается от советской. Он ронял педаль газа в пол, и мы неслись по ночному Томску так, что картинка за окном сливалась в неопрятный кистевой мазок. Было очень жарко и приятно.
Этим вечером я явственно понял одну вещь: мы действительно существуем, и более того, мы живём и будем жить! И этот скромный рассказ – лучшая тому порука.