Нужно понимать, что под политикой террора подразумеваются не речи отдельных якобинцев, выражающих их идеологические соображения. Понятие “якобинский террор” обозначает государственную карательную систему, закреплённую законами и учреждениями. Эта глава посвящена анализу формирования и эволюции этой системы. Начать её я хотел бы с ключевого, на мой взгляд, аспекта в законодательной политике якобинской диктатуры, связанного принятой, но не вступившей в действие конституцией 1793 года.
На протяжении осени 1792 - весны 1793 монтаньяры в своём противостоянии с жирондистами настаивали на создании новой конституции, так как документ 1791 года был принят в рамках утверждения во Франции конституционной монархии. После свержения королевской власти и ареста правительства этот документ оказывался устаревшим, и требовалось его обновление. Главным отличием новой конституции, по мнению Робеспьера, должен был стать принцип защиты общественной и личной свободы от посягательства правительства[64]. В июне 1793 года, после падения жирондистов в Конвенте в очень короткие сроки происходили обсуждения проекта новой конституции. Многими отмечается её самый демократичный характер из всех конституций XVIII-XIX веков[65]. 24 июня конституция была принята, однако, посчитав кризисную ситуацию в стране, выражающуюся в ведении войны с другими государствами, с мятежниками вынудили монтаньяров отсрочить практическую реализацию и не вводить её в действие до установления мирного времени: “Конституционный корабль был построен не для бури, а для мирного плавания”[66]. Новая конституция осталась как надежда на будущее мирное время, но более чем бумагой её не суждено было сделаться[67]. Таким образом, прошлая конституция утрачивала свою силу, а новый документ не приобретал её, что позволило Конвенту и его комитетам проводить политику террора, которая при наличии основного закона государства считалась бы антиконституционной. Хотя французский историк Альбер Матьез и говорит, что “старая конституция 1791 года оставалась в силе во всех своих частях, не изменённых новыми законами”, я склонен полагать, что законодательная политика Конвента шла вразрез с этой конституцией, поэтому нельзя её считать действующей в период Якобинской диктатуры[68]. Таким образом, фактическое отсутствие конституции легитимировало карательную политику монтаньяров.
Признание кризиса и отказ от конституционного устройства развязывал руки лидерам якобинцев. Громкое убийство 13 июля 1793 года “Друга народа” Марата Шарлоттой Корде, а также казнь 16 июля лидера якобинцев в Лионе Шале служили поводом к активизации и расширению политики борьбы с врагами народа. Для этого требовалась некоторая реорганизация управления. Уже в начале августа Дантон предлагает Конвенту наделить Комитет общественного спасения полномочиями временного правительства, предоставив ему свободу действий на время ведения войны[69]. Сам Дантон отказался от предложения войти в его состав. Несмотря на то, что предложение Дантона было отклонено самим комитетом, с августа происходит расширение его функций: из органа надзора он всё больше превращался в орган государственного управления, главенствуя над министрами[70]. Огромную роль в делах комитета играл Максимилиан Робеспьер, не являясь формально председателем, он фактически возглавлял его.
Как уже упоминалось выше, одним из основных инструментов карательной политики стал революционный трибунал. Однако в том виде, в котором он был создан и существовал на протяжении весны-лета, он не мог стать грозным оружием против предателей и врагов из-за форм ведения дел, механизмов вынесения приговоров. Активная агитация левых якобинцев (“бешеных”) в среде санкюлотов, представителей третьего сословия, привела к их радикализации – требования установления максимума цен, смертной казни, террора против врагов народа[71]. Под давлением толпы санкюлотов реорганизация революционного трибунала была принята Конвентом 5 сентября, тогда же одним из членов Комитета общественного спасения Барером был провозглашён принцип: “Que la terreur soit a l’ordre du jour!” (фр. “Да будет террор в порядке дня!”)[72]. Говоря об отношении к этой реорганизации Робеспьера, историк А.П. Левандовский утверждает, что в начале сентября Робеспьер колебался по вопросу реформы революционного трибунала, он, не дожидаясь голосования, покинул заседание[73]. Однако, нужно сказать, что в конце августа Робеспьер в Якобинском клубе сам высказывал предложение о реорганизации революционного трибунала. Говоря о медлительности его работы, он требовал ликвидации адвокатских форм ведения дел, упрощённого заседания присяжный и судей[74]. С реорганизацией трибунала был согласен и Дантон, который предлагал: “Необходимо, чтобы революционный трибунал был разделен на достаточно большое количество секций, чтобы ежедневно по одному аристократу и преступнику платили головами за свои преступления”[75].
