Кончился август. Зябнувшие бульвары плотнее закутывались в яркие ковры опавших листьев. Невидимые нити плыли в воздухе, пропитанном мягким ароматом уходящего лета.
После одного сбора отряда Миша, Генка и Слава вышли из клуба и направились к Новодевичьему монастырю.
В расщелинах высокой монастырской стены гнездились галки. Их громкий крик оглашал пустынное кладбище. Унылая травка на могильных холмиках высохла и пожелтела. Металлические решетки вздрагивали, колеблемые резкими порывами ветра.
– Придется подождать, – сказал Миша.
Друзья уселись на низкой скамейке, опиравшейся на два шатких столбика и совсем припавшей к земле.
– Половину покойников хоронят живыми, – объявил Генка, поглядывая на могилы.
– Почему? – спросил Слава.
– Кажется, что человек умер, а на самом деле он заснул летаргическим сном. В могиле он просыпается. Пойди тогда доказывай, что ты живой.
– Это бывает, но редко, – сказал Миша.
– Наоборот, очень часто, – возразил Генка. – Нужно в покойника пропустить электрический ток, тогда не ошибешься.
– Новая теория доктора медицины Геннадия Петрова! – объявил Миша.
– Прием от двух до четырех, – добавил Слава.
– Смейтесь, смейтесь, – сказал Генка. – Похоронят вас живыми, тогда узнаете. Смейтесь! – Он обиженно умолк, потом нетерпеливо спросил: – Когда они придут?
– Придут, – ответил Миша. – Раз обещали – значит, придут.
– Может быть, все же лучше не затевать этого дела? – сказал Слава, взглянув на ребят.
– А что же? – спросил Миша.
– Можно пойти в милицию и все рассказать.
– С ума сошел! – рассердился Генка. – Чтобы милиции весь клад достался, а мы с носом?
– В милицию мы успеем, – сказал Миша. – Прежде надо все как следует выяснить, а то засмеют нас, и больше ничего… В общем, как решили, так и сделаем.
Из-за монастырской стены показались Лена и Игорь Буш. Они поздоровались с мальчиками и сели рядом на скамейку.
Лена была в демисезонном пальто и яркой косынке. Игорь, в костюме, с галстуком и в модном кепи, имел, как всегда, серьезный вид. Усевшись на скамейке, он посмотрел на часы и пробасил:
– Кажется, не опоздали.
Лена, улыбаясь, оглядела мальчиков:
– Как поживаете?
– Ничего, – ответил за всех Миша. – А вы как?
– Мы тоже ничего. Только недавно вернулись из поездки.
– Где были?
– В разных местах. В Курске были, в Орле, на Кавказе…
– Хорошо на Кавказе! – сказал Генка. – Там урюк растет.
– Положим, урюк там не растет, – заметил Слава.
– Как с нашей просьбой? – спросил Миша.
– Мы всё устроили, – пробасил Игорь.
– Да, – подтвердила Лена, – мы договорились. Можете ее взять. Но зачем она вам нужна? Она вся сломана.
– Резина совершенно негодная, – сказал Игорь.
– Это неважно, – сказал Миша, – мы ее починим.
– Но зачем вам нужна эта тележка? – допытывалась Лена.
– Для одного дела, – уклончиво ответил Миша.
– Знаете, ребята, – сказала вдруг Лена, – я уверена, что вы ищете клад.
Мальчики растерянно вытаращили глаза.
– Почему ты так думаешь? – Миша покраснел.
Она рассмеялась:
– Глядя на вас, это очень легко отгадать.
– Почему?
– Вы хотите знать почему?
– Да, хотим знать почему.
– Потому что у людей, которые ищут клад, бывает ужасно глупый вид.
– Вот и не угадала, – сказал Генка, – никакого клада мы не ищем. Сама понимаешь: уж кто-кто, а я такими пустяками ведь не стану заниматься.
– Ладно, – сказал Миша, – шутки в сторону. Когда мы можем взять тележку и сколько мы должны за нее заплатить?
– Можете взять ее в любое время, – сказала Лена, – а платить ничего не надо. Она цирку больше не нужна.
– Списана по бухгалтерии, – солидно добавил Игорь. Он встал, посмотрел на часы: – Лена, нам пора.
Мальчики проводили Бушей к трамваю. Возле остановки притопывал ногами, потирая зябнущие руки, лоточник. Его фуражка с золотой надписью «Моссельпром» была надвинута на самые уши, и завитушка, идущая от последней буквы, согнулась пополам. Мальчики купили «Прозрачных», угостили ими Бушей. Потом Лена и Игорь уехали. Друзья по Большой Царицынской, через Девичье поле, отправились домой.
Глава 52
Рекламная тележка
На пустынном сквере осенний ветер играл опавшими листьями. Он собирал их в кучи, кружил вокруг голых деревьев, метал на серый гранит церковных ступеней, шуршал ими по одиноким скамейкам, бросал под ноги прохожим и грязными, растоптанными клочьями волочил вверх по Остоженке, где забивал под колеса яркой рекламной тележки, стоявшей на углу Всеволожского переулка.