Реорганизация революционного трибунала предполагала разделение его на 4 одновременно работающих секций с 16 судьями и 60 присяжными, которые каждый месяц по жребию распределяются по секциям, обвиняемый не имел права на адвоката[76]. Такая форма судопроизводства упрощала и расширяла работу трибунала, осуждение контрреволюционеров могло быть поставлено на поток. Однако депутация коммуны потребовала также от Конвента создания революционной армии, которая должна будет объехать департаменты и иметь при себе революционный трибунал. Под влиянием толпы в тот же день был принят декрет о создании в Париже революционной армии из 6 тысяч пехотинцев и 1200 артиллеристов[77]. Помимо этого, принятый декрет о наблюдательных комитетах предполагал создание революционных комитетов на местах, в задачи которых входило проведение революционных законов и других политических мер правительства[78]. 29 октября Конвентом был принят декрет, предполагающий вмешательство председателя в обсуждения дела, если процесс длится более трёх дней[79]. Фактически этот закон ограничивал тремя днями процесс судебного разбирательства, что ещё больше ускорило работу органа. Таким образом, мы можем говорить о создании 5 сентября общего механизма террора, который отчасти происходил под влиянием самих народных масс, выражавших в требованиях санкюлотов поставить террор в порядок дня. Однако не стоит забывать о вкладе в начало террора левых якобинцев, которые, как считает А.П. Левандовский, сделав для этого очень многое, первыми оказались среди его жертв[80].
Законодательного обеспечения карательной политики происходило на протяжении всего периода якобинской диктатуры. Пожалуй, самым первым из наиболее значимых законов является декрет о подозрительных, внесённый Мерленом из Дуэ и принятый Конвентом 17 сентября 1793 года. Он обозначил, что отныне под арест могут попасть не только те, чья вина доказана, но и те, кто не сможет доказать свою благонадёжность[81]. Декрет даёт характеристики тех, кого можно считать подозрительными, но они настолько “эластичны”, что под них может попадать любой житель Республики. Закон представлял угрозу для всех, кто мешал правительству[82]. Революционные комитеты при армиях или департаментах при абсолютном большинстве голосов обязаны были составить в пределах своего округа списки подозрительных лиц и издать приказ об их аресте. Исполнение этого закона привело к переполнению тюрем и арестных домов по всей Франции[83]. “Тюрьмы переполнены нашими врагами”, - докладывал Кутон уже 25 сентября о выполнении закона во вверенном ему департаменте[84]. Шометт, один из лидеров левых якобинцев, предложил в совете коммуны Парижа 10 октября признавать подозрительными также “тех, кто, не совершив ничего против свободы, не сделал ничего и для нее”[85]. Этот декрет законодательно расширял и закреплял группу людей, против которых направлялась политика террора, давая в руки революционных органов сильной оружие[86]. Термин “подозрительные лица” своей туманностью позволял создать своего рода “механизм осуждения”[87].
Выполняя требования санкюлотов по введению “максимума цен” - высших пороговых значений, которых может достигать стоимость товаров, Конвент издаёт 29 сентября декрет о всеобщем максимуме[88]. Помимо перечисления продукции на которую вводится максимум цен, в статье 7 говорится, что лица, продавшие или купившие товар по цене выше максимума, будут внесены в списки подозрительных и станут преследоваться. Таким образом, данный декрет ещё больше расширил круг “подозрительных”, подлежащих аресту. Большое количество продавцов и поставщиков было привлечено к суду трибунала за мошенничество, повышение цен и нарушение максимума[89].
Отложив введение конституции 1793 года и признав чрезвычайный порядок управления страной, якобинцам требовалось законодательно закрепить его. Сентябрьские события, реорганизация трибунала, закон о подозрительных, массовые аресты позволили власти Конвента окрепнуть, вместе с ним усиливался и Комитет общественного спасения. Отказ от предложения Дантона признать Комитет временным правительством вовсе не означало, что Комитет не ставил перед собой таких целей. 10 октября, выступая перед Конвентом от лица Комитета, Сен-Жюст выдвигает декрет, устанавливающий во Франции временный революционный порядок управления до заключения мира, который принимается народными представителями[90]. Сен-Жюст в своей речи иллюстрировал эту программу ужасающей картиной гражданского и военного бюрократизма, экономическим и моральным положением страны, что вынуждало обратиться к террору.
Содержание этого документа является важным для понимания роли Комитета общественного спасения в новой системе управления. Официально он встаёт выше исполнительной власти (министерств, генералитета, исполнительного совета), и осуществляет её надзор. Комитет утверждает любую меру общей безопасности, принимаемую временным исполнительным советом, и представляет главнокомандующих Конвенту на утверждение. Управление продовольственной политикой, её распределение по дистриктам также переходит в руки Комитета. Касательно появившейся в сентябре революционной армии, Комитет должен создать проект её управления и организации. Особенно здесь проговаривается наказание представителей власти за бездеятельность, представляемой как покушение на свободу. Хорошо заметно по данному декрету, что Комитет в чрезвычайной ситуации официально сосредоточил в себе основные элементы управления страной, но стоит оговорить, что он по-прежнему подчинялся Национальному Конвенту и должен был докладывать ему о своих действиях. Тем не менее, престиж и авторитет Комитета однозначно стали ещё выше[91].