На тележке были укреплены под углом два фанерных щита с развешанными на них афишами новой кинокартины – «Комбриг Иванов». Вверху, там, где щиты сходились, качались вырезанные из фанеры буквы: «Кино арбатский Арс».
Постоянные прохожие Остоженки привыкли к тележке, уже несколько дней неизменно торчавшей на углу. Вечером за ней являлся мальчик и увозил ее. Лысый старик, хозяин филателистического магазина, всегда ругал мальчика за то, что он ставит тележку против магазина. Мальчик ничего ему не отвечал, подкладывал камни под колеса и спокойно удалялся.
Однажды вечером мальчик явился, вынул камни из-под колес тележки, вкатил ее во двор и пошел в дворницкую.
Дворник, худой рыжий татарин, сидел на широкой кровати, свесив на пол босые ноги.
– Дяденька, – сказал мальчик, – моя тележка сломалась. Можно ей постоять во дворе?
– Опять сломалси, – дворник лениво посмотрел в окно, – опять сломалси. – Он зевнул, похлопал ладонью по губам. – Пущай стоит, нам разви жалка…
Мальчик вышел, внимательно осмотрел тележку, тронул верхнюю планку, тихонько стукнул по щиту и ушел.
Двор пустел. В окнах гасли огни. Когда совсем стемнело, из подъезда черного хода вышли старик филателист и Филин. Они остановились у самой тележки. Старик вполголоса спросил:
– Значит, решено?
– Да, – раздраженным шепотом ответил Филин, – чего ему ждать? Год, как вы его за нос водите.
– Сложный шифр, – пробормотал старик, – по всем данным – литорея, а вот, поди ты, без ключа не могу прочесть.
– Если б вы знали, что там есть, – зашептал Филин, наклоняясь к старику, – то прочли бы.
– Понимаю, понимаю, да что делать! – Старик развел руками. – Выше головы не прыгнешь. Может, подождет еще Валерий Сигизмундович. Право, лучше подождать.
– Не хочет он больше ждать. Понятно? Не хочет. Так что к воскресенью всё приготовьте. И остальное все. Я сам не приду: мальчонку пришлю.
Филин ушел. Шамкая беззубым ртом, старик побрел в подъезд. В освещенном окне появилась его сгорбленная фигура. Старик медленно передвигался по кухне. Наклонившись, он подкачал примус. Длинные красные языки высовывались из-под чайника, облизывая его крутые бока.
Потом старик начал чистить картошку. Чистил он ее медленно, аккуратно. Кожура длинной, изломанной лентой свисала все ниже и ниже, пока не падала в ведро.
Из кухни старик перешел в комнату и склонился над столом. Некоторое время он стоял неподвижно, потом поднял голову, посмотрел в окно, перед которым стояла тележка, и начал задергивать занавеску. Задергивал он ее одной рукой. В другой он держал ножны. Они были теперь отчетливо видны. Черные, кожаные, с металлическим ободком наверху и шариком на конце…
Вышел дворник, почесался, глядя на луну, зевнул и пошел к воротам. Только он хотел их закрыть, как появились Генка и Слава.
– Бери свой тележка, – сказал дворник, – в порядке тележка. Бери.
Мальчики вынули камни из-под колес тележки и выкатили ее на улицу. Дворник запер ворота…
Мальчики вкатили тележку в безлюдный переулок, отодвинули верхнюю планку и раздвинули щиты. Из тележки выскочил Миша…
Поздно ночью вернулся Миша домой. Мамы не было дома: она работала в ночной смене.
Миша разделся и лег в постель. Он лежал с открытыми глазами и думал.
Здорово они придумали с тележкой! Целую неделю изо дня в день следили они из нее за магазином старика. Провожая посетителей, старик разговаривал с ними возле тележки и не догадывался, что там кто-то сидит. Ночью они ставили тележку во дворе и таким образом узнали весь распорядок жизни старика. И ножны несколько раз видели. Если снять ободок и вывернуть шарик, они разворачиваются веером. На веере что-то написано. Непонятно только одно: старик сказал Филину, что без ключа он не может расшифровать, но ведь ключ-то у него в ножнах. Что же он расшифровывает?
Ладно. Нужно добыть ножны, тогда видно будет. Того высокого зовут Валерий Сигизмундович. Ясно, что это Никитский.
Они его, правда, больше не видели, но важно завладеть ножнами, а Никитский потом никуда не денется. Теперь дело будет проще. Борьку-то они сумеют надуть. Борька давно на тележку зарится.
С тележкой, конечно, придется расстаться. Правда, за то, что они ее возят, их бесплатно пускают в кино, но все равно – с понедельника в школу, некогда будет. И не к лицу пионерам заниматься такой коммерцией.
Мысли Миши перенеслись на дела отряда. Предстоит детская коммунистическая неделя. Нужно написать письмо пионерам города Хемница, в Германии. Социал-предатели, всякие там Шейдеманы и Носке, совсем обнаглели. И чего это иностранные рабочие терпят до сих пор капиталистов? Рабочих много, а капиталистов мало. Неужели они не могут справиться?
Потом нужно серьезно поговорить с Зиной Кругловой. Девочки задерживают пошивку белья для детдомов. Правда, на сборе постановили, что шить будут и мальчики и девочки. Между мужским и женским трудом не должно быть разницы – это, конечно, буржуазный предрассудок, но… все же пусть шьют лучше девочки…
Глава 53
Ножны
Посвистывая, Борька-Жила шел по Никольскому переулку. В руках он держал пакет, аккуратно обернутый газетой и обвязанный шпагатом. Борька шел не останавливаясь. Отец приказал ему по дороге от филателиста домой нигде не задерживаться и принести пакет в целости и сохранности.
Это приказание было бы выполнено в точности, если бы внимание Борьки не привлекла рекламная тележка кино «Арс». Она стояла на церковном дворе. Вокруг нее собрались Миша, Генка, Слава и беспризорник Коровин. Они рассматривали тележку и о чем-то горячо спорили.
Борька подошел к ним, с любопытством оглядел всю компанию.
– Ты на резинку посмотри, на резинку, – говорил Миша, тыкая ногой в колеса, – одни покрышки чего стоят.
Коровин засопел:
– Цена окончательная.
– Уж это ты брось! – сказал Генка. – Пять рублей за такую тележку!
– Вы что, тележку продаете? – Борька придвинулся ближе к ребятам.
Миша обернулся к нему:
– Продаем. А тебе что?
– Спросить нельзя?
– Нечего зря спрашивать.
– А я, может, куплю!
– Покупай.
– Сколько просите?
– Десять рублей.
Борька присел на корточки и начал осматривать тележку. Ощупывая колеса, он положил пакет рядом с собой на землю.
– Чего ты щупаешь? – сказал Миша и взялся за ручки. – Колеса-то на подшипниках. Смотри, ход какой. – Он толкнул тележку вперед. – Слышишь ход?
Борька подвигался вместе с тележкой, прислушиваясь к шуму колес с видом большого знатока.
Миша остановился:
– Сама идет. Попробуй.
Борька взялся за ручки и толкнул тележку. Она действительно катилась очень легко.
Генка и Слава тоже подвигались вслед за тележкой, загораживая собой сидевшего возле пакета Коровина.
– А самое главное, смотри. – Миша отъединил планку, раздвинул щиты. – Видал? Можешь хоть спать. Поставил тележку и ложись.
– Ты уж нахвалишь, – сказал Борька, – а резинка-то вся истрепалась.
– Резинка истрепалась? Смотри, что написано: «Треугольник», первый сорт».
– Мало ли чего написано. И краска вся облезла. Нет, вы уж давайте подешевле…
– Ладно, Мишка, – раздался вдруг голос Коровина, сидевшего на прежнем месте, рядом с Борькиным пакетом, – я забираю тележку.
Мишкин азарт вдруг пропал:
– Вот и хорошо. Бери… Прозевал ты тележку, Жила!
– А я, может, дороже дам.
– Нет, теперь уж не дашь.
– Почему? – Борька подошел к своему пакету, поднял его.
– Потому! – Мишка усмехнулся.
Борька недоуменно оглядел ребят. Они насмешливо улыбались, только Коровин, как всегда, смотрел мрачно.
– Не хочешь – как хочешь! – сказал Борька. – Потом сам будешь набиваться, но уж больше двугривенного не получишь.
Когда Борька скрылся за поворотом, мальчики забежали за церковный придел, и Коровин вытащил из кармана ножны.
Миша нетерпеливо выхватил их у него, повертел в руках, затем осторожно снял сверху ободок и вывернул шарик.
Ножны развернулись веером. Мальчики уставились на них, потом удивленно переглянулись…
На внутренней стороне ножен столбиками были нанесены знаки: точки, черточки, кружки. Точно так же, как и на пластинке кортика.
Больше ничего в ножнах не было.
Часть пятая
Седьмая группа «Б»
Глава 54
Тетя Броша
На уроке математики не оказалось мела.
Преподавательница Александра Сергеевна строго посмотрела на Мишу:
– Староста, почему нет мела?
– Разве нет? – Миша вскочил со своего места и с деланным изумлением округлил глаза. – Перед самым уроком был.
– Вот как! – насмешливо сказала Александра Сергеевна. – Значит, он убежал? Верните его обратно.
Миша выскочил из класса и побежал в раздевалку за мелом. Он прибежал туда и увидел, что тетя Броша, гардеробщица, плачет.
– Ты что, тетя Броша? – спросил Миша, заглядывая ей в глаза. – Ты почему плачешь? Кто тебя обидел?