Однако декрет от 10 октября не мог стать основополагающим документом установления революционного порядка управления ввиду своего небольшого объёма (14 статей), а также отсутствия более подробного описания организации правительства, следовательно, требовалась программа, дополняющая закон. Ею и стал принятый 4 декабря декрет об организации временного порядка управления[92]. Альбер Матьез считает этот закон “конституцией республики на время войны”[93]. В данном декрете подтверждается, что “все учреждения и должностные лица подчиняются непосредственному надзору Комитета общественного спасения по всем вопросам управления и общественного спасения”. Однако помимо этого Комитет получает право руководства дипломатическими сношениями, что являлось значительным расширением его полномочий[94]. Касательного местного управления из юрисдикции администрации департаментов изымалось всё, что касается революционных законов и мероприятий, ликвидировались местные объединения и собрания, подрывающие единство правительства, из этого следовало усиление централизации власти, вопрос о которой был одним из камней преткновения между Парижем и департаментами. Подробно оговаривается деятельность комиссаров и их миссий в департаменты, цель которых заключается в выполнении революционных мер и мер общественной безопасности. Закон от 14 фримера II года или 4 декабря 1793 фактически устанавливал всё управление Францией в Париже, оставшиеся местные выборные власти находились под надзором представителей Комитета, новое руководство на местах состояло из присылаемых агентов. Основная роль в проведении государственной политики на законных основаниях доставалась Комитету общественного спасения, который фактически получал функции временного революционного правительства.
В связи с законом об организации революционного управления примечательным является выступление Робеспьера с докладом 25 декабря в Конвенте, в нём он раскрывает принципы революционного правительства[95]. Здесь он, доказывая необходимость установления временного правительства, определяет его цель и сравнивает с конституционным правительством: “Цель конституционного правительства – сохранить республику, цель революционного правительства – создать её”[96]. Революционное правительство в своей деятельности должно опираться на закон спасения народа. Однако Робеспьер особо выделает то, что большой опасностью является в пылу патриотизма уничтожить вместе с дурными гражданами всех естественных друзей свободы, оплот республики. В завершении его доклада Конвент декретировал немедленный суд над офицерами и генералами–предателями, Комитету общественного спасения поручалось подготовить новый проект совершенствования Революционного трибунала.
Не стоит полагать, что реализация закона – это быстрый процесс: чем более крупные преобразования он несёт, тем медленнее он станет претворяться в жизнь. Декрет 4 декабря предполагал значительные изменения в местном самоуправлении. Для ускорения установления революционного порядка управления на местах Комитет общественного спасения издаёт 29 декабря 1793 года постановление о рассылке народных представителей в миссии с этой целью[97]. Проводить политику Конвента по общественному спасению на местах должны были 58 народных представителя в добавок к тем, кто уже находился на тот момент в миссии. Таким образом, исходя из содержания декретов об установлении и организации порядка революционного правления, можно говорить о сосредоточении в октябре-декабре в руках Комитета общественного спасения чрезвычайных функций временного правительства.
Провозглашая общий принцип революционной законности 24 января 1794 года, Дантон в своей речи перед Конвентом говорил: “Лучше дойти до крайности в борьбе за сохранение свободы и революции, чем дать нашим врагам хоть малейшую надежду на попятное движение”[98]. Такая мысль соответствовала политике якобинского правительства в феврале-июне 1794 года. Ряд политических декретов, предложенных Комитетом общественного спасения и принятых Национальным Конвентом в феврале и марте, получили обобщённое название “Вантозские декреты” по месяцу вантоз (19 февраля – 20 марта). 26 февраля Сен-Жюст выступил с предложением изъятия имущества врагов революции, людей находящихся под стражей, в пользу Республики[99]. Вскоре, уже 3 марта им был представлен доклад о способе проведения в жизнь данного декрета. Местный коммуны должны были создать списки неимущих честных граждан и передать их Комитету общественного спасения, также Комитет общей безопасности передает ему списки имущества врагов революции. Комитет спасения после обработки этих списков должен будет представить доклад об удовлетворении обездоленных[100]. Проведение в жизнь этих постановлений позволило бы революционному правительству расширить свою социальную базу, в значительной степени перераспределив экономические ресурсы. Вантозские законы были попыткой якобинцев разрешить проблему нищеты[101].