Никто точно не знал, почему гардеробщицу называли тетей Брошей. Может быть, это было ее имя, может быть, из-за большой желтой броши, приколотой к полосатой кофте у самого подбородка, а возможно, и потому, что она сама походила на брошку – маленькая такая, толстенькая старушка. Она всегда сидела у раздевалки, вязала чулок и казалась маленьким комочком, приютившимся на дне глубокого колодца из металлической сетки, которой был обит лестничный проем. Она будто бы умела заговаривать ячмени. И действительно: посмотрит на глаз, пошепчет что-то – ячмень через два дня и проходит.
И вот теперь тетя Броша сидела у раздевалки и плакала.
– Скажи, кто тебя обидел? – допытывался Миша.
Тетя Броша вытерла платком глаза и, вздохнув, сказала:
– Тридцать лет прослужила, слова худого не слышала, а теперь дурой старой прозвали. И на том спасибо.
– Кто? Кто назвал?
– Бог с ним, – тетя Броша махнула рукой, – бог с ним!
– При чем тут бог! – рассердился Миша. – Никто не имеет права оскорблять. Кто тебя обругал?
– Стоцкий обругал, Юра. Опоздал он, а мне не велено пускать. Иди, говорю, к директору… А он мне – «старая дура!» А ведь хороших родителей… И маменька его здесь училась, когда гимназия была. Только, Мишенька, – испуганно забормотала она, – никому, деточка, не рассказывай!
Но Миша ее уже не слушал. Он схватил мел и, прыгая через три ступеньки, помчался в класс.
У доски стоял и маялся Филя Китов, по прозвищу «Кит». Александра Сергеевна зловеще молчала. Кит при доказательстве равенства углов в равнобедренном треугольнике помножил квадрат гипотенузы на сумму квадратов катетов и уставился на доску, озадаченный результатом. Кит остался в седьмой группе на второй год и, наверно, останется на третий. На уроках он всегда дремал или вырезал ножиком на парте, а на переменках клянчил у ребят завтраки. Клянчил не потому, что был голоден, а потому, что был великим обжорой.
– Дальше! – Александра Сергеевна произнесла это тоном, говорящим, что дальше ничего хорошего не будет.
Кит умоляюще посмотрел на класс.
– На доску смотри, – сказала Александра Сергеевна.
Кит снова повернулся к классу своей толстой, беспомощной спиной и недоуменным хохолком на белобрысой макушке.
Александра Сергеевна прохаживалась между партами, зорко поглядывая на класс. Маленькая, худенькая, с высокой прической и длинным напудренным носом, она все замечала и не прощала никакой мелочи. Когда она отворачивалась, Зина Круглова быстро поднимала руку с растопыренными пальцами, показывая всему классу, сколько минут осталось до звонка. Зина была единственной в классе обладательницей часов и к тому же сидела на первой парте.
Миша с возмущением посмотрел на Юру Стоцкого: «Задавала несчастный! Все ходит с открытыми коленками, хочет показать, какой он закаленный. Воображает себя Печориным. Так и написал в анкете: «Хочу быть похожим на Печорина». Сейчас, после урока, я тебе покажу Печорина!»
Миша вырвал из блокнота листочек бумаги и, прикрывая его ладонью, написал: «Стоцкий обругал Брошу дурой. Броша плачет, нужно обсудить на собрании». В это время он смотрел на доску, и буквы разъехались вкривь и вкось.
Он придвинул записку Славе. Слава прочел ее и в знак согласия кивнул головой. Миша сложил листок, надписал: «Шуре Огурееву и Генке Петрову» – и перебросил на соседнюю парту.
Шурка Большой прочел записку, подумал и написал на ней: «Лучше устроить показательный суд. Согласен быть прокурором». Потом свернул и перекинул записку к сестрам Некрасовым, но Александра Сергеевна, почувствовав сзади себя какое-то движение, быстро обернулась. Все сидели тихо, только Зина Круглова едва успела опустить руку с растопыренными пальцами.
– Круглова, к доске, – сказала Александра Сергеевна.
Кит побрел на свое место.
От сестер Некрасовых записка через Лелю Подволоцкую добралась до Генки. Он прочитал ее и написал внизу: «Нужно его отлупить как следует, чтобы помнил».
Тем же путем записка вернулась к Мише. Он прочитал Шурин и Генкин ответы и показал Славе. Слава отрицательно мотнул головой. Миша придвинул записку к себе и начал на ней что-то писать, как вдруг Слава толкнул его под партой ногой. Миша не обратил внимания. Слава толкнул его вторично, но было уже поздно. Рядом стояла Александра Сергеевна и протягивала руку к записке:
– Что ты пишешь?
Миша смял записку в кулаке и молча встал.
– Покажи, что у тебя в руке!
Миша молчал и не отрываясь смотрел на прибитые к стенам планки для диаграмм.
– Я тебя спрашиваю, – совсем тихо сказала Александра Сергеевна, – что ты писал на уроке? – Она заметила лежавшую под тетрадями книгу и взяла ее. – Это что еще такое? – Она громко, на весь класс, прочла: – «Руководство к истории, описанию и изображению ручного оружия с древнейших времен до начала девятнадцатого века». Почему у тебя посторонние книги на парте во время урока?
– Она просто так лежала, я не читал ее, – попробовал оправдаться Миша.
– Записку ты тоже не читал?.. Постыдись! Староста группы, пионер, член учкома… Эту книгу ты получишь у директора, а пока оставь класс.
Ни на кого не глядя, Миша вышел из класса.
Глава 55
Классное собрание
Он вышел из класса и сел на подоконник. В окне виднелись противоположная сторона Кривоарбатского переулка, два фонаря, уже зажженных, несмотря на ранний час, школьная площадка, занесенная снегом.
В коридоре тихо. Только слышно, как падают в ведро капли из бачка с кипяченой водой да сверху, из гимнастического зала, доносятся звуки рояля: трам-там, тара-тара, трам-та-та, трам-та-та, трам-та-та, и на потолке глухо отдается равномерный топот маршировки: трам-та-та, трам-та-та…
Нехорошо получилось! Являйся теперь к директору. Алексей Иваныч, конечно, спросит о книге… Зачем да почему…
И все из-за этого задавалы Юрки-скаута! Он все фасонит. Определенно буржуазный тип.
Раздался звонок. Тишина разорвалась хлопаньем многочисленных дверей, топотом, криком и визгом.
Из класса вышел Юра Стоцкий.
– Ты зачем тетю Брошу обругал? – остановил его Миша.
– Тебе какое дело? – Юра презрительно посмотрел на него.
– Ты на меня так не смотри, – сказал Миша, – а то быстро заработаешь!
Их окружили ребята.
– Какую привычку взял, – продолжал Миша, – оскорблять технический персонал! Это тебе не дома – на прислугу орать.
– Чего ты с ним, Мишка, разговариваешь! – Генка протолкался сквозь толпу ребят и стал против Юры. – С ним вот как надо!
Он полез драться, но Миша удержал его:
– Постой… Вот что, Стоцкий, – обратился он к Юре, – ты должен извиниться перед Брошей.
– Что? – Юра удивленно вскинул тонкие брови. – Я буду извиняться перед уборщицей?
– Обязательно.
– Сомневаюсь! – усмехнулся Юра.
– Заставим, – твердо сказал Миша. – А если не извинишься, поставлю вопрос на классном собрании.
– Мне плевать на ваше собрание!
– Не доплюнешь!
– Посмотрим.
– Посмотрим.
Перед последним уроком немецкого языка Генка вбежал в класс и закричал:
– Ура! Альма не пришла, собирай книжечки!
– Подожди, – остановил его Миша и крикнул: – Тише, ребята! Сейчас будет классное собрание.
– Ну вот еще!.. – недовольно протянул Генка. – Ушли бы домой на два часа раньше!
– Как будто нельзя в другой раз собрание устроить, обязательно сегодня! – сказала Леля Подволоцкая, высокая красивая девочка с белокурыми волосами.
– Не останусь я на собрание, – объявил Кит, – я есть хочу.
– Останешься. Ты всегда есть хочешь. Будет собрание, и всё. – Миша закрыл дверь.
Когда все сели по местам, он сказал:
– Обсуждается вопрос о Юре Стоцком. Слово для информации имеет Генка Петров.
Генка встал и, размахивая руками, начал говорить:
– Юра Стоцкий опозорил наш класс. Он назвал тетю Брошу старой дурой. Это безобразие! Теперь не царский режим. Небось Алексея Иваныча он так не назовет, побоится, а тетя Броша – простая уборщица, так ее можно оскорблять? Пора прекратить эти барские замашки. Вообще скауты за буржуев. Предлагаю исключить Стоцкого из школы.
Потом поднялся Слава. После некоторого размышления он сказал:
– Стоцкому пора подумать о своем мировоззрении. Он индивидуалист и отделяется от коллектива. Подражать Печорину нечего. Печорин – продукт разложения дворянского общества. Это все знают. Юра должен извиниться перед тетей Брошей, а исключить из школы – это слишком суровое наказание.
Слово попросила Леля Подволоцкая.
– Я не понимаю, за что пионеры нападают на Юру, – сказала она. – Генка в тысячу раз больше хулиганит, а еще пионер. Это несправедливо. Нужно прежде всего выслушать Юру. Может быть, ничего и не было.
Стоцкий, не поднимаясь с места, глядя в окно, сказал:
– Во-первых, я в скаутах больше не состою. Если Генка не знает, пусть не говорит. Кроме того, он еще не директор, чтобы исключать из школы. Нечего так много брать на себя. Во-вторых, я принципиально не согласен с тем, что закрывают вешалку, – это ограничивает нашу свободу. В-третьих, я вообще ни перед кем отчитываться не желаю. Извиняться я не буду, так как не намерен унижаться перед каждой уборщицей. Вы можете постановлять что вам угодно, мне это глубоко безразлично.