Обеспечив своим действиям поддержку неимущих граждан, Комитет спасения в продолжение вантозских декретов инициирует принятие новых законов 13 марта (23 вантоза). Помимо подтверждения механизма революционного порядка управления, сопротивление которому “карается смертью”, необходимости проведения декретов Конвента, здесь в статье 7 предполагается: “Для скорейшего суда над врагами революции, заключенными в тюрьмах, учреждается шесть народных комиссий”[102]. Это положение было вызвано переполненностью тюрем арестованными подозрительными лицами, дожидавшимися выяснения своей участи. Тем самым, правительство планировало ускорить вынесение приговоров арестованным и освободить места в тюрьмах. На мой взгляд, закон 23 вантоза представляет собой важность в развитии террора из-за следующего положения: “Наблюдательные комитеты, оставившие на свободе лиц, известных в своем округе как неблагонадежные, смещаются и заменяются другими”. Данное постановление побуждало революционные комитеты на местах, боясь за сохранение собственного положения, производить всё больше новых арестов и вынесения приговоров в более крупных масштабах. Также в данном декрете в постановлениях, касающихся заговоров против правительства, прослеживается межфракционная борьба в Конвенте, которая выльется в ликвидации радикальных левых якобинцев, возглавляемых Эбером, и более умеренных дантонистов в результате судебных процессов в марте-апреле. Это ещё больше укрепило позиции сторонников Робеспьера и Комитета спасения.
Освободившись от оппозиции в лице фракций, Комитет фактически стал диктовать Конвенту свои решения, что означало установление настоящей диктатуры правительства[103]. Для того, чтобы сконцентрировать политику террора под своим непосредственным наблюдением, избавившись от самоуправства в департаментах, Комитет в декрете от 8 мая 1794 года упраздняет местные революционные трибуналы и комиссии, оставляя его только в Париже[104].
Став свидетелями весенней расправы с “эберистами” и “дантонистами”, члены Конвента, комитетов почувствовали себя в опасности, исходящей от Комитета общественного спасения[105]. Ещё больше этот страх проявился в момент принятия нового закона. Апофеозом законодательного обеспечения политики террора становится декрет Конвента от 10 июня 1794 года – “Закон 22 прериаля”[106]. Упразднив местные революционные трибуналы и сосредоточив врагов революции в Париже, Комитет предполагал новую реорганизацию революционного трибунала. Кутон, представляя от лица Комитета Конвенту закон, в своём докладе выразил основной принцип новой реформы: “Всякая медлительность и щепетильность здесь губительна”[107]. Реорганизация судебного процесса в трибунале предполагала: расширение понятия враг народа, отмена предварительного допроса обвиняемого, опроса свидетелей, упразднение института защитников, наличие только одного наказания – смертной казни. Присяжные при вынесении приговора должны были руководствоваться “совестью, проникнутой любовью к родине”[108]. Стоить отметить, что теперь под понятие враг народа попадали “те, кто, занимая общественные должности, злоупотребляет ими, служа врагам революции, притесняя патриотов и угнетая народа”. Тем самым, под трибунал мог попасть любой государственный служащий, и даже член Конвента, что обостряло страх среди якобинцев.
Этот закон не был вотирован на этом же заседании Конвента, что являлось редким исключением для Комитета, привыкшего к принятию любого его предложения, это говорило о глубоком разногласии между Конвентом и членами его Комитета. На следующий день самому Робеспьеру пришлось выступать в Конвенте, убеждая депутатов в благих намерениях Комитат, в отсутствии вражды между Комитетом и Конвентов, необходимости принятия закона[109]. Робеспьер пытался донести до представителей Конвента мысль об их безопасности, однако между ним и депутатом Бурдоном из Уазы произошла серьёзная перепалка. 24 прериаля Кутон выступал во время второго чтения закона, представляя доклад о поправке в закон, заключающейся в декретировании ареста членов Конвента[110]. Позиция Комитета заключалась в необходимости принять закон без этой поправки, тогда в особых случаях он мог бы предавать суду трибунала депутатов без принятия декретов Конвентом. В результате продолжительных и насыщенных взаимными оскорблениями дискуссиями между депутатами и членами Комитета закон 22 прериаля был принят во втором чтении без поправки. Начиналась эпоха “великого террора”, которая приведёт к термидорианскому перевороту[111].
Таким образом, рассмотрев законодательное обеспечение политики террора на протяжении всего периода существования якобинской диктатуры, можно сказать, что в нём выразилось несколько тенденций: замещение конституционного устройства системой временного революционного управления, сосредоточением в руках Комитета спасения всё большей власти, расширение понятия виновности, упрощение механизма судопроизводства и вынесения приговоров. Реорганизация революционного трибунала, законы “О максимумах” и “О подозрительных”, создание местных революционных комитетов и назначение депутатов в миссии значительно расширяли охват карательной политики, проведение которой диктовалось желанием монтаньяров реализации действий по выходу из кризисного положения Республики.