Потом выступил Шура Огуреев. Он вышел к учительскому столику, обернулся к классу и произнес такую речь:
– Товарищи! Инцидент с тетей Брошей нужно рассматривать гораздо глубже. Что мы имеем, товарищи? Мы имеем два факта. Первый – оскорбление женщины, что недопустимо. Второй – употребление слова «дура». Такие слова засоряют наш язык, наш великий, могучий, прекрасный язык, как сказал Некрасов…
– Не Некрасов, а Тургенев, – поправил его Миша.
– Нет, – авторитетно произнес Шура, – сначала сказал Некрасов, а потом уже повторил Тургенев. Нужно читать первоисточники, тогда будешь знать… Я предлагаю запретить употребление таких и подобных слов.
Весьма довольный своей речью, Шура направился к парте и с важным видом уселся на свое место.
– Кто еще хочет высказаться? – спросил Миша и, увидев, что Зина Круглова хочет, но не решается выступить, сказал ей: – Говори, Зина, чего боишься?
Зина поднялась и быстро затараторила:
– Девочки, это ужасно! Я сама видела, как тетя Броша плачет. И нечего Юру защищать. А если он нравится Леле, пусть она так и скажет. Потом Шура. Он очень красиво говорил о женщинах, а сам на уроках пишет письма девочкам. Это тоже неправильно… Потом, – продолжала Зина, – я хотела сказать о Генке Петрове. Он на уроках всегда меня расхохатывает. – Тут Зина рассмеялась и села на свое место.
После всех выступил Миша:
– Стоцкий обругал тетю Брошу потому, что считает себя выше ее. А чем он выше тети Броши? Я думаю, ничем. Она тридцать лет работает в школе, приносит пользу обществу, а Юра сидит на шее своего папеньки, в жизни еще пальцем о палец не ударил, а уже оскорбляет рабочего человека. Я предлагаю: Юра Стоцкий должен извиниться перед Брошей, а если он не захочет, передать вопрос в учком. Пусть вся школа обсуждает его поступок.
Классное собрание постановило: обязать Стоцкого извиниться перед тетей Брошей.
Глава 56
Литорея
После собрания Миша явился к директору школы.
Алексей Иваныч сидел в своем кабинете за столом и перелистывал книгу, ту самую, что отобрала у Миши Александра Сергеевна. Он глазами указал Мише на диван и сказал:
– Садись.
Миша сел.
– Что вы обсуждали на собрании? – спросил Алексей Иваныч.
Миша рассказал.
– Постановить – это полдела, – сказал Алексей Иваныч. – Нужно, чтобы Стоцкий осознал низость своего поступка.
Он помолчал, потом спросил:
– А твое поведение обсуждали?
– Какое поведение? – Миша покраснел.
– Посторонние книги читаешь на уроке, записки пишешь.
– Книгу я не читал, – сказал Миша, – она просто так лежала. Записку действительно писал…
– Скажи, Поляков, – Алексей Иваныч внимательно посмотрел на Мишу, – почему тебя интересует холодное оружие?
– Просто так, – ответил Миша, глядя на пол.
– Кроме того, – продолжал Алексей Иваныч, как бы не слыша Мишиного ответа, – ты и твои приятели интересуетесь шифрами. Хотелось бы узнать: зачем?
Миша молчал, и опять, как бы не замечая его молчания, Алексей Иваныч продолжал:
– Возможно, ваши занятия очень интересны, но дают ли они желаемый результат? Если все идет успешно, то продолжайте, а если нет, скажи: может быть, я помогу.
Миша напряженно думал. Может быть, показать пластинку? Вот уж два месяца, как они бьются и не могут прочесть надпись. На обеих пластинках совершенно одинаковые значки, а ключа к ним нет. Значит, Полевой думал, что ключ к шифру в ножнах, а Никитский предполагал, что он в кортике. На самом же деле ни там, ни здесь ключа нет… А пожалуй, надо показать… Уж если Алексей Иваныч не прочтет – значит, никто не разберет.
Миша вздохнул, вынул из кармана пластинку от рукоятки кортика и протянул ее Алексею Иванычу:
– Вот, Алексей Иваныч, мы никак не можем расшифровать эту надпись. Я слыхал, что это литорея, но мы не знаем, что такое литорея.
– Да, – сказал Алексей Иваныч, рассматривая пластинку, – похоже. Литорея – это тайнопись, употреблявшаяся в древнерусской литературе. Литорея была двух родов: простая и мудрая. Простая называлась также тарабарской грамотой, отсюда и «тарабарщина». Это простой шифр. Буквы алфавита пишут в два ряда: верхние буквы употребляют вместо нижних, нижние – вместо верхних. Мудрая литорея – более сложный шифр. Весь алфавит разбивался на три группы, по десяти букв в каждой. Первый десяток букв обозначался точками. Например, «а» – одна точка, «б» – две точки и так далее. Второй десяток обозначался черточками. Например: «л» – одна черточка, «м» – две черточки и так далее. И, наконец, третий десяток обозначался кружками. Например, «х» – один кружок, «ц» – два кружка… Значки эти писались столбиками. Понял теперь?
– Это же очень просто! – удивился Миша. – Теперь я понимаю, как прочесть пластинку!
– Это было бы просто в том случае, – возразил Алексей Иваныч, – если бы на этой пластинке в каждом столбике было от одного до десяти знаков, а здесь самое большее пять…
Алексей Иваныч сидел задумавшись, потом медленно проговорил:
– Если это литорея, то здесь только половина текста. Где-то должна быть и другая.
Глава 57
Странная надпись
Вот оно в чем дело! Миша пощупал в кармане ножны. Теперь понятно, почему старик не мог расшифровать текст.
– Где-то должна быть вторая половина текста, – повторил Алексей Иваныч и вопросительно посмотрел на Мишу.
Эх, была не была! Миша вынул ножны, снял ободок, развернул их веером и молча положил на стол.
Алексей Иваныч соединил обе пластинки. Миша только сейчас увидел, что на одной из них есть выпуклость, а на другой углубление, показывающее, где их нужно соединять. Как это он раньше не заметил?
Соединив обе пластинки, Алексей Иваныч положил их плашмя и придавил пресс-папье.
– Видишь, – сказал он Мише, – получилась десятизначная литорея. Теперь попробуем читать.
Он встал, подошел к шкафу, снял с полки какую-то книгу, положил ее перед собой и внимательно перелистал.
– Так, – сказал Алексей Иваныч, заложив страницы двумя пальцами. – Бери карандаш, бумагу и пиши… «с». Написал? «И», «м». Что получилось?
– «Сим», – прочел Миша.
– Хорошо. «Г», «а», «д», «о», «м». Что написал?
– «Гадом», – сказал Миша.
И так, слово за словом, Миша написал следующее:
«Сим гадом завести часы понеже проследует стрелка полудень башне самой повернутой быть».
– Странная надпись, – задумался Алексей Иваныч, – странная. – Он молча разглядывал ножны, потом посмотрел на Мишу и спросил: – Что ты скажешь по этому поводу?
Миша молча пожал плечами.
– Во всяком случае, ты больше меня знаешь, – сказал Алексей Иваныч. – Например: где кинжал?
Миша молча смотрел на пол.
– Раз есть ножны, то должен быть и кинжал, – сказал Алексей Иваныч.
Миша вынул кортик и показал, как закладывается туда стержень.
– Остроумно, – заметил Алексей Иваныч, – это подобие кортика.
– Это кортик и есть, – сказал Миша.
Алексей Иваныч поднял брови:
– Ты уверен в этом?
– Конечно.
– Хорошо, если ты уверен, – говорил Алексей Иваныч, рассматривая кортик. – Рукоятка с секретом – вещь распространенная в средние века. В рукоятки мечей вкладывались мощи святых, и рыцари перед боем «прикладывались к мощам». Отсюда и пошел обычай целовать оружие. Так… – Алексей Иваныч продолжал рассматривать кортик. – Так… Бронзовая змейка, по-видимому, и есть искомый гад. Следовательно, недостает только часов, которые надо завести. Ну, Поляков, теперь рассказывай все, что ты знаешь об этом кортике…
Выслушав Мишин рассказ, Алексей Иваныч некоторое время задумчиво барабанил пальцами по столу, потом сказал:
– Я отлично помню историю гибели линкора «Императрица Мария». Было много шуму в газетах, но этим и кончилось: виновников взрыва не нашли. Но то, что ты рассказал, проливает на все это новый свет. Никитский не мог безнаказанно убить офицера. Он рассчитывал, что все покроет взрыв. Значит, он знал о том, что готовится взрыв корабля…
Миша удивленно посмотрел на Алексея Иваныча. Действительно! Как это он раньше не сообразил? Значит, Никитский участвовал во взрыве корабля.
– Что ты теперь намерен делать? – спросил Алексей Иваныч.
– Право, не знаю, – сказал Миша. – Мы думали, что после расшифровки все будет ясно; оказывается – нет. – Он вопросительно посмотрел на Алексея Иваныча: – Нужно узнать, кто этот убитый офицер…
– Правильно, – сказал Алексей Иваныч. – Тебе ведь Полевой назвал его имя.
– Да, только имя: Владимир. Но фамилии он сам не знал. Правда… – Миша замялся.
– Что ты хотел сказать? – спросил Алексей Иваныч.
– Мы с ребятами кое-что выяснили о кортике…
– Исследовали?
– Да.
– Хорошо. – Алексей Иваныч встал. – На днях я вас вызову, и вы мне расскажете о своих исследованиях.
Глава 58
Стенная газета
Через несколько дней в коридоре, возле седьмого класса, висел первый номер стенгазеты «Боевой листок». Газета начиналась Мишиной статьей «Нездоровое увлечение».
НЕЗДОРОВОЕ УВЛЕЧЕНИЕ
В нашей седьмой группе «Б» наблюдается нездоровое увлечение некоторыми личностями, как, например, Печориным и Мери Пикфорд.
Начнем с Мери Пикфорд. Каждая ее картина кончается тем, что она выходит замуж за миллионера. Чего же ей подражать, когда всем известно, что в нашей стране миллионеров нет и вообще их скоро нигде не будет?
Теперь о Печорине: Во-первых, он дворянин и белый офицер; Во-вторых, он стопроцентный эгоист. Из-за своего эгоизма он доставляет всем страдания: губит Бэлу, обманывает Мери (правда, она княжна, но и Печорин сам дворянин), высокомерно относится к Максиму Максимычу.
Печорин даже не скрывает своего эгоизма, он говорит: «Какое мне дело до бедствий и радостей человеческих». Значит, он не уважает общество, его интересует только собственная персона. Отсюда вывод: человек, который не приносит обществу пользы, приносит ему вред, потому что он не хочет считаться с другими людьми. (Это мы видим на одном примере, который недавно обсуждал наш класс.) Из всего этого ясно, что если все будут подражать Печорину и думать только о себе, то все люди передерутся и будет чистейший капитализм.
Поляков
Вслед за этой статьей шли заметки:
ГДЕ СПРАВЕДЛИВОСТЬ?
Как известно, в нашей школе существует кружок по изучению театра и кино. Председателем кружка является выдающийся актер нашего времени Шура Огуреев. Кружок существует полгода, но ни разу не собирался. Зато сам Шура имеет мандат и бесплатно ходит в кино и театр. Сам ходит, а другим контрамарок не выдает. Где справедливость?
Зритель
О ПОРЧЕ МЕБЕЛИ
Некоторые учащиеся любят вырезать на партах ножиком. Этим усиленно занимается Китов, воображая, вероятно, что перед ним лежит колбаса. Пора прекратить эту недопустимую порчу школьной мебели. Тот, кто режет парты, увеличивает разруху.
Шило
О БОЛЬШОЙ ПЕРЕМЕНЕ
Некоторые учащиеся во время большой перемены стараются остаться в классе (мы не будем указывать на личности, но все знают, что этим занимается Геннадий Петров). Этим они мешают проветривать класс и преступно расходуют и без того ограниченный запас кислорода. Пора это прекратить. А кому надо сдувать, пусть сдувает в коридоре.
Зоркий
О КЛИЧКАХ
Учащиеся нашего класса любят наделять друг друга, а также преподавателей кличками. Пора оставить этот пережиток старой школы. Кличка унижает достоинство человека и низводит его до степени животного.
Эльдаров
Вся школа читала «Боевой листок». Все смеялись и говорили, что в заметке о Печорине и Мери Пикфорд написано про Юру Стоцкого и Лелю Подволоцкую.
Прочитав листок, Юра презрительно усмехнулся, а на другой день рядом со стенгазетой появился листок такого содержания:
КТО ЭГОИСТ?
(Послание с того света)
Господа!
Я – Григорий Александрович Печорин. Ученик седьмой группы «Б» Михаил Поляков потревожил мой мирный сон. Я встал из гроба, и две недели мой дух незримо присутствовал в седьмой группе «Б». Вот мой ответ.
Поляков утверждает, что я эгоист. Допустим. А как же сам Поляков? Он целые ночи зубрит, чтобы быть первым учеником. Зачем? Затем, чтобы показать, что он лучше и умнее всех. С этой же целью он нахватал себе всякие нагрузки: он вожатый звена, и староста, и член учкома, и член редколлегии.
Спрашивается, кто же из нас эгоист?
Печорин
Эта заметка возмутила Мишу. Все в ней неправда! Разве он зубрит и разве это эгоизм, если он хорошо учится? Ведь ясно, что надо хорошо учиться. Юра тоже неплохо учится, но ему отец за хорошие отметки всегда что-нибудь покупает. И потом, разве он, Миша, виноват, что его выбрали старостой группы и членом учкома?
– Вот видишь, – говорил ему Генка, – видишь, что Стоцкий вытворяет! Я тебе давно говорил: нужно его вздуть как следует, будет знать…
– Кулаками ничего не докажешь, – сказал Слава, – нужно в следующем номере «Боевого листка» ответить на это загробное послание.
– Дело не в том, что он про меня написал, – сказал Миша, – дело в принципе: что такое эгоизм. Юрка хочет запутать этот вопрос. А мы его должны распутать.
И мальчики начали готовить следующий номер стенной газеты, посвященный вопросу: «Что такое эгоизм?»
Глава 59